Текст книги "Квинканкс. Том 2"

Автор книги: Чарльз Паллисер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

– Да, розыгрыш. Именно так. Видите, почему вашу матушку нельзя было предупредить? Она не сумела бы обмануть проницательную миссис Фортисквинс. Ваш дедушка великолепно справился с задачей, мистер Эскрит тоже держался вполне естественно, однако ваш отец часто сетовал, что провалил роль.

– Да, матушка записала, что, по ее мнению, он вел себя странно, но дедушка и мистер Эскрит ловко ввели ее в заблуждение.

– Вынужденный обман вашей матушки имел плачевный результат – ввиду того, что затея внезапно приняла такой ужасный оборот. Однако все делалось из лучших намерений. Полагаю, цель розыгрыша вам ясна? Необходимо было убедить мистера и миссис Фортисквинс в том, что между Питером и его новообретенным тестем произошел бесповоротный разрыв. Решающее значение имело то, чтобы мистер Фортисквинс, докладывая о встрече – без всякого злого умысла, – упомянул бы, что вручил подарок только после того, как Питер покинул дом. Тогда сэр Персевал пришел бы к выводу, что похищенное у него завещание через невольное посредничество мистера Фортисквинса попало в руки вашего дедушки. Мистер Фортисквинс слыл человеком, не способным даже на малейшее притворство. Его утверждение, что молодожены покинули дом немедленно после разыгравшейся сцены и отбыли неизвестно куда, предотвратило бы всякие попытки поиска, да их Момпессоны и не имели бы повода предпринимать, зная, что завещание находится у вашего дедушки.

– А миссис Фортисквинс сообщила бы то же самое Клоудирам?

– Именно так. Они также отвергли бы мысль о том, что ваш дедушка препоручил завещание – и заодно кодицилл – своему зятю, отказались бы от попыток учредить над ним опеку по причине умопомешательства и вместо того направили бы все свои усилия на вашего дедушку, дабы заполучить кодицилл – для предъявления его в суд и завещание – с целью его уничтожить.

– И, по вашим подозрениям, то, что с ним случилось…

– Я должен вас сейчас оставить, – прервал меня мистер Ноллот. – Яллоп еще не начинал свой обход и вот-вот явится.

– Побудьте еще немного, умоляю вас!

– Только минуту. Не дольше. Вернемся к моему рассказу. Затеянная мистером Эскритом хитрость имела еще одно важное достоинство: при худшем исходе – если бы даже врагов вашего семейства не удалось убедить в разрыве отношений между вашим отцом и вашим дедушкой – ваши родители с двумя документами на руках оказались бы в безопасности за пределами Лондона, и о их местонахождении знали бы только ваш дедушка и мистер Эскрит. Поэтому за неделю до бракосочетания ваших родителей втайне были сделаны все необходимые приготовления. Ваш дедушка вручил вашему отцу кодицилл и письмо, в котором изложил всю важность перехваченного завещания. Он написал это письмо, зная о том, как вы верно предположили, что жизни его угрожает смертельная опасность. Весьма настоятельной была и необходимость проследить, чтобы по прибытии мистера и миссис Фортисквинс последняя видела бы собственными глазами, что ее супруг передал привезенный пакет вашему дедушке только после того, как ваши родители покинут дом. В ту минуту она вряд ли обратила бы особое внимание на это обстоятельство, однако позднее, когда утрата завещания Момпессонами сделалась бы очевидной, оценила бы всю его важность. Было условлено, что ваш дедушка откажется принять подарок до того, как ваши родители покинут дом после ссоры. Предметом мнимого раздора избрали деньги – как наиболее правдоподобный в глазах Момпессонов и Клоудиров предлог для распри между тестем и зятем в день бракосочетания последнего. Только после отбытия ваших родителей ваш дедушка попросил бы у мистера Фортисквинса пакет. Он украдкой передал бы его мистеру Эскриту, а затем ваш отец…

– Тайком вернулся бы в дом, чтобы забрать пакет! – торжествующе воскликнул я.

– Именно так, – подтвердил мистер Ноллот. – Мистер Эскрит должен был оставить черный ход незапертым, а поскольку слуги, празднуя событие у себя на кухне, помешать не могли, то вашего отца никто бы не увидел.

– Однако мистер Фортисквинс его заметил, – сказал я. – Хотя в тот момент и не узнал.

– Да, многое пошло наперекосяк.

– Прошу вас, расскажите, что же произошло! – Я едва не задыхался от волнения.

– Нет, мне больше нельзя задерживаться. Светает. Меня обнаружат, и тогда я лишусь возможности вам помогать.

– Неважно. Я должен знать о случившемся.

– Завтра, если мне удастся, – прошептал мистер Ноллот и бесшумно удалился.

Я улегся на жесткую соломенную подстилку, понимая, что долгие часы проведу без сна: услышанное от мистера Ноллота породило во мне целую вереницу мыслей, для уяснения которых требовалось время. Итак, мой дедушка обладал неоспоримым правом собственности на имение. Тогда, выходит, я – наследник? Моя заветная мечта может сбыться! Впрочем, об этом нельзя помышлять: все зависит от завещания, если оно вообще когда-либо существовало. Могу ли я быть в этом уверенным? Если оно действительно существовало, то что с ним сталось? По-видимому, оно уничтожено. Как странно, что я понимаю гораздо больше, чем моя бедная матушка, и лучше нее разбираюсь в событиях того рокового вечера, а особенно в благих целях разыгранного спектакля. Исходя из услышанного, могу ли я утверждать, что ее страхи перед тем, что ее муж убил ее отца, вполне беспочвенны? С одной стороны, стремление завладеть перехваченным завещанием казалось вполне достаточным мотивом для убийства, однако непонятно было, что Питер Клоудир от этого должен был выиграть.

Чуть позднее по коридору прошел ночной смотритель и, минуя мою дверь, на секунду поднес фонарь к решетчатой сетке.

Глава 79

Наступивший день – насколько он отличался для меня от ночи в полутьме подземного каземата – во всем походил на предыдущий. Утром Хинксман принес еду, к которой я не притронулся. Примерно час спустя мистер Ноллот ухитрился просунуть мне через решетку большой ломоть хлеба, на сей раз в сопровождении глиняного кувшинчика с водой, который я поспешил спрятать под соломой. Этого было довольно, чтобы продержаться еще какое-то время, но силы мои заметно убывали.

Мистер Ноллот не сдержал своего обещания прийти вечером. Это огорчило меня больше, чем то, что на следующий день он не принес мне ни еды, ни питья, но к пище, поданной Хинксманом, я, несмотря на голод, не прикоснулся.

Я не переставал винить мистера Ноллота за то, что он меня бросил, хотя разумом и понимал нелепость своих претензий. Или же все-таки они не были столь нелепыми? Долгими бессонными часами – сутками напролет – передо мной неотступно вставал вопрос: могу ли я ему доверять? Недоверие связывалось с догадками о существовании сложного заговора, против меня направленного, в котором он также был замешан, однако подобные подозрения представлялись мне признаками начинающегося безумия. Тем не менее злой умысел против меня, похоже, существовал в действительности: из прошлого передо мной вставали фигуры Барни и Джоуи Дигвида, вовлеченные в некий тайный враждебный союз; иначе, если только не слепой случайностью, их вторичное появление в моей жизни было не объяснить. Но простым совпадением это быть не могло: разве не Джоуи привел меня в семейство Клоудиров (или «Портьюсов»), которое самым недвусмысленным образом искало меня обмануть?

Итак, заговор против моей жизни и душевного здоровья был налицо, но если родичи, носящие ту же фамилию, что и я сам, готовят мне гибель, то как я могу доверять незнакомцу? Должна же найтись хотя бы крошечная точка опоры – или же мне суждено сомневаться во всем и вся, а уж это-то наверняка скорейший путь к безумию? Участливый взгляд мистера Ноллота, когда Хинксман и Рукьярд волокли меня через ночную палату; его слова, свидетельствующие о привязанности к Питеру Клоудиру, представлялись мне выражением неподдельного сочувствия – и безумием было бы этому сочувствию не доверять. В конце концов, постановил я про себя, в моем нынешнем положении терять мне нечего.

На второй день после последнего визита мистера Ноллота – по моим догадкам, ближе к вечеру – дверь внезапно отперли, и в мое узилище вошли Хинксман, а вслед за ним Рукьярд.

Рукьярд со странной усмешкой проговорил:

– Твой папаша о тебе поминутно справляется. А у нас так заведено, чтобы доктору доставлять подопечным всяческие удовольствия, вот он и велел мне тебя к папаше отвести.

Когда по темным коридорам меня вновь привели к той камере, где я провел свою первую ночь в этом доме, оказалось, что жалкого существа там больше нет, а вид самого помещения преобразился: на полу разбросана свежая солома, а по обеим сторонам столика поставлены друг против друга два стула. На одном из них сидел незнакомец, устремивший на меня пристальный взгляд. Ему не исполнилось и сорока, он был чисто выбрит и опрятно одет: на нем был синий сюртук с широким белым галстуком, белый жилет и темные панталоны. Хинксман толкнул меня к стулу, стоявшему напротив, и заставил сесть, с силой надавив на плечо. Незнакомец смотрел на меня в упор – и я наконец его узнал.

Вместо неверного отблеска безумия в глазах его отражалась глубокая меланхолия. Сейчас – без спутанной бороды и всклокоченной копны волос – он выглядел моложе; отсутствие смирительной рубашки позволяло видеть его худобу и хрупкость сложения. На шее за краем галстука темнела незажившая рана. И все же теперь, несмотря ни на что, внешность человека, с которым меня связывали столь странные отношения, казалась мне более пугающей, нежели при нашей первой принудительной встрече.

Рукьярд и Хинксман молча наблюдали за нами, пока мы смотрели в лицо друг другу. У меня мелькнула мысль – не протянуть ли руку для пожатия, но такой жест был бы, наверное, слишком формальным.

– Мне только что сказали, что у моей жены был ребенок, – медленно произнес узник. – Говорят, это вы. Но я не могу этому верить. Это правда?

Узник говорил с запинками, словно речь была ему непривычна, но его негромкий голос звучал мягко. У меня словно язык отнялся, я не в силах был даже кивнуть.

– Однако я вижу, что ты в самом деле – дитя Мэри. Ты походишь на ее от… – Голос его пресекся, и он умолк.

– Ну же, мальчик точно твой сын и наследник, Питер, – вмешался Хинксман. – Сразу видать, унаследовал папашины мозги.

– А коли не так, в школе доктора Алабастера ему делать было бы нечего, – добавил Рукьярд.

– Да. Эти джентльмены правы. Я безумен, я это знаю. Но скажи, как твоя дорогая матушка? – порывисто спросил он меня.

Вместо ответа я только помотал головой.

– Я разбил ей сердце. Тебе известно, что я сделал?

Я затряс головой, пытаясь его остановить.

– Я убил ее отца, – произнес узник почти что шепотом. – Твоего дедушку.

– Нет-нет, это неправда.

– Правда. Хотя я и не могу припомнить, как и почему это произошло, но это, знаешь ли, оттого, что я не в себе.

– Да что, взял топор, – пояснил Хинксман, – и разрубил старикашку на три ровнехоньких куска. Хорошенький способ оказать почтение папаше своей хозяйки. Особливо в первую брачную ночь.

– Не топор, мистер Хинксман. Саблю.

– Еще чище, Питер, – вставил Рукьярд, – сам увидишь, если вдумаешься. Да и вдумался бы, кабы мозги у тебя не протухли.

– Что-то я помню отчетливо. А что-то – совсем нет. После того как мы с твоей матерью покинули дом, я тайком вернулся обратно. Это я помню очень хорошо.

– Да, – заметил я. – Вернулись по договоренности с мистером Эскритом.

Питер нахмурился:

– Не так. Тебя ввели в заблуждение. Никто об этом не знал. Во всяком случае, я в это не верю. Помню, как прошел мимо двери столовой – она была распахнута, и я отвернулся, чтобы никто меня не узнал. Тебе, должно быть, ясно, что худого я не замышлял, разве нет? Я направился в библиотеку и там нашел мистера Эскрита. Помню это как нельзя лучше. Потом, похоже, я напал на него – и на мистера Хаффама. С саблей. Это было в сервизной. Иногда я как будто бы все это ясно припоминаю, но кое-что кажется сном. Видимо, я украл какие-то деньги. Но мне точно помнится, что уйти из дома я не мог: черный ход был заперт. И помню, что поранил руку, когда разбил стекло в парадной двери. Выходит, я и убийца. Но мистер Эскрит, слава богу, выжил.

Мое доверие к словам мистера Ноллота растаяло: сейчас я не сомневался, что кроткие карие глаза передо мной – глаза убийцы моего дедушки.

– Ты очень напоминаешь своего дедушку, – произнес Питер. – Те же глаза. Такой же рот, как у твоей милой матери. Как тебя звать?

– Джон, – с трудом выдавил я. Поскольку никакой реакции со стороны собеседника не последовало, я добавил: – Джон Клоудир.

– Мне знакомо это имя, – содрогнувшись, отозвался узник. – Это мое имя. Или было моим. Когда-то я им гордился. Я любил отца, восхищался им, как обычно сыновья восхищаются отцами. Хотя и видел, как несчастлива с ним моя мать – нежное создание, но в его глазах никчемное. Я долго ничего не знал о бизнесе, которым занимались мой отец с моим братом; я был робким, мечтательным школьником и мечтал об одном – остаться наедине с книгами. Мне хотелось стать книгопродавцем. Но когда пришло время кончать школу, выяснилось, что мне предназначено вступить в семейное предприятие и нести на себе деловые обязанности сполна. И только тогда я узнал, в чем заключалось это предприятие. – Питер умолк и тяжело вздохнул. – Короче говоря, они участвовали в каждом гнусном, лицемерном обмане, который затевается в Лондоне против бедных, наивных, беззащитных: незаконно содержали ломбарды, где взимали завышенную процентную ставку, а сами эти заведения служили прикрытием для сбора наворованного. Одалживали деньги подающим надежды юношам из высоких слоев общества, а потом шантажировали их или их друзей с целью вымогательства. Им принадлежала худшая недвижимость столицы: зловонные трущобы для совершенно обнищавших, из которых они выжимали последние соки; притоны, где гнездились все разновидности мыслимых и немыслимых пороков – это тоже приносило им дивиденды.

– Ну-ну, – заметил Рукьярд. – Нечего клепать на почтенного пожилого джентльмена – таких в Лондоне поискать.

– Вообрази, что означало для меня подобное открытие, – продолжал Питер, явно не услышав этой реплики. – Отец и брат, которых я боготворил, оказались всего лишь подлыми шантажистами и мошенниками! Когда я наотрез отказался принимать во всем этом какое-либо участие, они попытались всяческими способами заставить меня уступить – пустили в ход подкуп, угрозы и, наконец, насилие. Стоит ли удивляться, в кого они меня превратили? После кончины матери друзей у меня не осталось. Я проникся убеждением, что все как один вооружились против меня; что все люди на свете либо бессильны – и потому становятся жертвами, либо хищники – и ведут себя соответственно, как мой брат и мой отец. Твоя мать и ее отец были первыми достойными людьми из тех, кого я встречал. Полюбив твою мать, я нашел в себе мужество сопротивляться. – Питер замолчал и вперил в меня взгляд, словно только что очнулся от сна. – Но я совсем не о том говорю. Я хотел спросить о твоей матушке. – Его голос дрогнул. – Я не знаю, чему верить. Те, кто вокруг меня, чего только не порасскажут.

– Тысячу раз тебе втолковывать, – захохотал Хинксман. – Стала шлюхой и перед смертью сбрендила.

Глядя в его глумливую физиономию, я не мог понять, сказал он это наобум или же нет.

– Она жива и здорова, не так ли?

– Да, – промямлил я. – Она жива и здорова.

Мой голос лишь чуточку дрогнул, но слезы набухли на веках и покатились вниз по щекам.

Печальное, смиренное лицо приблизилось к моему:

– Ты, как и все остальные, говоришь мне неправду. Ведь она умерла, верно?

Язык мне не повиновался, и я молча кивнул.

– Этого я и боялся. Мне хочется только знать, что умерла она не в горе и нужде, как утверждают мистер Хинксман и прочие.

Я попытался подыскать слова, чтобы разубедить его в этом, но он, прочитав историю матушки в моем взгляде, закрыл лицо руками.

Я привстал и потянулся к нему, но плечо мне стиснула грубая рука и голос Хинксмана прохрипел:

– Хоть оно и славно, но целый день слушать, как вы о былом рассусоливаете, мне ни к чему.

Он стащил меня со стула и толкнул к двери, но я успел обернуться и пробормотать:

– Мы с вами еще поговорим.

Питер словно меня и не услышал, а я тотчас оказался в коридоре, и Рукьярд захлопнул за нами дверь.

На обратном пути Хинксман повстречал надзирателя, которого я раньше не видел, и крикнул ему:

– Эй, Стиллингфлит! Отведи этого дурня обратно в двенадцатый номер. Мне надо собраться для ночной кареты в Гейнсборо. Едем вечером на север по делам одного из клиентов доктора.

Отпихнув меня, он удалился. Вспомнив, что именно об этом надзирателе мистер Ноллот отзывался как о сохранившем кроху человечности, я обратился к нему:

– Мистер Стиллингфлит, если я предложу вам соверен, вы поможете мне выбраться отсюда? Готовы на это пойти?

– Нет, – без колебаний ответил он. – Обмануть моего хозяина?

Согласия я не ожидал, но такой ответ, как ни странно, меня ободрил: так или иначе, а он был честным. Ведь он мог легко меня провести за нос – взять деньги и ничего не сделать. Что ж, помочь себе я был не в силах, однако, вспомнив страшную незажившую рану под галстуком, сказал:

– Вы знаете Питера Клоудира?

– Да, знаю беднягу. А что с ним?

– Что скажете, если я предложу вам деньги для посильной ему помощи?

– Скажу, что сперва хотел бы на денежки взглянуть.

Я решил ему довериться: мы на минутку остановились, я из шва ночной сорочки извлек подаренный мне Дэниелом Портьюсом соверен и вручил его моему стражу со словами:

– Проследите, чтобы цепь не слишком давила ему на шею.

– Постараюсь, – буркнул он, принимая монету. Оставшись один у себя в каморке, я рухнул на солому и расплакался. Все последующие часы я не мог изгнать из памяти тонкое, искаженное страданием лицо; не мог скрыть от себя, что невольно навлек на этого человека еще большую муку.

Более того: теперь уже не приходилось сомневаться, что Питер и в самом деле совершил чудовищное преступление. Мистер Ноллот вряд ли мне лгал: он и сам был введен в заблуждение. Я верил теперь, что жизнь, по крайней мере, не готовит для меня новых ужасов: смерть казалась мне неотвратимой и желанной.

Глава 80

Невзирая на такую решимость, весь вечер я тревожно прислушивался к малейшим шорохам в надежде, что мистер Ноллот скоро появится. Если не поделиться опасениями с сочувственным слушателем, думал я, мне и вправду грозит сумасшествие. В темноте тянулись долгие ночные часы: по коридору проходили только надзиратели, которых я узнавал по грузной поступи. Но вот наконец – наверное, уже после полуночи – из коридора послышались легкие шаги: я кинулся к решетке – за ней стоял мистер Ноллот. Он повинился в том, что не мог прийти раньше, и передал мне немного снеди и питья: я принял их с радостью, однако куда Дороже была возможность рассказать о недавней встрече, поделиться своим беспокойством. Прежде всего я описал то, чем кончился наш разговор.

– Не допускайте и мысли, будто я вас укоряю, – выслушав меня, ласково проговорил добрый старик. – Но последствия меня пугают.

– Если бы мне удалось скрыть свои чувства! – простонал я.

– Не упрекайте себя. Вы поступили так, как и следовало ожидать.

Когда я передал рассказ Питера Клоудира об убийстве моего дедушки, мистер Ноллот вздохнул:

– Он сейчас в этом убежден, но поверьте, это неправда. Нимало не похоже на правду. А вот то, что он рассказал мне в самый первый вечер, самоочевидная истина.

Я упросил его продолжить повествование с того момента, на котором нас прервали в прошлый раз, и заставил себя играть роль адвоката дьявола, поскольку желал удостовериться, что услышанное мной признание – ложное.

– Из записей вашей матушки вам известно, что разыграть сцену притворной ссоры удалось точно по плану: ваши родители покинули дом и направились к каретному двору на Сноу-Хилл. Там ваш отец переменил верхнюю одежду – чтобы его было труднее опознать – и вернулся в дом.

– Теперь он отрицает, что следовал предварительной договоренности.

– Знаю, – согласился мистер Ноллот. – Но если бы мистер Эскрит не оставил черный ход незапертым, каким образом он проник бы в дом?

– Он этого не пояснил, – с готовностью подхватил я.

– Питер направился в библиотеку, где никого не оказалось. Минуту спустя из сервизной вышел мистер Эскрит и сообщил, что ваш дедушка беседует с мистером и миссис Фортисквинс, но что он получил от него пакет, доставленный мистером Фортисквинсом. Ваш отец взял пакет и собрался уходить. Как это согласуется с тем, что вы от него услышали?

– Питер сказал, что столкнулся с моим дедушкой и мистером Эскритом в сервизной, набросился на них – и скрылся, полагая их мертвыми.

– Это невозможно. К примеру, сабля, послужившая орудием убийства, висела на стене в коридоре между сервизной и парадной дверью – иными словами, в противоположной части дома. Нет, истина заключается в том, что Питер попросту взял пакет у мистера Эскрита и направился к черному ходу, не повстречавшись с вашим дедушкой.

– Мистер Фортисквинс видел, как он шел мимо столовой, но из-за другой верхней одежды его не узнал.

– И это может означать только то, что мистер Фортисквинс дольше продолжал верить в его невиновность. Но, оказавшись у двери черного хода, Питер обнаружил, что она заперта и ключа нет.

– Это странно.

– Да, весьма. Как видите, его первоначальный рассказ озадачивает гораздо более и потому более правдоподобен, нежели та простая версия, в которую он уверовал. Он предположил, что кто-то из слуг поднялся тем временем из кухни наверх и по возвращении с заднего двора запер дверь за собой. Решив, что придется воспользоваться парадной дверью, Питер направился в холл.

– А мистер Фортисквинс вновь увидел его из столовой и начал гадать, кто бы это мог быть.

– В самом деле? Вот видите, как эта версия согласуется с показаниями других лиц! Теперь во всей этой истории наступает самый загадочный момент. Ваш отец увидел, что застекленная дверь между холлом и вестибюлем также заперта, а ключ отсутствует. И это совершенно противоречило, как он меня уверял, заведенному в доме правилу, согласно которому ключ всегда оставался в замке, а дверь запиралась только на ночь для пущей надежности. Он уже собирался разбить стекло в двери, ведущей в вестибюль, но вдруг заметил через него, что ключа от парадной двери также нет на месте.

– Непонятно!

– Подождите. Далее произошло нечто еще более удивительное. Большой ключ от парадной двери лежал у самых его ног.

– Что за диковина! И как он это объяснил?

– Ни одно объяснение не подходило. Но теперь, во всяком случае, путь оказывался открытым. Питер со всеми предосторожностями разбил стекло в двери, ведущей в вестибюль, однако поранил руку и порвал рукав.

– Вот откуда взялась кровь, так испугавшая матушку! – радостно воскликнул я.

– Именно так. Однако ваш отец не мог объяснить, почему кровь оказалась и внутри пакета, который они с вашей матушкой вскрыли рано утром в гостинице в Хартфорде. И почему там не нашлось завещания. Это по-прежнему загадка.

– Да, матушка говорила, что там лежали только выпачканные в крови банкноты, хотя отец явно искал чего-то иного. – Помолчав, я не сразу задал мистеру Но л лоту вопрос: – Есть ли ответ на вопрос, кто же все-таки убийца моего дедушки?

– Мы с вашим отцом пришли к выводу, что ответ ясен.

Мистер Ноллот умолк, настороженно вслушиваясь в отдаленные шорохи. Оба мы, затаив дыхание, подождали, пока вокруг вновь не воцарилась полная тишина.

– В доме, похоже, какой-то беспорядок. Возможно, у одного из несчастных приступ буйства. Мне нельзя здесь задерживаться. – После паузы мистер Ноллот медленно произнес: – Что касается убийства мистера Джона Хаффама, то, боюсь, ваш отец в известной степени несет за это ответственность.

– Как? – вскричал я. – После всего того, что вы мне рассказали?

– Не в том смысле, какого вы опасаетесь. Покидая дом, Питер не мог запереть за собой парадную дверь – из-за отсутствия в ней пружинного стопора. Кто-то заметил, как он уходит, немедля проник в дом, по дороге снял со стены саблю и вошел в сервизную. Увидев обоих джентльменов, стоявших у сейфа, он нанес мистеру Эскриту удар сзади, умертвил вашего дедушку, обшарил сейф, а затем покинул дом тем же путем, каким пришел. Все это, очевидно, произошло почти сразу же после разговора мистера Эскрита с вашим отцом, и потому неудивительно, что он, ошеломленный случившимся, едва придя в себя, обвинил его в совершенном преступлении.

– Да, – проговорил я, – это более чем вероятно. И все же многие вопросы остаются без ответа. Думаю, что целью убийцы было завладеть завещанием, и он не мог вторгнуться в дом по чистой случайности.

– Но, дорогой юный друг, я вовсе не хотел сказать, будто ваш отец хоть на миг предполагал, что убийство совершил некий гипотетический взломщик. Напротив, он заподозрил…

Мистер Ноллот оборвал фразу: из левого конца коридора к нам быстро приближались вооруженные фонарями люди, которых мы, увлеченные разговором, не успели вовремя заметить.

Мистер Ноллот опрометью ринулся в противоположную сторону – направо, однако оттуда, к моему неописуемому ужасу, послышался голос Рукьярда:

– Ага, вот тут какие фокусы! Я уже давно чую что-то неладное. Так вот кто харчи сюда таскает!

Рукьярд подкрался к нам незаметно, пока наше внимание отвлекли люди, обогнувшие угол и шедшие теперь ему навстречу. Свет фонарей упал на лицо Рукьярда, который, Давая им дорогу, плотно прислонился вместе с мистером Ноллотом к решетке моего закутка. Стиллингфлит – вместе с другим человеком, мне неизвестным, – вдвоем несли какую-то тяжелую ношу, моему взгляду недоступную из-за Двери.

Когда они проходили мимо, Рукьярд, мотнув головой в мою сторону, заметил:

– Его мальчонка.

Незнакомец глянул на меня с любопытством:

– Похоже, и он туда метит.

Рукьярд коротко хохотнул и толчками погнал мистера Ноллота в другую сторону. Мистер Ноллот на ходу обратил ко мне страдальческое лицо, выражавшее чувство более сильное, нежели досаду на то, что его застигли врасплох. Коридор опустел и снова погрузился в непроглядную тьму; я же остался наедине – не представляя себе способа выжить, терзаться догадками о том, какая кара ждет моего друга, мучительно размышлять над словами, которыми перекинулись Рукьярд и незнакомец.

Что мистер Ноллот намеревался мне сказать? Питер Клоудир заподозрил в совершении убийства соглядатая, подосланного его отцом вести наблюдение за домом? Вполне логично: Сайласу Клоудиру хотелось и захватить сына, и вернуть себе кодицилл – а также и завещание, если ему стало известно, что оно находится в этом доме. Мне опять вспомнился Барни! Он намекал, что покончил с каким-то джентльменом именно в те дни. Не исключено, что его связь с Клоудирами давняя. Не он ли – убийца моего дедушки?

Откуда-то из отдаленных закоулков дома еще час-другой доносился необычный шум: слышались беготня, выкрики, звяканье ворот; потом водворилось прежнее ночное безмолвие, и мне удалось забыться беспокойным сном.