Текст книги "Бывшие. Правило трёх «Н» (СИ)"

Автор книги: Чарли Ви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 4

(Денис)

Чернова. Лера. Стоит на пороге, как призрак. Тот самый, которого я пять лет вышибаю из жизни работой и дисциплиной. А она явилась. С тем же упрямым взглядом, от которого когда-то сходил с ума и который сейчас не оставляет равнодушным. Давно не видел её. Забыть пытался. Специально ничего не узнавал. – Ну что, Чернова, – говорю я, намеренно опуская имя. Пусть знает дистанцию. Только субординация. Только факты. Сама к этому стремилась, так пусть и получает. – Рассказывай. Сначала. Подробно. Когда последний раз с ним общалась?

Выглядит измотанной. Похудела. В глазах – паника, но она её давит, прячет за шипением. Как дикобраз. Всегда так. Нападает, когда страшно.

Она плюхается в кресло, пальцы нервно теребят ручку сумки. – Вчера утром. Звонил перед посадкой. Говорил, что выезжает, всё нормально было.

– Тон? – перебиваю я, беру блокнот. – Обычный? Взволнованный? Не упоминал, что кто-то пристаёт? Делаю пометку: «Звонок. Утро. Спокоен».

– Нет! – она резко вскидывает голову. – Всё как всегда. Шутил, про борщ спрашивал.

«Всё как всегда». Либо он чертовски хороший актёр, либо не ждал беды. Первое вероятнее. Люди редко исчезают на ровном месте. – Работа, – перевожу разговор на факты. Голос ровный, без эмоций. Так надо. – Контакты начальства есть?

– Вахта, Нягань. Инженер. – она лихорадочно листает контакты. – Скину номер прораба. Сергей Петрович.

Вахта. Деньги. Вечная тема для разборок. – Финансы, – смотрю на неё прямо. – Проблемы? Долги? Крупные? Или ему кто-то должен?

Она замирает на секунду. Сомневается. Значит, что-то было. – Нет… То есть, копил на квартиру. Но в долги не лез, я уверена!

«Уверена». Слово дилетантов. Я работаю с фактами. Киваю, откладываю мысль. Разберёмся. – Личная жизнь. Девушка.

– Люда. Три года вместе. Она в истерике, звонила мне…

– Контакты, – протягиваю руку, записываю номер. – Конфликты? Ревновала? Ссорились недавно?

– Да брось ты! – она всплёскивает руками, в голосе – знакомая истеричная нотка. – Они любили друг друга!

Любовь. Идеальный мотив. Самый частый. – Проверим, – отрезаю я, не давая волнению взять верх. – Соцсети. Был активен? В каких группах? С кем общался?

– Я… не знаю. Мы редко переписывались. В основном звонили.

Поле для манёвра – целина. Мог вести двойную жизнь, она бы и не заметила. Ты ведь именно в этом меня обвинила Лера перед разводом. А про брата скажи, не поверишь. «Или ты уже забыл, зачем я здесь?» Конечно, не забыл. Я ничего не забываю. Особенно её слова. «Лучше сдохну под забором». Красиво сказала. Помню это каждый раз, подписывая приказ о пропавших. Помню и думаю: «Не Лера ли это от гордости под забором загнулась». Жестоко? Да. Но так и есть. Ненавижу предателей.

Она злится на систему. А что хотела? Не в идеальном мире живёшь. Нет. Ну а теперь винить некого. Была бы со мной, такого бы не случилось. Но ты сама выбрала этот путь. Сама решила, что справишься без меня. Вот и справляйся. Но нет. Приползла. Как и знал, что будет.

«Поверь, если бы не крайние обстоятельства…»

Вот именно. Крайние обстоятельства. Все ко мне только из-за них и обращаются. Никто просто так. До этого даже ни разу позвонить не додумалась. Гордая пиздец.

Надо успокоить бурю. Слишком эмоционально. Мешает. – Хватит, – говорю твёрдо. Она умолкает. Хорошо. Значит, ещё может адекватно воспринимать команды.

Откладываю блокнот. Складываю руки на столе. Смотрю на неё жёстко. – Мне нужен его ноутбук. Телефон. Официальное разрешение на доступ к почте, соцсетям и банковским счетам.

Она бледнеет, но кивает. – Хорошо. Всё, что угодно.

«Всё, что угодно». Все так говорят, пока не увидят, какое дно вскроется. Брат Матвей. Хороший парень был. Не похож на того, кто мог вляпаться. Но люди меняются. Она – тому пример. Вариант первый – сам пропал. Не верю. Не его стиль. Вариант второй – несчастный случай. Возможно. Но слишком чисто. Слишком аккуратно. Вариант третий… самый вероятный. Кто-то убрал. Теперь надо выяснить – кто и за что.

Резко встаю. Разговор окончен. – Жди звонка. Не мешай своими звонками. И, Лера… – нарочно называю по имени. Она вздрагивает. – Готовься к любой информации. Правда имеет привычку быть неудобной.

Она молча поднимается и выходит, не оглядываясь. А я не могу отделаться от воспоминаний, как она пять лет назад в этом кабинете застала меня с этой дурой, Мариной. А я был виноват. Был. Но не настолько, чтобы такую трагедию устроить ещё и на развод подать. Хотя сейчас не время вспоминать. Сейчас другая задача.

Поворачиваюсь к окну. Где-то там её брат. Она бесится. А я… я просто делаю свою работу. Ту самую, которую она всегда презирала, считая «вашей системой». А теперь эта система – её последняя надежда. Ирония.

Ладно, Чернова. Пора заканчивать предаваться воспоминаниям. Надо заняться делом. Отфильтровать лишнее и искать зацепки. Потому что я профессионал. А всё остальное… всё остальное не имеет значения. По крайней мере, я пытаюсь себя в этом убедить. Усилием воли прогоняю образ бывшей. Напоследок признаваясь себе на секунду, что она всё ещё красотка. Такая, на которую сразу мужики оборачиваются.

К чёрту её. Надо было по телефону так и сказать, но слабину дал. Соскучился.

Глава 5

Дверь захлопнулась, но в кабинете ещё витал её запах. Лёгкий, какой-то цветочный. Не духи, которыми она пользовалась раньше, а что-то другое. Простое. Мыло, что ли? Я резко отвернулся к окну, будто мог от этого избавиться. Глупость. Пять лет не видел, а сломался за пять минут.

«Соскучился». Чёрт возьми. Признаться себе в этом – всё равно что подписать акт о собственной слабости. Но факт налицо. Сердце стучит, как у пацана, в висках давит. И злость на неё смешалась с чем-то старым, знакомым и оттого ещё более противным.

Надо было работать. Соберись, Мамонтов. Я грубо провёл рукой по лицу, будто стирая её образ, и снова сел за стол. Блокнот лежал открытым. Её слова, записанные моим почерком, смотрели на меня с упрёком.

Матвей. Надо сосредоточиться на нём. На деле. А не на её глазах, которые до сих пор смотрели на меня осуждением.

К чёрту! Я с силой ткнул кнопку домофона. – Петров, ко мне! – бросил я в трубку, и мой голос прозвучал хриплее, чем я хотел.

Пока ждал опера, перечитал заметки. Всё слишком чисто. Слишком гладко для бытовухи или несчастного случая. Пахнет заказом. Но кто и за что мог заказать простого инженера-вахтовика? Ответ лежал там, на севере. В Нягани.

В дверь постучали, и вошёл молодой, щёголеватый капитан Петров. – Товарищ подполковник? – Капитан, – я отодвинул к нему блокнот. – Срочно. Пропал человек. Мамонтов Матвей Сергеевич. Инженер, вахта в Нягани. Исчез вчера утром из поезда № 094Н где-то между Няганью и Омском. Вещи на месте.

Петров взял блокнот, его лицо стало сосредоточенным. – Понял. Транспортные уже в курсе? – В курсе. Но работают по шаблону. Нам надо копнуть глубже. Первое: срочный запрос в Нягань. Вся информация по его работе. С кем контактировал, были ли конфликты, финансовые махинации на объекте. Второе: глубокая проверка по банкам. Все счета, переводы, кредиты. Третье: его девушка, Люда. Установить за ней негласное наблюдение. Проверить телефонные соединения, переписку.

Петров быстро конспектировал в свой планшет. – Будет сделано, товарищ подполковник. А сестра… – он осторожно поднял на меня взгляд. – Она дала согласие на доступ?

Сестра. Слово резануло. – Дала, – буркнул я. – Оформляй официальный запрос, я подпишу. И, Петров… – я посмотрел ему прямо в глаза. – Дело тонкое. Никакой лишней информации в отдел. Понятно?

– Так точно, – кивнул он, поняв намёк. Дело, связанное с начальником, всегда было минным полем.

Когда он вышел, я снова остался один. Я взял её заявление, которое она написала в участке. Её почерк. Немного изменился, стал более угловатым, нервным. Таким же, как она сама.

Мне следовало быть жёстче. Выпроводить её сразу. Взять заявление и сказать, что с ней свяжутся. Но нет. Я позволил ей прийти. Увидел её.

Я с силой отшвырнул папку с заявлением. Она упала на пол, и бумаги рассыпались. Чёрт! Я не для того пять лет строил карьеру и пытался забыть её, чтобы сейчас, из-за одного её появления, всё пошло под откос.

Надо ехать. Осмотреть вагон. Лично. Уйти в работу с головой. Единственное, что всегда меня спасало.

Я сорвал с вешалки китель и на ходу надел его. Выйдя из кабинета, я бросил секретарю: – Я на вокзале. На связи.

И широкими шагами пересёк коридор, будто убегая. Но не от дела. А от её призрака, который снова поселился в моей голове. И самое противное было то, что часть меня... была рада этому.

Я вырулил со служебной стоянки, резко включил дворники. Дождь хлестал по лобовому стеклу, превращая вечерний город в размытое пятно огней. В голове стучало: «Идиот. Самый настоящий идиот. Зачем её позвал?» Нужно было гнать прямиком на вокзал, осматривать вагон, опрашивать проводников. Вместо этого я ехал по этому чёртову маршруту, который знал наизусть, будто надеялся её увидеть.

И увидел. На остановке, вся сжавшаяся в комок, в лёгкой куртушке. Она стояла, нахохлившись, втянув голову в плечи, точно промокший воробей, который забыл, куда летел. Руки глубоко в карманах, взгляд устремлён в никуда. Какая-то беззащитная и… потерянная.

«Проезжай. Просто проезжай мимо, Мамонтов. У неё своя жизнь, у тебя своя. Она сама так захотела».

Но нога сама легла на тормоз. Автомобиль с глухим рокотом остановился рядом с остановкой. Она даже не посмотрела. Я опустил стекло. – Садись, – скомандовал я грубо.

Она медленно повернула голову. Потом покачала головой, отказываясь. «Ну и правильно, – подумал я. – Так и надо».

Но что-то внутри заставило добавить: – Поговорить надо. Насчёт брата.

Это сработало. Её глаза метнулись к машине, в них мелькнула искра интереса, смешанная с опаской. Она нехотя, будто каждое движение давалось с трудом, подошла к пассажирской двери и открыла её. Села на переднее сиденье.

– Что ты хотел? – прошептала она, вытирая лицо.

Я смотрел прямо перед собой, на размытую дорогу. Идея, которая сформировалась в голове за последние минуты, внезапно вырвалась наружу, прежде чем я успел её обдумать. – Со мной поедешь?

Она резко повернулась ко мне, глаза расширились от непонимания. – Куда?

– До Нягани. Обстановку на месте посмотреть.

«Ты совсем охренел, Мамонтов? – завопил внутренний голос. – Можно было Петрова отправить, можно самому слетать на сутки. Зачем тащить её? Она же только мешать будет!»

Но мысль провести с ней эти сутки в замкнутом пространстве купе, за пределами города, за пределами нашего общего прошлого, была навязчивой и чертовски приятной. Я сам себе не принадлежал в этот момент.

Она молчала. Смотрела в своё окно. Я ждал, сжимая руль. Ждал её отказа. Надеялся на него.

– Мне… маме сиделку надо нанять, – тихо сказала она.

– А что с мамой? – спросил я, и тут же пожалел.

Она вскинула на меня глаза. Впервые за весь вечер посмотрела прямо. И в её взгляде была такая бездонная усталость и боль, что меня будто током ударило. – Мама после инсульта. Парализована.

«Чёрт. Инсульт» . – Извини, не знал, – выдавил я. – Могу прислать кого-нибудь из своих. Помочь. Если не против.

Она покачала головой, отвернулась. – Сама найду.

И тут же достала телефон, начала лихорадочно листать контакты.

Я просто завёл машину и тронулся с места, давая ей время дозвониться.

Глава 6

Ну же, возьми трубку, ну пожалуйста… – эта мысль стучала в висках в такт дворникам, которые безнадёжно пытались справиться с ливнем.

Каждый гудок в трубке отдавался в ухе пульсирующей пустотой, созвучной той, что зияла внутри меня. Палец сам тыкал в кнопку повторного набора снова и снова, будто механический. Лихорадочный поток мыслей кружился в голове, не находя выхода.

Поехать. Я должна поехать. Это мой единственный шанс не сойти с ума здесь, в четырёх стенах, между срочным отчётом в банке и очередным лекарством для мамы.

Сидеть и ждать его милостивых звонков?

Выслушивать сухие сводки: «Ищем, ничего нового»?

Нет. Я должна быть там. Я должна сама увидеть и узнать что случилось. Иначе я просто сойду с ума.

Но мама… Боже, мама. Оставить её одну? И Катю? Сердце сжалось от холодного ужаса. А его «помощь»… Прислать кого-то из своих? Нет. Ни за что. Это будет его глазами и ушами в моём доме. Он всё узнает. Всё. Про Катю. И тогда… Я представила его холодный, изучающий взгляд на моей дочери, и меня затрясло так, что я еле удержала телефон.

Отчаяние накатывало новой волной. Гудки всё длились. Наверное, уже поздно, она спит. Откажется. И это будет знаком. Знаком, что нужно остаться, быть благоразумной.

– Алло? Лера? Что-то случилось? – голос сиделки прозвучал хрипло и сонно с раздражением.

– Марья Ивановна, простите ради Бога! – я начала тараторить, боясь, что она перебьёт и бросит трубку. – У меня чрезвычайная ситуация, брат пропал! Мне срочно надо уехать. Всего на несколько дней. Умоляю, не могли бы вы побыть с мамой? Круглосуточно? Я понимаю, что это сложно…но мне больше некого попросить. А решать надо срочно.

Тяжёлая, недовольная пауза повисла в воздухе. Я слышала её сопение в трубке. – Лерочка, ну сама подумай, время-то уже вечернее. Да и график у меня расписан. Не могу я так вот с бухты-барахты…

Всё. Конец. Откажет. Сто процентов откажет. Но какая-то сила, последний инстинкт самосохранения, заставила выдохнуть: – Я заплачу двойную ставку! За все дни! Сразу, как вернусь!

Что я говорю? В голове молнией пронёсся холодный расчёт. Двойная ставка… Это была сумма, которую я откладывала полгода на новую зимнюю куртку Кате. А ещё билеты… Билеты до Нягани! Я слышала, что это очень дорого. У меня на карте лежало пять тысяч рублей. На жизнь, на садик, на лекарства. Больше ничего.

– Ну… если уж двойную… – задумчиво протянула Марья Ивановна, и в её голосе послышалась меркантильная нотка. Внезапный интерес. – А на сколько, говоришь, уезжаешь-то?

Я обернулась к Денису. Он сидел не двигаясь, его профиль в сумраке салона выглядел как из черно-белого фильма про детектива. Руки лежали на руле, большие, сильные. Он смотрел вперёд, но я чувствовала каждый мускул его тела, напряжённый и внимательный. И быда уверна, что он слышал каждое слово. – На сколько дней? – тихо, почти шёпотом, спросила я, перекрывая шум дождя.

Он медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по мне, быстрый, оценивающий. – Если всё пойдёт по плану, дня три. Не больше.

– А если… если не по плану? – выдохнула я, боясь ответа.

Он лишь молча пожал массивными плечами. Этот жест был красноречивее любых слов. Мир непредсказуем. Никто не даст тебе гарантий, Лера. Никто.

Я сглотнула горький комок и снова прильнула к трубке. – Три дня. Я точно приеду. Постараюсь быстрее, обещаю.

– Ладно, уговорила, – сдалась сиделка, и я почувствовала, как по телу разливается слабая, нервная волна облегчения. – Только, Лера, насчёт денег… Ты уж, пожалуйста. Мне сейчас очень нужны. Может, хоть часть авансом? Хоть немного, символически?

Меня будто ошпарило. Авансом? Эти пять тысяч… Они должны были растянуться на две недели. На хлеб, на молоко, на проезд. – Хорошо, – выдавила я, чувствуя, как горит лицо. Стыд и безысходность сковали горло. – Я… я переведу сколько смогу. Завтра же. Договорились.

Я положила телефон на колени. Пальцы дрожали. В машине воцарилась оглушительная тишина, наполненная лишь шумом ливня за стеклом и гулом мотора. Я не смотрела на Дениса. Уставилась в своё запотевшее окно, за которым расплывались огни ночного города. Я только что продала свой покой, свою финансовую стабильность, и без того шаткую, за призрачную надежду. Три дня двойной оплаты сиделке, два билета в никуда… Это была финансовая яма, выбраться из которой будет невероятно трудно. Придётся просить в долг у коллег, с которыми я всегда держалась независимой. Унижаться.

– Договорилась? – его голос, ровный и глубокий, вызвал раздражение. Как будто это он был виноват. Хотелось сорваться ,накричать на него, но я понимала, что его вины нет. Сейчас нет. Вина его только в том что он изменил и мне пришлось уйти от него. И эта горечь сожаления преследовала последние несколько лет.

Я сделала глубокий вдох, собирая всю свою волю в кулак. Потом медленно повернулась к нему и кивнула, глядя куда-то в район его подбородка. – Да. Едем.

Всего два слова. Но ими я перечеркнула пять лет одиночного плавания, своё правило «справляться самой», свой гордый щит. Я добровольно шагнула в лифт, который вёз меня прямиком в прошлое, в самое пекло своей боли. Ради брата. Несколько дней в дороге. Наедине. С ним. С бывшим. Это было безумием. Но другого пути не было.

Глава 7

– К тебе надо заехать? Собрать вещи? – спросил я, не отрывая взгляда от мокрого асфальта, подсвеченного фарами.

Она лишь молча кивнула, продолжая смотреть в своё окно, будто за ним была не серая промзона, а ответы на все её вопросы. – Да. Нужно, – наконец выдохнула она устало.

Лера сказала адрес, я свернул в знакомый район, но на незнакомую улицу. Она купила здесь квартиру уже после того, как ушла, строя свою жизнь заново, без меня. Я нашёл свободное место у подъезда, убил двигатель. В салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным стуком дождя по крыше. – Подожду тебя в машине, – сказал я коротко, когда она открыла дверь. Лезть в её новую жизнь, пересекать порог её квартиры, не было ни малейшего желания. Итак, после её разговора с сиделкой появилось старое, знакомое чувство – желание всё взять и оплатить, решить её проблемы. И тут же остановил себя.

«Не смей, Мамонтов. Она сама всё решила. Сама выбрала свою жизнь без тебя».

Лера молча кивнула и вышла, растворившись в темноте подъезда. Я остался один. Тишина в машине стала гулкой, давящей. Она заставила мозг работать, анализировать, складывать разрозненные факты в единую картину.

Итак, ситуация медленно, но верно проясняется. Мать парализована. В голове всплыл образ её матери – доброй, всегда немного уставшей женщины, которая встречала меня на пороге с пирогами и называла «сыночек». Теперь она лежит, беспомощная. Мысль неприятная, колющая где-то глубоко внутри. Жаль её. Но Лера… И хоть я был зол на неё до сих пор, я никогда не желала ей такой жизни. Вся тяжесть, весь груз ответственности легли на её хрупкие плечи. Она одна тащила это всё все эти годы.

Судя всё по всему, и денег у неё тоже нет. Отсюда логичный вывод напрашивался сам собой: нового мужика у неё нет. Иначе проблему бы решили, подставил плечо, взял часть груза на себя. Да и ни один мужчина в здравом уме не отпустил бы жену в сомнительную командировку с бывшим мужем. Вывод был прост и суров: никого у неё за эти пять лет не появилось. Не нашла. Или не захотела искать. И теперь гордо, с упрямым видом, несёт своё одиночество как тяжёлый крест, не позволяя себе даже намёка на слабость.

Мысль о том, что её нынешнее положение как-то связано со мной, мелькнула на периферии сознания, но я тут же отогнал её, как назойливую муху. Чушь собачья. Я не делал ничего такого уж чудовищного. Я старался для семьи. Таскал все премии, обеспечивал, пока она училась. Да, случилось то, что случилось. Накрыло нас с Мариной.

Но кто бы устоял на моём месте? Когда с одним и тем же человеком ты проводишь по восемнадцать часов в сутки, делишь все стрессы и немые ужасы, когда домой приходишь абсолютно выжатым, и не можешь сказать ни слова, потому что в голове – лишь окровавленные картины с мест преступлений…

Лера всего этого не понимала, не могла понять. Она хотела уюта, спокойствия, простого человеческого тепла. А Марина… Марина понимала. С ней можно было говорить, не подбирая слов. Она не упрекала, не требовала «выбросить работу из головы». Она сама была по уши в этом дерьме, такая же измотанная и опустошённая. Мы вместе вели того подонка, что резал женщин в парках, и эта адская работа, это постоянное напряжение свело нас с ума обоих. Это не была любовь. Это была взаимная психотерапия, отчаянная попытка двух уставших людей найти друг в друге опору. Даже после развода с Лерой мы с Мариной не стали парой. Остались коллегами. Друзьями, если это слово здесь вообще уместно.

Винить Марину – бессмысленно. Винить себя… тоже. Произошло то, что произошло. Два взрослых человека в состоянии крайнего стресса нашли друг в друге временную отдушину. Без лишних сантиментов, без планов на будущее. Просто чтобы не сойти с ума окончательно.

Я тяжело вздохнул, уставившись на тёмный квадрат подъездной двери. Лера так и не простила. И судя по всему, так и не смогла, не захотела построить новую жизнь. А я… а я просто работал. Глушил себя службой. Поднимался по карьерной лестнице. С Мариной поддерживал ровные, рабочие отношения. Изредка виделся с другими женщинами, но ничего серьёзного, ничего, что задевало бы за живое так, как цепляла Лера.

Дверь подъезда, наконец, открылась, и она вышла. Небольшая спортивная сумка через плечо. Одинокая фигура в свете фонаря, освещавшего крупные капли дождя. Такая же гордая, прямая, и в то же время – до боли родная. Пять лет прошло, а будто вчера всё было.

Она села в машину, принеся с собой запах влажного осеннего воздуха и тот самый, неуловимый аромат чего-то домашнего. Я скучал по этому запаху. – Всё? – спросил я, поворачивая ключ зажигания. – Всё, – коротко бросила она, отсекая возможность для дальнейших расспросов.

Вокзал встретил нас привычным хаосом – гулкими, неразборчивыми объявлениями, бегущими куда-то людьми и едким запахом дешёвого кофе из пластиковых стаканчиков. Я повёл её коротким путём, минуя основные потоки пассажиров, через служебный выход прямо на перрон. Никаких лишних глаз, никаких лишних вопросов. Служебная привычка, доведённая до автоматизма.

Поезд уже стоял у платформы, массивный и неторопливый. Мы поднялись в свой вагон. Я машинально прихватил её сумку.

Зашёл в купе первым, на автомате окинул его взглядом опытного опера. Чисто, стерильно, безлико. Поставил её сумку на нижнюю полку. – Устраивайся, – бросил я через плечо, снимая куртку и аккуратно вешая его на крючок.

Она замерла в дверях, оценивая обстановку и степень потенциальной опасности. Потом её взгляд медленно прополз по полкам, оценивая их. – Я займу верхнюю, – тихо, но с привычной для неё упрямой ноткой в голосе, заявила она.

Вот и началось. Возведение баррикад. Дистанцирование. Я развернулся к ней, уперев руками в бока. – Не надо. Спи внизу.

Она попыталась возразить, в её глазах вспыхнул тот самый, знакомый до боли огонёк упрямства. – Но… – Кроме нас здесь никого не будет, – жёстко перебил я её, глядя прямо на неё, не позволяя возразить. – Я выкупил всё купе.

Она застыла на месте, переваривая эту информацию. Я буквально видел, как в её голове крутятся вопросы.

Зачем? На какие средства? С какой целью? Что он задумал?

Но спросить она не решалась. Да и вряд ли получила бы внятный ответ.

– Так спокойнее, – добавил я, смягчая интонацию и отворачиваясь, чтобы снять часы. – Никто не будет мешать. И ты не будешь по ночам лазить по верхам.

Последнее было чистой правдой. Мысль о том, что она будет карабкаться наверх, а потом спускаться оттуда сонная и неуклюжая, вызывала у меня иррациональное, но острое раздражение. Глупо, нелогично, но факт.

Она молча, без возражений, кивнула и, наконец, сделала несколько неуверенных шагов вперёд, к своему месту. Мы сели. Дверь купе была закрыта. Тишина, густая, тяжёлая, почти осязаемая, наполнила маленькое замкнутое пространство. Снаружи донёсся последний, протяжный свисток, и поезд, с лёгким толчком, плавно тронулся с места, увозя нас прочь от освещённых окон города.

Я устроился напротив, у окна, спиной к движению, чувствуя её напряжение так явственно, будто оно было ещё одним пассажиром в нашем купе. Она сидела, скрестив руки на груди в защитной позе, и смотрела в тёмное окно.