Текст книги "Сумерки над Джексонвиллем. Лесной мрак"

Автор книги: Брижит Обер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

– Хорошо, сейчас мы ваши показания отпечатаем, а вы немного погодя опять зайдете сюда и подпишете их, о'кей? Слушай, Джереми, и ты, Лорел Робсон, тоже: мы думаем, что на кладбище скопился какой–то таинственный газ, – люди от него сходят с ума; погодите, дайте сказать, ничего большего я вам сообщить не могу – это строго секретно, поняли? И я хочу, чтобы вы об этом не говорили НИКОМУ, ни под каким видом; я рассчитываю на вас, ребята, – и на тебя, Джем, и на тебя, Лори, – вы не станете сеять в городе панику. О'кей? Мы ведь тут, никуда не делись, вот мы–то этим и займемся, и все опять будет в порядке.

Джем и Лори чинно кивнули и направились к выходу.

– А пока могут случиться и другие убийства? – уже в дверях спросил Джем.

– Не волнуйся, парень, мы контролируем ситуацию, – уверенно солгал Уилкокс, – кладбище охраняется. Сидите дома, и все будет хорошо. Передавай привет дедушке. Как только выпадет свободная минутка, я сам к нему зайду.

Джем и Лори шагнули за порог и оказались на улице – до глупого обычной.

– Наркотический газ! Представляешь, Джем, если мы им дышим – я вдруг возьму да как запихаю себе в ноздри руль от велосипеда…

– Ничего, ноздри у тебя достаточно широкие, – вяло заметил Джем.

Вид у него был озабоченный. Лори потянул его за рукав:

– Думаешь, они нам наврали?

– Да нет, думаю, что они просто не понимают.

– Но ведь это вполне может служить объяснением…

Лори вдруг умолк – не хотел он говорить о Мэрилу, даже с Джемом. Стоило вспомнить плотоядную ухмылку крольчихи, как его охватывало отвращение, родственное тому чувству, что испытал Уилкокс в те минуты, когда малыш Бен стал вдруг делать ему непристойные предложения.

– Я провожу тебя домой, – решительно заявил Джем. Некоторое время они шли молча. Солнце опускалось за горизонт, скоро его красный диск совсем исчезнет за скалистыми отрогами сьерры.

– Как ты думаешь, все и в самом деле будет нормально?

Лори произнес это шепотом, словно опасаясь сойти за предателя.

– Без понятия. Но доверять им мы обязаны.

Внезапно Джем подумал о матери Лори. Может быть, и она нанюхалась этого газа… Перед глазами вновь возник мистер Робсон – он спиной заслоняет дверь в погреб.

Стоны в погребе. Но может быть, все это ему почудилось, как привиделся парящий над могилами Томми Уэйтс. Он просто надышался газом. Вне всяких сомнений. А когда воздействие газа пройдет, он забудет все это, и город вновь станет нормальным. Хотя город–то как раз и был нормальным. Это у него самого голова не в порядке.

Они прошли мимо станции обслуживания. Дак чинил старый «харлей–дэвидсон», о чем–то оживленно разговаривая с Френки. В сумерках создавалось такое впечатление, будто от девушки исходит золотое сияние, и Джему вдруг показалось, что ее вообще нет – всего лишь видение. Словно почувствовав на себе их взгляды, она обернулась, и Лори вдруг пискнул, как заяц. Джем повернулся к нему, сердце в груди колотилось как бешеное.

– В чем дело? Соплю проглотил, что ли?

– Нет–нет, ничего; просто ты чуть не вляпался в собачье дерьмо.

Джем ничего на это не сказал, но все понял – понял, что Лори видел то же самое, что и он. У Френки словно бы не было лица: лишь мертвенно–бледное пятно, по которому расплывались два огромных темных круга. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Ну и чертов же газ!

Уилкокс отправил Бига Т. сменить Бойлза на кладбище. Вроде все было спокойно. Люди делали покупки ко Дню Независимости, украшали город флагами. С полудня до самого вечера девочки под звуки духового оркестра репетировали праздничное шествие.

Стоя на пороге конторы, Хейс наблюдал за происходящим на улице.

– Скоро солнце сядет.

Бойлз прекратил мурлыкать себе под нос какую–то песенку и повернулся к Уилкоксу – тот старательно смазывал кольт 45–го калибра образца 1911 года, входивший в состав его личной коллекции оружия.

– Программа на вечер, шеф?

– Всю ночь будем следить за кладбищем, будь оно неладно. И с ходу палить по всем галлюцинациям, что соизволят оттуда выползти.

– Такая программа вполне придется по душе вашему приятелю–ветерану, – заметила Сэм.

– Можете предложить что–нибудь получше? – поднял голову Уилкокс.

– Нет. Ладно, тогда попытаюсь получить от Вашингтона сведения о проводимых сейчас в этих краях исследованиях в области вооружений. А вы и в самом деле индеец?

– На пятьдесят процентов. Мать у меня – навахо. Если вас это интересует, могу показать резервации – Навахолэнд и все такое прочее. Но не рассчитывайте на меня по части исполнения «Танца дождя».

– Тем лучше, я не питаю особого интереса к фольклору.

– Скажите, вы замужем?

Саманта замерла, так и не набрав телефонный номер.

– А вы, великий вождь? Вы женаты?

– Чуть не женился. Но она удрала в Лос–Анджелес.

– И со мной та же история. Чуть было не вышла замуж, но удрала в Лос–Анджелес.

Она быстро набрала номер. Уилкокс про себя улыбнулся.

Хейс одернул смехотворно короткие рукава рубашки Мидли:

– Пойду переоденусь, а потом, наверное, поеду с вами патрулировать, шеф.

– Спасибо, Марвин.

Хейс с удовлетворением отметил, что Великий Вождь Уилкокс больше не держит его за явившегося с севера дурачка–новобранца.

Бросив взгляд на опускавшиеся над городом сумерки в фиолетовых разводах, Уилкокс произнес:

– Знаете, как называют Нью–Мексико? «Колдовской край». Роковое имечко, да?

Девятнадцать тридцать. Разлив по небу пламенеющий пожар, солнце закатилось за голую скалу. Френки обняла Дака за шею и шепнула ему на ухо:

– Тебе не надоело рыться в моторах? Ты когда–нибудь пытался занять руки чем–нибудь другим?

Дак покраснел до корней волос, адамово яблоко у него на шее приподнялось и опустилось, издав при этом какой–то странный звук. Руки у Френки были очень холодными, но прикосновение губ к щеке Дака оказалось очень нежным. Он положил инструменты, потом принялся их тщательно вытирать. Френки вздохнула, потрепала его по волосам:

– Так мы идем в кино? Или есть мороженое? Или сыграем хорошую партию в «Меккано»?^[6]

Дак уставился на свои запачканные машинным маслом кроссовки.

– Ты знаешь про белое озеро?

Френки забавно фыркнула:

– Белое озеро? Это что – сорт пудры?

– Это соляное озеро. Ночью при луне оно сверкает разноцветными искорками.

Френки, отступив на шаг, посмотрела на него очень внимательно. Дак, прочистив горло, заговорил снова:

– Но если ты хочешь в кино…

– Нет, я очень хочу увидеть белое озеро. Думаю, с тобой мне там будет очень хорошо.

Парень опустил голову – лицо его стало совсем пунцовым – и, явно не соображая, что делает, принялся заворачивать разобранные детали машины в старые газеты. На одной из них – он, не глядя, завернул в нее пару свечей – красовался крупный заголовок: «Юная наркоманка убита тремя выстрелами в спину. Жертва – служащая «Сиркуса»… » Упаковав как следует свечи, Дак выпрямился, машинально отер руки о задубевшие от машинного масла джинсы. Френки тихо стояла, наблюдая за ним, лицо ее было скрыто мраком.

Девятнадцать тридцать. Зазвонил телефон; доктор Льюис нервно вздрогнул, пролив минеральную воду на разложенные перед ним на столе записи. Дрожащей рукой снял трубку. В ней раздался голос Вонга – теперь он звучал уже не слишком вальяжно:

– Льюис?

– Да. Ну что, нашли они эту проклятую карточку?

Вонг прочистил горло, и Льюис почувствовал, как по вискам сбежали две холодные струйки пота. Пролитая вода растекалась по бумаге, размывая черные, написанные золотым «ватерманом» буквы, – протокол вскрытия тела Бена постепенно превращался в какой–то мерзкий пруд, где, словно куски человеческого тела, плавают буквы.

– Льюис, вы слышите меня?

– Виноват?

Левой рукой массируя лоб, под которым нарастала боль, он пытался привести себя в нормальное состояние.

– Я говорил о том, что произошла какая–то ошибка. Они твердят, что обладатель страхового свидетельства 258 HY309 умер еще в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. Автокатастрофа. Карточка была сдана в архив. Я полагаю, вся беда в том, что вы однофамильцы.

– Виноват? – опять как–то глупо квакнул Льюис.

Вонг заговорил теперь тем тоном, к которому вынуждены бывают прибегнуть профессора, беседуя с совсем уж тупыми студентами, – чуть ли не по буквам произнося каждое слово:

– У него была та же фамилия, что и у вас. Л. Ь. Ю. И. С. И карточки, должно быть, перепутали. Как бы там ни было, завтра Стивенсон получит результаты ваших анализов. Я вам перезвоню.

– Вонг! Подождите! Это же невозможно…

– Прекрасно понимаю, что невозможно. Вам следует принять пару рюмок спиртного и лечь в постель. Доброй ночи.

Вонг повесил трубку. «Эта цветущая желтая макака не желает иметь ничего общего с усохшим и падшим белым субъектом», – швырнув трубку на рычаг, гневно подумал Льюис. Он сердито закусил губу и почувствовал, как она лопнула; хлынула черная вонючая кровь. Бумажной салфеткой Льюис промокнул ранку. Возникло вдруг такое ощущение, будто в штанах стало мокро, – он приподнялся со стула и на пластиковом сиденье увидел коричневатое, похожее на жидкую грязь пятно.

– Господи, под себя наделал, – прошептал Льюис и заплакал крупными слезами пополам с зеленоватой слизью – капля за каплей они падали на протокол вскрытия.

Обхватив голову руками, он – на свое счастье – потерял сознание.

Девятнадцать тридцать. Круглая довольная луна уже висела высоко в небе. Джереми заканчивал кормить кроликов. Мэрилу, похоже, нервничала – выкатывала глаза и скалила зубы. Джем протянул руку, собираясь ее погладить, – она приоткрыла рот, – но замер, услышав голос Деда:

– Джем, ужинать!

– Спокойной ночи, Мэрилу!

Он послал толстой крольчихе воздушный поцелуй и побежал домой. Красные глаза Мэрилу следили за ним из темноты; черный таракан, проскользнув меж оскаленных желтых зубов, выбрался наружу и забегал по клетке.

Дед Леонард выглядел озабоченным. Сел за стол и, ни слова не говоря, принялся есть капустный салат, жадно запивая его пивом; Джем выдвинул стул и положил себе на тарелку ужин: капуста, сосиски, кетчуп.

– Ты пойдешь завтра на фейерверк? – чтобы что–то сказать, спросил Джем.

– Завтра? – Дед как–то зловеще улыбнулся. – В данный момент я не слишком склонен строить планы на завтра, – продолжил он, не переставая жевать; его глаза, похожие на пару серебряных монет, были прикованы к стакану с пивом.

Он поднял голову, и у Джема возникло такое чувство, будто его пригвоздили к стулу.

– Скажи, Джереми, ты веришь, что мир реален?

Ну вот – и Деда проняло.

– Кто знает, Дед; может быть, я сейчас просто сплю или кому–нибудь снюсь; ты же слышал о таких штуках…

– Но ты чувствуешь, что он реален?

– Ну, наверное. Даже если я и воображаю что–то другое, я чувствую, что он реален.

– Потому что чувствуешь реальным самого себя, да?

Джему стало не по себе; он поерзал на стуле, нацепил на вилку кусок сосиски и поболтал ею в воздухе. Может, за всем этим последует хорошая оплеуха? Или Дед тоже уже созрел? Взгляд Джереми осторожно скользнул в сторону двери, распахнутой в усеянную звездами тьму, откуда круглой мордой смотрела на него луна. Если Дед явно вознамерится схватиться за нож, ему останется только одно – шариком скатиться вниз по ступенькам.

– А можешь ты мне сказать, Джем, как ты себя почувствуешь, если вдруг перестанешь ощущать свою реальность?

– Не знаю. Как во сне, наверное.

– И тебе любой ценой захочется быть настоящим. Ты ощутишь, что распадаешься на ниточки, и попытаешься любым способом уцепиться за настоящую жизнь, и это будет ужасно – разве нет?

– Ну да, конечно же ужасно.

Не упускать из виду дверь и Дедовы руки.

– Ладно, парень, нам ведь на все это плевать – мы то живы, верно?

Сказав это, Дед расхохотался и залпом допил пиво. Джереми салфеткой промокнул лоб.

– Ты ничего не ешь, сынок?

– Да нет же, ем, – буркнул Джем, машинально отправив в рот кусок сосиски.

Лишь бы только они поскорее нашли какое–нибудь противоядие от этого мерзкого газа. Джем решил просунуть ножку стула в дверную ручку – так всегда делают в кино. И спать одетым. А может быть, даже взять с собой в постель охотничий нож, который Дед подарил ему на последний день рождения – чтобы он мог играть в Рэмбо, бегая по холмам.

Дед снова налил себе пива и опять выпил его залпом. Резким движением он наполнил вдруг стакан Джема.

– Пей, сынок; может, и тебя скоро кто–нибудь выпьет! – и опять дико захохотал.

Джем в нерешительности взглянул на него. Пиво? Дед предлагает ему выпить пива? Он поднес стакан к губам и вспомнил о тех юношах–ацтеках, которых поили допьяна, прежде чем вонзить в них жертвенный нож, – так говорила миссис Мюррей, преподавательница истории.

– Ну что же ты не пьешь? – Голос Деда уже гремел, его серебряные глаза сверкали, как чешуя рыбы–луны.

Закрыв глаза, Джем выпил. Горько, зато освежает. Он снова открыл глаза. Дед стоял в дверях, глядя во тьму – словно ему там что–то послышалось.

Какое–то жужжание. Невнятные слова. Шипение. Джем наконец узнал характерный звук одного из радиоприемников и успокоился. Почему только Дед его не выключит? Старые приемники, до блеска надраенные, рядком стояли на длинном столе под крышей веранды. Джем засек среди них один включенный – здоровенная, как телевизор, старая штуковина. Оттуда донесся женский голос, но слов было не разобрать – они тонули в каком–то бульканье.

– Пожалуйста! – вдруг отчетливо крикнула женщина, но ее голос тут же перекрыл симфонический оркестр.

– Что это играют?

– Девятую симфонию Бетховена – был такой немецкий композитор, – не отводя глаз от приемника, ответил Дед.

– Знаю я про Бетховена, – оскорбленно возмутился Джем, – совершенно невозможный глухо–психованный тип. А еще его музыку всегда включают в конце фильмов про войну.

Голос женщины – явно негритянки – перекрыл бурные звуки «Гимна радости»:

– Я не могу!

– Две передачи одновременно пустили, – заметил Джем.

– Но почему, почему! – вопила женщина.

– Забавно, точь–в–точь голос миссис Робсон…

Дед подошел к столу и повернул ручку приемника. Джем заметил, как на обратном пути он раздавил что–то на полу. По небу разлилось молочно–белое сияние.

– Скоро будет гроза, – заявил Дед и взял в руки старый номер «Нэшнл Джеогрэфик».

Он растянулся в кресле–качалке и принялся медленно раскачиваться.

Джереми встал, сполоснул тарелки и исчез в своей комнате. Раз уж мир перевернулся, то остается лишь сидеть перед телевизором – чудом не разобранным на запчасти древним ящиком семидесятых годов, который отреставрировал для него Дед.

Он включил его, и по экрану, шевеля картонными челюстями, дружным шагом двинулись гигантские муравьи. Здорово, сейчас все черные мысли сразу выветрятся!

10

Тоби Робсон неподвижно сидел перед телевизором; на экране Дубина Джо Барнет душил Дорожный Каток Миннесоты, Буффало Джонса. Две огромные туши, тяжело дыша, перемещались по рингу. Робсон, расслабившись, сидел на широком кожаном диване со стаканом виски в руке, устремив пустой взгляд на экран. Он был страстным любителем кеча и никогда не пропускал важных матчей. Но сегодня целиком ушел в свои мысли и словно ослеп.

Лори тронул его за плечо. Тоби подскочил от неожиданности и, словно защищаясь, взмахнул было своей гигантской лапой. Увидев перед собой Лори, опомнился и изобразил на лице улыбку.

– Ты уже вернулся? В холодильнике пицца для тебя.

– Кто выигрывает?

– А?

– Кто выигрывает? – повторил Лори, кивком указывая на борцов.

– А! М–м–м… Кажется, Дорожный Каток.

– А мама где?

– Спит. Знаешь, этот грипп…

Лори уже спешил вверх по лестнице – к Джимми. Тоби Робсон, так и не притронувшись к виски, опять пустыми глазами уставился на экран.

Возле высокой решетки кладбищенских ворот дежурил Мидли: приоткрыв рот, словно бульдог, сидел в патрульной машине, сжимая в руке автоматический пистолет. Биг Т. Бюргер, с зеленой повязкой на лбу, сидел рядом, указательным пальцем любовно поглаживая теплую сталь своей «М–16». Он привез ее из последней командировки – разобрал на части, тщательно смазал и запрятал на самое дно рюкзака. В отличие от Мидли он не потел и не шевелился – замер, как ящерица; в нем проснулся старый инстинкт охотника. В семьдесят пять – сорок два из них в армии – совсем невредно перезарядиться.

Мидли ерзал на сиденье. Со скуки сдохнуть можно. Полчаса назад этот болтун Чеви Алонсо и его кореш, Б. 2 – ну и дурацкое же имечко, разве что для бомбардировщика годится, эти инородцы и в самом деле совсем придурки, – вроде бы направлялись сюда, но при виде полицейской машины быстренько ретировались. Жаль, можно было бы потребовать у них документы, обыскать их в поисках наркотиков, чтобы хоть как–то скоротать время. Он плюнул через окно и сказал, мотнув головой в сторону закрытой станции обслуживания, где автомат с напитками работал круглосуточно:

– Пойду принесу пару бутылок содовой, от жажды сдохнуть можно. В любом случае с этого чертова кладбища некого ждать – там одни покойники.

Биг Т. не ответил, лишь с презрением глянул на него.

– Содовую будете?

– Принеси мне пива.

– Пива? На службе? Это же нарушение устава, – возмутился Мидли, отирая пот на шее.

– Я вот уже шестьдесят лет как ничего, кроме пива, не пью, парень. Ты что, убить меня решил своей содовой?

Мидли пошевелил своими толстыми извилинами, но, так и не придумав ничего путного, пожал плечами:

– В конце концов вы вроде бы и не совсем фараон… Он выбрался из машины и тяжеловесной походкой направился через дорогу к станции обслуживания, рукой придерживая револьвер. Бул Мидли не настолько глуп, чтобы попасться на дурачка и так вот просто дать себя располовинить, как этот недоносок Бен, мир праху его.

Проводив глазами удалявшуюся вразвалку грузную фигуру Мидли, Биг Т. перевел свой цепкий взгляд на блестящую решетку ворот, и сердце в груди громко стукнуло. Из–за решетки на него смотрела женщина – она стояла неподвижно, лишь длинные черные волосы развевались над плечами. У Бига Т. пересохло во рту, он нажал кнопку вызова на приборной доске. На женщине было розовое летнее платье в цветочек, вокруг нее посверкивали какие–то белые точечки – словно звездная пыль. Она по–прежнему не двигалась – стояла метрах в пяти от него, будто школьница, благовоспитанно сложив руки за спиной; лица в темноте было не разглядеть.

– Уилкокс. Слушаю.

Биг Т. вздрогнул от неожиданности. Стараясь не шевелиться и говорить как можно тише, словно боясь спугнуть дикую кошку, он произнес:

– Шеф… За воротами стоит женщина…

– Кто она?

– Не знаю. Молодая. Длинные черные волосы. Розовое платье.

– Что она делает?

– Ничего. Смотрит на меня.

– Вели ей назвать себя, поднять руки вверх и подойти – но не подпускай ближе чем на три метра. Мидли пусть тебя прикроет.

– Он пошел за содовой. От жажды сдохнуть можно.

– Черт! Давай, зови ее; Бойлз и остальные сейчас подъедут. Только не упусти, Биг Т., это наш единственный след. И говори, все время говори со мной.

Биг Т. с величайшей осторожностью открыл дверцу. Женщина стояла там же. Словно напевая что–то нежное, плавно покачивала бедрами. Он направил на нее винтовку:

– Эй, вы там!

Она не откликнулась.

– А ну выходите! На свет!

Она тихонько усмехнулась, и волна жуткой вони ударила в лицо Бига Т. Он прицепил переговорное устройство к ремню, соединив себя с машиной его витым пластиковым проводом, и выпрямился во весь рост. Голос Уилкокса у него на животе подсказал:

– Теперь, как положено, предупреди ее!

– Немедленно выходите! После третьего предупреждения буду стрелять!

Женщина лениво потянулась, и у Бига Т. возникло ощущение, будто он видел, как длинный красный язык выскочил у нее изо рта и лизнул ночь. Он сощурил глаза.

– Ну и работенка!

На секунду его внимание отвлек жизнерадостный голос Мидли, и, когда он вновь взглянул на решетку, женщины уже не было.

– Черт, исчезла!

– Возвращайтесь в машину, поднимите все стекла, – приказал голос Уилкокса.

Озадаченный Мидли склонился к переднему сиденью, размахивая банкой пива:

– Что происходит?

– Слышал? Закрой дверцу.

Мидли послушно сел в машину. Биг Т. уселся рядом и с яростью захлопнул дверцу. Поднял стекло. Духота страшенная. И вонь стоит все еще ужасная – они заперли ее вместе с собой в машине. Он машинально взял банку пива – этот болван Мидли уже открыл ее. Но пить не решался, вглядываясь во мрак. Никого. Растворилась во мраке. Он прижался лбом к стеклу, пытаясь разглядеть что–нибудь в темноте. Поганый запах ласкал затылок.

– Ну и вонища!

– А я ничего не чувствую, – заявил Мидли.

Биг Т. с трудом удержался от нелицеприятных комментариев. Может, она спряталась под машиной и вот–вот выскочит как черт из табакерки и бросится на стекло. Одеревеневшими пальцами он понадежнее взялся за ружейный приклад. Мидли подавил отрыжку. И тут он увидел ее. Словно балерина раскинув руки, она танцевала на гребне кладбищенской стены. Он открыл дверцу, шагнул вперед и взял ее на прицел:

– Стоять! Спускайтесь вниз! Полицейский контроль! На стене уже никого не было. Или она свалилась вниз, по ту сторону стены? Но тогда бы я увидел… Бойлз и остальные вот–вот должны приехать, стоит их дождаться. Он рукавом отер пот со лба, наклонился, достал из машины уже открытую банку пива и поднес ее к губам.

Едва не подавился и тотчас все выплюнул – густая красная жидкость брызнула на корпус машины. Кровь, это же кровь! Брезгливо держа банку в вытянутой руке, он застыл в недоумении. Мидли с интересом посмотрел на него:

– Что, несвежее оказалось?

– Черт, это кровь! Кровь в пивной банке!

Он вздрогнул, услышав повелительный голос Уилкокса:

– Выброси ее. И возвращайся в машину.

Биг Т. уже забыл, что на поясе у него висит переговорное устройство. Уилкокс постоянно был на связи и внимательно следил за событиями.

Мидли слегка наклонился, его толстое красное лицо расплылось в хитрой улыбке.

– Я–то думал, что такому вояке, как вы, это должно понравиться – кровь…

– Спятил, что ли? Тебе смешно? Уймись и подвинься!

Мидли воздел вверх толстый, как сосиска, палец:

– Вон она!

Биг Т. резко развернулся – разрывные пули брызнули в пустоту. Никого. Он уже утратил свое обычное хладнокровие. Ну и придурок этот Мидли, я ему сейчас…

Мидли уже вышел из машины и шагал к воротам.

– Ты куда? Вернись!

– Лично меня эта баба не пугает. Я с удовольствием ею займусь!

– Мидли! Стой!

Мидли замер в двух метрах от него, стоя к нему спиной, – здоровенные руки спокойно висели вдоль тела, «смит и вессон» лежал в кобуре.

Биг Т. с облегчением вздохнул. Когда таким вот здоровенным буйволам приходит в голову закусить удила, остановить их бывает совсем непросто. Он открыл было рот, но тут же закрыл его. Что–то не так. Хотя вроде бы все нормально: форма, колбасообразные руки, бычья шея. Может, все оттого, что этот здоровенный телок так тихо стоит?

Тишину разорвал металлический голос Уилкокса:

– Что происходит?

– Не знаю, какое–то у меня странное чувство.

Биг Т. быстро окинул взглядом белую стену, решетку ворот, вновь посмотрел на Мидли – тот стоял все так же неподвижно, словно оловянный солдатик. И тут он увидел их. Туфли. Дамские модельные туфли на высоких каблуках; вполне приличные женские туфли – если не считать того, что они на Мидли.

– Дьявол!

– В чем дело?

– Мидли… на нем бабьи туфли… Должно быть, из–за проклятого газа у меня начались галлюцинации.

– Бабьи туфли?

– Вот именно: этакие штучки на высоких каблуках, так странно…

Вдали показалась машина; она неслась на полной скорости, так что шины визжали. В ночи раздался низкий голос Мидли – тот по–прежнему стоял спиной; вонь накатила такая, что Бига Т. чуть не вырвало. Как от груды сгнивших трупов.

– Что – завидно стало, ты хотел бы такие же из кожи вьетнамца? Надо было заказать – из кожи той девчонки, той самой, которую ты взорвал гранатой; ей от роду не больше семи было – тоже мне, враг!

Внезапно их осветили фары. Старое сердце Бига Т. бешено колотилось – он вновь увидел перед собой искаженное болью личико девчонки, выскочившей из охваченной пламенем хижины, – весь живот у нее был разворочен. По щекам текли слезы пополам с кровью. Тогда он впервые в своей взрослой жизни заплакал.

Звучавший на поясе голос Уилкокса вернул его к действительности – он надрывно орал, и, должно быть, уже давно.

– Стреляй! Стреляй же, черт тебя дери!

– Что?

Голова Мидли грациозно развернулась на сто восемьдесят градусов – он решил оглянуться; толстые губы расплылись в блаженной улыбке. Биг Т. отчетливо слышал, как с треском сломались шейные позвонки, но Мидли, похоже, все было нипочем. Он смотрел на Бига Т. , маленькие свинячьи глазки горели почти фосфоресцирующим светом, ступни – параллельно друг дружке – стояли носками к воротам, а голова была вывернута назад.

– Ты, приятель, похоже, удивлен – «Колдуна» не смотрел, что ли? – издевался Мидли. – Ты, хрен старый, должно быть, неплохо поразвлекся с той вьетнамской девчонкой – наверное, прямо в живот, поглубже в горячие внутренности?

– Нет!

Биг Т. взвыл: перед ним проплыли воспоминания о том, как его боевые товарищи насиловали визжащих малолетних девчонок; он сотрясался, как от пощечин; воспоминания о накачавшихся наркотиками солдатах, отрезавших девичьи груди.

В динамике надрывался голос Уилкокса:

– Ну стреляй же! Стреляй, черт возьми!

Хлопнули дверцы машины. К нему кто–то бежал. Оскалив зубы, головой вперед Мидли двинулся на Бига Т. , буквально волоча за собой тело, словно какуюто сброшенную шкуру; каблуки скребли по земле.

Уилкокс орал:

– Стреляй, сержант, засранец чертов, стреляй же!

Биг Т. поднял руку и выстрелил. Разрывная пуля угодила прямо в голову Мидли, превратив ее в кровавую кашу из мяса и костей.

Мидли по–прежнему шел вперед; из кровавой дыры, прежде бывшей его ртом, доносился какой–то замогильный голос:

– Знаешь, я ведь тоже очень люблю косоглазых дурачков – тебе не кажется, что нам не мешало бы почаще встречаться…

За спиной Бига Т. раздался сдавленный крик ужаса – рядом с ним появился Хейс и встал в боевую позицию, сжимая в руке револьвер.

Подбежал Бойлз и встал шагах в десяти по другую сторону от него.

Сэм опустила руку на плечо Бига Т. , но он даже не взглянул в ее сторону и опять нажал на спуск. Пуля попала Мидли в брюхо, пробив дыру величиной с тарелку; оттуда на землю стали вываливаться кишки. Мидли, усмехаясь, по–прежнему шел вперед.

– Черт возьми!

Растерявшийся Хейс не решался стрелять. Бойлз с потерянным видом наблюдал за происходящим.

Внезапно Мидли споткнулся и упал.

– Ногами во внутренностях запутался, – бесцветным голосом произнесла Сэм.

Невероятного вида каша, некогда бывшая Мидли, дергалась на земле, запутавшись в собственных кишках, и хриплым голосом продолжала рычать:

– Биг Т. Бюргер, иди ко мне, я тебя так люблю, о–о–о!

– Заткнись! – взревел Биг Т., вновь нажимая на гашетку.

Ошметки плоти полетели на кладбищенскую стену, на решетку ворот, брызги крови попали на подошедшего поближе Бойлза.

Все вздрогнули – раздался рев мотора.

Полицейская машина тронулась с места!

Ошеломленные, они стояли и смотрели, как она рванулась вперед. Сидевший за рулем мальчишка с усмешкой глянул на них и надавил на газ.

Бига Т. швырнуло на землю: он был соединен с машиной проводом рации; в тот же миг Хейс выстрелил и попал в одну из задних покрышек. Машина – с вертящейся мигалкой и зажженными фарами – пошла зигзагом; за ней по бетонному покрытию волочило Бига Т. Хейс выстрелил еще раз, целясь в голову водителя. Ветровое стекло разлетелось вдребезги, машина понеслась прямо на кладбищенскую стену и с жутким железным лязгом врезалась в нее.

Бойлз, Саманта и Хейс, сжимая оружие, одновременно бросились вперед. Сэм остановилась возле Бига Т. и помогла ему подняться. Старик ободрал всю кожу о дорожное покрытие, тело его было изранено, из носа сильно шла кровь. Сэм вынула из кармана носовой платок и протянула ему. Он молча взял его и, запрокинув голову, приложил к носу.

Хейс и Бойлз кинулись к машине – из мотора валил дым – и одновременно направили револьверы на сиденье водителя.

Сиденье было пусто.

Полувырванный из приборной доски радиотелефон тихонько потрескивал.

– За рулем сидел мальчишка, – окидывая взглядом окрестности, заметил Бойлз.

Марвин Хейс покачал головой:

– За рулем машины сидело нечто.

Быстро, своей баскетбольной походкой он направился к размазанному по бетону телу Мидли; Бойлз последовал за ним. Головы у Мидли больше не было, сквозь остов грудной клетки был виден бетон дорожного покрытия. Пули Бига Т. раздробили ему колени и в куски разнесли сердце. Но толстые колбасообразные пальцы судорожно бились о землю.

– Он еще жив… – сглотнув, проговорил Бойлз.

– У этого человека больше нет сердца, – отрезал Марвин Хейс, рукавом отирая со лба пот.

– Он шевелится… – упрямо продолжал Бойлз.

Марвин Хейс с трудом сдержался: ему хотелось раздавить эти дергающиеся пальцы, как если бы это были какие–то вредные насекомые. Кровавая бесформенная куча шевелилась. Это было вне всяких сомнений. И совершенно невероятно. К ним, поддерживая Бига Т., подошла Саманта.

– Радио полетело к черту, и шеф, должно быть, ломает голову над тем, что тут происходит, – вяло заметил Бойлз.

Увидев дергающиеся пальцы, Саманта спокойно объявила:

– По–моему, у меня галлюцинация.

– Тогда у нас у всех галлюцинация, причем одна и та же, – сказал Хейс.

Внезапно руки Мидли парализовало: пальцы потянулись в последнем усилии, словно пытаясь что–то схватить, и бессильно упали.

Бойлз невольно вздохнул.

Он вернулся к своей машине и вызвал Уилкокса.

– Ну? – тотчас взревел тот.

– Пришлось убрать Мидли, шеф.

– Что с Бигом Т.?

– Цел. Поцарапало только. Но Мидли…

– Что?

– Он не хотел умирать, шеф. Бигу Т. Бюргеру пришлось выпустить в него всю обойму. И даже после этого… у него все равно двигались пальцы!

– Об этом потом. Я пришлю вам труповозку.

Уилкокс, покусывая большой палец, быстро набрал номер погребальной конторы.

Стивен Бойлз, прихватив одеяло из багажника, вернулся к остальным. Слышавшие выстрелы жители соседних домов пытались подойти поближе, но Хейс, используя преимущества своего положения и весьма впечатляющей внешности, держал их на расстоянии. Сэм поспешно накрыла одеялом изуродованное тело. Бойлз направился на подмогу Хейсу. Никто не испытывал желания о чем–либо говорить. Лишь Саманта, взглянув на часы, заметила:

– Еще и одиннадцати нет.

Через десять минут приехал фургон, оттуда выпрыгнули те двое санитаров, которым пришлось в свое время собирать жуткие останки возле старой риги.

– В вашей деревне это определенно становится традицией! – разворачивая носилки, проворчал тот, что повыше. – Если и дальше так пойдет, придется расширять кладбище…

– Знаешь анекдот про парня, который потерял работу из–за того, что очень любил поболтать? – спросил Бойлз; вид у него был не слишком дружелюбный.

Санитар насупился.