Текст книги "Бывшие. Правило трёх «Н» (СИ)"

Автор книги: Чарли Ви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 20

Машина мчалась по трассе, превращая пейзаж за окном в смазанную полосу. Тишина в салоне была густой, тяжёлой, давящей на барабанные перепонки. Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и украдкой наблюдала за ним.

Он сидел за рулём с идеальной выправкой, взгляд прикован к дороге. Ни один мускул на его лице не дрогнул, но я чувствовала его гнев. Только кадык периодически дёргался, когда он глотал.

От него исходили волны холодные, концентрированные, как арктический воздух. Он был похож на снаряд, готовый взорваться.

И взрыв произошёл. Негромкий, но от того не менее мощный.

– Я не понимаю, Лера. – Его голос прозвучал резко, нарушая оглушающую тишину. – Почему? Почему ты ничего не сказала?

Я оторвала взгляд от стекла, посмотрела на его профиль. Вопрос завис в воздухе, и я знала, что он ждал его с той самой секунды в коридоре.

– А зачем? – устало спросила я. – У тебя была другая женщина. Ты спал с ней. Зачем тебе был нужен ребёнок? Разве если бы я сказала, что-нибудь изменилось?

Он резко повернул голову, и его взгляд, полный ярости и боли, на секунду встретился с моим. – Да, изменилось бы! – отрезал он резко, и его длинные пальцы сжали руль так сильно, что побелели. – Я бы не отпустил тебя! Ни за что!

Я вспомнила тот месяц перед разводом, как было тяжело, как он изводил меня своим молчанием. Неужели всё могло быть по-другому? – Значит, всё правильно сделала, что не сказала, – откинулась я на спинку кресла, глядя в потолок. – Значит, осталась бы с тобой только из-за ребёнка. И ненавидели бы друг друга, пока кто-нибудь бы в итоге не сорвался. А ты бы ещё и запил от несчастной любви к начальнице. Прекрасная перспектива.

– То есть ты считаешь, что всё правильно сделала? Не понимаешь... – в его голосе прозвучало неподдельное изумление.

– Понимаю! – вспылила я, поворачиваясь к нему. – Но на тот момент мне казалось, что я поступаю правильно! Ты никогда не говорил, что тебе нужен ребёнок! Когда я начинала говорить: «А вот был бы у нас малыш...» – ты всегда отмалчивался! И что я должна была думать? Что ты спишь и видишь, как хочешь ребёнка?

– Я хотел! – его голос сорвался на низкий, хриплый рык. – Мечтал об этом!

– Ну извини, мне ты об этом забыл сказать! – парировала я, чувствуя, как внутри всё дрожит от бессилия. – Всё, что я помню из нашей жизни, так это твоя одержимость работой! Ты жил там буквально! Готов был днём и ночью находиться! А потом стало понятно почему! – я почти кричала, выплёскивая наружу старую, гноящуюся обиду. – Ты бежал к ней! К своей Мариночке! Я тебе была не нужна!

После этих слов его даже передёрнуло. Он резко качнул головой, будто отбрасывая мою правду. – Не выдумывай того, чего не было! Не было никакой Мариночки! Да, работа была! Я шёл на неё потому, что работа у меня такая! Не найду убийцу – умрёт кто-нибудь ещё! Я думал, дело хорошее делаю! Людей... девчонок спасаю! Таких, как ты!

Он умолк, сглотнув, и следующая фраза прозвучала тише, но от этого ещё страшнее. – Там маньяк орудовал. И каждый раз, когда мы находили тело... я в этих девочках тебя видел. Боялся. За тебя.

Я замерла, уставившись на него. Слушала и не верила. Он впервые сорвался. Впервые сказал правду, и эта правда была ужасной, болючей, пахнущей кровью и страхом.

Он продолжил, уже почти шёпотом, глядя в пустоту перед собой. – А в тот день... десятую нашли. Ещё младше. Сорвался я. А Марина... успокаивала. И... я не знаю, как это получилось. Поцеловал. И как крышу снесло. Как разрядка.

В салоне повисла тишина. Гулкая, мёртвая. Я смотрела на него, на его сжатые руки, на напряжённые плечи. И не знала, что сказать должна была сейчас. – А мне... почему не рассказал? – шёпотом спросила его.

Он снова бросил на меня взгляд, и в его глазах я увидела старую, застывшую боль. – Не мог. Не хотел пугать тебя. А Марина... она всё это видела со мной. Она понимала.

Я отвернулась к окну, чувствуя, как всё во мне переворачивается. Вся картина нашего прошлого, которую я так тщательно выстраивала все эти годы – картина предательства и равнодушия – вдруг рассыпалась, открывая нечто гораздо более сложное, горькое и трагичное. И моя собственная ложь, моё молчание о Кате, на его фоне неожиданно приобрело новый оттенок. Да, мы оба были виноваты.

– И всё же...Денис. Ты изменил, – добавила я сипло, горло сдавило спазмом. – Неужели я должна была сделать вид, что ничего не было? Ты просто представь...просто поставь себя на моё место. Если бы ты пришёл с работы, а я была бы с другим. Ты бы понял меня? Закрыл глаза и притворился, что ничего не было?

Я посмотрела на Дениса, мне была важен этот ответ. Хотелось услышать, соврёт или скажет правду.

– Нет. Не простил бы, – честно ответил он.

– Вот и я не простила.

– Но скрыть ребёнка – это другое...Лера, это нечестно и больно. Я не ожидал, что ты настолько жестокая.

– Жестокая? А какой мне следовало быть, Денис? Мягкой? Понимающей? Обнять тебя, сказать «ничего страшного, я всё понимаю». На тот момент, когда я увидела две полоски на тесте, ты для меня уже был не тем мужчиной, с которым я хочу растить детей. Ты был человеком, который предал меня. А предателей не прощают. Ты сам не раз говорил мне эти слова.

Глава 21

Машина летела по трассе, словно за нами гнались черти. Раньше я не понимал, почему Лера так спешила, её почти панического желания поскорее домой. Теперь понимал. И гнал машину быстрее, потому что эта спешка стала и моей.

Дочь.

Слово отдавалось в груди глухим, оглушительным гулом, перекрывая шум мотора. Дочь. Четыре года. Четыре года я не знал. Четыре года где-то жила девочка. Моя кровь. Моя плоть. И я даже не подозревал.

Как же так получилось, старый дурак? – вопрос бился в висках в такт дворникам. – Как я позволил ей уйти?

Руки сами сжали руль, вымещая на руле всю злость. Я всегда держал в поле зрения. Всегда.

Ещё до свадьбы, когда она была студенткой и возвращалась с вечерних пар. Я тогда уже работал в органах, имел немного власти. И использовал её. Отправлял патруль, чтобы те проезжали по её улице, докладывали, дошла ли до дома. Следил, чтобы никто не приставал. Потом, когда мы были вместе, это стало привычкой. Знать, где она, с кем, чтобы с ней всё было в порядке. Я всегда присутствовал в её жизни. Всегда. Даже когда физически отсутствовал.

А потом... потом был тот проклятый день. Её глаза, полные слёз и презрения. Моя собственная, удушающая вина. И злость. Глупая, животная злость на неё за то, что не простила. Не дала шанса.

Я тогда, как идиот, решил: «Хорошо. Живи без меня. Посмотрим, как ты справишься».

Я вычеркнул её. Перестал звонить. Перестал следить. Дал ей возможность жить самой, втайне надеясь, что она не сможет. Что сломается. Что вернётся.

А она не сломалась. Не вернулась. Она справилась. Более чем. Она подняла на ноги нашу дочь. Одна.

И эта правда жгла сильнее, чем клеймо предателя. Предателем я был одну ночь. А она... она все эти годы была матерью моему ребёнку. И лишила меня права быть отцом. Не из мести, нет. Из холодного, трезвого расчёта. Чтобы защитить девочку. От меня. От того хаоса, что я принёс в её жизнь.

Я бросил взгляд на неё. Она сидела, прижавшись головой к стеклу, и смотрела вдаль. Хрупкая, измотанная, но со стальным стержнем внутри, который я когда-то так любил и который теперь так ненавидел за её силу.

«Жестокая», – сказал я ей. Да. Было жестоко. Но, чёрт побери, было ли у неё право на эту жестокость? После того, что я натворил? Не знаю.

Мысли путались, гнев на неё смешивался с яростью к самому себе, а под ними клокотала какая-то новая, дикая и пугающая надежда. Дочь. У меня есть дочь. Её зовут Катя. Она рисует и ждёт маму.

Я резко прибавил газу. Теперь мне было не до выяснений отношений. Не до обид и претензий. Все эти годы я был мёртв для неё. Теперь я знал. И я должен был увидеть её. Увидеть свою дочь. Всё остальное – вся боль, всё прошлое – могло подождать. Сейчас нужно было просто мчаться вперёд. Домой.

И хоть я гнал машину как одержимый, в Омск мы въехали уже после десяти. Прокля́тые светофоры, словно назло, загорались красным именно перед нами, отмеряя мучительные секунды ожидания. Каждая из них была каплей раскалённого свинца на моё терпение. Наконец – знакомый дом, её двор. Я заглушил мотор, и в наступившей тишине зазвенело в ушах.

– Можно, зайду? – спросил я глухо. За эту долгую дорогу я успел перегореть. Первобытная ярость сменилась тяжёлым, холодным осознанием. Я мог, конечно, не спрашивать. Вломиться, как хозяин. Но право на это я потерял пять лет назад.

Лера посмотрела на меня. Замялась. В её глазах читалась усталость и борьба. – Она уже наверно спит, – ответила она тихо.

– Я просто посмотрю, – не сдавался я. – Мне надо её увидеть.

– Хорошо, – кивнула она.

Мы вышли из машины. Поднялись по лестнице на нужный этаж. В квартире пахло домашними пирожками и детством. Было тихо и темно, только на кухне горел свет, словно дежурный маячок. Навстречу вышла пожилая женщина – сиделка. – А я думала, вы сегодня уже не приедете.

Лера сняла обувь, устало прислонилась к стене. – Гнали всю дорогу, чтобы успеть.

Сиделка наклонила голову, озабоченно. – А мне, как теперь добраться домой? Автобусы уже не ходят.

– Я вам такси вызову, – автоматически ответила Лера.

– Хорошо. Тогда рассчитайте меня, и я поеду.

Я заметил, как в глазах Леры на секунду мелькнул страх. Быстрый, как вспышка, но я его поймал. Она быстро опустила голову. – Сколько? – спросила она.

Сиделка начала что-то подсчитывать, перечисляя дни и услуги. Лера, не выдержав, перебила её, голос дрогнул: – Просто скажите, сколько.

– Пятнадцать.

Я видел, как Лера побледнела. Не раздумывая, вытащил из внутреннего кармана деньги, всё, что было наличными, и сунул сиделке в руки. – Хватит? Пересчитайте.

Сиделка, удивлённая, начала считать деньги. Увидев сумму, она смутилась. – Здесь больше...

– Это всё вам, – отрезал я. – За помощь. И за то, что откликнулись.

Я не стал ждать её ответа. Снял обувь и шагнул вглубь квартиры. Меня тянуло туда, в комнату с закрытой дверью, как магнитом. Я знал, что она там.

Открыл дверь и заглянул внутрь.

Маленькая девочка. С русыми, растрёпанными во сне волосами. Лежала в кроватке, уткнувшись носом в подушку. Спала детским сном – глубоким, безмятежным, раскинувшись звёздочкой, будто пытаясь занять всё пространство вселенной.

Самая красивая девочка. Самая милая и прекрасная.

Моя.

Что-то в груди сжалось с такой силой, что заныло под рёбрами. Я не помнил, как опустился на колени перед кроватью. Просто оказался там. На полу, не в силах оторвать от неё взгляд.

Я смотрел, как она дышит. Как вздымается её маленькая грудная клетка. Как ресницы лежат на щеках. Как пухлые губы чуть шевелятся во сне.

И боялся притронуться. Боялся, что от моего прикосновения, от моей грубой, грешной руки, этот хрупкий мирок рассыплется, как сказка на рассвете. Она была реальностью, более осязаемой, чем всё, что я знал до этого. И одновременно – самым невероятным чудом.

Я сидел на коленях и просто смотрел. Впитывал каждую чёрточку её лица. И чувствовал, как внутри, под грудью, где все эти годы была пустота, что-то щемящее и горячее начало медленно, болезненно расправляться, наполняясь новым, оглушительным смыслом.

Дочь. Моя дочь.

Глава 22

Я стояла в дверях и смотрела на него. На его широкую спину, сгорбленную перед кроваткой. На то, как он, такой огромный и сильный, опустился на колени перед этим маленькой дочкой. В его позе была такая обнажённая боль, что у меня в груди всё сжалось. Щемящее чувство сдавило грудь.

Он не двигался, просто смотрел, словно боясь спугнуть момент.

– Денис, – тихо позвала я.

Он медленно повернул голову.

– Идём на кухню, – позвала его. – Будешь чай?

Он молча кивнул, словно во сне, и поднялся с колен, бросив последний, жадный взгляд на спящую Катю. Он вышел из комнаты, и я прикрыла за ним дверь.

По дороге на кухню он замедлил шаг у приоткрытой двери в спальню мамы. Обернулся ко мне.

– Мама здесь? – тихо спросил он.

Я лишь кивнула. Он осторожно толкнул дверь и заглянул внутрь. Мама не спала. Она лежала на подушках и смотрела на него своими ясными, всё понимающими глазами.

– Здравствуйте, мама, – сказал Денис, и его голос, обычно такой твёрдый, прозвучал неожиданно мягко.

Он подошёл к кровати. Мама попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь хриплый, нечленораздельный звук. Денис, не колеблясь, взял её исхудавшую руку в свою большую ладонь.

– Не переживайте, – сказал он, чётко, глядя ей прямо в глаза, как будто давая присягу. – Всё будет хорошо. Теперь я буду рядом. И о вас позабочусь, и о Лере. И о Катюше тоже.

Он говорил не для утешения. В его словах была стальная уверенность, та самая, что заставляла верить ему даже в самом безнадёжном деле. Мама закрыла глаза, и одна слеза скатилась по морщинистой щеке. Но теперь в этом была не только боль, но и облегчение.

– Спокойной ночи, – тихо сказал Денис, положил её руку обратно на одеяло и вышел, притворив за собой дверь.

На кухне я уже ставила угощения на стол. Руки дрожали. Я поставила на стол тарелку с пирожками, которые спекла сиделка, налила себе чай, а Денису – кофе, который он всегда предпочитал.

Мы сели друг напротив друга. Тишина повисла между нами густая и тяжёлая, как смола. Столько всего нужно было сказать, столько объяснить, но слова застревали в горле. Я боялась сказать что-то лишнее, чтобы не разбить это хрупкое, только что возникшее перемирие.

Денис первым прервал молчание, как человек дела, привыкший брать ситуацию под контроль.

– Слушай, Лера. Завтра с утра нужно решить несколько вопросов. Первое – официально оформить перевозку Матвея. Я уже дал команду, но нужны твои подписи. Второе – найти хорошего невролога и психолога для него, амнезию нужно грамотно лечить. Третье, – он сделал глоток кофе, его взгляд стал острым, – нужно разобраться с его начальством. Они до сих пор не отдали расчёт. Я с ними поговорю. На реабилитацию много денег понадобится. И четвёртое... – он посмотрел на меня прямо, и в его глазах читалась непоколебимая решимость. – Четвёртое – Катя. Я хочу быть её отцом. По-настоящему.

Я молчала, понимая, что он прав. Но отголоски прошлых обид не давали так просто согласиться на это.

– И ещё, завтра же свяжусь с одним знакомым врачом, хорошим специалистом, – продолжал он. – Будь готова, что нам нужно будет отвезти твою маму на полноценное обследование. Сиделку для Кати на этот день я найму, чтобы ты могла...

– Подожди, Денис, – прервала его и подняла руки, словно пытаясь остановить мчащийся поезд. Голова шла кругом от этого напора. – Ты что, решил взять опекунство надо мной? Думаешь, я все эти годы сама ничего не делала? Не пыталась найти врачей, не стояла в очередях, не билась за каждую льготу?

Он не стал спорить или оправдываться.

– Я верю, что ты сделала всё, что было в твоих силах, – сказал он тихо. – И я знаю, как это – биться в одиночку. Но сейчас ситуация другая. У меня связей больше. Я могу договориться. Выбить для твоей мамы всё, что ей положено – лучшие процедуры, лекарства, чтобы ей не приходилось месяцами ждать талона и тебе не пришлось просить и унижаться. – Он наклонился чуть вперёд, и его глаза приковали меня к месту. – Разве ты не хочешь, чтобы твоей маме стало лучше? Быстрее?

Глупый вопрос, конечно, я хотела. Больше всего на свете. Но он ворвался в мою жизнь, в мой налаженный, хоть и трудный быт, как ураган, сметая всё на своём пути. И это пугало.

– Я просто... не хочу, чтобы ты всё решал сам, – выдохнула я, сжимая кружку в ладонях. – Как это было раньше. Когда твоё слово было законом, а моё мнение ты просто не слышал. Я не та наивная девочка, Денис. Я многое пережила, многому научилась. Я сама справлялась. И мне не нравится, когда ты не считаешься со мной.

Он выслушал не перебивая. Потом медленно кивнул, и в его взгляде я увидела не раздражение, а понимание.

– Да. Я понимаю. И я не собираюсь лезть в твою жизнь и всё ломать. Я просто хочу помочь. По-настоящему. – Он сделал паузу. – И я хочу получить право видеться с Катей. Хочу стать для неё отцом. Законным отцом. По-настоящему.

И хоть гооврил он ровным тоном, я видела, как напряглись мышцы его челюсти, как трудно ему давались эти слова.

– И я прошу... не заставляй меня делать это через суд, – произнёс он тихо, почти шёпотом, но с такой невероятной силой, что у меня похолодело внутри.

В этих словах была отчаянная мольба человека, который знает свою силу, но не хочет её применять против тех, кого любит. Он просил. Он, Денис Мамонтов, который никогда ни о чём не просил, унижался передо мной.

Я смотрела на него, на его сжатые кулаки, на его глаза, в которых плескалась целая буря надежды, страха и решимости. И понимала, что это – его последняя черта. Он предлагал руку помощи и мирное решение.

Отказ означал бы войну. Войну, в которой у меня не было ни единого шанса. Но дело было не в шансах. Дело было в Кате. И в том, что где-то глубоко внутри, под грудой обид и страхов, я всё ещё помнила того мужчину, который сейчас сидел передо мной. И я верила ему.

Я медленно выдохнула и кивнула, чувствуя, как камень сваливается с души, сменяясь новым, ещё более страшным чувством – надеждой.

– Хорошо, – прошептала я. – Давай попробуем. Но мы всё решаем вместе. Обо всём договариваемся. Ты понял?

На его лице мелькнуло что-то вроде облегчения, столь быстрое, что я едва успела это заметить.

– Понял, – коротко кивнул он. – Договорились.

Глава 23

На следующий день всё завертелось с невероятной скоростью, как будто Денис нажал на какую-то невидимую кнопку «запуск». Матвея перевезли в лучшую клинику в городе, и почти сразу же к нему примчалась Люда.

Увидев его, она не разрыдалась, не упала в обморок – её лицо стало просто белым, как бумага, а глаза застыли, словно высеченные изо льда. Но она взяла его руку в свои и сказала тихо и чётко: «Всё будет хорошо. Я здесь». И в тот момент, когда я увидела, как её пальцы смыкаются вокруг его ладони, а он, всё ещё потерянный, смотрит на неё без понимания, но без отторжения, я поняла, с ним теперь всё будет в порядке. Он под присмотром. Под присмотром любящей женщины и хороших врачей. А она точно не отступит.

И я впервые за долгие недели позволила себе выдохнуть. По-настоящему. Глубоко. Ощущение постоянной, сжимающей виски тревоги немного ослабло.

Вечером, когда основные проблемы были улажены, раздался звонок в дверь. Я знала, кто это. Денис стоял на пороге, и в его руках был огромный пакет, из которого торчали разноцветные упаковки.

Катя, услышав звонок, выбежала в прихожую, но, увидев незнакомого бородатого дядю, сразу же спряталась за мои ноги, уцепившись за мои штанины. Она смотрела на него с таким настороженным любопытством, что у меня сжалось сердце.

– Катюша, это Денис, – сказала я как можно более естественно. – Он пришёл к нам в гости.

Мы договорились, что первая встреча пройдёт здесь, в знакомой ей обстановке, чтобы она не нервничала. Денис, к его удивлению, согласился без споров. И вот теперь он стоял в дверях, этот грозный подполковник, с пакетом, полным игрушек – на всякий случай, как он сказал по телефону, там были и куклы, и машинки.

Катя, преодолев робость, с деловым видом приняла из его рук тяжёлый пакет и, не говоря ни слова, потащила его в зал, чтобы разворачивать. Денис сначала оставался в дверях, будто боялся спугнуть, потом постепенно передивгался ближе к ней, сел на краешек дивана.

Я осталась стоять в дверном проёме, наблюдая. Это было трогательное зрелище. Моя независимая дочь с важным видом раскладывала подарки, а могучий Денис сидел и молча смотрел на неё, словно наблюдал за редким и прекрасным явлением природы.

Прошло минут тридцать, и Катя, разобравшись с игрушками, подошла к нему и сунула ему в руку машинку. – Ты будешь водителем для моей Барби, – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Она поедет в гости к принцессе.

И он, Денис Мамонтов, которого боялись преступники и уважали коллеги, безропотно взял розовенькую машинку и стал аккуратно возить её по ковру, следуя указаниям новой начальницы.

У меня в горле встал ком. Я стояла в дверях и просто смотрела, не могла оторваться и уйти, заставить делать себя что-то другое. Наверно мне тоже не хватало такого сурового бородатого дядьки, который был бы готов для меня не бояться показаться смешным.

Когда Денис собрался уходить, Катя подошла к нему и спросила, придёт ли он завтра. – Завтра мне надо на работу, – честно ответил он, присев на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне.

– А где ты работаешь? – поинтересовалась она, насупив бровки.

– В полиции, – так же честно сказал Денис.

В её глазах вспыхнул интерес. – Хочешь, с собой возьму? Покажу, где я работаю.

Катя очень серьёзно посмотрела на меня, потом на него, и выдала с невозмутимым видом: – Мне наверно мама не разрешит. С незнакомыми дяденьками никуда ходить нельзя.

Я увидела, как Денис вздрогнул от этих слов. «Незнакомый дяденька». Прямо в сердце.

– Но я же не незнакомый, – мягко сказал он. – Мы с тобой уже познакомились. Играли вместе.

Катя покачала головой, демонстрируя железную логику. – Всё равно. Надо у мамы спросить.

Оба они посмотрели на меня.

– Я разрешаю, – ответила я. – Если Денис приглашает, можно.

Лицо Кати просияло. А по лицу Дениса пробежала такая быстрая, такая искренняя тень облегчения и благодарности, что у меня снова сжалось сердце.

Так мы и договорились. Завтра утром он заедет, и мы вместе поедем к нему на работу. Незнакомый дяденька превращался в друга. И я, наблюдая за тем, как Катя машет ему рукой в дверях.

На следующее утро я разбудила Катю чуть раньше обычного.

– Сегодня мы поедем с тобой в гости к Денису, на работу, – сказала я, пока она тёрла кулачками сонные глаза.

Её лицо тут же просияло, и обычные утренние капризы сменились лихорадочной деятельностью – она сама выбрала платье и тщательно уложила свою Барби в маленькую сумочку, «чтобы она тоже посмотрела».

Ровно в девять под окном притормозила его знакомая иномарка. Сердце у меня ёкнуло. Всё ещё было так непривычно – видеть его здесь, в контексте нашей с Катей жизни. Он вышел из машины, и на нём действительно была форма. Строгая, с погонами. Он выглядел… по-другому. Не как вчерашний «дяденька с игрушками», а как представитель другой, суровой реальности.

Катя, увидев его, на мгновение притихла, прижавшись ко мне, но потом смело протянула ему руку для рукопожатия, как я её учила. Денис очень серьёзно, без тени улыбки, пожал её маленькие пальчики.

Участок встретил нас гулом голосов, звонками телефонов и запахом крепкого кофе. Для меня это место было связано с тяжёлыми воспоминаниями – заполнением заявлений о пропаже Матвея, чувством беспомощности. Но для Кати это был настоящий приключенческий мир. Денис, к моему удивлению, оказался прекрасным гидом. Он водил её по кабинетам, показывал рацию, разрешил посмотреть в компьютер (конечно, выключенный), а одному из молодых сотрудников велел ненадолго надеть на неё настоящий бронежилет. Катя ходила, задрав подбородок, раздуваясь от важности, как маленький генерал.

Он вёл Катю за руку по коридору, и она, не отпуская его пальцев, засыпала его вопросами: «А это что? А это кто?». Он отвечал терпеливо, низким голосом, который здесь, на службе, звучал особенно властно и уверенно. Я шла чуть позади, чувствуя себя одновременно и участницей этого шествия, и посторонним наблюдателем.

И вдруг из одного из кабинетов вышла она.

Марина Игоревна.

Та самая. Женщина, чей образ преследовал меня все эти годы. Она была такой, какой я и представляла: деловая, ухоженная, в элегантном костюме, с идеальной укладкой. В её руках была папка с документами, и она что-то собиралась сказать Денису, увидев его.

Я замерла, почувствовав, как воздух будто выкачали из лёгких. Вся кровь отхлынула к сердцу, оставив тело холодным и ватным. Вот оно. Момент истины. Сейчас я увижу всё – взгляд, улыбку, молчаливое понимание, которое когда-то разрушило нашу семью.

Но Денис, не останавливаясь и не замедляя шага, просто прошёл мимо. Мимо неё. Его взгляд был прикован к Кате, которая тянула его за руку, показывая на висевшую на стене карту. Он не отвёл глаза, не кивнул, не сделал ни малейшего движения, чтобы признать её присутствие. Она была для него в тот момент пустым местом. Прозрачной, невидимой преградой на пути, которую он даже не заметил.

Марина Игоревна на мгновение застыла, её собранное лицо исказила гримаса удивления и обиды. Но он был уже в нескольких шагах от нас, целиком поглощённый дочерью, которая решила, что теперь он должен показать ей, «где сидят самые главные бандиты».

Я стояла, не в силах пошевелиться, и смотрела ей прямо в глаза. И в этот раз в её взгляде не было ни капли превосходства или насмешки. Было лишь холодное осознание. Осознание того, что его мир теперь безраздельно принадлежит маленькой девочке с русыми волосами.