Текст книги "Информаторы"

Автор книги: Брет Истон Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Еще я дружу с подружкой Скотти Кристи (Рэнди она не нравится; он ей тоже не нравится). Она фотомодель (снималась в пяти роликах джинсов «ливайс» и клипе «Зи-Зи Топ»[64]64
  ZZ Тор (с 1970 г.) – известная американская рок-группа. Состав: Фрэнк Биэрд, Билли Гиббоне, Дасти Хилл.


[Закрыть] – она дивная, узнаешь, если увидишь). Кристи много торчит в ЛА и Нью-Йорке (двубережная такая). Она немка-полукровка и ужасно, ужасно милая. А еще есть Карлос, «конфидант» Рэнди. Обворожителен, лет восемнадцати, позирует в плавках для «Интернешнл Мэйл». Вечно пьян и рассказывает анекдоты. По сути – ходячий бунт. Карлос постепенно становится одним из ближайших моих друзей. К тому же он считает, что из меня получилась офигительная блондинка, у него полно валиума, и он практикует новое вуду, которое подцепил в Бейкерсфилде.

В общем, я все время занята. По утрам хожу на аэробику с Кристи, очень часто – на пляж, над загаром тружусь. Признаться, на студии появляюсь нечасто. Еще вот танцую и кропаю что-то.

Рэнди вчера был почему-то совсем обломанный, мы поехали на «феррари» в Спрингз, и он по правде заговорил о том, чтобы – ну, со всем покончить. Сказал мне: «Я хочу просто умереть – прекратить все это», – в таком духе. Ну, я ему показала купленные трико, развеселила, и теперь все тип-топ, но я как бы перепсиховала. Мы вернулись в ЛА, пошли на пляж, полюбовались на закат, и все было нормально. Рэнди перестал твердить, как он распадается. (Распадается, именно – чудно, да?) Пожалуйста, пожалуйста, умоляю – напиши? Ладно, Шон?

С любовью,

Энн.

5 декабря 1983 года

Милый Шон!

Спорим, не угадаешь, кто тебе снова пишет. Да, это опять я. Ничё? День был полон событий, и мне нужно чуть-чуть успокоиться. Книжек не хочется, креатива тоже. Хочется как бы душу излить.

Типичная суббота. Встала поздно, выкурила с Рэнди и Скотти косяк – они вместе спали снаружи, а я наверху в постели Рэнди. Потом долго смотрели MTV, потом сходили на пляж, а потом пошли смотреть, как снимают новый клип Адама Анта в Малибу – там еще «Английские цены» были. Какое-то безумие. Потом я пошла на аэробику, потом мы с Рэнди выпили пару бокалов и еще посмотрели MTV. А потом попытались уснуть. Иногда мы по ночам ставим все диски, которые Рэнди присылают по почте. Ему отправляют все рекламные копии всех, блин, выпускаемых альбомов. Безумие. И мы их время от времени слушаем. Что угодно, только сбить Рэнди с суицида. Он опять за свое, Шон. Меня это пугает. Ну, через полчаса опять на аэробику. Напиши, пожалуйста.

С любовью,

Энн.

7 декабря 1983 года

Милый Шон!

Впервые с моего приезда шел дождь. Температура упала примерно до шестидесяти пяти, и полило. Мы с Рэнди слонялись по дому, я читала какие-то сценарии, смотрела MTV. На приеме в Энсино видела Майкла Джексона.[65]65
  Майкл Джексон (р. 1958) – американский эстрадный певец.


[Закрыть] Не такой уж весь из себя. Я по-прежнему волнуюсь за Рэнди. Он считает, я собираюсь его бросить. Вечно твердит, что все только и делают, что приходят и уходят, ни у кого нет ни малейшей причины здесь оставаться. Рэнди избил Скотти, в дом теперь пускает только меня и Карлоса (Карлос теперь астролог Рэнди). Я тут круглосуточно. Дед с бабкой то ли не замечают, то ли им все равно. Ты, наверное, думаешь, что я не очень-то в экстазе. И зря. Здесь по-прежнему забавно. Напиши мне. Шон, я ни одного письма от тебя не получила. Пожалуйста, напиши.

С любовью,

Энн.

10 декабря 1983 года

Милый Шон!

Меня снова подмывает написать кому-нибудь на покинутый Восток. В данный момент лежу в кровати Рэнди, потому что слишком, блин, жарко, ничего невозможно делать. Курю весьма качественную траву и смотрю кино. Тоже мне новости, да? Но мне такие дни нравятся. Надеюсь, так всю жизнь и будет. Декабрь в ЛА – лучший месяц для приемов (во всяком случае, так я слышала). Приближается Новый год, со всеми обещаниями, надеждами целого следующего года. Подумать только, как за какой-то год все может измениться. Господи боже. Я вспоминаю, чем занималась в прошлом декабре, сравниваю, и мне трудно представить, что та девчонка – я сама. Слава богу, время проходит.

Рэнди по-прежнему нелегко. По-прежнему чувствует себя «подвешенным». Лежит сейчас рядом. Ну, вообще-то на полу, а я в кровати. Карлос снаружи ловит остатки солнца. Я окучиваю Рэнди, как могу. Он так похудел. Смеется сейчас. Стоп… да, теперь с ним все нормально. Ох, Шон, я не знаю, вернусь ли в Кэмден. Кошмарна одна мысль о возвращении к этим идиотским псевдоинтеллектуалам. По-моему, я этого не переживу. На самом деле, что толку учиться дальше. То есть я была бы абсолютно счастлива тебя видеть. Но Нью-Гэмпшир – полный облом.

Тебе что-нибудь прислать? Как насчет богатых запасов валиума (тут они, по-моему, у всех). Нет – не стану сажать тебя на наркотики (ха-ха). У Рэнди, по-моему, есть все на свете. Штуки, которым я и названий не знаю. (В Лос-Анджелесе насчет колес особо не стесняются.)

Может, мы (Рэнди, Карлос, какой-то Уоллес-Мундштук и я) поедем на Рождество в Палм-Спрингз. Зависит от того, в каком состоянии будет Рэнди. Дед с бабкой хотят, чтобы я побыла с ними, а я даже не знаю. Может, и так. Может, и нет.

Кажется, так легко остаться в Лос-Анджелесе, пойти работать в звукозапись или на дедову студию (еще не знаю – хотя последний месяц редко туда захаживала). Но такое ощущение, что дед с бабкой моего отсутствия толком и не заметили. Они оба на транках. Я недавно выяснила, что оба глотают либриум почем зря. Вот Карлос пришел — передает привет, спрашивает, симпатичный ли ты. Как думаешь, что я ответила? Нипочем не узнаешь.

Когда получишь письмо, мне будет 21 или 18 – смотря кого спрашивать. Что с нами будет через десять лет? Интересно, что тогда будет твориться. Интересно, что творится сейчас.

Друга Карлоса нашли мертвым в Студио-Сити, в мусорном баке. Выстрел в голову, содрана кожа. Чудовищно, а? Карлос вроде не слишком грустит, но он очень сильный, так что неудивительно. Только что включил новое кино. Мы смотрим «Ночь живых мертвецов» и «Рассвет мертвецов».[66]66
  Культовые эксплуатационные фильмы ужасов американского режиссера Джорджа Ромеро (р. 1939) соответственно 1968 и 1979 гг.


[Закрыть] Ты их видел? Рэнди их непрерывно крутит. Я их тут смотрела тысячу раз. Оба очень забавны. Карлос пытается разбудить Рэнди, чтобы кино посмотреть. Карлос говорит, ЛА кишит вампирами. Я пью валиум.

Слушай, Шон. Я решила, что не буду писать, пока не получу ответа. Я больше умолять не собираюсь. Если не ответишь, просто больше не напишу. Так что пиши и будь здоров.

С любовью,

Энн.

26 декабря 1983 года

Милый Шон!

Перечитала первый черновик письма и поняла, что ничего конкретного о случившемся в нем нет. Прости, мне, видимо, письма про новости не даются. Описания нагоняют скуку, и я способна лишь на эти каракули, от которых тебе, наверное, никакого проку. Как у тебя все? Как прошло Рождество? Надеюсь, тебе понравилось. Я сейчас у Кристи, сижу возле бассейна. Недавно из магазина, купила серьги, две пары тапочек и пакет апельсинов, а потом обедала с кем-то со студии – он сначала передо мной выделывался, а потом помочился на пальму в кадке.

Рэнди передознулся неделю назад (по-моему, неделю). Ну, по крайней мере, все говорят, что он умер от этого. Все твердят, что Рэнди передознулся, но, Шон, я видела комнату, где его нашли – там столько крови было. Всюду кровь. На потолке кровь, Шон. Как при передозе кровь может попасть на потолок? Как она вообще туда попала? (Скотти говорит – только если взрываешься.) Ну, я пошла на пляж с Лэнсом (офигительный панк, работает в «Позере» на Мелроуз), он дал мне секонал, и это очень помогло. Теперь мне гораздо лучше. Правда.

Я говорила с мачехой насчет того, чтобы остаться здесь. Жить буду не с дедом и бабкой, а у Рэнди (там все вычистили, не волнуйся) с Карлосом. И еще мне достался «феррари» Рэнди, так что не сказать, чтоб меня легкомысленно бросили. Но еще ничего не решено. Особо не думала пока. Ты писать собираешься?

С любовью,

Энн.

29 января 1984 года

Милый Шон!

Кажется, уже давно тебе не писала, да? Что-то уже не особо хочется. Я все еще здесь, жива, не беспокойся. Тебе вообще верится, что я остаюсь тут? Что я тут пять месяцев провела? О боже. В общем, я, наверное, осенью в Кэмден не вернусь. Я здесь так ко всему привыкла. Много езжу по округе, иногда хожу на студию. Время от времени отправляюсь в Палм-Спрингз. Там по ночам тихо.

Я пишу сценарий вместе с одним парнем – я с ним познакомилась на студии, Тэд зовут. Особо рассказывать не могу, но сценарий про инструкторов из летнего лагеря и громадную змею – по-настоящему страшно. (Может, пошлю тебе экземпляр.) Тэд на самом деле художник (фантастически расписывает стены в Венеции), но хочет заняться сценариями. Карлоса никто не видел уже несколько недель. Вроде бы он в Вегасе – это последнее, что я слышала, хотя кто-то мне говорил, что обе его руки нашли в мешке неподалеку от Ла-Бреа. Карлос собирался писать со мной сценарий. Я показала отрывок бабке. Ей понравилось. Говорит, коммерческий.

С любовью,

Энн.

глава 9. Снова ни то ни сё

Типа смотрю, как Кристи пляшет против большого телевизора. По MTV «Забавник-Три»[67]67
  Fun Boy Three (1981—1983) – поп-рок-трио. Состав: Линвал Голдинг, Терри Холл, Невилл Стэпл. Композиция Терри Холла и Джейн Уидлин «У нас рот на замке» вошла в альбом «Ожидание» (1983); также исполнялась группой «Уйди-Уйди» (дебютный альбом 1981 г. «Красавица и Бит»).


[Закрыть] поют «У нас рот на замке», и Кристи ритмично танцует, прибалдевшая, ладонями оглаживает бикини, закрыла глаза. Мне скучно, но я в этом не признаюсь, а Рэнди валяется на полу, неподвижный, глядит на Кристи снизу, а Кристи чуть на него не наступает – оба обдолбаны. Сижу в бежевом кресле возле бежевой кушетки – на кушетке лежит Мартин. На нем шорты «Дельфин», «уэйфэреры», он листает последний «Джи-Кью». Клип заканчивается, и Кристи, хихикая, рушится на пол, бормочет, что ей ужасно по кайфу. Рэнди закуривает новый косяк, вдыхает глубоко, закашливается, протягивает косяк Кристи. Снова оборачиваюсь к Мартину. Тот все таращится на одну журнальную фотку. Теперь по MTV «Полиция»[68]68
  ThePolice (1977—1985) – британская поп-рок-группа. Состав: Стюарт Коуплэнд, Стинг, Энди Саммерс, Генри Падовани. Стинг (Гордон Самнер, р. 1951) после распада группы начал сольную карьеру и добился немалой популярности.


[Закрыть] – черно-белые, гигантская белобрысая голова Стинга смотрит прямо на нас четверых и запевает. Отворачиваюсь, смотрю на Кристи. Рэнди протягивает мне косяк, я делаю тяжку, закрываю глаза, но я так обкурен, что эффект от травы нулевой, я лишь якобы осознаю, что уже где-то за пределами общения.

– Боже мой, Стинг дивный, – стонет Кристи, а может, Рэнди.

Кристи делает еще тяжку, переворачивается на живот и снизу смотрит на Мартина. Но Мартин лишь кивает, поправляет темные очки. Кристи все смотрит. За последние двенадцать клипов Мартин не произнес ни слова. Я считал. Кристи – моя подруга, фотомодель. Из Англии, кажется.

Встаю, сажусь, опять встаю, натягиваю шорты и выхожу на балкон, стою там, положив ладони на поручень, глазею на Сенчури-Сити. Закат, небо рыжее, лиловое, по-моему, становится жарче. Глубоко вдыхаю, пытаюсь вспомнить, когда пришли Кристи и Рэнди, когда Мартин их впустил, когда они включили MTV, когда съели первый ананас, закурили второй косяк, третий, четвертый. Но теперь в комнате уже другой клип, мальчишку засасывает громадное радужное облако в форме телевизора. Кристи – верхом на Мартине. Мартин по-прежнему в очках. «Джи-Кью» валяется на бежевом полу. Прохожу мимо, переступаю через Рэнди, иду на кухню, достаю из холодильника бутылку абрикосово-голубичного сока, возвращаюсь в патио. Допиваю сок, смотрю, как небо еще чуть-чуть темнеет, и, обернувшись, понимаю, что Мартин и Кристи, наверное, у Мартина в комнате, наверное, голые, на бежевых простынях, включили магнитофон, тихо поет Джексон Браун.[69]69
  Джексон Браун (р. 1948) – американский поп-певец.


[Закрыть] Подхожу к Рэнди, смотрю на него сверху.

– Хочешь, сходим пожрать? – спрашиваю я.

Рэнди молчит.

– Хочешь, сходим пожрать?

Не открывая глаз, Рэнди начинает смеяться.

– Хочешь, сходим пожрать? – повторяю я.

Он хватает «Джи-Кью» и, смеясь, прикрывает лицо.

– Хочешь, сходим пожрать? – спрашиваю я.

На обложке – Джон Траволта. Похоже, будто на полу валяется и хихикает обкуренный Джон Траволта в одних обрезанных джинсах. Отворачиваюсь, смотрю в телевизор: игрушечный самолет, рок-звезда внутри в комическом отчаянии дергает рычаги, поет девушке, а та на него не смотрит, красит ногти. Выхожу из квартиры, еду на Уилшир, потом в какое-то кафе на Беверли-Хиллз – называется «Кафе Беверли-Хиллз», заказываю там салат и чай со льдом.

Выхожу из какого-то ступора в одиннадцать двадцать, иду на кухню в поисках апельсина или спичек для бонга и нахожу записку на почтовой бумаге отеля «Беверли-Хиллз». В записке говорится, что я с кем-то обедаю, – этот кто-то ставит клип группы под названием «Английские цены». Он записал адрес и указания, как ехать, и я час валяюсь на балконе, на солнышке, дремлю в одних шортах «Жокей», слушаю успокоительное, непрестанное бурчание сменяющих друг друга клипов и потом решаю с этим кем-то пообедать. Не успеваю выйти, звонит Движок, говорит, что Лэнс уехал в Венесуэлу и у него теперь проблемы с хорошим кокаином, в городе полно народа перебздело, и он вылетит из Южнокалифорнийского универа, если не найдет осенью нужный «мерседес», а в «Спаго» обслуживают все хуже.

– Так ты чего хочешь? – спрашиваю я, выключая телик.

– Кокаина бы. Чего угодно. Четыре-пять унций.

– Я могу добыть… ну… – Я умолкаю. – Ну, к субботе.

– Отец, – говорит Движок. – Мне типа нужно до субботы.

– Суббота не канает? Ну а когда?

– Типа сегодня.

– Типа в пятницу?

– Типа завтра.

– Типа в пятницу, – вздыхаю я. – Я могу сегодня, но мне что-то не хочется.

– Отец, – вздыхает он. – Херня, ну да ладно.

– Нормально? Заезжай в пятницу.

– В пятницу, точно? Я тебе благодарен. Отец, в городе полно народа перебздело.

– Ага, я в курсе. Я как бы понимаю.

– В пятницу, да? – спрашивает он.

– Угу.

Паркуюсь возле дома, поднимаюсь к парадной двери. На ступеньках сидят две девчонки – молодые, загорелые блондинки в рубашках с разрезами и с ободками на головах, смотрят в пространство, друг с другом не разговаривают, на меня не обращают внимания. Иду в дом. Наверху музыка, потом она выключается. Медленно шагаю по лестнице в большую комнату – она, видимо, весь второй этаж занимает. Стою в дверях, смотрю, как Мартин говорит с оператором, тычет в Леона, солиста «Английских цен», тот с сигаретой, в одной руке пистолет – игрушечный, – в другой зеркальце, и Леон все косится туда, проверяет, не растрепались ли волосы. Позади Леона длинный стол, на нем пусто, а позади стола остальные «ценники», и у них за спиной кто-то разукрасил задник розовым в зеленую полоску, а Мартин приближается к Леону, хлопает его по запястью, и Леон убирает зеркальце, отдает Мартину игрушечный пистолет. Я вхожу в комнату, прислоняюсь к стене, стараясь не наступать на провода и кабели. Возле меня на куче подушек сидит девушка, молодая загорелая блондинка, на ней рубашка с разрезами, на гриве – розовый ободок, и когда я спрашиваю, что она тут делает, она отвечает, что как бы знает Леона, на меня при этом не глядит, и я отворачиваюсь, смотрю на Мартина. Мартин на столе, скатывается с него на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив, а потом Леон скатывается со стола на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив, а потом Мартин скатывается со стола на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив, а потом Леон скатывается со стола на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив. Затем Леон встает, руки в боки, качает головой, а Мартин лежит на полу, смотрит в камеру, видит меня, встает, отходит, пистолет валяется на полу, Леон поднимает его, нюхает и вокруг, вообще говоря, никого нет.

– Что такое? – спрашивает Мартин.

– Ты оставил мне записку, – отвечаю я. – Что-то насчет обеда.

– Я?

– Ага. Оставил мне записку.

– Это вряд ли.

– Я ее видел, – неуверенно говорю я.

– Ну, видимо, кто-то оставил. – Мартин тоже не очень уверен. – Как скажешь, отец. Но если ты думаешь, что это был я, то ты, отец, меня пугаешь.

– Я вполне уверен, что записка была, – отвечаю я. – Может, я и галлюцинирую, но явно не сегодня.

Мартин устало оглядывается на Леона.

– Ну… м-м… ладно, э… ага, я где-то минут через двадцать освобожусь и… гхм… – И оператору: – А дымовая машина так и накрылась?

Оператор сухо отвечает с пола:

– Накрылась дымовая машина.

– Ага, ну ладно. – Мартин смотрит на свои «свотчи» и говорит: – Надо только этот кадр правильно снять и… – Он повышает голос, но лишь слегка: – Леон уперся, как осел. Да, Леон? – Мартин медленно проводит ладонями по лицу.

Из противоположного угла Леон, оторвав взгляд от пистолета, очень медленно продвигается к Мартину.

– Мартин, я не собираюсь прыгать с этого ебаного стола на этот ебаный пол, смотреть в эту ебаную камеру и подмигивать. Ни за какие коврижки. Это, ебаный в рот, неубедительно.

– Говно на палке, ты четыре раза сказал «ебаный», – замечает Мартин.

– Ох, блин, – отвечает Леон.

– Ты это сделаешь, понял? – говорит Мартин вроде как по серьезу.

– Нет, Мартин, и не подумаю. Это тупизм, и я этого делать не буду.

– Но ты снимался с поющими жабами, – возражает Мартин. – Ты в одном клипе превращался сначала в офигевшее дерево, потом в тарелку с водой, а потом в трепливый банан.

Кто-то из группы замечает:

– Он дело говорит.

– И что теперь? – пожимает плечами Леон. – У тебя, Рокко, вообще вирусный герпес.

– Кто-то забыл, что я здесь режиссер? – вопрошает Мартин, ни к кому не обращаясь.

– Слушай, придурок, я эту ебаную песню написал. – Леон смотрит на девушку, которая его как бы знает, – она сидит на своей куче подушек. Девушка улыбается Леону. Тот смотрит на нее сконфуженно, отворачивается, снова смотрит на девушку, снова отворачивается, снова на девушку, снова отворачивается.

– Леон, – говорит Мартин. – Послушай, в клипе без этого кадра нет никакого смысла.

– Ты не понял: я не хочу, чтобы в нем был смысл. В нем не должно быть смысла, – говорит Леон. – Что ты мелешь? Какой еще смысл? Господи боже. – Леон поворачивается ко мне. – Ты знаешь, что такое смысл?

– Нет, – отвечаю я.

– Видишь? – с упреком говорит Леон.

– То есть ты хочешь, чтобы стадо тормозов в Городе-Имя-По-Вкусу, штат Небраска, отвалив челюсть таращились на твой клип по «Эм-ти-ви» и не понимали, что все это шутка, что ты не по правде пулю вогнал своей девчонке в башку и пристрелил парня, с которым она тусовалась? А? Ты это не по правде, Леон. Тебе нравилась девчонка, которой ты пулю вогнал в башку. Девчонка, которой ты пулю вогнал в башку, была твой цветочек, Леон. Твой имидж, Леон. Я просто помогаю тебе отразить твой имидж, понятно? То есть имидж милого дружелюбного парня из Анахайма, который, блядь, совсем с катушек съехал. Вот так и сделаем. Кому-то на этот сценарий понадобилось четыре месяца – месяц на каждую минуту. Впечатляет, если вдуматься. И речь идет о твоем имидже, – настаивает Мартин. – Имидже, имидже, имидже, имидже.

Я прижимаю ладонь ко лбу, смотрю на Леона – тот не так уж изменился с прошлого вторника, я его и Тима видел тогда у «Мадам Вонг». Ну, может, чуточку изменился, точно не скажу в чем.

Леон смотрит в пол, вздыхает, потом смотрит на девушку, на меня, снова на Мартина, и до меня доходит, что пообедать с Мартином не выйдет, и это, в общем, такой себе облом.

– Леон, – говорит Мартин. – Это Грэм. Грэм – это Леон.

– Привет, – тихо говорю я.

– А? – бормочет Леон.

Пауза еще длиннее и на этот раз – ощутимее. Оператор встает, садится на пол, закуривает. Музыканты просто стоят, ни намека на движение, вылупились на Леона. Оператор повторяет: «Накрылась дымовая машина», и тут снаружи входит девушка. Говорит, тут была ее футболка, «Каджагугу»[70]70
  Kajagoogoo (1982—1985) – американская поп-группа. Состав: Ламаль, Стив Аскью, Ник Беггз, Стюарт Нил, Стюарт Кроу форд.


[Закрыть], не видел ли кто? – а потом:

– Мартин, ты меня еще использовать как-то будешь?

– Нет, детка, я тебя уже до самого донышка использовал, – отвечает Мартин. – Ты, конечно, была великолепна, но я тебе как-нибудь звякну.

Она кивает, улыбается, уходит.

– Интересная вообще-то, – замечает Леон, глядя ей в спину. – Ты ее окучил, Рокко?

– Не знаю, – отвечает тот.

– Да, вообще-то интересная, в форме, еблась со всеми, кого я знаю, ангел во плоти, с трудом вспоминает свой номер телефона, как мать зовут, как дышать, – вздыхает Мартин.

– Я о том, что я б ее с легкостью выеб, – объясняет Леон.

Девушка на подушках, которая как бы знает Леона, смотрит в пол.

– И ты бы тем самым выеб глубоководную впадину. – Мартин зевает, потягивается. – Чистую, смутно-талантливую впадину. Но все-таки впадину.

Я снова прижимаю ладонь ко лбу, потом сую руку в карман.

– Ну, – говорит Мартин, – все это очень освежает. Чем мы тут заняты, Леон? А? Чем мы тут заняты?

– Не знаю, – пожимает плечами Леон. – Чем мы тут заняты?

– Я тебя спрашиваю – чем мы тут заняты?

– Не знаю. – Леон все пожимает плечами. – Не знаю. Вон его спроси.

Мартин оборачивается ко мне.

– Я тоже не знаю, чем мы тут заняты, – пугаюсь я.

– Ты не знаешь, чем мы тут заняты? – Мартин смотрит на Леона.

– Черт, – отвечает Леон. – Потом обсудим. Надо бы перерыв. Я как-то проголодался. Кто-нибудь знает кого-нибудь, у кого пиво есть? Хэл, у тебя пиво есть? – спрашивает он оператора.

– Накрылась дымовая машина, – отвечает оператор.

Мартин вздыхает.

– Послушай, Леон.

Леон смотрится в зеркальце, разглядывает прическу – громадный, жесткий, белый помпадур.

– Леон, ты меня слушаешь? – шепчет Мартин.

– Да, – шепчет Леон.

– Ты меня слушаешь? – шепчет Мартин.

Я шагаю к двери, мимо девушки на подушках, которая льет воду из бутылки себе на голову – трудно сказать, печально или нет. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо девушек на ступеньках, одна говорит: «Какой „порш“», – а другая: «Какая задница», – и вот я уже в машине и отъезжаю.

Прикончив часть салата из десяти видов латука – она только его и заказала, – Кристи упоминает, что Томми из Ливерпуля в прошлые выходные нашли где-то в Мексике и, пожалуй, есть намек на преступление, потому что у Томми вся кровь вытекла, и горло перерезано, и не хватало органов, хотя мексиканские власти заявляют, что Томми «утонул», а если даже не совсем утонул, то «покончил с собой», но Кристи уверена, что он совершенно точно не тонул, и мы сидим в каком-то ресторане на Мелроуз, у меня кончились сигареты, а Кристи, не снимая темных очков, сообщает, что Мартин – славный парень, и я не вижу, куда она смотрит, но, может, все равно это ничего бы не объяснило. Она что-то говорит насчет кошмарного чувства вины, и нам приносят чек.

– Плюнь, – говорю я. – Я вообще-то не то чтобы жалею, что ты об этом заговорила.

– Он славный парень, – говорит она.

– Ага. Славный.

– Не знаю, – говорит она.

– Ты с ним спала?

Она вдыхает, смотрит на меня.

– Он вроде как «остановился» у Нины.

– Но он говорил, что Нина, ну… чокнутая, – сообщаю я. – Мартин мне говорил, что Нина чокнутая, она своего ребенка заставляет до опупения в гимнастическом зале заниматься, а ребенку четыре года. – Пауза. – Мартин говорил, пришлось его в спортзал записывать.

– А что – если он ребенок, ему не надо быть в форме? – спрашивает Кристи.

– Ясно.

– Грэм, – говорит она. – Мартин – это фигня. У тебя просто всю неделю истерика. Я с тобой не могу, когда ты сидишь в кресле, молчишь и вертишь в руках большой авокадо.

– Но мы же вроде встречаемся как бы, или что? – спрашиваю я.

– Наверное, – вздыхает она. – Ну вот мы вместе. Я сейчас с тобой вместе ем салат. – Она умолкает, опускает Мартиновы «уэйфэреры», но я все равно на нее не смотрю. – Плюнь на Мартина. Кроме того, какая разница, если мы с другими встречаемся? Не говори, что тебе есть разница или что мне есть.

– Встречаемся или ебемся?

– Ебемся. – Она вздыхает. – Я думаю. – Пауза. – Наверное.

– Ладно, – говорю я. – Кто знает, верно? Потом она спрашивает – улыбаясь, растирая мне мышцы живота маслом для загара:

– А тебе не все равно было, спала я с ним или нет? – А затем: – Неплохо очерчено.

– Все равно, – в конце концов отвечаю я.

Меня будит стрельба. Смотрю на Мартина – тот лежит на животе, голый, дышит ровно, между нами Кристи, а еще две пушистые пятнистые кошки и морская свинка – я ее раньше не видел, на ней крошечное бриллиантовое ожерелье. Еще пара выстрелов, и Мартин с Кристи вздрагивают во сне. Вылезаю из постели, натягиваю «бермуды» и футболку «Флип», на лифте спускаюсь в вестибюль, надеваю солнечные очки, потому что глаза опухли. Двери лифта разъезжаются – еще два выстрела. Я медленно иду по темному вестибюлю. Ночной портье, загорелый блондин, лет, наверное, двадцати, с плеером на шее, выглядывает из дверей наружу. Снаружи на Уилшир перед многоквартирным домом напротив стоят семь или восемь полицейских машин. Из дома доносится еще выстрел. Портье ошеломленно таращится, раскрыв рот, в наушниках – «Жуткие тяготы».[71]71
  TheDireStraits (1977—1995) – британская рок-группа. Состав: Марк Нопфлер, Джон Иллсли, Пик Уизерс (которого впоследствии сменил Терри Уильяме) и Дэвид Нопфлер (которого впоследствии сменил Хэл Линде), Гай Флетчер и Алан Кларк (с 1990 г.).


[Закрыть] На конторке мерцает большой синий коктейль «чавк».

– Что творится? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает портье. – По-моему, у какого-то мужика там жена и он типа грозится ее убить, что ли. Что-то такое. Может, уже убил. Может, он уже кучу народа поубивал.

Я подхожу ближе – главным образом потому, что мне нравится песня у него в наушниках. В вестибюле так холодно, что у нас пар идет изо рта.

– По-моему, там спецназ в доме, уговаривают его, – прибавляет портье. – Лучше б вы дверь не открывали.

– Не буду, – обещаю я.

Еще один выстрел. Еще одна полицейская машина. Потом «скорая». Из фургона вылезает моя мачеха – была мачехой десять месяцев, мы в итоге переспали пару раз. Мачеха на свету, перед камерой. Я зеваю, содрогаясь.

– От выстрелов проснулся? – спрашивает портье.

– Ага, – киваю я.

– Ты на одиннадцатом живешь, верно? К тебе часто ходит парень, который клипы снимает, Джейсон, что ли?

– Мартин? – спрашиваю я.

– Ага, очень приятно. Меня Джек зовут, – говорит портье.

– Меня Грэм. – Мы жмем друг другу руки.

– Я с Мартином говорил пару раз, – говорит Джек.

– Про… что?

– Ну, он просто знает кое-кого в группе, куда я чуть не попал. – Джек достает пачку сигарет с гвоздикой, предлагает мне. Еще три выстрела, наверху уже кружит вертолет. – А ты чем занимаешься?

– Учусь.

Джек дает мне прикурить.

– А, да? Где учишься?

– Я учусь в… – Пауза. – Э… я учусь в Юж… в – э… – Южнокалифорнийском.

– А, да? Первокурсник, что ль?

– Осенью буду второкурсник. Наверное.

– А, да? Круто. – Джек на минуту задумывается. – А Тима Прайса знаешь? Блондин такой? Весьма импозантен, но как бы самое большое чудовище на земле. Он в студенческом совете, кажется?

– По-моему, нет, – отвечаю я.

По ту сторону Уилшира кто-то ужасно вопит, потом что-то дымится.

– А Дирка Эриксона?

Я минуту якобы размышляю, потом отвечаю:

– Нет, по-моему нет. – Пауза. – Зато я знаю одного человека, его зовут Вал. – Пауза. – Довольно приличный, а его семье фактически принадлежит озеро Тахо.

Подъезжает еще одна полицейская машина.

– А ты учишься? – после паузы спрашиваю я.

– Нет, я вообще-то актер.

– Правда? Где снимался?

– В рекламе жвачки. И девчонкин друг в «Клирасиле». – Джек пожимает плечами. – Если не хочешь заниматься всякой дрянью, в этом городе работы не найти. А я хочу.

– Да уж, я думаю.

– Я вообще-то клипами хочу заняться.

– Ага, отец. Клипами.

– Ага, и Марк – очень удачное знакомство. – Слышен жуткий грохот, что-то опять дымится, подъезжает еще одна «скорая».

– Ты хочешь сказать – Мартин, – говорю я. – Вообще, отец, не помешало бы правильно имена запоминать.

– Ага, Мартин. Удачное знакомство.

– Да, удачное, – медленно соглашаюсь я. Докуриваю, стою у двери, жду выстрелов. Похоже, больше ничего не будет. Джек предлагает мне косяк, но я качаю головой и говорю, что мне бы соку, а потом еще поспать. – У меня наверху в кровати две пятнистые кошки и морская свинка. Я их раньше не видел. – Пауза. – Плюс мне бы еще соку.

– Ага, конечно, отец, я понимаю, – воодушевляется портье. – Сок, мужик. Сок – это хорошо.

Трава пахнет сладко, и мне как бы хочется остаться. Еще выстрел, крики. Я иду к лифту.

– Эй. Тут, по-моему, продолжение намечается, – говорит портье, когда я захожу в лифт.

– Что? – спрашиваю я, придерживая двери.

– Продолжение будет, – повторяет портье.

– Вот оно как. – Я не понимаю, что делать. Портье стоит в дверях, курит косяк. Я смотрю на него, потом на «чавк», и мы оба ждем.

В одиннадцать утра меня будит вызов конференц-связи. Звонят моя мать, отцовский юрист и кто-то со студии, где работает отец. Я слушаю, потом говорю, что сегодня вылетаю в Лас-Вегас, а потом даю отбой, чтобы забронировать билет. Просыпается Мартин, смотрит на меня, зевает. Интересно, куда делась Кристи.

– Ох, блин, – стонет Мартин, потягиваясь. – Сколько времени? Что творится?

– Одиннадцать. У меня отец погиб.

Долгая пауза.

– У тебя… был отец? – спрашивает Мартин.

– Угу.

– Что случилось? – Мартин садится, потом смущенно ложится. – Как?

– Самолет разбился, – отвечаю я. Беру с тумбочки трубку, ищу зажигалку.

– Ты серьезно? – спрашивает он.

– Ага.

– Ты нормально? Справишься?

– Ну, наверное. – Я вдыхаю.

– Ух ты, – говорит он. – Ну, мне, наверное, жаль. – Пауза. – Надо жалеть?

– Не надо, – отвечаю я, набирая номер справочной.

Я добираюсь на место катастрофы с экспертом по моторам «Сессны-172», ему надо сфотографировать мотор для досье компании, и еще с лесником – он нас ведет на гору, он в пятницу первым появился на месте. Я встречаюсь с обоими в номере «МГМ-Гранд», мы садимся в джип и едем примерно до середины горы. Оттуда идем по узкой тропе – крутой и усыпанной палыми листьями. По пути к месту катастрофы мы беседуем с лесником – он вообще-то молодой парень, лет девятнадцати, мне ровесник примерно, симпатичный. Я спрашиваю лесника, как выглядело тело, когда его нашли.

– Ты уверен, что хочешь знать? – На спокойном квадратном лице прорезается улыбка.

– Да, – киваю я.

– Ну, это ужасно странно звучит, но когда я его увидел, не знаю, оно было как… как миниатюрный Дарт Вейдер[72]72
  Дарт Вейдер – воплощение мирового зла, персонаж космической саги Джорджа Лукаса «Звездные войны» (1977, 1980, 1983, 1999, 2002).


[Закрыть] в сто десять фунтов. – Он чешет в затылке.

– Как что? – спрашиваю я.

– Ну да, как Дарт Вейдер. Как маленький Дарт Вейдер. Ну, знаешь, Дарт Вейдер в «Звездных войнах», ага? – У него легкий акцент, который я не могу распознать.

Лесник, с которым я, кажется, уже вроде как заигрываю, рассказывает дальше. Торс и голова были совсем без кожи и сидели прямо. Остатки костей руки лежали там, где должна быть рулевая колонка. От кабины ничего не осталось.

– Торс просто вот так сидел, прямо на земле. Совершенно почерневший, типа, обугленный, до кости местами. – Лесник останавливается и смотрит на гору. – В общем, малоприятно, но я видал и похуже.

– Например?

– Я однажды видел, как стая черных муравьев тащила своей матке кусок чьей-то кишки.

– Это… впечатляет.

– Я и говорю.

– А еще? – спрашиваю я. – Дарт Вейдер? Ну ты даешь, отец.

Лесник смотрит на меня, потом вперед на эксперта по моторам и идет дальше.

– Тебе правда интересно?

– Видимо, – отвечаю я.

– Вот и все, – говорит лесник. – Туча мух. Немного вони. Но и все.

Мы шагаем еще сорок минут и доходим до места. Я разглядываю обломки самолета. Кабина развалилась почти целиком, и толком ничего не сохранилось, кроме кончиков крыльев и хвоста – целехонького. Однако носа нет, а мотор разбит вдребезги. Пропеллера никто не нашел, хотя упорно искали. Приборной доски тоже нет – даже обугленных кусков. Видимо, алюминиевый корпус от удара развалился, а потом расплавился.