Текст книги "Торговый дом Домби и сын, Торговля оптом, в розницу и на экспорт (Главы I-XXX)"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Недурным подобием покойника, если не по своей позе, то по негнущейся спине, был в данный момент мистер Домби, глядевший в холодные глубины Мертвого моря из красного дерева, где стояли на якоре блюда с фруктами и графины; казалось, предметы его размышлений всплывали один за другим на поверхность и снова погружались на дно. Здесь была Эдит с величественным своим лицом и величественной осанкой; и рядом с ней – Флоренс, робко обратившая к нему лицо, как было оно обращено в тот момент, когда она выходила из комнаты; глаза Эдит устремлены на нее, а рука Эдит покровительственно простерта. Маленькая фигурка в низеньком креслице возникла затем в лучах света и взирала на него с недоумением, а блестящие ее глаза и старчески-детское лицо светилось словно в мерцающем вечернем пламени камина. Снова появилась Флоренс подле этой фигуры и поглотила все его внимание. Что увидел он в ней – роковую препону и обманутую надежду, или соперницу, которая однажды преградила ему дорогу и могла преградить еще раз, или свое дитя, о котором теперь, в пору успешного сватовства, быть может, удостоит он подумать, ибо в такое время она отказывается мириться со своим положением отвергнутой, или, наконец, напоминание о том, что теперь, когда у него возникли новые связи, он должен соблюдать, хотя бы внешне, интерес к человеку, родному по крови, – об этом ему было лучше знать. В сущности, ему это было неясно; ибо брачная церемония, алтарь и честолюбивые замыслы, кое-где омраченные все тою же Флоренс, – неизменно Флоренс! – мелькали так быстро и так беспорядочно, что он встал и, спасаясь от них, поднялся наверх.

До позднего часа не вносили свечей, потому что миссис Скьютон жаловалась, что они вызывают у нее головную боль; все это время Флоренс и миссис Скьютон беседовали (Клеопатра весьма заботилась о том, чтобы не отпускать ее от себя), и Флоренс тихонько играла на фортепьяно для услаждения миссис Скьютон, причем эта любезная леди по временам чувствовала потребность в новых поцелуях, что бывало всякий раз после того, как Эдит случалось проронить слово. Впрочем, их было немного, так как Эдит все время сидела в стороне, у открытого окна (несмотря на опасения матери, как бы она не простудилась), и не уходила, пока мистер Домби не откланялся. При этом он был невозмутимо снисходителен к Флоренс; и Флоренс ушла спать в комнату, смежную со спальней Эдит, ушла такой счастливой и полной надежд, что о себе в прошлом она думала словно о какой-то посторонней, бедной, покинутой девочке, которой должно посочувствовать в ее несчастье, и, сочувствуя ей, она заснула в слезах.

Неделя летела быстро. Ездили к модисткам, портнихам, ювелирам, юристам, кондитерам, в цветочные магазины; и во всех этих поездках Флоренс принимала участие. Флоренс должна была присутствовать на свадьбе.

По этому случаю Флоренс должна была снять траур и надеть великолепный наряд. Планы модистки касательно этого наряда – модистка была француженкой и весьма походила на миссис Скьютон – были столь целомудрены и изящны, что миссис Скьютон заказала такой же наряд для себя. Модистка заявила, что на ней он будет восхитителен и решительно все примут ее за сестру молодой леди.

Неделя летела все быстрее. Эдит ни на что не смотрела и ничем не интересовалась. Ей доставляли домой роскошные платья, их примеряли, ими громко восхищались миссис Скьютон и модистки, и их прятали, не дождавшись от нее ни слова. Миссис Скьютон строила планы на каждый день и приводила их в исполнение. Случалось, что Эдит оставалась в экипаже, когда они отправлялись за покупками; иногда, если была крайняя необходимость, она заходила в магазины. Но как бы то ни было, миссис Скьютон распоряжалась всем; а Эдит взирала на это с таким безучастием и с таким нескрываемым равнодушием, словно ни к чему не имела ни малейшего отношения. Пожалуй, Флоренс могла бы заподозрить ее в высокомерии и сухости, но такой она никогда не была по отношению к ней. Свое недоумение Флоренс заглушала благодарностью и вскоре поборола его.

Неделя летела все быстрее. Она летела едва ли не на крыльях. Настал последний вечер недели, вечер перед свадьбой. В темной комнате – ибо миссис Скьютон все еще страдала от головной боли, хотя и надеялась навсегда избавиться от нее завтра, – находились эта леди, Эдит и мистер Домби. Эдит снова сидела у открытого окна, глядя на улицу; мистер Домби и Клеопатра, на диване, беседовали вполголоса. Было уже поздно. Флоренс, утомленная, ушла спать.

– Дорогой мой Домби, – сказала Клеопатра, – завтра, когда вы отнимите у меня милую мою Эдит, не оставите ли вы мне Флоренс?

Мистер Домби сказал, что сделает это с удовольствием.

– Видеть ее здесь, рядом со мной, когда вы оба уедете в Париж, и знать, что я способствую, дорогой мой Домби, образованию ее ума в этом возрасте, продолжала Клеопатра, – будет для меня поистине бальзамом в том расстроенном состоянии, в каком я буду находиться.

Эдит внезапно обернулась. Ее равнодушие в одну секунду уступило место жгучему интересу, и, невидимая в темноте, она внимательно прислушивалась к разговору.

Мистер Домби с величайшим удовольствием оставит Флоренс в таких прекрасных руках.

– Дорогой мой Домби, – отвечала Клеопатра, – тысяча благодарностей за ваше доброе мнение. Я боялась, что вы уезжаете с коварным, заранее обдуманным намерением, как говорят противные юристы – эти ужасные люди! обречь меня на полное одиночество.

– Почему вы так несправедливы ко мне, сударыня? – спросил мистер Домби.

– Потому что моя прелестная Флоренс так твердо заявила мне, что завтра должна вернуться домой, – ответила Клеопатра, – вот я и начала опасаться, дорогой мой Домби, что вы настоящий турецкий паша.

– Уверяю вас, сударыня, – возразил мистер Домби, – что я не отдавал никаких приказаний Флоренс, а если бы и отдал, то ваше желание выше всех приказаний.

– Дорогой мой Домби, – отозвалась Клеопатра, – какой вы галантный кавалер! Впрочем, этого я не могу сказать, ибо у кавалеров нет сердца, а о вашем сердце свидетельствуют ваша прекрасная жизнь и натура... Как, неужели вы так рано уходите, дорогой мой Домби?

О, право же, час был поздний, и мистер Домби полагал, что ему пора уходить.

– Наяву ли это все или во сне? – сюсюкала Клеопатра. – Могу ли поверить, дорогой мой Домби, что завтра утром вы вернетесь, чтобы лишить меня моей милой подруги, моей родной Эдит?

Мистер Домби, который привык понимать слова буквально, напомнил миссис Скьютон, что они должны встретиться сначала в церкви.

– Боль, которую испытываешь, – сказала миссис Скьютон, – отдавая свое дитя хотя бы даже вам, дорогой мой Домби, – самая мучительная, какую только можно вообразить; а если она сочетается с хрупким здоровьем и если к этому прибавить чрезвычайную тупость кондитера, ведающего устройством завтрака, это уже не по моим слабым силам. Но завтра утром я воспряну духом, дорогой мой Домби; не бойтесь за меня и не тревожьтесь. Да благословит вас бог! Эдит, дорогая моя! – лукаво воскликнула она. – Кто-то уходит, милочка!

Эдит, которая снова отвернулась было к окну и больше не интересовалась их разговором, встала, но не сделала ни шагу навстречу мистеру Домби и не сказала ни слова. Мистер Домби с высокомерной галантностью, приличествующей его достоинству и данному моменту, направился к ней, поднес ее руку к губам, сказал:

– Завтра утром я буду иметь счастье предъявить права на эту руку, как на руку миссис Домби, – и с торжественным поклоном вышел.

Как только захлопнулась за ним парадная дверь, миссис Скьютон позвонила, чтобы принесли свечи. Вместе со свечами появилась ее горничная с девичьим нарядом, который завтра должен был ввести всех в заблуждение. Но этот наряд нес с собою жестокое возмездие, как всегда бывает с такими нарядами, и делая ее бесконечно более старой и отвратительной, чем казалась она в своем засаленном фланелевом капоте. Тем не менее миссис Скьютон примерила его с кокетливым удовлетворением; усмехнулась своему мертвенному отражению в зеркале при мысли о том. какое ошеломляющее впечатление произведет он на майора, и, разрешив горничной унести его и приготовить ее ко сну, рассыпалась, словно карточный домик.

Эдит все время сидела у темного окна и смотрела на улицу. Оставшись, наконец, наедине с матерью, она в первый раз за весь вечер отошла от окна и остановилась перед ней. Зевающая, трясущаяся, брюзжащая мать подняла глаза на горделивую стройную фигуру дочери, устремившей на нее горящий взгляд, и видно было, что она все понимает: этого не могла скрыть личина легкомыслия или раздражения.

– Я смертельно устала, – сказала она. – На тебя ни на секунду нельзя положиться. Ты хуже ребенка. Ребенка! Ни один ребенок не бывает таким упрямым и непослушным.

– Выслушайте меня, мама, – отозвалась Эдит, не отвечая на эти слова, презрительно отказываясь снизойти к таким пустякам. – Вы должны остаться здесь одна до моего возвращения.

– Должна остаться здесь одна, Эдит? До твоего возвращения? переспросила мать.

– Или клянусь именем того, кого я завтра призову свидетелем моего лживого и позорного поступка, что я отвергну в церкви руку этого человека. Если я этого не сделаю, пусть паду я мертвой на каменные плиты!

Мать бросила на нее взгляд, выражавший сильную тревогу, которая отнюдь не уменьшилась под влиянием ответного взгляда.

– Достаточно того, что мы – таковы, каковы мы есть, – твердо произнесла Эдит. – Я не допущу, чтобы юное и правдивое существо было низведено до моего уровня. Я не допущу, чтобы невинную душу подтачивали, развращали и ломали для забавы скучающих матерей. Вы понимаете, о чем я говорю: Флоренс должна вернуться домой.

– Ты идиотка, Эдит! – рассердившись, вскричала мать. – Неужели ты думаешь, что в этом доме тебе будет спокойно, пока она не выйдет замуж и не уедет?

– Спросите меня или спросите себя, рассчитываю ли я на покой в этом доме, и вы узнаете ответ, – сказала дочь.

– Неужели сегодня, после всех моих трудов и забот, когда благодаря мне ты станешь независимой, я должна выслушивать, что во мне – разврат и зараза, что я – неподобающее общество для молодой девушки? – завизжала взбешенная мать, и трясущаяся ее голова задрожала как лист. – Да что же ты такое, скажи, сделай милость? Что ты такое?

– Я не раз задавала себе этот вопрос, когда сидела вон там, – сказала Эдит, мертвенно бледная, указывая на окно, – а по улице бродило какое-то увядшее подобие женщины. И богу известно, что я получила ответ! Ах, мама, если бы вы только предоставили меня моим природным наклонностям, когда и я была девушкой – моложе Флоренс, – я, быть может, была бы совсем другой!

Понимая, что гнев сейчас бесполезен, мать сдержалась и начала хныкать и сетовать на то, что она зажилась на свете и единственное ее дитя от нее отвернулось, что долг по отношению к родителям забыт в наше греховное время и что она выслушала чудовищные обвинения и больше не дорожит жизнью.

– Если приходится постоянно выносить такие сцены, – жаловалась она, право же, мне следует поискать способ, как положить конец своему существованию. О, подумать только, что ты – моя дочь, Эдит, и разговариваешь со мной в таком тоне!

– Для нас с вами, мама, – грустно отозвалась Эдит, – время взаимных упреков миновало.

– В таком случае, зачем же ты к ним снова возвращаешься? – захныкала мать. – Тебе известно, что ты жестоко меня терзаешь, известно, как я чувствительна к обидам. Да еще в такую минуту, когда я о многом должна подумать и, естественно, хочу показаться в наивыгоднейшем свете! Удивляюсь тебе, Эдит: ты добиваешься, чтобы твоя мать была страшилищем в день твоей свадьбы!

Эдит устремила на нее все тот же пристальный взгляд, а мать всхлипывала и терла себе глаза. Затем Эдит произнесла тем же тихим, твердым голосом, которого не повышала и не понижала ни разу с тех пор, как начала разговор:

– Я сказала, что Флоренс должна вернуться домой.

– Пусть вернется! – быстро отозвалась огорченная и испуганная родительница. – Я не возражаю против того, чтобы она вернулась. Что мне эта девушка?

– Для меня она так много значит, что я не зароню сама и не допущу, чтобы другие заронили в ее душу хотя бы крупицу зла! Скорее я отрекусь от вас, как отреклась бы от него завтра в церкви (если бы вы дали мне повод), ответила Эдит. – Оставьте ее в покое. Пока я в силах этому препятствовать, ее не будут грязнить и развращать теми уроками, какие усвоила я. Это совсем не тяжелое условие в такой печальный вечер.

– Быть может, и не тяжелое. Весьма возможно, если бы только ты обращалась со мной, как подобает дочери, – захныкала мать. – Но такие язвительные слова...

– Они остались в прошлом, и больше их не будет, – сказала Эдит. – Идите своей дорогой, мама. Пользуйтесь, как вам вздумается, тем, чего вы добились; швыряйте деньги, радуйтесь, веселитесь и будьте счастливы по-своему. Цель нашей жизни достигнута. Отныне будем доживать ее молча. С этого часа я не пророню ни слова о прошлом. Я вам прощаю ваше участие в завтрашней позорной сделке. Да простит мне бог мое участие!

Голос ее не дрогнул, стан не дрогнул, и, двинувшись твердой поступью, словно попирая ногами все возвышенные чувства, она пожелала матери спокойной ночи и удалилась в свою комнату.

Но не на покой. Ибо не было покоя для нее, когда она осталась одна, в смятении. Взад и вперед ходила она, и снова взад и вперед, сотни раз, среди великолепных принадлежностей туалета, приготовленного на завтра; темные волосы распустились, в темных глазах сверкало бешенство, полная белая грудь покраснела от жестокого прикосновения безжалостной руки, словно раздирающей эту грудь. Так она шагала из угла в угол, повернув голову в сторону, словно стараясь не видеть своей собственной красоты и отторгнуть себя от нее. Так в глухой час ночи перед свадьбой Эдит Грейнджер боролась со своим беспокойным духом, без слез, без жалоб, без друзей, молчаливая, гордая.

Наконец она случайно коснулась рукой открытой двери, которая вела в комнату, где спала Флоренс.

Она вздрогнула, остановилась и заглянула туда.

Там горел свет, и она увидела Флоренс, крепко спящую, в расцвете невинности и красоты. Элит затаила дыхание и почувствовала, что ее влечет к ней.

Влечет ближе, ближе, еще ближе. Наконец она подошла так близко, что, наклонившись, прижалась губами к нежной ручке, свесившейся с кровати, и осторожно обвила ею свою шею. Это прикосновение было подобно прикосновению жезла пророка к скале в былые времена. Слезы брызнули у нее из глаз, она упала на колени и опустила измученную голову и рассыпавшиеся волосы на подушку рядом с головою Флоренс.

Так провела Эдит Грейнджер ночь перед свадьбой. Так застало ее солнце утром в день свадьбы.

КОММЕНТАРИИ

Похвала сэра Хьюберта Стэнли, – то есть похвала искренняя; сэр Хьюберт Стэнли – персонаж комедии английского драматурга Томаса Мортона (1764-1838), автора популярных, но легковесных комедий и водевилей.

Подушечка для булавок – обычный в английских семьях подарок матери при рождении ребенка.

"Сапожник он был" – песенка из знаменитой "Оперы нищих" Джона Гэя (1685-1732).

...Байлера – в честь паровоза... – прозвище юного Тудля "Байлер" искаженное Boiler (паровой котел).

..."двориками"... – Перед домами в Англии, нередко еще в эпоху Диккенса, разбивались площадки ниже уровня мостовой; назначение таких "двориков" – отделить "парадный" вход от "черного"; вход в "парадный" подъезд был непосредственно с тротуара, а вход в полуподвал, где обычно располагались службы и помещения для прислуги, – с упомянутых "двориков" (areas).

Панч – герой английского кукольного театра; близок к нашему Петрушке.

...в пределах вольностей лондонского Сити и звона колоколов Сент-Мэри-ле-Боу. – Деловой и торговый центр Лондона, где находилась контора фирмы "Домби и Сын", так называемый Сити (точный перевод: старинный, большой город) – издавна выделен был в самостоятельный административно-судебный округ, не входящий в графство Мидлсекс, куда входят остальные районы Лондона. Сити имел свой административный статут, что и давало основание считать, будто жителям этого района присвоены какие-то "вольности". Что касается "Звона колоколов Сент-Мэри-ле-Боу", то с этой церковью, выстроенной замечательным английским зодчим, строителем собора св. Павла, Кристофером Ренном (1632-1723), на одной из центральных деловых магистралей Лондона Чипсайде, – связано лондонское поверье, будто "коренными лондонцами" (так называемыми "кокни") являются те, кто родился в границах, до которых достигает звон колоколов упомянутой церкви. Странное название ее объясняется тем, что она построена Ренном на месте старинной церкви "св. Марии с арками" (bom – арка).

Гог и Магог – две гигантские деревянные фигуры, поставленные в начале XVIII века в главном зале лондонского муниципалитета (более подробно см. комментарии к "Николасу Нильби").

..."там внизу, среди мертвецов"... – слова из старинного английского тоста: "И тот, кто не будет пить за здоровье, останется лежать среди мертвецов" (под мертвецами надо разуметь пустые бутылки).

Ост-Индская компания – английская торговая компания, получившая от правительства в начале XVII века монопольные права на торговлю с Индией. В начале XVIII века она лишилась этой монополии, но к тому времени капиталы компании столь возросли, что она оставалась и во времена Диккенса самой мощной экспортно-импортной организацией и сохранила свою роль в экспансии британского империализма на восток.

Валлийский парик – шерстяной колпак.

"английские джентльмены, спокойно проживавшие внизу... – первая строка английской баллады XVII века, пользовавшейся известностью у моряков; Диккенс слегка перефразировал песенку, в которой речь идет о джентльменах, спокойно проживающих "дома", но не "внизу".

"Весь в Даунсе"... – начало известной баллады Джона Гэя "Черноокая Сьюзен", положенной на музыку Р. Левериджем. Диккенс не раз вспоминает первый стих этой баллады ("Весь в Даунсе флот"), которая была напечатана в виде листовки в конце 20-х годов XVIII века и получила широкое распространение (такая форма публикации песенок была обычной в XVIII веке). Здесь, вероятно, намек на то, что барометр падает (флот укрылся на рейде Дауне).

Меченосец – чиновник, который по старинной английской традиции носит во время торжественных церемоний – меч перед королем или перед знатнейшими сановниками, включая также лорд-мэра Лондона.

"Правь, Британия" – стихотворение Джеймса Томсона, положенное на музыку Т. Арном; написано было для театра масок (пьеса "Альфред", поставленная на сцене в 1740 году) и стало народным гимном Англии, тогда как официальный английский гимн – "Боже, храни короля".

Любите! Чтите! И повинуйтесь! – Капитан Катль постоянно путает изречения; здесь он произносит не цитату из катехизиса, а слова из назидания пастора вступающим в брак.

Отец юного Норвалла – отец юного героя трагедии Джона Хома (1722-1808) "Дуглас", сюжет которой взят из шотландской баллады.

...обрел рассудительность, взгрустнул... – намек на строку из стихотворения С. Кольриджа (1772-1834) "Старый моряк": "А наутро он проснулся более мудрый и грустный".

"Вернись, Виттингтон... и, когда ты состаришься, то не покинешь его"... – Капитан Кагль объединяет в одной фразе упоминание о легенде, связанной с именем Ричарда (Дика) Виттингтона, и цитату из библии. Диккенс часто вспоминает в своих произведениях о Виттингтоне, трижды избиравшемся лондонским лорд-мэром (в XIV веке); это имя появляется несколько раз и в романе "Домби и Сын". Об историческом Ричарде Виттингтоне сложилась легенда, имеющая несколько вариантов; по одному из них Дик Виттингтон не вытерпел жестокого обращения с ним хозяина суконной лавки, где он служил учеником, и задумал бежать, но вернулся к хозяину, услышав звон колоколов упоминавшейся выше церкви Сент-Мэри-ле-Боу – звон, в котором якобы слышались голоса, предрекающие ему успех в жизни и высокий пост лорд-мэра (см. также комментарии к "Мадфогским запискам", "Оливеру Твисту").

Питт – популярнейший государственный деятель Англии Уильям Питт (Младший) (1759-1806).

Бидл – низшее должностное лицо городского прихода (административного района), избираемое на один год жителями и утверждаемое в своей должности мировым судьей (более подробно см. комментарии к "Оливеру Твисту").

В мою могилу? – слова шекспировского Гамлета ("Гамлет", акт II, сц. 2-я).

Церковный клерк – служащий церкви, ведавший финансово-счетной частью.

...раскрывала свой молитвенник на Пороховом заговоре... – В молитвенник англиканской церкви включена благодарственная молитва об избавлении короля и членов парламента от гибели 5 ноября 1607 года. Упоминание о Пороховом заговоре не раз встречается в произведениях Диккенса.

"Милосердные Точильщики" – название лондонского благотворительного общества, основанного цехом точильщиков и шлифовщиков в середине XVIII века.

...траурный марш из "Саула". – "Саул" – оратория Г. Генделя (1685-1759).

...(подобно Тони Ламкину)... – подобно герою комедии английского драматурга Оливера Голдсмита (1728-1774) "Она унижается, чтобы победить", имевшей в свое время большой успех. Тони Ламкин – шутник, про которого его отчим говорит: "Если сжигать башмаки слуги, пугать служанок, мучить котят значит быть шутником, то он – шутник".

...повезла ее на Бенбери-Кросс. – Переводчик сохранил английскую идиому, обязанную своим происхождением широкоизвестной детской песенке, напевая которую, забавляли ребенка, подбрасывая его на коленях.

...великой страны, управляемой грозным лорд-мэром. – Диккенс, называя так лондонское Сити, подчеркивает исторически сложившиеся особенности управления этим районом Лондона, в силу коих глава городского самоуправления – лорд-мэр – выполняет в Сити ряд функций (судебных и административных), которые в остальных районах Лондона принадлежат правительственным чиновникам.

Святой Георг Английский – св. Георгий, согласно легенде, живший в конце III века н. э. и служивший в войсках римского императора Диоклетиана. Он был казнен за исповедание христианского учения; по неизвестным исторической науке причинам считается главным покровителем Англии и победителем страшного дракона.

...замораживала его юную кровь... – намек на слова Призрака в "Гамлете" (акт I, сц. 5-я).

Иначе б

От слов легчайших повести моей

Зашлась душа твоя и кровь застыла.

Живой скелет. – В лондонских балаганах и в конце 40-х годов показывали необыкновенно худого человека – француза по происхождению, – называемого в рекламах "живой скелет".

Наемные немые плакальщики. – В эпоху Диккенса в Англии еще сохранился обычай приглашать на похороны лиц обоего пола, чьей профессией являлось участие в похоронной процессии; в отличие от "плакальщиков", известных в древности, эти люди не плакали, но безмолвно, с печальными лицами сопровождали гроб с телом умершего.

Мом – греческий бог смеха.

...млеко человеческой нежности... – цитата из "Макбета" (акт I, сц. 5-я).

Коклейнское привидение. – В середине XVIII века лондонцы узнали о появлении в доме э 33 по улице Коклейн "привидения". Роль последнего играл некий Уильям Персон. Вместе с женой и дочерью он долго мистифицировал легковерных горожан, пока не открылось участие в этой "забаве" чревовещательницы. Персоны были приговорены к позорному столбу.

Книга Бытия – так называется первая книга Ветхого завета.

Ступалъное колесо – механизм, работа на котором была одним из тяжелых наказаний для заключенных в английских тюрьмах (более подробно см. комментарии к "Оливеру Твисту").

...как враги Фальстафа, из одного... превращался в дюжину. – Фальстаф, хвастаясь своей храбростью, вначале рассказывал о том, что на него напали двое противников, затем эти двое превратились в четверых и, наконец, в семерых (Шекспир, "Генрих IV", ч. I, акт II, сц. 4-я).

...эта порода Гаев Мариев, сидящих... – Диккенс иронически сравнивает маклера Броли с римским полководцем Гаем Марием (156-86 годы до н. э. К побежденным в гражданской войне Суллой и бежавшим в Африку; согласно легенде, он сказал одному из воинов: "Передай претору, что ты видел беглеца Гая Мария сидящим на развалинах Карфагена"; в отличие от римского полководца маклер Броли сохранял прекрасное расположение духа.

...является ли дом англичанки ее крепостью... – Формула: "Дом англичанина – его крепость" – отголосок правовых воззрений эпохи феодализма – нашла отражение в сочинениях знаменитого юриста XVII века Эдуарда Кока, защищавшего право англичан, находящихся в границах своего домовладения, не подчиняться законным распоряжениям властей; разумеется, с течением времени эта формула потеряла реальное значение, и анахронизмом уже в начале XVIII века являлось, например, запрещение бейлифу (см. ниже) требовать у должника или у его домочадцев впуска в дом для вручения исполнительного листа; бейлиф должен был подстерегать неисправного должника на улице, чтобы вручить ему документ; в эпоху Диккенса такого ограничения уже не было.

...цветом лица напоминавший стилтонский сыр... – то есть восковой, с прожилками цвета плесени; стилтонский сыр производился в городке Стилтон, в графстве Хантингдоншир, и высоко ценился любителями.

Сендхерст – королевский военный колледж, основанный в 1790 году.

Бейлиф – чиновник шерифа, чьи функции напоминают функции нашего судебного исполнителя.

...исчезновению Курция в недрах земли... – Древнеримская легенда рассказывает, что в 262 году до н. э. земля посреди форума разверзлась, и образовалась глубокая пропасть; оракул заявил, что государство в опасности и для предотвращения ее Рим должен пожертвовать лучшим своим сокровищем. Юноша Марк Курций воскликнул, что оружие и храбрость – основа величия государства, и бросился в полном вооружении в пропасть, после чего пропасть закрылась.

... в его уединении близ Тускула... – то есть в италийском поместье Цицерона, расположенном близ городка Тускул.

Лампа Дэви – шахтерская лампочка, устраняющая опасность взрыва газа; изобретена знаменитым английским химиком сэром Гэмфри Дэви в 1815 году.

Добавление к нашему скромному Портику... – Аристотель вел беседы с учениками во время прогулок, нередко – в галереях, поддерживаемых колоннадой (портиках).

...владения бога сна и дремоты – то есть Морфея, на напыщенном, искусственном языке миссис Блимбер это означает спальни для учеников, дортуары.

...Миллером, или "Полным собранием шуток". – Популярный актер XVIII века Джо Миллер был автором анекдотов, острот, шуток; в середине века, после смерти Миллера, * был издан сборник приписывавшихся ему анекдотов, по большей части – весьма дурного вкуса.

...пир, на котором было подано две тысячи рыбных блюд... – Рассказ доктора Блимбера о пиршествах римлян безусловно навеян главой XLIV известного романа Тобайаса Смоллета "Приключения Перигрина Пикля" (Смоллет был один из самых любимых писателей Диккенса). Упомянутая глава "Пикля" посвящена рассказу о "пире в подлинном древнеримском вкусе", устроенном одним знатоком древности.

...некоего ученого Гая Фокса или хитроумное пугало, набитое схоластической соломой. – Сравнение с Гаем Фоксом подсказано Диккенсу народным обычаем – 5 ноября, в годовщину Порохового заговора (см. выше), носить по улицам соломенное чучело, изображающее одного из главных участников заговора – Гая Фокса, – и сжигать чучело на костре.

Победа над икенами – победа римских легионов над одним из племен бриттов – икенами, которые были покорены Римом в I веке н. э.

...от verbum personale до simillima cygno – от "личного глагола" до "того, кто более всего походит на лебедя" (лат.). Simillima cygno – конец известного афоризма Ювенала (Сатиры VI, 165): "Rara avis in ferns, nigroque simillima cygno" – "Словом, редчайшая птица земли, как черная лебедь".

Уокер. – Мисс Блимбер ссылается на авторитет известного филолога и лексикографа, автора "Критического словаря произношения" Джона Уокера (1732-1807).

...принадлежала принцу-регенту. – Легковерный Тутс полагал, будто приобретенная им банка нюхательного табаку в самом деле раньше принадлежала Георгу, принцу-регенту (с 1811 года, вследствие сумасшествия его отца, короля Георга III), известному кутиле и фату, ставшему королем Георгом IV в 1820 году.

...о затее короля Альфреда... – Измерение времени по отметкам на горящей свече было предложено королем англосаксов Альфредом Великим (IX в. н. Э-Ь

...поймает взгляд спикера... – то есть получит слово в палате общин, ибо председатель палаты (спикер) кивком головы предоставляет слово очередному оратору.

Негус – крепкий напиток, названный в честь изобретателя, полковника Ф. Негуса (XVIII в.): подслащенный портвейн с лимонным соком, разбавленный горячей водой.

Юные Честерфилды – то есть юноши, помышляющие только о соблюдении "хорошего тона". Книга графа Ф. Честерфилда "Письма к сыну" (1774), в которой сей английский дипломат преподает сыну правила "светской жизни", являлась настольной книгой для юношества в среде английской знати и крупной буржуазии.

Секта Горланов – ироническое название какой-то религиозной секты (которыми была так богата протестантская церковь); судя по названию, члены секты во время собраний распевали молитвы и псалмы.

...как в тот первый вечер в доме доктора Блимбера... – описка Диккенса; речь идет не о первом вечере в школе, а о вечеринке в конце пребывания Поля у доктора Блимбера, когда мальчик был уже очень болен и предметы, которые он видел, теряли ясные очертания.

...некогда поэт, носивший такую фамилию... – намек на Эдмунда Уоллера (1606-1687), издавшего в 1645 году книгу стихов.

...осенил головы собравшихся двенадцати... – Имеется в виду евангельская легенда о явлении воскресшего Христа двенадцати апостолам.

Выращивай смоковницу... – Капитан Катль соединяет в одну две цитаты из библии и к тому же сильно их искажает.

Бидл Королевской биржи – низший служащий Лондонской биржи, исполняющий обязанности курьера.

Лемингтон – фешенебельный курорт в графстве Уорикшир.

...шекспировскую Клеопатру, которая с годами не увядала... – намек на слова Энобарба о Клеопатре: Ее разнообразью нет конца, Пред ней бессильны возраст и привычка.

(Шекспир, "Антоний и Клеопатра", акт II, сц. 2-я.)

Для тебя... конопля уже посеяна – то есть посеяна конопля, из которой будет изготовлена веревка для повешения Роба.

Мистер Кетч. – Джек Кетч после реставрации Стюартов был назначен палачом и исполнял эту должность с 1663 по 1686 год. Его имя стало в Англии нарицательным для палача (подобно тому как во Франции имя Сансона).

...где сборщик налогов никогда не ложится спать... – Диккенс имеет в виду, что на территории Великобритании с ее колониями всегда где-нибудь светит солнце и происходит обычная дневная работа.