Текст книги "Несущий перемены"

Автор книги: Чарльз Ингрид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Ее лицо скривила гримаса.

– Значит, так считает Паншинеа?

Гатон убрал руку из-под головы и выпрямился.

– Да, верно – сегодня утром я беседовал с императором. Но если даже он и правит нашей планетой, на мои мысли он не влияет. Ты спрашивала что делать – я объяснил.

Угол рта Йораны дрогнул.

– Терпение кончается, Гатон?

– Да, исчезает, как мои волосы. Знать о лежащем в обмороке Риндалане мне нравится не больше, чем тебе, и хуже того… – он поднял голову, как будто желая разглядеть, что где-то там, на верхнем этаже лежит Прелат, – …чем дольше это продолжается, тем сильнее я опасаюсь, что он уже не поправится.

– Ринди не сдастся просто так.

– И это всего лишь свидетельствует о том, что если его тело погибнет, дух старика будет преследовать меня всю жизнь, – Гатон тяжело вздохнул. – Но как насчет тебя, Йорана? Неужели ты подвержена трусости?

В ее глазах появилось мягкое выражение.

– Я не могу играть Палатоном. Либо когда-нибудь он посмотрит на меня и увидит, что я предлагаю, либо… навсегда останется слепым.

– Значит, человек тут ни при чем.

– Да. Палатон очень серьезно относится к опеке Рэнда, однако не считает, что мы, чоя, должны покровительствовать всей Земле. Я не пытаюсь понять, что за связь существует между ними. Если, как заявляют абдрелики, контакт чоя с людьми выходил за рамки правил Союза, Рэнда было бы лучше доставить на Скорбь в качестве свидетеля, – Йорана пожала плечами. – Возможно, Палатон прав. Чем меньше существ посвящено в дела чоя, тем лучше, Абдрелики воспользуются любым предлогом, чтобы пересмотреть решения Союза. Однако я не могу избавиться от чувства, что здесь Рэнд подвергается большей опасности, чем там, посреди этой мешанины галактик. Взять хотя бы тех троих… Хотя я не смогла доказать, что это было покушение, – нетерпеливо дернув плечом, Йорана вновь начала вышагивать по комнате. – Все трое заключенных два дня назад покончили жизнь самоубийством.

– Что? Почему же мне не сообщили?

Йорана покусала губу.

– Даже Палатон еще не знает об этом. Я ждала результатов вскрытия и токсикологической экспертизы, и напрасно. Я не знаю даже, как они это сделали, не говоря уже о причинах.

Премьер-министр на мгновение яростно обнажил зубы.

– Это очень просто – мученики в борьбе за престол. Замалчивание их смерти не поможет, Йорана, раз существуют факты.

– Знаю, – кивнула она. – Но пока этот выход казался мне самым лучшим. Репортеры осаждали ворота, требуя интервью и заявлений. Теперь же они переключились на другие новости.

– Тебе придется известить Палатона, а мне – Паншинеа.

Она задумчиво кивнула.

Гатон встал и оправил свой министерский мундир.

– С твоего согласия, Йорана, я больше не намерен наблюдать, как ты вышагиваешь по этим мраморным плитам.

Минутная усмешка осветила красивое лицо.

– Я послежу за тобой столько, сколько смогу, – и она отдала салют уходящему министру.

Когда Гатон ушел, она прошла к стене с мониторами и принялась вглядываться в них. Бахдар хорошо служил ей уже много лет. Он не принес той любви, которую ждала Йорана, но помог обрести власть для тех, кого она оставит после себя.

И теперь бахдар предупреждал ее, постоянно предупреждал о том, какая участь грозит Палатону и Рэнду. Ей оставалось только ждать.

Глава 5

– Мертвы? – Палатон выпрямился в резном кресле у стола, сделанном для поколений императоров, на подголовнике которого покоилась не одна увенчанная роговым гребнем голова. Сейчас пилот не касался спинки кресла, он держался так прямо, как будто пытался забыть о притяжении. Рэнд сидел в другом кресле, предназначенном для подрастающих чоя, радуясь возможности оставаться рядом с Палатоном и зная, что только благодаря чужой силе избавлен от заключения в какой-нибудь из комнат обширного дворцового крыла. Он внимательно прислушивался к разговору. – Что ты хочешь сказать?

Йорана присела на край стола. Она была сейчас одета в облегающий жакет и форменные брюки, хотя иногда заменяла брюки кожаными бриджами. В любом случае она демонстрировала фигуру, которую Рэнд считал поразительной даже для чоя. Она потянулась и потерла пальцами переносицу, как бы прогоняя боль.

– Что же тут непонятного? – переспросила она. – Они мертвы. Мы обнаружили их в камере в первую же ночь. Самоубийство. Пока мы узнали имя только одного из них – Миск, один из мелких уличных вожаков, не имеющий значения для того, кто желал обезопасить себя. Опознание двух других чоя еще ведется. Результаты вскрытия и токсикологической экспертизы оказались неясными. Поэтому, имея в своем распоряжении только видеозаписи нападения, мы не можем узнать, каковы были намерения этих чоя, когда они остановили процессию.

– У них не было оружия.

– Да, мы ничего не обнаружили.

– Поэтому было бы трудно предположить, что они замышляли убийство.

Йорана окинула Палатона удивленным взглядом.

– Убить чоя вполне можно голыми руками. Вероятно, один из них должен был схватиться с тобой.

Палатон скорчил гримасу.

– Йорана, не могли же они отравиться тюремной пищей! И тебе, и мне это известно. И если они не собирались убивать нас, зачем нападали?

Она пожала плечами.

– Самое большее, что я могу предположить – их поступок был своеобразной демонстрацией. Тот, кто их нанял, достиг своей цели: их не отпустили. Вероятно, целью и нападения, и самоубийства было изображение мученичества, – Йорана покачала обутой в ботинок ногой. – Но мы не можем определить, какими были их намерения. Предлагаю пустить слух, что задержанных отправили на работы в лагерь, а там они погибли. Ложь заподозрит только тот, кто нанял этих троих. Сомневаюсь, что репортеры будут придавать этой истории большое значение. Если же я ошибаюсь, то в трудовых лагерях свирепствуют болезни, жертвами которых вполне могли стать эти трое чоя.

– Маскировка, – заметил Рэнд.

Оба чоя повернулись к нему, как будто только что вспомнили о его присутствии. У Йораны от улыбки расширились глаза.

– Разве это делается на Земле?

– Да, и слишком часто.

– Гм… Пожалуй, это не слишком правдоподобно, но в настоящий момент сработает наилучшим образом. Не будь мятежа Заблудших или Двухдневной войны, мы не стали бы играть доверием народа. Но придавать этому делу огласку я не хочу – чтобы не вызвать новый мятеж.

– Тебе незачем беспокоиться о мятеже, – заметил Рэнд, – если ты дашь им то, чего они хотят. Палатон пообещал дать им голос, но что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь представлял Заблудших в конгрессе.

– Это требует времени, – ответил пилот, а Йорана потрясенно застыла. Палатон повернулся к ней. – Это совсем не так немыслимо, Йорана.

– Но они слепые. Они не видят то, что видим мы… – она резко оборвала себя, отвернувшись от Рэнда, и добавила более спокойно: – Они не настолько чувствительны, как мы.

– Согласен. У них есть свое место, у нас – свое, – Палатон взглянул на Рэнда. – Именно потому я и не тороплюсь. Такая реформа, которую предлагаешь ты и на которой настаивает Малаки, не может случиться за одну ночь.

– Это не реформа, а справедливость. А ты пытаешься скрыть ее, как убийство тех троих.

Йорана проигнорировала последнее замечание Рэнда и произнесла:

– Надо действовать, пока не распространился слух про их смерть.

Палатон заворочался в кресле и хлопнул ладонью по столу.

– Делай, что считаешь нужным, – сказал он. – Но я хочу знать, кем они были. И если это Заблудшие, имели ли они какое-нибудь отношение к известным мне чоя? Йорана взглянула ему в лицо.

– Малаки? – тихо спросила она.

– Надеюсь, что нет. Но я пообещал Малаки дать простолюдинам голос. Я не хочу, чтобы смерть этих троих осталась в тайне. Сделай маскировку, только чтобы закончить расследование, – заключил он.

Йорана соскользнула со стола.

– Тогда, вероятно, следует известить Малаки о наших намерениях – так мы избежим всех вопросов, которые могут возникнуть позднее.

Он кивнул.

Министр безопасности задержалась на полпути к двери и взглянула на Рэнда.

– А такое решение ты одобряешь? – спросила она.

Он почувствовал, как его лицо заливает жар. Рэнд подобрал под себя ноги, внезапно осознавая все отличия жителей своей планеты от большинства чоя.

– Полагаю, у тебя нет выбора, – медленно ответил он.

– Нет, выбор у нас большой, – мягко возразила Йорана. – Но это решение, по-видимому, будет самым лучшим, – и она покинула кабинет, закрыв за собой дверь.

Палатон молчал, пока следы ее присутствия не развеялись в воздухе. Рэнд остро ощущал тянущуюся к двери ауру. Его поразила мысль о том, что чоя, имеющие бахдар, должны видеть мир совершенно иначе, чем остальные. Каким было бы для них обследование места преступления, где еще чувствуется присутствие преступника – причем более определенное, чем отпечатки пальцев или следы? Однако Рэнд тут же подумал, что просто присутствие еще не означает вину.

А наличие бахдара не делало мир идеальным. Рэнд начал замечать все больше и больше инженерных и архитектурных сооружений, которые зависели от психической силы народа, построившего их, но становилось совершенно ясно, что больше эти устройства не функционируют привычным образом. Казалось, сам бахдар исчезал, ослабевал по мере угасания цивилизации.

– Наша сила иссякает, – произнес Палатон, словно отвечая на мысли Рэнда. Рэнд поднял голову. – Однако к своей гордости скажу, что даже в лучшие времена мы не вторгались в чужой мозг, чтобы выявить вину или невиновность или управлять другим существом, – он откинулся на спинку кресла, частично избавляясь от давления гребня и головы на шею и плечи.

– Но другого способа узнать мотивы действий этих троих нет.

– Если бы только они сами не проговорились – сознательно или невольно, – отсутствие тонких украшений, которые большинство чоя вживляли под верхний прозрачный слой кожи, только подчеркивало привлекательность лица Палатона. Красота этого лица не зависела от золотых, серебряных или других крупинок. – Возможно, мы еще узнаем это, а возможно – и нет.

Учебный шлем лежал неподалеку от Палатона. Он протянул руку и погладил его.

– Мне бы хотелось показать тебе Голубую Гряду, – внезапно произнес он.

– Летную школу? Я еще не готов. Губы Палатона слегка изогнулись.

– Да, ты не готов. Сейчас я сам должен узнать, почему летные школы испытывают трудности с набором и выпуском курсантов. Их отчеты дают голую статистику, но это все не то. Школы Голубой Гряды, Соляных Утесов и другие заполнены менее чем наполовину. Поскольку теперь истощение пилотов наступает быстро, а потребности Союза растут, мы не в состоянии предоставить достаточное количество пилотов. Абдрелики и иврийцы уже поднимали вопрос о том, что мы сознательно ограничиваем число пилотов, чтобы увеличить плату за контракт. Они требуют предоставить тезарианское устройство для квалифицированных пилотов других народов.

– Но разве здесь ты не нужен?

– Гатон выполняет большинство дел вместо Паншинеа. Но император – не пилот и никогда им не был, в отличие от меня. Хотя… я тоже только когда-то был пилотом. Если я могу чем-то помочь, то только этим. И я хотел бы взять тебя с собой.

Рэнд смутился, а затем осторожно спросил:

– А они не узнают? Ведь все они – тезары или будущие тезары. Они не узнают, что ты лишился его?

Палатон отвел глаза, глядя на противоположную стену кабинета так, как на горизонты грядущего. Он покачал головой.

– Вряд ли. Большинство молодых курсантов так старается приобрести знания и навыки и пройти первые этапы испытаний, что кроме этого не замечает ничего. Старшие слишком заняты, готовясь к выпуску. А что касается моего старого друга Хата… вот тут я не уверен. Если Йорана молчит, и Ринди, и Гатон, значит, он у меня еще остался – хотя бы слабая аура бахдара. Или же ты защищаешь меня, сам того не зная, и потому…

– …и потому ты не можешь уехать без меня, – сухо закончил Рэнд. – Йорана будет недовольна. Ей не нравится охранять тебя так далеко от Чаролона.

– Она уже говорила мне об этом. Они с Гатоном беспокоятся, но ситуация с пилотами требует разрешения, если только ее можно поправить – и побыстрее.

Рэнд представил себя в прославленной летной школе. Эта мысль польстила ему, даже если целью этого визита не была бы его учеба.

– Когда мы уезжаем?

– Через пару дней. А до тех пор мне надо сделать еще кое-что. Новые владельцы сносят бывший Дом моего деда. Меня спрашивают, не хочу ли я приехать и повидать памятник матери, и я, разумеется, согласился. Руфин отвезет, меня сегодня, попозже, – голоса Палатона дрогнули, и он блестящими глазами взглянул на Рэнда: – На этот раз я уезжаю без тебя – я хотел бы побыть один.

Рэнд понял всю силу чувств чоя. Его горло сжалось от сострадания, и он ответил только понимающим кивком. Успокоившись, Рэнд заметил:

– Я хотел бы немного побыть с Ринди – если, конечно, там нет Кативара. Может, он ненадолго придет в себя.

Палатон ответил:

– Думаю, ему было бы приятно тебя увидеть. Почему-то мне кажется, что он проснется и удивится, почему все мы не сидим вокруг, дожидаясь его пробуждения.

Посланник Джон Тейлор Томас потянулся и выглянул из окна своего кабинета. Ему подумалось, что подобно ему самому, вид из этого окна сильно изменился за годы его службы, да и сам кабинет стал совсем другим. Хотя посланнику не удалось добиться избавления своей планеты от оскорбительного статуса «класс-Зет», эта перемена была уже не за горами, а после классификации перед Землей должен был открыться настоящий калейдоскоп возможностей. Ему пришлось тяжело поработать, чтобы добиться этого – вначале при избрании, а затем – чтобы остаться здесь, что требовало немалой силы воли и сообразительности.

Затем, к счастью для него, правительство планеты решило, что пост посланника не должен больше зависеть от избраний и переизбраний. Посланников стали назначать на всю жизнь – до тех пор, пока те сами не подавали в отставку, переставали оправдывать доверие или пока за ними не обнаруживались значительные просчеты. Так он получил свободу и мог сосредоточиться на достижении своих целей, большинство из которых относились к благополучию родной планеты и только некоторые были связаны с благополучием самого посланника и его родных. Нет, после двадцати лет пребывания на Скорби семьи у него не осталось. Томас знал, где находится его дочь, которая считалась погибшей четыре года назад. Он знал, в чьих она руках – сначала у чоя, а теперь – у абдреликов. По крайней мере, пока она оставалась у чоя, Томас узнавал ее. Но теперь…

Жизнь Алексы стала жертвой, к которой посланник был не готов. Он решил заполучить ее обратно, даже если это будет стоить жизни ему самому. Он вернет Алексу, и не извращенным, мрачным существом с аппетитами абдреликов и привычками, навязанными ей инопланетянами, а такой, какой и должна быть девушка. Он добьется этого любой ценой.

– Посланник Томас?

– Да, Жан, – вслух ответил он на голос компьютерного секретаря – посланник с трудом выносил живых служащих. Он по-прежнему смотрел в окно, на застывшее озеро, на берегу которого растянулись Чертоги Союза. Отсюда, с верхнего этажа, озеро просматривалось плохо, не говоря уже о каналах и реках, разрезающих город: это опустевшее поселение обнаружил народ, который основал Чертоги. Местные жители были заключены в водах, превратившихся в кристалл, застыли в неизвестное время, или же были погублены неизвестным образом так, что их нельзя было ни освободить, ни узнать причин события – оставалось только догадываться, что случившееся было страшной местью, военным действием.

Посланник никогда еще не видывал в Союзе существа, которое бы интересовалось, почему планета названа Скорбью или почему Чертоги основаны именно здесь, возле постоянного напоминания о последствиях войны.

– К вам пришли, – сообщил компьютер.

Джон ждал этого гостя, не питая особых надежд. Император чоя пожелал встретиться с ним, не объясняя причин. Когда Паншинеа впервые связался с посланником, Томас не знал, что и подумать. Император чоя был вынужден оставить несколько важных постов, которые он занимал в Чертогах Союза, и тем не менее представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Чего же он хотел от посланника планеты класса Зет?

С другой стороны, после неприятного союза абдреликами положение Джона укрепилось, и Паншинеа хорошо осознавал это. Когда дело доходило до тайного влияния, не зависящего от расстановки сил в Союзе, Джон Тейлор Томас медленно, но неуклонно продвигался к самым верхам.

Он повернулся, услышав шаги чоя.

Паншинеа был таким же высоким, элегантным и властным, как другие чоя, каких доводилось видеть посланнику. Он только что переступил порог между зрелостью и старостью, но его грива еще оставалась густой, блестящей и золотисто-рыжей, скорее не морковного оттенка, а цвета темной меди. Глаза императора были нефритово-зелеными, сверкающими и проницательными. Он любил цитировать Шекспира. Однажды Джон слышал, как император играет на линдаре, большом, напольном варианте инструмента – он мог бы поспорить с самыми выдающимися пианистами в истории Земли. Но помимо всего прочего Паншинеа обладал острым и изворотливым умом, и Джон знал, что об этом не следует забывать.

Он низко поклонился, и император сказал:

– Я очень рад, посланник, что вы приняли меня в столь уединенной обстановке.

– Для меня это честь. Прошу вас, садитесь.

Два кресла стояли напротив огромного окна.

Паншинеа занял большее из них, откуда открывался слегка искаженный вид на отдаленную снежную вершину горы. Чоя дождался, когда посланник приблизится ко второму креслу, и тихо попросил:

– Прошу вас, отключите камеры – незачем предавать наш разговор огласке.

– Это нарушение, император. К тому же у вас с собой наверняка есть…

Паншинеа взглянул на него. Крылья его прямого носа римского типа дрогнули, и император напрягся от оскорбления.

– Даю вам слово, – коротко произнес чоя, – никакой аппаратуры у меня нет.

Томас сел. Ему не хотелось отключать запись, но он взвесил все преимущества подобного решения и произнес вслух:

– Жан, отключи запись.

Компьютерный голос ответил:

– Слушаюсь.

Паншинеа заметно расслабился, и Джон начал:

– Значит, вы хотите, чтобы о вашем визите сюда стало известно, а сам разговор остался в тайне.

– Должно быть, системы безопасности заполнят нежелательный пробел в записях.

– Здесь нет систем безопасности, – с иронией отозвался посланник.

– Тогда моя маленькая причуда вам не повредит, – Паншинеа сделал величественный жест рукой.

– Возможно, – согласился Томас.

Паншинеа повернулся к окну. Его подбородок уже давно провис, его твердость заменилась старческой складкой кожи, но только он и редкие седые нити в роскошной гриве выдавали возраст императора. Джон не знал, какова продолжительность жизни чоя.

– Вы много трудитесь ради своей планеты, – заметил Паншинеа.

– Стараюсь. Я делаю все, что могу, без пилотов и признания основных прав моего народа как полноправного члена Союза. Думаю, после переклассификации положение Земли улучшится.

Не поворачиваясь, Паншинеа произнес:

– Да, но не раньше. Впрочем, земляне – народ оптимистов.

– Думаю, в этом случае оптимизм мало чем может помочь. Но мы способны предложить большую помощь другим народам Союза.

– Как и они вам.

– Само собой разумеется, – посланник слегка склонил голову.

Паншинеа нетерпеливо провел ладонью по колену.

– Я не в силах подтвердить, что некая часть моего народа нарушает договоренности Союза в отношении вашего народа, – сказал он.

– У меня есть доказательства, даже если у вас их нет.

Император резко обернулся.

– Доказательства есть и у меня, – произнес он. – Просто их недостаточно.

Джон застыл. Пронзительные зеленые глаза продолжали изучать его.

– Я не сомневаюсь, что кто-то в моем народе совершил вопиющее преступление, в котором нас обвиняют, но для меня важно сообщить лично вам, что никто из нас даже не подозревал о существовании этих преступников – мы считали их погибшими несколько сот лет назад, или, по крайней мере, рассчитывали, что они уже ни на что не осмелятся.

Джон с трудом перевел дыхание. Что говорил этот правитель? Неужели где-то в галактике есть изменники-чоя, о которых весь народ даже не знает? Неудивительно, что император просил отключить запись. Посланник облизнул пересохшие губы.

– Продолжайте, – попросил он.

– Я пришел просить вас снять обвинение с Чо. Взамен мы будем способствовать переклассификации вашей планеты. Наших сторонников вместе с вашими должно хватить для благоприятного голосования, – бровь Паншинеа многозначительно приподнялась. – Редкий случай, когда мы окажемся в одном блоке, хотя и не совсем невозможный.

Джон обдумывал слова императора. Паншинеа не гарантировал ему успех, но если Земля снимет сделанные обвинения, их нельзя будет выдвинуть вновь до тех пор, пока не найдутся новые доказательства. Вряд ли положение чоя еще когда-нибудь окажется столь шатким.

Однако ему предложили то, чего он давно добивался, и это предложение было бы глупо отвергать. Джон задумчиво поскреб ногтем подбородок.

– Но вы хотите от нас большего, – заметил он.

Удивление, промелькнувшее в глазах чоя, насторожило его. Паншинеа выпрямился в кресле. Казалось, посланнику было известно нечто большее, чем он решил высказать. Паншинеа стиснул пальцы и пристально посмотрел на Джона Тейлора Томаса.

– Почему вы считаете, что мы хотим чего-то еще?

– Когда-то вы уже похищали наших детей, – спокойно произнес посланник. – Полагаю, вам захочется этого и впредь.