Текст книги "Правила секса"

Автор книги: Брет Истон Эллис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Пол

Ричард приезжает около восьми. Я сижу в шикарном кресле в номере для «мальчиков», одетый в серый костюм и шелковый красный галстук из «Бигсби и Крутерз», смотрю «МТУ», курю сигареты, думаю о Шоне. В другом номере моя мать и миссис Джаред наряжаются к ужину. Открывается дверь, заходит Ричард во фраке и солнечных очках, волосы зализаны назад, он хлопает дверью и орет: – Здорово, Пол!

Я слегка остолбенело выпяливаюсь на Ричарда. Его длинные белобрысые волосы теперь коротко подстрижены и выкрашены в яркий платиновый цвет, из-за дождя или мусса потемневший. Он в драной фрачной рубашке, одном черном носке, другом белом, высоких «Конверсах» и длинном пальто с переводной картинкой Siouxsie and the Banshees на спине. В левом ухе крошечная брильянтовая сережка-гвоздик, на носу по-прежнему черные блестящие очки «Уэйфэрер». У него всего одна небольшая черная сумка в наклейках Dead Kennedys и Bronski Beat, а в другой руке огромный кассетник и почти пустая бутылка виски «Джек Дэниеле». Он пошатывается, облокачивается о косяк, выпрямляется.

– Ричард, – говорю я.

Меня охватывает чувство, что весь мир вокруг меня начинает превращаться в номер «Вэнити фейр».

– Когда есть будем? – спрашивает он.

– Ричард? Это ты? – зовет его мать из соседнего номера.

– Да, я, – говорит он. – И меня зовут не Ричард. В номер заходят моя мать и миссис Джаред, обе в процессе одевания, и таращатся на Ричарда, который выглядит полным отморозком из «Сары Лоренс», разве что попривлекательней.

– Дик, – говорит он, похотливо скалясь, а потом: – Типа ужин-то когда?

Он делает большой глоток «Джека Дэниелса» и рыгает.

Шон

Натянутая сцена с Рупертом.

Руперт обрился налысо. Мне пришлось заехать к Роксанн до вечеринки, притарить наркоту для идиотов-первогодок, а этот уебок побрил башку. Когда я вошел, он нюхал кокс на полу в гостиной и пялился на себя в зеркало, орали Htisker Dii, а какой-то чувак из Бразилии дурачился на диване с маленьким синтезатором «Касио».

– Как дела? – заорал я через музыку, подошел к проигрывателю и убавил звук.

– Мотик тебе придется продать! – рявкнул Руперт, вытер зеркало пальцем и слизал крошки.

– Да? – нервно захихикал я. – Что за дела?

– Деньги где, дубина? – спросил он.

– «Американ экспресс» принимаешь? – сострил я.

Руперт дернул своей огромной белой башкой, из-за пары черных бритвенных порезов она стала выглядеть еще жестче. Я подумал, не бразилец ли обрил бошку Руперту. Мысль вызвала у меня тошноту.

– О Бэйтмен, ты не смешной.

– Зато ты юморист, – сказал я.

– И из-за того, что ты не смешной, я дам тебе время. Он встал. Огромный, почти что угрожающий, но в

каком-то будничном смысле, он подошел ко мне.

– Сколько я тебе должен? – спросил я, отступив.

– Я не собираюсь тебе напоминать, Бэйтмен, – сказал он, проводя рукой по своей блестящей башке.

И взглянул на свой арсенал, размышляя, какие пистолеты заряжены, но он уже слишком нанюхался, чтобы что-нибудь мне сделать.

– В Буте вечером оргия, – сказал я, хотя мне было наплевать.

Я собирался быть с мисс Хайнд в любом случае, и мысль о том, как я ее поцелую, тут же меня взбодрила и успокоила одновременно, и я только и сказал:

– Нужно затариться для первогодок.

– А мне нужны мои деньги, – огрызнулся Руперт, но, судя по интонации, он, наверное, забил. Подошел к столу рядом с арсеналом и открыл ящик.

– Ты знаешь, что у меня нет бабок, – сказал я. – Харе наезжать на бедных пацанов.

– А как насчет мотоцикла? – улыбнулся Руперт, подходя к проигрывателю и делая звук громче, но не так, как было раньше.

– А что с мотоциклом? – спросил я.

– Какой же ты мудак, – вздохнул он. Перед тем как уйти, я спросил его:

– Где Роксанн?

– Она теперь трахает бразильца, – пожал плечами Руперт, показав пальцем, и передал мне пакет.

Бразилец помахал рукой.

– Ну, вы, блин, даете, – сказал я.

– Да, рок жив, – произнес Руперт, отворачиваясь от меня.

Я схватил стафф, вышел за дверь, прыгнул на мотоцикл и был на занятиях к десяти.

Лорен

Это идиотизм, но я позвонила Виктору. Прямо с вечеринки «Приоденься и присунь». У меня остался один номер, по которому, как он сказал, его можно будет застать в Нью-Йорке, но без гарантии, и я, как идиотка, стояла в телефонной будке внизу в Були, рыдала, вырядившись в ужасную тогу, смотрела, как начинается вечеринка, и ждала, что Виктор ответит. Мне пришлось позвонить дважды, потому что у меня совсем вылетел из головы номер телефонной карточки, и, когда наконец я набрала его правильно и раздались слабые далекие гудки, меня бросило в пот. Я задрожала, и сердце затрепетало как сумасшедшее, в ожидании счастливого удивленного голоса Виктора. Голоса, который я не слышала больше двух месяцев. Потом до меня дошло, что я не должна нервничать и вообще нечего позориться. Я не собиралась звонить по этому номеру. В телефонной будке я оказалась не потому, что намеревалась поговорить с Виктором, а потому, что ко мне подошел Регги Седжвик в чем мать родила и выдал:

– Хочу, чтобы ты…

Он выглядел жалким уродом и таращился на порно, которое проецировали на потолок, а я искала бар и произнесла:

– Ну?

А он сказал:

– Я хочу, чтобы ты… мне отсосала.

Я взглянула на его достоинство, затем снова посмотрела на его лицо и сказала:

– Ты совсем рехнулся.

– Нет, зайка, – сказал он. – Мне на самом деле хочется, чтобы ты мне отсосала.

Я подумала о Викторе и направилась к телефонной будке.

– Сам себе и отсасывай, – произнесла я на грани срыва, пробираясь вслепую к двери.

– Думаешь, стал бы я тебя просить, если бы мог? – выкрикнул он, тыча себе в пах, пьяный в умат или, может, трезвый, что еще хуже.

Меня так это убило, что я просто заорала:

– Отъебись ты!

Я практически шарахнула дверью будки и стала звонить, лишь слегка уязвленная тем, что знала телефон наизусть. Когда я наконец сказала оператору правильный номер телефонной карточки, наступила тишина; я знала, что это конец. Я поняла это, стоя в телефонной будке, пока ждала, что Виктор ответит по этому странному, вражьему номеру. Я поняла, что все кончено, еще до того, как позднее в ту ночь встретилась с Шоном Бэйтменом. Как же долго я врала сама себе, думала я, когда в трубке раздался первый гудок. Мне было стыдно за себя и хотелось курить, телефон продолжал звонить, а Регги Седжвик забарабанил в дверь, бормоча извинения, кто-то ответил, и это оказалась Джейме, я бросила трубку и отправилась обратно на вечеринку, оттолкнув Регги с дороги. Я определенно решила повеселиться этой ночью на славу.

Так что я напилась, затем встретилась с Шоном, потом смотрела, как Стюарт Джексон танцует под старенький хит Билли Айдола, затем накурилась в квартире Джины. В такой очередности.

Пол

Мы вчетвером – я, Ричард, миссис Джаред, моя мать – сидим в центре ресторана в «Риц-Карлтоне». Пианист со знанием дела исполняет классическую музыку. Официанты в новых дорогих фраках с проворным изяществом маневрируют от стола к столу. Наштукатуренные пожилые женщины, ленно и пьяно развалившись на красных бархатных креслах, таращатся и улыбаются. Мы в окружении того, что миссис Джаред любит называть «старые, очень старые деньги», будто деньги миссис Джаред новые, очень новые. (Я еле сдерживаюсь, чтобы не сказать: конечно, своими банками ваша семья владеет всего лишь столетия полтора.) От всего этого полнейший нервяк, особенно потому, что Ричард даже после душа и в новом костюме, со все так же уложенными назад волосами и в солнечных очках, на данный момент еще не протрезвел. Выглядит он, к несчастью, весьма секси.

Он сидит напротив и всячески выражает свою похоть, и я молюсь, чтобы наши матери ничего не заметили. Сейчас его нога у меня в промежности, но у меня не встает, потому что я очень нервничаю. Он пьет «Кир-рояль» и уже всосал бокала четыре, все аккуратно и, как мне кажется, с весьма определенной целью. Он то пялится на свой бокал, то поднимает брови и соблазнительно на меня смотрит, потом закопает босую ногу мне в пах, и я извиваюсь и корчу гримасы, а моя мать спрашивает, в порядке ли я, и мне остается лишь прокашлять: «ага». Ричард уставился в потолок, затем стал напевать себе под нос какую-то песню U2. В просторной старомодно-элегантной пещере стоит такая тишина, что я боюсь, люди пялятся на нас, уж если не на нас, то на Ричарда точно, и ничего не остается, как набухиваться дальше.

После того как миссис Джаред в шестнадцатый раз просит Ричарда снять солнечные очки, а он отказывается, она в конечном итоге использует психологический маневр и говорит:

– Итак, Ричард, расскажи-ка нам про учебу. Ричард смотрит на нее, засовывает руку в карман,

выуживает пачку «Мальборо» и, хватая свечу с середины стола, прикуривает.

– Ну же, не кури, – неодобрительно говорит миссис Джаред, когда он ставит свечу на место.

Я воздерживался от курения весь вечер и серьезно помираю от буйного никотинового приступа и жадно пожираю глазами сигарету Ричарда. Пытаюсь разорвать салфетку пополам.

– Меня зовут не Ричард, – тихо напоминает ей Ричард.

Миссис Джаред смотрит на мою мать и потом на Ричарда и спрашивает:

– Тогда как же?

– Дик, – говорит он с таким выражением, будто это самое непристойное имя, которое можно себе представить.

– Как? – спрашивает миссис Джаред.

– Дик. Ты меня слышала. – Ричард глубоко затягивается сигаретой и выдувает дым через стол на меня.

Я закашливаюсь и отхлебываю из своего бокала.

– Нет. Твое имя Ричард, – поправляет миссис Джаред.

– Извини, – трясет головой Ричард, – Дик. Миссис Джаред берет паузу, посасывая алкоголь.

Она немного ела и уверенно пила, начав еще до ужина, и теперь спокойно произносит:

– Ну, Дик… как учеба?

– Сосет член, – говорит Ричард.

Я отхлебываю из бокала, когда он это произносит, и начинаю ржать, распыляя шампанское по своей тарелке. Быстро прикладываю салфетку, которую пытаюсь порвать, ко рту, пробую сглотнуть, но вместо этого начинаю кашлять, потом давлюсь. У меня слезятся глаза, я лихорадочно ловлю воздух.

– О чем ты говоришь… Дик? – спрашивает миссис Джаред, глядя на меня, пытаясь сохранить спокойствие, на ее лице застыл упрек.

Я вытираю рот и пожимаю плечами.

– Не знаю. Занятия групповым сексом для начинающих. Кокаинистская практика, – со смехом пожимает плечами Ричард, засовывая свою ногу еще жестче ко мне в пах.

Я снова закашливаюсь и хватаю его ногу под столом.

– Тебе нравится? – спрашивает он.

– Что еще? – Миссис Джаред явно пытается не конфузиться, но, когда она допивает шампанское, рука ее дрожит.

– Семинар по оральному сексу, – говорит Ричард.

– Боже мой, – шепчет моя мать, а она не произнесла и слова за вечер.

– На что это похоже? – спрашивает миссис Джаред, спокойная по-прежнему.

Психологический трюк не сработал.

– Анекдот, – говорит Ричард, по-прежнему натирая меня своей ногой и затягиваясь сигаретой. – Хотите, расскажу?

– Нет, – произносят одновременно моя мать с миссис Джаред.

– Пол хочет, – говорит он. – Слушай, Хулио Иглесиас и Дайана Росс встречаются на вечеринке, возвращаются к Хулио домой и трахаются…

– Я не хочу это слушать, – говорит миссис Джаред и, подозвав проходящего официанта, указывает на пустой бокал.

– Я тоже не хочу, – снова говорит моя мать.

– Тем не менее они трахаются, – продолжает Ричард, – и после этого Дайана Росс, которая кончила раз пятьдесят и снова хочет иглесиасовского члена, говорит…

– Мне тоже не хочется это слышать, – повторяет моя мать.

– Она говорит, – продолжает Ричард, повышая голос, – Хулио, ты снова должен трахнуть мою киску, мне безумно понравилось, и Хулио говорит, хорошо, зайка, но я должен чутка вздремнуть.

– Что с тобой случилось? – спрашивает миссис Джаред.

– Но ты должна держать одну руку на члене, а другую на яйцах, говорит Хулио, и потом через полчаса мы снова потрахаемся, о’кей?

Ричард становится оживленней, я же просто умираю, разрывая салфетку.

– Бог ты мой, – говорит моя мать с отвращением.

– А Дайана говорит, – и теперь Ричард выдает вообще жуткую пародию на Дайану, – почему я должна держать одну руку у тебя на петухе, а другую на яйцах, Хулио?

– Что с тобой случилось? – снова перебивает миссис Джаред.

Ричарда начинает бесить, что она перебивает, и его голос становится громче, я же просто врастаю в стул, оставляю салфетку и закуриваю. Почему нет?

– И Хулио говорит, хочешь знать, почему ты должна держать одну руку на петухе, а другую на яйцах? – произносит он, ехидно ухмыляясь.

– Что с тобой случилось?

Миссис Джаред трясет головой, а я чувствую, что мне ее жалко – сидит в ресторане, униженная собственным сыном, наряженная в этот уродливый костюм, который, вероятно, приобрела в «Лемане».

Из-за того что она перебивает его анекдот, Ричард злится еще больше, и я знаю, что произойдет, и мне наплевать, кого Шон трахнет вечером. Я просто хочу услышать развязку и закончить на этом, а Ричард, ублюдок, говорит громко, уставившись на свою мать:

– Потому что последний раз, когда я трахал негритянку, она стянула у меня бумажник.

После чего откидывается на спинку, опустошенный, но довольный. За столом наступает тишина. Я оглядываю помещение, улыбаюсь и киваю одной из пожилых дам за столиком напротив. Она одобрительно кивает и улыбается в ответ.

– Что с тобой случилось? – спрашивает миссис Джаред в четвертый раз.

– В смысле – что со мной случилось? А ты как думаешь? – спрашивает в ответ Ричард и презрительно фыркает.

– Я вижу, что сделала с тобой учеба, – говорит она.

Великолепно, думаю я. Ей потребовалось три года, чтобы это понять? На самом деле Ричард всегда был грубым мужланом. Я не понимаю, что сейчас ее так удивляет. Смотрю на колени, его нога исчезает. Допиваю шампанское и посасываю кубик льда, оставив недокуренную сигарету в пепельнице.

– Это что, так плохо, да? – усмехается Ричард.

– Теперь совершенно очевидно, что нам не следовало отправлять тебя туда, – говорит миссис Джаред и козлит не менее, чем Ричард, как была сучкой, так и осталась.

– Очевидно, – говорит Ричард, передразнивая ее.

– Не хочешь ли выйти из-за стола? – спрашивает она.

– Зачем? – уязвленно спрашивает Ричард тоном повыше.

– Выйди, пожалуйста, из-за стола, – говорит она.

– Нет, – отвечает Ричард на грани истерики, – я не выйду из-за стола.

– Будь так добр сейчас же выйти из-за стола, – говорит миссис Джаред, ее голос становится тише, но напряженнее.

Моя мать в тихом ужасе наблюдает за перепалкой.

– Нет, нет, нет, – говорит Ричард, тряся головой, – я не выйду из-за стола.

– Выйди из-за стола. – Миссис Джаред багровеет от ярости.

– Да пошла ты! – орет Ричард.

Пианист прекращает играть, и какими бы тихими не были отголоски разговоров в ресторане – наступает гробовая тишина. Ричард делает паузу, затем глубоко затягивается «Мальборо», допивает «Кир», поднимается, кланяется и медленно выходит из ресторана в одном ботинке. Метрдотель и главный официант спешат к нашему столику и спрашивают, все ли в порядке; может, мы хотим расплатиться.

– Теперь все отлично, – говорит миссис Джаред и буквально выдавливает легкую улыбку. – Я правда ужасно извиняюсь.

– Вы уверены? – Метрдотель подозрительно оглядывает меня, будто я брат-близнец Ричарда.

– Несомненно, – говорит миссис Джаред. – Мой сын неважно себя чувствует. У него большие нагрузки… знаете ли… скоро зачетная неделя.

Зачетная неделя в «Саре Лоренс»? Я гляжу на свою мать, которая пялится в пустоту.

Официант и метрдотель смотрят друг на друга, не понимая, как им быть, и, когда они переводят взгляд на миссис Джаред, она произносит:

– Пожалуйста, еще один «Коллинз» с водкой. Ив, ты хочешь чего-нибудь?

– Да, – ошарашенно говорит моя мать, медленно качая головой, по-прежнему в ужасе от выходки Ричарда; я думаю, пересплю ли с ним вечером. – То есть… нет, – говорит она, – или… да.

Мать по-прежнему в замешательстве и смотрит на меня – зачем? За помощью?

– Принесите ей еще бокал, – пожимаю я плечами. Метрдотель кивает и уходит, совещаясь по дороге

с официантом. Пианист медленно и неуверенно снова начинает играть. Некоторые из уставившихся на нас в конце концов отворачиваются. Я смотрю на свои колени и замечаю, что мне почти удалось порвать салфетку пополам.

Через некоторое время моя мать говорит:

– Я тут подумала – пускай, наверно, следующая машина будет синяя. Темно-синяя.

Никто не произносит ни слова, пока не приносят напитки.

– Что скажешь, Пол? – спрашивает она.

Я закрываю глаза и говорю:

– Синяя.

Шон

Лорен Хайнд стояла с подружками на лестнице. Она держала стакан крепкого пунша, который жирная, чуть ли не догола раздетая девчонка разливала из мусорного бака. Лорен тоже была в низко обрезанной тоге (вероятно, потому, что я упомянул об этом днем), у нее были гладкие коричневые плечи, и я почувствовал возбуждение, я был убит наповал – столько голой кожи увидел. Вдруг я подумал, не лесбиянка ли она. Я стоял там с Тони, смотрел на нее – на ее ноги, лицо, волосы; она же разговаривала с девчонками – уродливыми, незаметными по сравнению с ней. Тони продолжал рассказывать про свою новую скульптуру и даже не подозревал, что я таращусь на эту девушку. Он был в одном нижнем белье, а к спине ремнем был подвязан матрас. Я, не переставая, глядел на нее, и она знала это, но не оборачивалась, хотя я стоял внизу лестницы, прямо за ней. Повсюду к стенам были приклеены разворотные фотографии из порножурналов, а на потолок в общей комнате над танцполом проецировали кино, но девчонки, которые там играли, были жирными и чересчур бледными, и это было совсем не секси.

Кончилось тем, что мы встретились в ванной. Гетч, на таблах, стоял, облокотившись о раковину, и Лорен, думаю, тоже была под экстази, и Гетч представил нас, но мы сказали, что уже знакомы, «вроде как», добавила она. Я принес ей еще пунша, хотя мне совершенно не хотелось оставлять ее в ванной наедине с Гетчем (но, может, Гетч пидор, думал я), и когда я вернулся, Гетча не было, а она разглядывала себя в зеркале, и я тоже смотрел, пока она не обернулась и не улыбнулась мне. Мы разговорились, и я сказал, что мне понравились ее картины в «Галерее-1» в прошлом семестре (пальцем в небо), а она сказала, «очень мило» (на самом деле никаких картин я не видел, но какого черта – мне хотелось переспать с ней), а затем мы отправились в общую комнату и ей захотелось танцевать, но танцевать я толком не умею, поэтому я смотрел, как она танцует под «Love of the Common People» [14]14
  «Любовь простого народа» (англ.).


[Закрыть], понятия не имею, что это за песня, но потом я занервничал, что какой-нибудь урод начнет с ней танцевать, если я не подключусь, так что, когда началась песня Joy Division «Love Will Tear Us Apart» [15]15
  «Любовь разорвет нас на части» (англ.).


[Закрыть], я вышел на позицию. Но это были не Joy Division, а чья-то перепевка – запопсованная, изгаженная, но я все равно танцевал под нее, потому что мы флиртовали как сумасшедшие, и она была настолько безумно красива, что я не мог понять, почему же не трахнул ее раньше. Я слишком возбудился, чтобы оставаться на вечеринке, и не мог придумать, как сорваться отсюда. Тут удивительно вовремя какой-то пидор с актерского стал сходить с ума и устроил сольный танец в одних трусах, когда заиграла «Dancing with Myself» [16]16
  Танцуя сам с собой» (англ.).


[Закрыть], захватив при этом весь танц-пол. Я глядел на Лорен, которая смотрела на него и хлопала в ладоши, пьяная, вспотевшая, и дал ей сигарету, когда Тим и Тони сказали, что нассали в бутылку «Хайнекена» и хотели дать ее Дейдре – так она напилась. Они помахали бутылкой перед моим лицом, и я отослал их подальше. Я не знал, слышала ли их Лорен, она по-прежнему смотрела, как костлявый маленький паяц прыгает по всей комнате, открывая рот под музыку, – вся вечеринка вокруг него вопит, хлопает и танцует, кто-то даже банан ему швырнул, и вот тогда-то я и схватил ее за руку и помчался, выбежав за дверь, на прохладную темную лужайку, оставив вечеринку позади.

Ив

Мими выпила еще два «Коллинза» с водкой, и, когда мы втроем вышли из ресторана и поднимались в лифте наверх, она рухнула на лифтера и буквально вырубилась. Я отвела ее обратно в номер, она приняла ваиум и отправилась спать, Пол пошел в свой номер. Я присела на кровать, довольно долгое время наблюдая за тем, как спит Мими, прежде чем решилась ему рассказать. Я пошла в его номер. Он уже разделся и читал, лежа в кровати. Ричарда не было. Работал телевизор. Он взглянул на меня, когда я открыла дверь. Злится ли он? Ему, наверное, не хотелось ехать в Бостон? Не хотелось приехать и повидаться со мной? В этот момент я почувствовала себя очень старой, и мне стало жаль себя. То, что я должна была ему сообщить, нельзя обсуждать в гостиничном номере, и в конце концов я сказала:

– Почему бы тебе не одеться?

– Зачем? – спросил он.

– Я подумала, что, может, мы спустимся вниз выпить, – предложила я, как будто спонтанно.

– Зачем? – спросил он.

– Я хочу с тобой поговорить кое о чем, – сказала я.

Он запаниковал и спросил – а почему не здесь?

– Пойдем вниз, – сказала я ему и пошла за сумочкой.

Он надел джинсы, серый свитер и рваное черное твидовое пальто, которое я не узнала, я ему его не покупала. Он встретил меня в коридоре.

Мы спустились вниз, в бар, и к нам подошел администратор и оглядел Пола.

– Да, нас двое, – сказала я.

– Боюсь, у нас дресскод, – улыбнулся администратор.

– Да?.. – выжидательно сказала я.

– Этот юноша ему не соответствует, – ответил администратор, по-прежнему улыбаясь.

– Где говорится про дресскод? – спросила я.

Администратор гневно посмотрел все с той же улыбкой, а затем подошел к белой доске и показал на яркие голубые надписи, сначала на «Джинсы не допускаются», а затем «Надлежит быть при галстуке». У меня начинала болеть голова, и я чувствовала себя очень уставшей.

– Забудь об этом, мама, – сказал Пол. – Пойдем куда-нибудь в другое место.

– Мы остановились в этом отеле, – сказала я.

– Да, я понимаю, – объяснил администратор, как мне показалось, не слишком церемонно. – Но это касается всех.

Я открыла кошелек.

– Если пожелаете, я мог бы зарезервировать для вас столик на более позднее время, – предложил администратор.

– Мой сын одет прилично, – сказала я, протягивая администратору двадцатидолларовую купюру. – Просто посадите нас где-нибудь сзади, – устало произнесла я.

Администратор быстро взял купюру и сказал:

– Да, в углу, может, найдется столик, где потемнее.

– В углу, где потемнее, – повторила я.

Он усадил нас за ужасно маленький, тускло освещенный столик в конце зала, в стороне от длинной людной стойки, но я слишком устала, чтобы жаловаться, и просто заказала два бокала «Кир-рояль». Пол попытался незаметно прикурить сигарету и вдруг стал такой красивый: он сидел, и свет играл на его лице. Белокурые густые волосы, зачесанные назад, худое лицо, королевский тонкий нос – мне захотелось обнять его, дотронуться до него, но все, что я смогла сказать:

– Дорогой, я не хотела бы, чтобы ты курил.

– Извини, мам, – сказал он, – но мне нужна сигарета. Ужасно.

Я отстала, официант принес шампанское. Я сконцентрировала все свое внимание на том, как официант ловко и проворно откупорил небольшие бутылочки шампанского «Тайттингер» и разлил их в высокие тонкие бокалы. И как же было красиво, когда шампанское стало медленно растворять красновато-пурпурный бальзам из черной смородины в бокалах. Пол скрестил ноги и, когда ушел официант, попытался посмотреть на меня.

– Знаешь, твой отец и я впервые были здесь семнадцать лет назад, на нашу пятую годовщину. Это было в декабре, шел снег, и мы заказали то же самое, – сказала я ему тихонько, поднимая бокал, пробуя на вкус.

Он сделал глоток и, похоже, расслабился.

Я долгое время не могла сказать ни слова. Допила бокал и налила в него остатки шампанского из маленькой зеленой бутылочки «Тайттингер». Выпила еще, потом спросила про Ричарда.

– Интересно, что это с Ричардом произошло сегодня? – сказала я, стараясь завязать разговор.

– Зачетная неделя, – произнес Пол с иронией, а затем: – Не знаю.

– Какие-нибудь идеи? – спросила я.

– Гуляет? – вздохнул он. – Не знаю.

– Его мать говорит, что у него новая девушка, – обмолвилась я.

Внезапно Пол стал очень враждебным и выкатил глаза.

– Мам, Ричард би.

– Что – би? – спросила я.

– Би, – сказал он, поднимая руки будто бы для того, чтобы обрисовать это состояние. – Ты понимаешь? Би.

– Билингва? – растерянно спросила я. Я устала, мне нужно было поспать.

– Бисексуал, – сказал он и уставился на свой бокал.

– О, – выговорила я.

Мне очень нравился мой сын. Мы были в баре вместе, он был вежлив, и мне хотелось взять его за руку, но я лишь вздохнула и выдохнула. Там, где мы сидели, было очень темно. Я прикоснулась к волосам, а затем снова взглянула на Пола. И на очень краткое мгновение мне показалось, что я никогда и не знала этого ребенка. Он сидел со спокойным, ничего не выражающим лицом. Мой сын – сплошная тайнопись. Как же все так вышло? – подумала я.

– Я и твой отец разводимся, – сказала я.

– Зачем? – спросил Пол через какое-то время.

– Потому что… – Я замялась, потом произнесла: – Мы больше не любим друг друга.

Пол не произнес ни слова.

– Мы с отцом жили отдельно с тех пор, как ты уехал учиться, – сказала я ему.

– Где он сейчас живет? – спросил он.

– В городе.

– А-а, – Произнес Пол.

– Ты расстроился? – спросила я. Подумала, что сейчас заплачу, но это прошло.

Пол сделал еще один глоток и выпрямил ноги.

– Расстроился? – спросил он. – Нет. Я знал, что это произойдет рано или поздно.

Он улыбнулся, будто вспомнил что-то личное и веселое, и мне стало грустно, и я только и смогла выговорить:

– В следующую среду днем мы подписываем документы.

И сразу подумала, зачем я ему это сказала, зачем сообщила ему эту подробность, зачем ему эта информация. Интересно, где будет Пол в следующую среду днем. С этим его другом Майклом на обеде? И мне ужасно захотелось узнать, что он делает в колледже – пользуется ли успехом, ходит ли на вечеринки, даже с кем спит. Мне было интересно, встречается ли он до сих пор с этой девушкой из Кейро вроде бы? Или из Коннектикута? Он упомянул что-то про нее в начале года. Мне было жаль, что я притащила его в Бостон на выходные и заставила сидеть за этим ужином. Я могла бы сказать ему об этом и в гостиничном номере. В баре или нет – все едино.

– Что ты думаешь? – спросила я своего сына.

– А есть какая-то разница? – произнес он.

– Никакой, – сказала я. – Совсем никакой.

– Так ты об этом хотела со мной поговорить?

– Да.

Я допила шампанское. Больше делать было нечего.

– Что-нибудь еще? – спросил он.

– Еще? – спросила я.

– Да, – сказал он.

– Нет, я полагаю.

– О’кей. – Он затушил сигарету и еще одну прикуривать не стал.