Текст книги "Скандальная любовь"
Автор книги: Бренда Джойс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Бренда Джойс
Скандальная любовь
ПРОЛОГ
Клейборо, 1874 г.
Громкие, возбужденные голоса, счастливый смех и торжественные звуки струнного квартета раздавались в зале, полном гостей. Весь этот веселый шум долетал и до комнаты, находившейся двумя этажами выше. Там, в своей спальне, на огромной кровати лежал маленький мальчик и прислушивался к тому, что происходило в доме. И хоть ему было всего четыре года, он не стал зажигать лампу, стоявшую рядом. Заботливая нянюшка оставила дверь чуть приоткрытой, и света от старого светильника в коридоре ему было достаточно. Дрожащее пламя создавало на стене спальни силуэты причудливых животных и чудовищ, а иногда воображение мальчика превращало эти существа в людей. Это были женщины, сверкающие драгоценностями, и мужчины в черных фраках. Ему представлялось, что он вместе с ними, такой же взрослый, такой же сильный и солидный, как лорды, такой же величественный и мужественный, как герцог, его отец. Нет, сильнее, благороднее и мужественнее, чем отец.
Мальчик улыбался, на мгновение действительно почувствовав себя взрослым. Но вдруг он услышал их. Улыбка исчезла с лица, он резко сел на кровати, дрожа от волнения. Они были в коридоре, рядом с дверью в его комнату. Его мама – голос у нее мягкий и приятный – говорила почти шепотом:
– Я не ожидала, что ты вернешься. Давай я тебе помогу.
И его отец:
– Тебе, видно, очень хочется поскорее отправить меня спать.
В голосе слышалась неприязнь. Мальчик сжал руками одеяло. Тени его больше не пугали. Чудовище теперь было рядом, в коридоре.
– В чем дело, Изабель? – резко спросил Френсис Брекстон-Лоувел. – Я тебя расстроил? Или ты испугалась, что я выйду к гостям и буду с ними разговаривать? Похоже, не очень рада, что я здесь.
– Конечно, нет, – спокойно отвечала мать.
Мальчик подавил в себе желание остаться в кровати. Он тихо соскользнул с нее, пробрался к приоткрытой двери и выглянул в коридор.
Герцог, высокий красивый блондин, небритый, в помятой и грязной одежде, с трудом сдерживал раздражение. Он резко повернулся, едва не потеряв равновесие, и неровной походкой пошел по коридору. Герцогиня, светловолосая, поразительно красивая и элегантная женщина в бледно-голубом платье, украшенном драгоценностями, казавшаяся мальчику совершенством, грустно опустила голову и последовала за мужем.
Мальчик украдкой следил за ними. У дверей своей комнаты герцог задержался.
– Я не нуждаюсь в твоей помощи, – бросил он.
– Ты спустишься вниз?
– Боишься, что я опозорю тебя?
– Конечно, нет.
– Ты умеешь лгать. Почему же ты не пригласила меня к гостям, Изабель?
Мать стояла к сыну спиной, и он не видел ее лица, но голос у нее теперь уже не звучал так спокойно, как прежде:
– Если ты хочешь к нам спуститься, то почему бы тебе сперва не привести себя в порядок?
– Пожалуй, я спущусь, – резко ответил он. Его взгляд упал на ожерелье, сверкавшее у нее на груди.
– Я недавно его заказала.
– Дьявольщина! Оно же совсем не выглядит, как стекло!
Изабель молчала. В нависшей тишине слышалось частое дыхание отца. Мальчик прокрался поближе и спрятался за лакированным аналоем, где проходили ежедневные моления. Глаза герцога готовы были вылезти из орбит. Ужас овладел малышом. Вдруг герцог сорвал с шеи матери драгоценности. Чуть не задохнувшись, Изабель с трудом подавила крик. Мальчик рванулся вперед.
– Это же настоящее!.. – выкрикнул герцог. – Боже мой, это настоящие бриллианты! Ты… лживая тварь! Ты все это время прятала от меня деньги, да?
Герцогиня стояла оцепенев.
– Да? Где же ты на это взяла деньги? Где, черт тебя подери!
– От сборов, – сказала Изабель, и голос ее дрогнул. – Мы получили первое отчисление от горнодобывающей компании Дюпре.
– Сначала ты без моего ведома сдаешь в аренду мою землю, а сейчас прячешь мои деньги? – злобно закричал герцог. – И ты не остановишься на этом, не так ли?
– А как мне еще спасти ваше состояние?
С удивительным для пьяного проворством герцог приблизился к жене и сильным ударом в лицо отбросил ее к стене.
– Ты всегда была мошенницей, Изабель, с самого первого дня нашей жизни. Мошенница и лгунья. – Пошатываясь, он собрался ударить ее вновь.
– Прекратите! – закричал мальчик, обхватив ноги отца. – Не бейте ее, не бейте!
– Черт бы вас побрал обоих! – заорал Френсис и все-таки нанес жене второй удар, которым сбил ее на пол.
Мальчика охватила слепая ярость. Он колотил отца кулаками по ногам, вкладывая в удары всю свою ненависть.
Френсис схватил сына, как котенка, за шиворот и отшвырнул в сторону. Мальчик упал на спину, ударившись головой об пол.
– Ты, ничтожество, вообразил себя мужчиной, да? Что же, завтра ты понесешь наказание, как мужчина. Это сразу отобьет у тебя охоту совать свой нос куда не просят! Ничтожество и мошенник! – закричал герцог, глядя на сына сверху вниз.
Отец ушел, но слова… Жестокие, полные ненависти и презрения слова остались в памяти. Какое-то время он лежал на полу и дрожал от боли и нестерпимой обиды. Боль сжала сердце так, что даже пот выступил на лице. Стараясь справиться с ней, мальчик крепко закрыл глаза и напрягся. Постепенно все прошло: исчезло желание выплакаться, ушли боль и обида. Когда мальчик вновь открыл глаза, то увидел мать, распростертую на полу. Он подполз к ней, как щенок, она приподнялась на руках и села. Слезы текли по ее щекам.
– Мама, вы как? Вам плохо? – спросил он, и его слова прозвучали совсем по-взрослому.
– Милый мой, – обнимая его и плача, прошептала мать. – Твой отец не хотел этого, поверь мне, не хотел!
Мать тихо рыдала. Ребенок спокойно позволил ей обнять себя. И вдруг он все осознал. Он понял, что мать говорит неправду, что каждое выражение и каждый жест отца имеют определенное значение, что отец ненавидит и мать, и его.
Но все это было не так уж и важно. Главное состояло в том, что сегодня ночью он научился терпеть боль и преодолевать страх, что он стал ощущать себя отдельно от окружающей его пустоты, а она была огромна.
ГЛАВА 1
Драгмор, 1898 г.
– У вас посетители, моя госпожа.
– Но у меня никогда не бывает посетителей, – возразила Николь.
– Леди Маргарет Аддерли и Стаси Вортингтон, моя госпожа, – возвестил Олдрик с непроницаемым лицом.
Николь удивилась. Конечно, было бы преувеличением утверждать, что у нее не бывает посетителей: ее лучшая подруга виконтесса Серль, а также местные дворяне и родственники довольно часто навещают ее. Но они не в счет. У нее не собираются гости, как у других молодых людей ее круга. Во всяком случае, в течение последних нескольких лет. Что понадобилось этим леди, ведь она с ними не знакома?
– Скажи им, что я сейчас спущусь. Прикажи подать им прохладительные напитки, Олдрик, – сказала Николь дворецкому. Ее охватило волнение.
Приподняв в удивлении брови, Олдрик кивком головы указал на бриджи и произнес:
– Возможно, мне следует сказать им, что вы будете через несколько минут, моя госпожа?
Николь рассмеялась, глядя на свои мужские бриджи и грязные сапоги для верховой езды. Хотя человечество вступало в новую эру, женщины еще не носили мужскую одежду.
– Очень хорошо, что ты мне об этом напомнил, а то мне не удалось бы узнать причину визита этих дам. Увидев меня в таком наряде, они сразу же сбежали бы.
Перебирая платья, Николь размышляла о том, что ее беззаботное отношение ко всему и порой неуместное чувство юмора осложняли общение с людьми ее круга. Николь давно не выходила в свет. И это ее нисколько не угнетало. Она была счастлива в Драгморе. Объезды имения и развлекательные прогулки верхом, лошади, книги составляли ее жизнь в родном имении. Другой жизни она не хотела. И все-таки приятно, когда тебя навещают.
Николь надела нижнюю рубашку, чулки, нижнюю юбку, она терпеть не могла корсетов и никогда их не носила. Ей было двадцать три, и без обуви ее рост составлял пять футов десять дюймов. Она раз и навсегда решила не перетягивать талию, чтобы казалось, будто она и ниже ростом, и что весит всего сто фунтов, и что вообще ей восемнадцать лет. Если бы кто-нибудь узнал об этом, как много было бы разговоров. Люди любят поболтать. Но в данном случае никто об этом знать не мог, а если бы и узнали, она осталась бы непреклонной. И дело тут не в удобстве. Николь очень много читала, просто глотала книги. Она соглашалась со своими любимыми писательницами, отдававшими предпочтение панталонам и женским спортивным брюкам, а не современной моде, которая, как они утверждали, вредит здоровью. Корсеты, как и правила поведения, придуманы обществом для того, чтобы удерживать женщин на своем месте. С этой же целью оно изобретает и моды.
И вообще, разве можно требовать от женщины, затянутой в корсет, какого-то другого поведения, кроме как чинно сидеть да улыбаться, едва дыша? Женщина в корсете не сможет побежать, поскакать верхом, ей трудно улыбаться и даже думать. Женщина в корсете – это сама скромность и сдержанность.
Николь задержалась на минуту перед зеркалом, состроив себе гримасу. Она была недовольна своей внешностью. «Ну а что же ты ожидала, – спросила она свое отражение. – Быть меньше ростом? Быть блондинкой? Что ты собой представляешь, дурочка? Уж если люди…»
Дверь открылась.
– Вы меня звали, мэм?
Николь покраснела. Еще не хватало, чтобы слуги застали ее разговаривающей сама с собой…
– Да, Ани, отнеси, пожалуйста, мои бриджи Сью Анн. Колено на левой штанине надо заштопать.
Николь улыбалась, пока Ани не вышла из комнаты. Потом, нахмурившись, снова посмотрела в зеркало. Она была темноволоса и высока. Черные как смоль волосы, и этот рост, и смуглый цвет лица она унаследовала от отца и ничего – от белокурой миниатюрной матери. Не будучи занудой, Николь все же постоянно сетовала, что ее волосы не были хотя бы каштановыми.
Ей следовало бы попросить Ани сделать ей прическу, а не выдумывать историю с бриджами, подумала она, запуская расческу в густые, волнистые, длинные до талии черные волосы, с которыми не могли бы справиться и две пары непривычных рук. Но звать служанку уже было поздно, и Николь завязала волосы лентой. Леди Аддерли и Вортингтон все еще ждали. Задерживаться далее было бы уже грубостью. Николь быстро вышла из комнаты, слетела вниз по лестнице, забыв, что она в юбке, затем пошла быстро, но спокойно и грациозно, совсем как леди. Внизу в зале та постояла немного, внушая себе, что гости пришли всего лишь навестить ее, что такие приемы молодые леди устраивают ежедневно. Торопливо идя по коридору, покрытому мраморными плитами, она думала о том, что было бы очень неплохо, если бы с ней сейчас была графиня Драгмор. Она бы смогла дать ей много дельных советов. Но Джейн с Региной, младшей сестрой Николь, были в Лондоне. Регина не захотела сидеть в деревне в то время, когда сезон балов в полном разгаре. Николь не возражала против того, что родители хотели выдать замуж сначала ее младшую сестру. Сама она, может быть, вообще никогда не выйдет замуж.
Николь задержалась с дверях большой, светлой, выдержанной в желтых тонах гостиной. Девушки, сидевшие на диване, обитом ситцем, мгновенно прекратили беседу. Одна была блондинка, а другая – жгучая брюнетка, обе голубоглазы. Они пристально рассматривали Николь. Смешно, но она вдруг почувствовала себя каким-то экзотическим существом, которое изучают через лупу, но это чувство быстро прошло. Она вошла улыбаясь:
– Как это мило, что вы посетили нас.
Обе девушки встали. Они не скрывали своего любопытства, плавно подплывая к высокой Николь для приветствия. Девушки были никак не выше пяти футов, и Николь чувствовала себя башней, возвышающейся над их маленькими фигурками.
– Леди Шелтон, – сказала блондинка, – я леди Маргарет Аддерли, а это моя подруга леди Стаси Вортингтон.
Все формальности были соблюдены, и Николь предложила им сесть на диван. Сама села в кресло, обитое парчой. Стаси рассматривала ее, пожалуй, слишком откровенно.
– Вы ничего не знаете о герцоге? – возбужденно спросила Маргарет.
– Герцоге Клейборо? – спросила Николь, думая при этом, что вряд ли он мог иметь какое-то отношение к этим молодым особам.
– Да! – засветилась восторгом Маргарет. – Он получил в наследство Чепмен-Холл. Вы представляете, он теперь ваш сосед.
– Разумеется, – сказала Николь и почему-то слегка покраснела. Она знала о герцоге только то, что он прибыл в Чепмен-Холл, а это всего одна миля от ее дома.
– Он мой кузен, – объявила Стаси Вортингтон. Она заявила это с самодовольной улыбкой, как будто быть кузиной герцога очень почетно.
– Вам так повезло, – нашлась Николь.
Стаси не уловила сарказма и важно продолжала:
– Мы знаем друг друга с детства.
Николь улыбнулась.
– Он сейчас у себя в имении, – сказала Маргарет, – а в эту пятницу мы в его честь даем бал-маскарад в Тарент-Холле. Во всяком случае, мы должны его встретить как полагается. Я уверена, что если бы граф и графиня были дома, они взяли бы на себя честь быть хозяевами этого бала. Но поскольку их нет, то моя мама решила это сделать сама.
Стаси, улыбнувшись, продолжила:
– Мы знали, что вы здесь, а не в Лондоне. Вероятно, было бы очень неправильно, если бы мы не пригласили вас. Вот зачем мы здесь!
Николь поразило не только то, что сказала Стаси, но и то, как она это сказала. Ее приглашали в довольно грубой манере. По сути дела, было заявлено, что приглашение вынужденное. Более того, Стаси упомянула, что Николь не ездит с родителями в Лондон, как это делают незамужние девушки из знатных семей. Подтекст состоял в том, что Николь в Лондоне не принимают.
– О! – простонала в ответ Николь, прекрасно понимая, что ее унижают в ее собственном доме. Она редко выходила в свет, фактически уже несколько лет не появлялась в обществе. Знала ли эта женщина об этом? Очевидно, знала. Все знали.
– Конечно, вы придете? – Стаси любезно улыбалась. – Не так ли?
Николь не смогла улыбаться. Ей брошен вызов. А ей казалось, что та давняя история уже забыта.
– Так как? – Стаси продолжала улыбаться.
Николь были неприятны обе женщины, она видела, как они ждут от нее отказа. Ведь приглашение сделано не из дружеских чувств, а по формальным соображениям: все-таки она дочь графа Драгмора.
– Разумеется, я буду, – гордо произнесла Николь.
– Придете?! – не сдерживая удивления, спросила Маргарет.
Злость охватила Николь. Она не понимала, что от нее хотят. Ясно только одно – ей брошен вызов.
– До пятницы, – произнесла Николь, приподнимаясь с кресла.
Когда женщины ушли, Николь пожалела о своем решении. Но как можно было не принять этот вызов?
После того давнего скандала Николь стала объектом отвратительных сплетен и измышлений. Это было очень больно, но она продолжала вести себя так, словно ничего не произошло: ходила с высоко поднятой головой и не обращала внимания на сплетни. А когда скандал стал затихать, Николь со всеми распрощалась и перестала выходить в свет.
Ей нравилось вставать вместе с солнцем, целый день проводить верхом на лошади, присматривать за имением вместе с отцом и братьями. Николь любила семью, Драгмор и была вполне довольна своей жизнью. Правда, она скучала, когда Регина уезжала в Лондон и вела там светскую жизнь: одевалась в сказочные наряды, посещала балы, танцевала, встречалась с молодыми людьми. Николь порой тоже хотелось быть там. Регина всегда считалась красавицей, царицей бала, а Николь – никогда. Ее разглядывали, шептались за спиной, вспоминая скандал. Стоило только себе это представить, и всякое стремление к светской жизни исчезало.
А сейчас она не только должна идти на бал, но на сей раз это придется делать в одиночку. Ей еще не было тридцати лет, а до этого возраста леди не должна появляться на балу без сопровождения. Но она пойдет на маскарад одна. Раз уж вызов брошен, она пойдет обязательно. Будь она немного благоразумнее, она, как и подобает молодой леди, выбросила бы из головы Стаси Вортингтон и осталась бы дома. Но…
В ней всегда было что-то дикое, первозданное. Близкие люди говорили, что это у нее от отца, хотя тот был иного мнения. В свои двадцать три года Николь была достаточно зрелой, чтобы признать за собой эту черту характера. Именно эта дикость заставила ее принять вызов, брошенный Стаси, и наперекор здравому смыслу влекла ее на маскарад.
Николь всегда терпеть не могла правила и условности, которым подчинялись женщины ее времени. Слава Богу, что она была не одинока в этом. Таких бунтарок было очень мало, но они встречались. Предполагалось, что женщины ее круга могли заниматься только очень изысканными делами, достойными леди, – аранжировкой цветов, акварельной живописью, музицированием. Когда Николь было восемь лет, ее пытались обучить этим искусствам. Но уже тогда эти занятия приводили ее в бешенство. Она никак не могла смириться с тем, что ей надо сидеть и рисовать розы в то время, когда ее братья Чед и Эд вместе с отцом верхом на лошадях объезжают Драгмор, заезжают на фермы и на скотный двор. Конечно, ее заставляли заниматься благородными женскими делами, но она делала это с большой неохотой и буквально преследовала отца и братьев просьбами взять ее с собой – вольность, неслыханная для хорошо воспитанных девушек! Все свое детство и отрочество она сожалела, что не родилась мальчишкой. Если она не мчалась куда-нибудь с братьями верхом, то сидела дома и читала. Читала все – от сентиментальных стихов Байрона до трактата Джона Стюарта Миллза «О правах женщин». Родители не задумывались о ее мальчишеских наклонностях до тех пор, пока она не стала девушкой. Тогда они стали стараться не замечать ее поведения, нарушавшего принятые в светском обществе условности.
У нее было всего три дня для того, чтобы придумать себе какой-нибудь необыкновенный костюм для маскарада. Решила она эту проблему, обшарив огромный чердак в доме. Мать ее, Джейн Баркли, когда-то была очень популярной актрисой. Но после замужества бросила любительскую сцену и посвятила себя детям, мужу, имению Драгмор. До сих пор на чердаке стоял сундук с великолепными театральными костюмами.
Николь выбрала наряд цыганки. Она сама видела, что в этом ярком костюме, да с ее смуглой кожей, она выглядит настоящей цыганкой. Костюм был довольно смелым: блузка вызывающим образом сползала с плеч, юбка была лишь до колен. Когда Стаси Вортингтон и ее подружки увидят смуглокожую цыганку, они будут шокированы. Николь нисколько не сомневалась в том, что устроители бала не ждут ее. А родители, узнав, что она сделала, наверняка испытают нервное потрясение.
Николь ехала в просторной черной карете Драгморов, запряженной шестью серыми лошадьми. Четыре ливрейных лакея сопровождали ее. Она улыбалась оттого, что на ней был экстравагантный костюм, и оттого, что она уже сто лет не была на костюмированном бале. Ее охватило волнение. Круглый подъезд к дому, выполненный в григорианском стиле, был уже заполнен каретами и экипажами. Неожиданно какая-то карета в два раза больше ее собственной развернулась и стала перед ними. В лунном свете ее черные полированные борта блестели, а на двух дверцах висели огромные фонари, освещавшие дорогу. Герб представлял собой красно-черно-золотой щит, на фоне которого были изображены два льва, красный и золотой. Львы поддерживали серебряную ленту, на которой Николь с трудом разглядела надпись: «Прежде всего – честь». Столь претенциозный герб не мог быть ни у кого, кроме герцога Клейборо. Четыре вороных коня с золотым плюмажем на уздечках везли карету. Четыре лакея в прекрасных красно-черно-золотых ливреях стояли на подножках. Дюжина всадников с двух сторон кареты сопровождали герцога – все восседали на одинаковых гнедых лошадях, все в трехцветной форме герцога. Такой выезд был достоин и самого короля. Обе кареты стали на одной дорожке – карета Николь позади экипажа герцога. Николь удалось мельком увидеть почетного гостя. Это был степенный человек, одетый в черный фрак. Черный плащ с красной подкладкой ниспадал с его плеч. Герцогини с ним не было.
Николь помогли выйти из кареты, и она по ступенькам поспешила в ярко освещенный дом. Парадная дверь была открыта. Дворецкий принял ее плащ и даже бровью не повел, увидев ее наряд. До дверей бального зала ее сопровождал лакей. Сердце Николь замерло. Когда мажордом спросил ее имя, она механически ответила.
Ей мгновенно припомнились многие званые вечера, на которых она раньше часто бывала и где было совершено столько ошибок. Вся ее дерзость куда-то исчезла, и она ощутила страх.
– Хэдриан Брекстон-Лоувел, девятый герцог Клейборо! – объявил мажордом. За именем последовала длинная цепь его титулов.
Он оказался значительно выше, чем она предполагала, вероятно, на полфута выше ее. На широкие, мощные плечи опускались длинные темно-каштановые, частично выгоревшие волосы. Пожалуй, слишком длинные.
Герцог ждал терпеливо и безразлично. Едва мажордом закончил, он прошел в бальный зал. Николь сделала несколько шагов вперед и успела увидеть, как прекрасно одетая женщина, видимо хозяйка дома, приветствовала герцога.
– Леди Николь Брегг Шелтон, – произнес мажордом.
Николь не слышала его. Сердце билось где-то у горла. Всем существом своим она ощутила и голые ноги, и босые ступни. Все глаза устремились на нее. Стало тихо. Николь молила Бога, чтобы все это внимание адресовалось герцогу, а не ей. Но он обернулся и тоже пристально посмотрел на нее.
Высоко подняв голову, босиком, как настоящая цыганка, она грациозно спускалась по лестнице – колышущаяся юбка, монисто на шее, распущенные до пояса волосы. Послышался шепот. Не надо было ей сюда приходить. Никто ничего не забыл, а костюм ее слишком смел даже для маскарада.
К своему несчастью, она увидела Стаси Вортингтон. Та стояла впереди всех, одетая в белое платье в стиле Регентства. Прекрасный пристойный костюм. Стаси не упала в обморок от наряда Николь. Она усмехалась. Николь постаралась забыть о ней, тем более что герцог продолжал рассматривать Николь. Кое-как она справилась с собой и пошла навстречу хозяйке.
– Леди Шелтон, – промямлила она, делая реверанс.
Виконтесса смотрела на нее из-под полуопущенных ресниц, но Николь чувствовала на себе только обжигающий взгляд герцога.
– О да! Леди Шелтон, как хорошо, что вы пришли. И… какой… очаровательный… костюм…
То ли от всеобщего внимания, то ли от близкого соседства с герцогом Николь не могла ни вздохнуть, ни улыбнуться.
– Благодарю вас, – пробормотала она.
– Великолепный костюм, – сказал герцог спокойным и уверенным голосом.
Николь обернулась, и их взгляды встретились. Он был красив. Потрясающе красив и мужествен. Она почувствовала себя беспомощным ребенком рядом с ним. Его глаза гипнотизировали ее.
– Вы бесподобны, леди Шелтон, – сказал он безапелляционно и скользнул взглядом по ее фигуре. Затем внезапно повернулся к ней спиной, поклонился хозяйке и отошел, оставив женщин одних.
– Бесподобны, – повторила леди Аддерли, как будто она не могла этому поверить.
Сердце Николь опять забилось сильней. Дикое чувство, почти экстаз, охватило ее. Она поняла: его слова были для нее комплиментом. Боже, этот шикарный, великолепный человек похвалил ее! Она не заметила, как оказалась среди гостей. На нее все еще продолжали глазеть, но теперь это было ей безразлично. Его слова звучали у нее в ушах, и она про все и про всех забыла. «Великолепный костюм… Вы бесподобны… леди Шелтон…»
Николь не помнила, как у нее в руке оказался бокал шампанского. Пульс учащенно бился, ей было очень жарко. Оглядывая гостей, она иногда видела и его. И каждый раз отмечала, что он внимательно смотрит на нее.
Его лицо было все время напряженным, а взгляд обладал каким-то магнетическим воздействием. Герцог снова посмотрел на Николь и поднял бокал шампанского, как бы провозглашая тост за них обоих, за нее и за себя.
Герцог Клейборо… Как долго он пробудет в Чепмен-Холле? Женат ли он? А что происходит с ней? Она находилась в состоянии сильнейшего нервного возбуждения и не могла оторвать от него глаз.
Со скучающим видом он слушал кого-то из гостей. Стаси Вортингтон стояла рядом с ним, восхищенно глядя на него снизу вверх. Неожиданно Николь охватил приступ ревности. Она даже удивилась себе. Будто почувствовав ее беспокойство, он повернул голову и пронзил ее взглядом. Она знала, что ей надо опустить глаза, но не смогла.
Словно электрический ток прошел между ними.
– Дорогая Николь! Сколько лет мы не виделись!
Рядом стояла седоволосая маркиза Хейзелвуд. В свое время она больше всех клеветала на Николь, но сейчас маркиза улыбалась ей, словно самой близкой подруге.
– Как приятно видеть вас снова, Николь. Герцог говорит, что вы и ваш костюм это то, что надо.
Николь еще не понимала, какую игру затевает маркиза, но насторожилась.
– Да мне кажется, года четыре прошло после званого вечера у Кастлетонов, – произнесла Николь без всякой теплоты. – Вы помните тот маленький праздник?
Разумеется, маркиза должна была помнить, как она разделалась с Николь. Тогда, в присутствии гостей Кастлетонов, она позволила себе назвать Николь непристойной, призывала не принимать ее. Теперь же она улыбалась, словно того вечера никогда не было.
– Да, так много воды утекло… – вздохнула маркиза. Затем, приподняв очки, стала рассматривать костюм Николь, одобрительно кивая головой.
– Теперь я вижу, почему герцог нашел ваш костюм неповторимым. Пожалуйста, заходите к нам, когда будете поблизости Хейзелвуда, и передайте привет графу и графине. – Коснувшись руки Николь очень дружеским жестом, она отошла от нее.
Николь была возмущена. Она прекрасно поняла, почему маркиза пригласила ее. Не похвали герцог ее костюм, никто бы не проявил к ней дружеских чувств.
Николь выпила еще один бокал шампанского и стала прохаживаться, надеясь где-нибудь неожиданно наткнуться на герцога. Впервые она поняла, какой властью обладают такие люди, как герцог. Он не пытался быть ее защитником. Его отзыв о ней был вполне беспристрастен. Однако все стали относиться к ней так, будто никакого скандала и не было.
– Вы не выглядите очень счастливой, леди Шелтон, – прозвучал низкий голос за ее спиной.
У Николь от радости перехватило дыхание. Она резко обернулась, пролив немного шампанского. Он стоял так близко, что ее грудь, прикрытая лишь легкой сорочкой да шелковой блузкой, задела его руку. Покраснев, она отступила назад и еще больше пролила вино.
Трудно было понять, что выражал его взгляд, когда он взял у нее из рук бокал. Она успела заметить, что глаза его были не карими, а какого-то золотистого цвета, как шерри-бренди.
Ее поведение, вероятно, забавляло его.
– Позвольте вам подлить вина, – предложил он.
Мгновенно появился слуга, держа поднос с шипящим шампанским. Герцог один бокал протянул ей, другой взял себе. Когда он задел ее руку, Николь показалось, будто он прикоснулся к чему-то такому внутри ее, что было, наверное, ее душой.
– Почему вы сердитесь?
– Нельзя сказать, чтобы я сердилась, – ответила Николь осторожно. Она пыталась взять себя в руки. Но, глядя на его губы, ей захотелось, чтобы он поцеловал ее. Эта мысль снова привела ее в смятение.
– Сейчас, похоже, вы уже не сердитесь, – произнес герцог, медленно ее оглядывая.
Что-то в его голосе вызывало в ней мгновенный отклик, что-то очень близкое, но Николь не могла определить, что же это такое. Она почувствовала, как груди ее наливаются упругостью.
– Да, я больше не сержусь, – выдохнула она.
– Хорошо, – сказал он низким, ласкающим голосом, – мне бы не хотелось, чтобы вы сердились на меня в первую же минуту нашего знакомства.
В этих словах было какое-то значение, ей было трудно догадаться, о чем он думает и почему именно ее он выделил из всех. Неожиданно для самой себя она произнесла:
– Я никогда не буду сердиться на вас. – Николь вспыхнула, ей стало ужасно стыдно за столь откровенное признание.
– А… вот вы и опять изменились. Есть над чем подумать. Я представляю себе, что ваше настроение, как и вы вся, постоянно меняетесь. Это интересно.
Она смотрела на него во все глаза, лишившись речи. Да и что она вообще могла ему ответить, не понимая значения его слов.
– Я… я… не знаю. – Она совершенно определенно погибала.
– А у меня нет на этот счет сомнений, – сказал он почти шепотом, – как нисколько не сомневаюсь я в том, что ваша оригинальность заходит далеко за пределы, установленные обществом.
Николь представила себе, как она мчится на лошади в мужском костюме. Этот образ как будто придал ей сил. Она посмотрела ему прямо в глаза, дыхание стало легким и ровным. Да, это правда. Он глубоко вздохнул и посмотрел на нее как-то по-особенному.
Николь сразу почувствовала, что он не понял и придал ее словам значение, которое она в них вовсе и не вкладывала. Она решила сменить тему разговора.
– Мы сейчас с вами соседи, – вежливо сказала она. – Чепмен-Холл совсем рядом с Драгмором.
– Как удобно, – сухо ответил он. – Значит, с моей стороны будет просто по-соседски пригласить вас в гости, не так ли?
Его золотистые глаза не отпускали ее. Она не могла поверить своим ушам. Она улыбнулась и не поняла, почему он опять глубоко вздохнул.
– Я довольно часто проезжаю верхом мимо Чепмена, – ответила она с жаром.
– Не сомневаюсь. Значит, в следующий раз, когда будете проезжать мимо, обязательно сверните ко мне, чтобы поздороваться, – сказал он повелительным тоном.
– Обязательно, – пообещала Николь.
