Текст книги "Майя. Загадка исчезнувшей цивилизации"

Автор книги: Чарльз Галленкамп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Исследование этих развалин являлось необычайно трудной задачей. На территории города нужно было проложить тропинки, очистить от кустарника каменные монументы и поднять те из них, которые упали, чтобы лучше изучить изображения, высеченные на их поверхности. Стефенс нанял среди жителей деревушки несколько землекопов, и вскоре работы по освобождению забытого города из его лесной могилы начались.

«Трудно представить себе тот интерес, с которым я изучал эти руины,– писал Стефенс о первых днях своего пребывания в городе.– Это совершенно новая область исследований. Здесь нет ни путеводителей, ни проводников. Повсюду раскинулась целина. Уже в десяти ярдах ничего не было видно. И мы никогда не знали, что ожидает нас впереди. Однажды мы остановились, чтобы обрубить ветви деревьев и лианы, скрывавшие поверхность монумента, резной угол которого едва выступал из земли. В то время как индейцы принялись за работу, я с напряженным вниманием наклонился над ним. И вот из-под земли стали появляться глаз, ухо, ступня или рука. Когда мачете со звоном ударился о резной камень, я оттолкнул индейцев и продолжал расчищать рыхлую землю руками. Красота этой древней скульптуры и торжественное безмолвие леса нарушались только возней обезьян и щебетанием попугаев. Заброшенный город и тайна, окружавшая его,– все возбуждало здесь интерес, далеко превосходящий то, что я когда-либо испытывал среди древних руин Старого Света».

Преодолевая серьезные препятствия, исследователи осмотрели все обнаруженные ими здания и попытались как можно точнее нанести на карту контуры разрушенных сооружений. Основной комплекс построек Копана располагался на вершине террасовидного «акрополя», занимавшего площадь в 12 акров. Он возвышался над окружающей местностью на 125 футов. Эту огромную искусственную платформу увенчивала массивная пирамида, которая состояла из ряда постепенно уменьшавшихся террас. У западной стороны основания пирамиды находился дворик, окруженный небольшими храмами, а к востоку от пирамиды еще одна площадь, которую окружало множество рухнувших построек. У края этого «восточного дворика» стоял храм. Его дверной проем был обрамлен сгорбленными человеческими фигурами, поддерживающими массивные гирлянды скульптурных украшений. Наиболее крупным достижением строителей Копана можно считать, вероятно, так называемую «иероглифическую лестницу». Она вела от вершины «акрополя» вниз по направлению к «главной площади» у северной границы города. Эта лестница имела 33 фута ширины и состояла из 62 крутых ступеней. Все камни, входящие в этот ансамбль, были украшены знаками, глубоко врезанными в поверхность. Всего здесь насчитывалось почти 2000 отдельных знаков.

На многих камнях разрушенных зданий и почти на каждом крупном обломке скульптуры имелись те же характерные знаки. Они появлялись в самых различных сочетаниях, но встречались постоянно. Стефенс был убежден, что это буквы, а не просто декоративные мотивы, т. е. иероглифы, с помощью которых жители Копана хотели увековечить свою историю и накопленные знания. Ему также пришла в голову мысль, что скульптурные колонны, или «идолы», разбросанные по дворику, воздвигнуты в честь конкретных исторических событий или же для того, чтобы отметить определенные циклы календаря. Исследования последующих лет подтвердили оба эти предположения. В равной степени пленяла воображение Стефенса та атмосфера, которая окутывала руины Копана. Она наводила на мысль, что этот город – произведение чародеев, а не обыкновенных людей.

Подобное впечатление создавалось не только окружавшими его джунглями, мрачными криками быстрых, как тени, обезьян и необыкновенным ощущением, что каждый находящийся здесь может перенестись в глубь веков, а чем-то более реальным. Копан не являлся, по-видимому, торговым центром. Скорее, он был городом пышных памятников, угловатых пирамид и многокомнатных храмов. С их фасадов лица безымянных богов взирали на ритуальные дворики – место встречи знати, высших жрецов и прорицателей, занимавшихся вопросами пауки, искусства, философии и религии. В целом город напоминал гигантское святилище. Стефенс заметил, что чаще всего встречались изображения черепов: «На внешней стене они образовывали длинные ряды, усиливая мрачную таинственность этого места и постоянно напоминая живым о могиле и смерти. Они наводили на мысль о священном городе – Мекке или Иерусалиме неведомого народа».

Но прежде чем начались систематические исследования, возникла серьезная дипломатическая проблема, связанная с растущим негодованием дона Грегорио. «Увлекшись своими делами,– писал Стефенс,– мы почти не думали о том, какую сенсацию произвели в деревне. Не довольствуясь тем, что он выжил нас из своего дома, дон Грегорио хотел вообще избавиться от нашего присутствия.

К несчастью, в дополнение к его инстинктивной неприязни, мы оскорбили его и тем, что, будучи иностранцами, дали рабочим слишком высокую плату. Он стал смотреть на нас, как на соперников, говоря повсюду, что мы – люди подозрительные. Именно из-за нас был нарушен покой в Копане, появились солдаты и начались военные действия в его окрестностях. В подтверждение этого два индейца, проходившие через деревушку, сообщили, будто мы бежали из-под стражи и за нами гнался до границ Гондураса отряд из двадцати пяти солдат и что, если бы нас удалось схватить, то мы были бы расстреляны.

Алькальд [20]20
   Алькальд (исп.) – должностное лицо местной администрации: городской судья или городской голова.


[Закрыть], пьяный с момента нашего прибытия, решил посетить наш лагерь для того, чтобы разрешить сомнения жителей деревни и принять какие-то моры, которых требовало присутствие таких «опасных» персон, как мы. Но его «храброе» намерение сорвалось благодаря одному забавному обстоятельству. Мы взяли за правило носить с собой на развалины города оружие. Поэтому, когда мы возвращались в свою хижину для встречи с алькальдом, каждый из нас, как обычно, имел пару пистолетов на поясе и ружье в руках. Наш вид был настолько грозен, что алькальд испугался своего дерзкого намерения устроить нам допрос и тотчас же скрылся».

Однако положение исследователей все еще оставалось опасным. Не имея друзей, они оказались в стране, раздираемой внутренними смутами и подвластной капризам безответственных политиканов. Кроме того, если бы кто-нибудь спросил у них, по какому праву они ведут работы в Копане, они не знали бы, что ответить. Необходимо было что-то предпринять в противовес нарастающей неприязни местных жителей. И Стефенс решил купить разрушенный город! Земля, на которой он стоял, принадлежала некоему дону Хосе Мария – человеку довольно терпимому. Кроме того, он не был расположен поддерживать происки дона Грегорио. Стефенс нанес визит дону Хосе. Он резко опроверг слухи, распространяемые в селении, показал дипломатические документы с внушительными красными печатями и объяснил причину своего интереса к древнему городу. «Короче говоря,– писал он,– я на простом английском языке спросил его: „Сколько вы хотите за руины?" Я думаю, это так же поразило его, как если бы я вдруг попросил продать его бедную старую жену...» После нескольких дней размышлений дон Хосе согласился на продажу. Для него эта земля не представляла никакой ценности – шесть тысяч акров болотистых джунглей с бессмысленными резными камнями и холмами мусора, а соблазн получить предложенные ему 50 долларов – почти неотразим. После торжественного показа документов и верительных грамот сделка состоялась. Мысль о том, что он – владелец разрушенного города в дебрях Центральной Америки, приводила Стефенса в восторг. В общем эта покупка, вызванная практической необходимостью, оказалась недурным предприятием.

В течение двух недель Стефенс и Казервуд трудились, пытаясь вырвать у лесной чащи тайны Копана. Не проходило и часа без того, чтобы находки не дали новую пищу для размышлений – неуловимые вариации орнамента или едва заметные следы грандиозных сооружений. Таинственное очарование разрушенного города захватило Стефенса.

Кто его создал? Откуда пришли его обитатели? Как им удалось построить свои великолепные здания и обработать огромные каменные глыбы так, словно они из глины? Что погребено под этими развалинами? Какова судьба исчезнувших обитателей Копана?

В конце концов было решено, что Стефенс отправится в город Гватемалу для выполнения своих дипломатических обязанностей, а Казервуд будет продолжать работу в Копане. Но Стефенса больше не интересовала политика. Он терпел свои обязанности лишь потому, что пост дипломата помогал ему в исследованиях.

Теперь его интересовал таинственный город Паленке [21]21
   Истинные названия древних городов майя нам неизвестны. Те же, что существуют ныне, даны первыми исследователями этих мест и носят условный характер. Например, Бонампак – «Расписные стены» – получил свое название благодаря замечательным фрескам, найденным там; Пьедрас Неграс – «Черные камни» – из-за цвета своих руин. Тикаль – «Место, где слышны голоса духов» – по чисто романтической причине и т. д.
  Другие древние города майя, такие, как Паленке, Копан, Бонке, Вьехо и другие, носят названия расположенных поблизости современных селений.


[Закрыть].

В начале весны 1840 г. Стефенс и Казервуд вновь отправились в опасное путешествие. От низин Чиапаса, где согласно сообщениям находился Паленке, их отделяло несколько сот миль гористой местности. Шаг за шагом пробивались они из горных районов Гватемалы через тропические леса и саванны Южной Мексики к деревушке Санто Доминго дель Паленке. Несколько недель спустя исследователи, спотыкаясь, брели по ее грязным улицам. У них было только одно желание – отдохнуть после чудовищного утомления, которое по крайней мере в данный момент лишило их интереса к разрушенным городам. Но мысль о древних храмах и дворцах, разбросанных в густых джунглях, скоро возродила их былую энергию. И когда их привели, наконец, в этот изумительный город, они едва смогли сдержать свой восторг. Одного взгляда на его разрушенные памятники было достаточно для того, чтобы забыть о всех трудностях на пути к нему.

«Мы увидели множество камней,– вспоминает Стефенс,– и поспешно двинулись вверх, по крутому нагромождению обломков, настолько крутому, что мулы едва смогли вскарабкаться туда. Перед нами возвышалась терраса, которая, подобно всей территории города, так густо поросла деревьями, что было немыслимо определить ее форму. Сквозь просвет между деревьями мы увидели фасад какого-то огромного здания, пышно украшенного фигурами из штука, изысканными и элегантными. Прижавшись вплотную к нему, росли деревья, ветви которых проникли через дверные проемы внутрь здания. По своему стилю и внешнему облику оно было неповторимо своеобразным и привлекало какой-то печальной красотой.

Мы привязали наших мулов к деревьям, поднялись по каменным ступеням лестницы, сдвинутым в сторону или сброшенным вниз, и вошли во дворец. Некоторое время мы бродили по коридору и дворику. После того как ваше ненасытное любопытство было несколько утолено, мы вернулись обратно. Стоя в дверном проеме дворца, мы произвели салют из четырех залпов, „истратив последние заряды своих ружей. Если бы не этот способ выражения наших чувств, мы заставили бы загудеть крышу древнего здания от криков „ура". Наш салют мы произвели и для того, чтобы напугать индейцев, которые, возможно, никогда не слышали прежде такой пальбы. Они, как и их предки во времена Кортеса, считали наше оружие инструментами, изрыгающими молнии. Мы знали, что индейцы так расскажут об этом в своем селении, что их почтенные друзья воздержатся от ночных визитов к нам».

Большой дворец в Паленке дал Стефенсу и Казервуду первую возможность познакомиться с архитектурными достижениями майя. В отличие от Копана, здания которого лежали в руинах, наиболее внушительные сооружения Паленке стояли нетронутыми.

«Мы,– писал Стефенс,– впервые находились в здании, построенном первоначальными обитателями Америки. Оно стояло здесь еще до того, как европейцы узнали о существовании этого континента. Теперь же мы собрались устроить под его крышей свое жилище».

Это было массивное здание с множеством комнат, расположенных вокруг четырех углубленных в землю двориков. Над ним возвышалась сорокафутовая каменная башня, смутно напоминавшая восточную пагоду. Ряды удивительных рельефов из штука украшали внешние пилястры здания. Вероятно, это были «портреты» верховных жрецов в затейливых головных уборах из перьев и ритуальных одеждах. Некоторые из них держали в руках жезлы, украшенные перьями. Их окружали сидящие фигуры. Несмотря на следы разрушений, уничтоживших целые участки этих скульптур, Казервуда очаровала их выразительность, сложность деталей и красота исполнения. Он без устали работал над тем, чтобы запечатлеть их на бумаге, боясь, что большинство этих скульптур будет вскоре уничтожено дождями.

Много столетий смотрят вниз со стен дворца эти мрачные фигуры, застывшие в сурово-торжественных позах.

Другие персонажи, напротив, застыли в позах исступленного танца: их обутые в сандалии ноги взлетают над землей, тела слегка наклонены вперед, распростертые руки ласкают идолов, рты раскрыты – они в экстазе. Эти статуи святых – свидетели расцвета Паленке. Его архитекторы воздвигли высокие пирамиды, увенчанные изящными храмами, и построили каменные дамбы через овраги, отделяющие одну часть города от другой. Его жрецы изучали небесный свод и проникли в самые глубокие тайны мироздания. Его художники воплотили в камне свои бессмертные идеи. Эти безмолвные статуи видели и то, что с течением времени творения их исчезнувших создателей попали во власть всепоглощающих джунглей...

Вскоре стало ясно, что Паленке – очень большой город. Куда бы ни направлялся Стефенс в своих странствиях, повсюду ему встречались остатки зданий и монументы. У одного из углов дворца, под покровом зеленой листвы, возвышался какой-то холм, состоявший из обломков камня Стефенсу удалось рассмотреть очертания ступеней, ведущих к его вершине. В сопровождении индейцев, вооруженных мачете, он и Казервуд взобрались вверх по крутому склону и очутились у входа в храм, пышная орнаментация которого так поразила их, что они лишились дара речи. Его дверные проемы украшали лепные фигуры из штука. Верхний фасад храма представлял собой настоящий лабиринт из вычурных узоров, а крышу увенчивал продолговатый «гребень» из резного камня. «Ни одно описание, ни один рисунок не могут передать величие этого зрелища»,– вспоминает Стефенс о своем первом впечатлении от осмотра изумительного здания, названного позднее Храмом Надписей [22]22
   Подобно названиям городов названия древних зданий в Мезоамерике носят условный характер и даются археологами-первооткрывателями по чисто случайным признакам: Храм Надписей, Храм Креста, Дом Карлика, Дворец Губернаторов и т. д.


[Закрыть]. Глубоко внутри пирамиды, на которой стоял храм, таилась одна из самых поразительных находок в анналах американской археологии. Прошло целое столетие, прежде чем раскопки опытных исследователей обнаружили ее. Кругом находилось множество доказательств былого величия Паленке: еще один храм с великолепным алтарем внутри и изящными барельефами; огромная скульптура, лежащая на земле лицом вниз; остатки мостов и дамб, которые когда-то связывали воедино различные районы города; разрушенные пирамиды,– все это возвышалось над безжалостным покровом тенистой листвы. На стенах дворца и на скульптурных монументах среди этих руин, как и в Копане, оказались высеченными характерные иероглифические надписи. Одна стена Храма Надписей была испещрена сотнями непонятных знаков. Превосходно выполненные мельчайшие резные рисунки – каждый состоял из причудливых фигур людей или животных – эмблемы в виде завитков и цветистые узоры покрывали поверхность трех стен последнего помещения внутри храма. Стефенс тут же определил эти надписи как иероглифы, «подобные найденным в Копане...» На основе их сходства он пришел к выводу, что «всю эту страну населял когда-то один и тот же народ, говоривший на одном языке или имевший по крайней мере общую письменность». Но Стефенс неохотно углублялся в теоретические рассуждения Относительно этнической принадлежности исчезнувших строителей Паленке. Те, кто ранее побывал на этих руинах, включая Антонио дель Рио, отчет которого так взволновал Стефенса, приписывали основание города выходцам из чужих земель – либо из Старого Света, либо с «исчезнувшего континента». Стефенс чувствовал, что все эти домыслы беспочвенны. Даже местные жители, подчеркивал он, ничего не знают об истории Паленке. «Вся страна на много миль вокруг покрыта густыми, почти непроходимыми лесами, состоящими из неизвестных нам пород деревьев и кустарников. Что скрывается в глубине лесов, на основании моих собственных знаний сказать невозможно. Без проводника мы могли бы пройти в ста футах от зданий города, не заметив ни одного из них». После почти месячного пребывания экспедиции в городе утреннее небо затянули рыхлые черные тучи. Из них хлынули на джунгли потоки дождя. Стены зданий отсырели. Тучи москитов роились в их потемневших коридорах. Исследователям редко приходилось спать более трех-четырех часов за ночь. Остальная ее часть проходила без сна из-за страха перед змеями, ящерицами и скорпионами, буквально наводнившими эти руины. К июню Стефенсу и Казервуду пришлось покинуть Паленке. Они двинулись вдоль реки Усумасинты, через Чиапас и кишевшие аллигаторами болотистые низины Табаско, туда, где ее зеленые воды впадают в залив Кампече. Оттуда путешественники на борту парохода отправились на Юкатан, намереваясь осмотреть еще один древний город – Ушмаль, расположенный близ Мериды. И снова открывшееся им зрелище превзошло их ожидания, хотя они уже привыкли к чудесам. На травянистой равнине стояло длинное здание изящных пропорций – Дворец Губернаторов. Его фасад украшала каменная мозаика в виде непрерывного и сложного узора из геометрических фигур, стилизованных масок и человеческих лиц. Позади дворца возвышались другие здания и пирамидальные холмы обломков, но их черты сгладило безжалостное время. У северной границы города находился четырехугольник из низких зданий с плоскими крышами, образовавших широкий двор. Их стены были облицованы резным камнем.

Непосредственно к востоку от так называемого Четырехугольника женского монастыря вздымалась на большую высоту, под углом в 45° к поверхности окружающей равнины, массивная пирамида. Пятьдесят четыре крутых ступени вели наверх, к великолепному храму, известному под названием Дом Карлика.

В дни своей славы Ушмаль был, несомненно, крупным культурным центром. Изучение его длилось недолго. Делая зарисовки его развалин, Казервуд, давно страдавший от острых приступов малярии, потерял сознание и в бреду был доставлен в ближайшую асьенду.

31 июля 1840 г. корабль с обоими путешественниками на борту вошел в нью-йоркскую гавань. Не теряя времени, они приступили к подготовке для печати результатов своей экспедиции. Обширный отчет Стефенса, озаглавленный «Приключения во время путешествия в Центральную Америку, Чиапас и Юкатан», появился на прилавках книжных магазинов в сентябре 1841 г. Эффект этой книги был просто потрясающим. Историки с растущим страхом читали яркие описания неизвестных руин, дополненные необычайно четкими гравюрами Казервуда. Они стали лихорадочно искать доводы в защиту своих терпящих крах гипотез.

Для распространения беспочвенных теорий, доказывающих существование таинственных городов, спешно создавались целые научные школы.

Ученые заново пересмотрели отчеты ранних путешественников и хроники времен Конкисты в поисках фактов, на которые они, возможно, прежде не обратили внимания. Рисунки Казервуда сравнивались с классическими и восточными древностями в поисках возможного сходства. Теологи ухватились за находки Стефенса, как за «доказательство» их веры в погибшие континенты и исчезнувшие народы.

Споры бушевали, а неугомонный Стефенс вместе со своим другом Казервудом вновь отправился на Юкатан. Шесть недель ушло на не законченное ими прежде обследование Ушмаля. Затем мимо величественного трехэтажного дворца Сайиль и разрушенного города Лабна они двинулись на юг, к неведомым руинам Кабаха. В марте 1842 г. они разбили свой лагерь в Чичен-Ице, наиболее величественном древнем ритуальном центре Юкатана. Этому городу суждено было стать последним памятником, который посетили оба исследователя, чей союз привел уже к стольким важным открытиям. После шестимесячного пребывания в экспедиции здоровье Казервуда вновь пошатнулось. Стефенс же, окончательно уверовав в свою правоту, с головой окунулся в кипящий котел академических дебатов. Почти два года любовался он сказочными чудесами. Перед ним мелькали воспоминания о прежних путешествиях, знакомство с древностями Египта, Персии, Аравии и Греции. Их создатели передавали затем свои достижения западной цивилизации.

Но здесь, в глубине джунглей Центральной Америки, тоже погребены памятники высокой цивилизации, которая возникла и развивалась независимо от культур Старого Света. Неужели это проявление физической и умственной энергии целого народа исчезло?

Открытия Стефенса ясно продемонстрировали всему миру богатство цивилизации майя. Теперь задача ученых состояла в том, чтобы проникнуть в глубь потрясающих достижений майя и объяснить их происхождение.