Текст книги "Левая политика, № 23 2015. Россия, Украина, Новороссия"

Автор книги: Борис Кагарлицкий

Соавторы: Евгений Логинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Заблудившаяся революция
(украинский кризис и гражданское общество России)

Андрей Коряковцев

Не ищущий причин

становится рабом следствий.

1

Сейчас можно констатировать с полной уверенностью, что на Украине произошли два гражданских восстания – сначала в Киеве, потом, как реакция на него, на Юго-Востоке. Есть смысл говорить об участии в них спецслужб и спонсоров, в том числе и иностранных, но только если при этом подразумевать только степень их вмешательства. Никакие спецслужбы и внешние спонсоры не были непосредственной причиной произошедшего и не смогли бы добиться такой массовости, самопожертвования и страстности, какими сопровождались эти выступления. Любое внешнее влияние лишь тогда достигает успеха, когда ему удаётся совпасть с какой-то общественной потребностью, независимо от него сформировавшейся. Оно может исказить её проявление или даже подчинить её себе. Но породить самую потребность оно не в состоянии.

В киевское восстание – Майдан – были вовлечены по преимуществу горожане, выходцы из самых разнообразных социальных слоёв, от студентов, люмпенов и рабочих до мелкой, средней и крупной буржуазии. Позже в нём стали участвовать жители западных областей Украины. Идейно Майдан так же не был однородным, отражая все фетиши и предрассудки гражданского общества постсоветской эпохи. Он был и левым и правым одновременно. В сознании его сторонников объединялись лозунги самоуправления, коммунизма, евроинтеграции, национал-демократии и ультранационализма. Казалось, что противостояние режиму Януковича делает различие этих лозунгов и программ не существенным. Трагические последствия этой эклектики стали ясны только потом. Но люди, собиравшиеся на киевском Майдане с ноября 2013 по февраль 2014 года, никак не могли их предугадать. Перед ними стояла простая практическая цель: смена власти во что бы то ни стало, даже ценой временного союза со своими идейными противниками.

Эта многоцветная общегражданская тенденция на Майдане исчезла полностью, когда его цель оказалась достигнута и Януковича изгнали. С конца февраля 2014 года влияние на Майдане перешло в руки «Правого сектора» и других националистических группировок, благодаря упорству которых он и победил. Но, позиционируя себя как «революционную силу», в действительности они уничтожили революционный потенциал Майдана, удовлетворившись бегством «Яныка» и не делая ничего для разрушения старых механизмов перераспределения власти Её социальный характер не изменился: она осталась в руках всё той же обуржуазившейся номенклатуры, обретшей власть и собственность после развала СССР. Произошла только смена правящих элит: теперь государство стало контролироваться представителями крупного торговоспекулятивного капитала, всецело зависимого от капитала западного. Сохранившая прежний состав Верховная Рада – политический инструмент легитимизации господства олигархата и плоть от плоти режима Януковича – оказалась способной действовать только на углубление общественного раскола. Она стала похожа на петроградское Учредительное Собрание в 1918 году, которое так же не отражало новый расклад политических сил и именно поэтому мешало развитию революционного движения, способствовало реакции, войне. Только Верховную Раду Украины, в отличие от петроградской «Учредилки», некому было разогнать.

Окажись Майдан революционным, то есть измени он механизм смены власти, как это сделали в своё время якобинцы и большевики, то правительство, избранное под его давлением. обладало бы нравственным превосходством над политическими противниками и моральным правом применить против них насилие. Если бы и в этом случае возникли сепаратистские/федералистские движения, то они – пророссийские Крым и Юго-Восток – предстали бы в виде контрреволюционной Вандеи, тем более что их поддержало консервативное российское государство, преследуя свои геополитические цели.

Но таких – подлинно революционных – Майдана и правительства в

Киеве так и не появилось. А на фоне тех, которые возникли, федерализм/ сепаратизм на Украине обрёл иное социальное содержание. К нему перешло решение революционных и общенациональных задач Майдана. Вот почему называть «революцией» – буржуазно-демократической или какой-либо иной – произошедший в феврале на Украине переворот – значит либо незаслуженно льстить ему, либо дискредитировать само понятие революции.

Оставшийся нетронутым парламент Украины сформировал новое правительство, способное к чему угодно, только не к революционному преобразованию общества. Оно провозгласило прозападный неолиберальный курс и косвенно или прямо стало поощрять массовый украинский национализм, продолжив линию, намеченную ещё «оранжевым» правительством В. А. Ющенко. Майдан же превратился в толпу, так или иначе подконтрольную правительству и требующую потопить в крови возникшее федералистско/сепаратистское движение на русскоязычных окраинах. То есть он сам стал контрреволюционным. Так едва наметившаяся революция потрясающе быстро под аплодисменты российской либеральной и отчасти даже левацкой общественности выродилась в поддержку государственного компрадорства и в империализм регионального масштаба. Это не ново: практическое компрадорство часто сопровождается националистической и патриотической фразой. Так часто случалось и в новейшей истории России.

Возникший на Украине правовой вакуум заполнили БТРы и спецназ расторопного восточного соседа. Его «вежливой» наглости официальный Киев не смог противопоставить ничего, кроме упрёков в «империалистической агрессии», бессильных и бессмысленных на фоне его собственного лицемерия. Болтая о демократии, он отказался от самой возможности референдумов в восставших регионах, а настаивая на защите независимости страны, он поставил Украину в тесную экономическую и политическую зависимость от ЕС и США, причём зависимость для её экономики в данных условиях разрушительную. Чтобы оценить степень этой угрозы для украинского суверенитета, нужно учесть, что ЕС де-факто является конфедерацией, государственным образованием, имеющим общие государственные органы и прочие единые атрибуты государственности. Страна, присоединяющаяся к ЕС, утрачивает часть своего суверенитета. Граждане Украины, поддержавшие прозападный курс своего правительства, покончили с реальной «не-залежностью» страны и объективно способствовали разрастанию в ней сепаратистских тенденций. Тем самым сторонники «единой Украины» противопоставили себя Украине независимой, и реальная украинская «незалежность» парадоксально, но с необходимостью, стала проявлять себя в сепаратизме.

Сторонникам Майдана хотелось бы напомнить следующее. Мера свободы человека – это его готовность уважать чужую свободу. Неспособность к этому свидетельствует о незрелости и иллюзорности его свободы. Если некто в Киеве решил своё свободолюбие выразить присоединением к ЕС, то лучшим доказательством его свободолюбия будет решение уважать право кого-то на противоположный выбор, например, в пользу независимости или присоединения к России (да хоть к Камеруну или Парагваю). Так развелись, например, Чехия и Словакия. Так развелись бывшие советские республики. Вот реальные носители европейских ценностей. Но вместо этого мы на Украине увидели иное. Украинские «евроинтеграторы» отказали Юго-Востоку в праве на внутренний референдум и решили принести либеральную демократию в Донбасс на БТРах. Разрушая Славянск и Краматорск, убивая мирных жителей в Луганске и Мариуполе, они на самом деле уничтожили украинскую демократию, так же, как Кромвель уничтожил демократический потенциал английской революции, высадившись со своими «железнобокими» карателями в Ирландии, так же, как Наполеон покончил с революционной демократией во Франции, начав завоевательные войны… и так далее, вплоть до большевиков, пытавшихся взять Варшаву.

Всякая революция имеет свой Термидор, это верно, но суть именно в том, что киевский Майдан не стал революцией, оставив нетронутым прежний механизм распределения власти и почти сразу подчинившись новой буржуазно-номенклатурной группировке. Свой Термидор, равно как и свою Вандею, он не заработал. Он заработал только Порошенко – министра экономики при свергнутом Янковиче. Поменять шило на мыло, Януковича на Порошенко, да ещё ценой войны с населением своей страны – вот мера свободы этих «евроинтеграторов», ничтожная мера ничтожной свободы. Российская либеральная и отчасти даже левацкая интеллигенция, аплодируя этой ничтожной свободе, совершила политическое самоубийство, показав только свою историческую бесперспективность. Не может быть носителем какой-либо социальной альтернативы тот, чьё понятие о свободе столь бессодержательно.

Таким образом, трагедией киевского восстания стало то, что оно победило под этно-национальными и прозападными лозунгами. Выдвинувшие их политические силы исключили возможность перерастания его в социальную революцию и обусловили манипуляцию социальным протестом. Свергнув Януковича, Майдан всего на мгновение объединил Украину и тут же стал фактором национального распада. Люди, пришедшие к власти, забыли, в какой стране они живут – в многонациональной, многокультурной и многоязычной де-факто. Многоцветные символы и лозунги Майдана утратили общегражданское содержание и превратились в провокацию масштабной гражданской, этно-национальной, войны. На Украине стал реализовываться югославский сценарий. Если даже допустить, что он готовился извне, в том числе и в Кремле, то совершенно очевидно, что проявиться он смог только благодаря февральскому перевороту и той идейной форме, в которой он произошёл.

С избранием Порошенко президентом в мае 2014 г. круговорот правящих олигархов на Украине успешно завершил свой цикл. «Молодая украинская демократия», свергнувшая Януковича за то, что тот оттягивал подписание соглашения с ЕС и разгонял мирный митинг, избрала президентом «меньшее зло». Последним считается спонсор Януковича и министр экономики в его правительстве, подписание соглашений с ЕС и МВФ, убийственных для украинской экономики, стрельба из «градов» по городам и деревням Донбасса, захваченного донбассцами, непризнание результатов референдума в Крыму, захваченном крымчанами. Меньшим злом считается такая «не-залежность», когда во главе государства стоят люди с двойным гражданством и действующие в интересах держав.

Дж. Оруэлл рано умер. Он бы стал писать продолжение «1984»: «2014». И это был бы роман о современной Украине.

Весь этот абсурд – объективный исход победы националистических и прозападных сил на Майдане.

Кем навязан национализм и прозападный выбор протестному движению «незалежной», какое место он занимал в украинском протестном движении, почему так произошло и могло ли быть иначе – вопросы важные, но они требуют отдельного разбора. Сейчас лишь важно отметить, что подобная программа протестного движения многонациональных стран, какими являются Украина и Россия, является чужой и ложной. То, что она возобладала, лишь свидетельствует о стихийном и неосознанном характере этого протеста.

Объединение в рамках одной социальной повестки двух гражданских восстаний, то есть превращение двух противостоящих друг другу проектов – «незалежности» и Новороссии (Майдана и Анти-Майдана) – из номенклатурных в общегражданские, кажется, явилось бы единственным условием сохранения независимой Украины. Но это, как выясняется, очень трудно сделать. Причина в том, что независимая Украина ненужной оказывается в первую очередь значительной части самих украинцев, которые любят свои региональные и этнические «идентичности» больше, чем свою страну. Также выяснилось, что она не нужна и прозападной либеральной элите и национальному бизнесу, по крайней мере, той его части, которая ориентирована на транзитную торговлю с ЕС.

Хотя для украинского правительства и общественности, желающим стать свободными от любой привязки к России и жить под флагом украинского национализма, реализовать свою программу, кажется, просто: отпустить русскоязычное население на все четыре стороны. Но они сами же этого не хотят и делают украинскую независимость неразрешимой проблемой. Они хотят жить в условиях однородно-этнической страны, такой, как, например, Польша или Венгрия, но когда с этим соглашаются их русскоязычные сограждане с Юго-Востока (Новороссии), предлагая их отделить или, по крайней мере, федерализировать, они сами же отказываются от своей затеи. В этом нет ни логики, ни здравого смысла, ни осознания каких-либо выгод для своей страны. В этом только упрямство недалёких людей, случайно оказавшихся у власти и исходящих не из реальности, а из собственных представлений о ней.

В итоге, как ни странно это прозвучит, в большей степени заинтересованными в сохранении, по крайней мере, формальной независимости и целостности Украины, оказались Европейский Союз и Россия, призывающие к миру на украинской земле. Это стало более чем очевидно после майских выборов в европарламент: усиление евроскептиков не оставляет украинским евроинтеграторам ни малейшего шанса, по крайней мере в ближайшие десятилетия. Шаги по евроинтеграции Брюсселем формализуются и выносятся в туманную перспективу.

Распад украинского общества пошёл по политико-административной и этно-социокультурной горизонтали. На него наложился другой: между «западенскими» (торговоспекулятивными) и восточными (промышленными) олигархическими кланами, каждый из которых, таким образом, получил своё население со своими специфическими социокультурными ориентирами. Всё это проявилось в украинском варианте «парада суверенитетов»: чуть ли не каждый областной центр в Новороссии объявил создание «народной республики». Противоречия между Западными и Юго-Восточными областями Украины оказались сильнее, чем противоречия «вертикальные», между гражданским обществом и власть имущими. Впрочем, вскоре новоросское движение на большей территории было подавлено уличным террором украинских неонацистов (как в Одессе и Запорожье) и «слито» высокопоставленными чиновниками (как это произошло в Харькове). Сопротивление киевской власти сосредоточилось на Донбассе, хотя нельзя сказать, что оно исчезло напрочь в остальной части Украины. Более того, есть основания утверждать, что оно будет нарастать вширь и вглубь по мере того, как будет дискредитировать себя внешняя и внутренняя политика официального Киева. Если последний её не изменит, то гибель украинской государственности в её нынешнем виде – это только вопрос времени.

2

В советское время «русский вопрос» на Украине затушёвывался наличием общей федеральной государственной структуры и подавлением национализма, как русского, так и украинского. Новые украинские власти (со времён В. А. Ющенко) стали поступать прямо противоположным образом, только в пользу национализма украинского. Им не пришло в голову, что национализм никогда не бывает «только своим». Рост «своего» всегда становится питательной средой «чужого». Национализм, чем бы он ни был обусловлен на первых порах, в конечном счёте всегда способен провоцировать лишь распад социальных связей, тем более на многокультурном социальном пространстве.

Прозападный неолиберальный курс нового правительства и националистическая риторика Майдана спровоцировали ответную реакцию со стороны самого большого этнического меньшинства – русскоговорящего, а по сути русского. Но если неолиберальная практика киевской власти более чем очевидна, следовательно, если более чем очевиден антинеоли-беральный характер борьбы с ней, то в какой мере мы можем доверять националистическому измерению этого конфликта? Оно не так очевидно, как представляется многим.

В конце зимы 2014 года многие внезапно проснулись кто – «фашистом», кто – «антифашистом» в зависимости от своего отношения к происходящему на Украине. Официальные СМИ РФ стали называть новое киевское правительство «фашистской хунтой». Сопротивление ему в самой Украине, идейно разнородное и размытое, объединилось антифашистским пафосом. Кремлёвская пропаганда записала российскую либеральную оппозицию, поддержавшую переворот в Киеве, в «фашистскую пятую колонну». Потом, правда, в риторике кремлёвских идеологов стало происходить нечто странное: «пятая колонна» в РФ осталась, но украинское правительство «фашистской хунтой» они называть перестали. При этом новоросское антифашистское движение так и не получило от Кремля существенной поддержки, ни в форме официального признания, ни в форме официальной военной помощи (хотя, что может быть более обоснованным, нежели помощь антифашистскому движению и разрыв всяких отношений с фашистами, незаконно оказавшимися у власти?).

С противоположной стороны, в пропаганде националистического Майдана и официального Киева, так же использовалась антифашистская риторика: оппозиционное движение на Юго-Востоке было изображено ими как миазм «русского фашизма». Однако в стране, в которой победил агрессивный антикоммунизм и курс на этнически унитарное государство, где сносятся памятники Ленину и возводятся памятники Бандере, где правительство поощряет «охоту на ведьм» и уличный террор, где, наконец, оно ведёт войну с собственными гражданами и уничтожает инфраструктуру целого региона, антифашистская риторика звучит убедительно только для того, кто всё это одобряет.

Но в наиболее абсурдном положении оказались украинские и российские леваки и анархисты, объявившие войну на два фронта (по большей части виртуальную, в интернет-пространстве) – с киевским правительством и с оппозиционной Новороссией. Если допустить, что последняя – это движение действительно фашистское и/или имперское, то почему тогда эти «особо сознательные» леваки и анархисты не являются сторонниками правительства Порошенко, которое, как они сами утверждают, борется с «фашизмом» и «оккупантами»? Как может антифашист выступать против антифашистского правительства, да ещё во время войны с «фашистами» и «оккупантами»? Не оказывается ли он сам в этом случае «пособником фашизма» и «имперства»? Что может быть для антифашиста страшнее этого обвинения?

Если анализ общественной реальности ограничить «дискурсами» и взять за точку отсчёта рассуждений фантомы, никак не связанные с практической реальностью (вроде «незалежной» евроинтеграции или демонического, «империалистического» Путина, а так же фрагменты информационного поля самой Новороссии), как это принято у либеральных или левых прогрессистов, то действительно очень легко свести ново-росское движение к «русскому фашизму», тем самым обосновав АТО, а с ней вместе и власть тех, кто её проводит. Иные, «внедискурсивные», причины этого противостояния, лежащие в историческом контексте событий и в предыдущем историческом периоде, ими просто не принимаются в расчёт. Это неслучайно. Таково общее состояние как украинского, так и российского левого движения: как в левой теории под влиянием постмодернизма считывание «дискурсов» заменило исторический анализ, так и в левой практике ролевая игра давно уже заменила реальную политическую борьбу. Даже у толкиенистов перед леваками то несомненное преимущество, что первые, в отличие от левацкой богемы, отдают себе отчёт в игровом характере своей деятельности и никогда не станут выдавать символическое, говоримое, мыслимое, «дискурсивное», за действительное – если они не сошли с ума, конечно. Неудивительно, что в этом теоретическом и практическом состоянии левые не могут возглавить ни одно массовое движение. Неудивительно также, что их политические конкуренты, такие, например, как представители праворадикальных кругов («дугинцы», «прохановцы» и т. д.), перехватывают у них инициативу, как это было в Новороссии. Но в этой неудаче виноват не Губарев, не Дугин, не Проханов. В ней виноваты они сами.

Итак, почти с самого начала гражданского конфликта на Украине общественности была навязана особая понятийная сетка, с помощью которой он стал интерпретироваться. Штамп «молодая украинская демократия vs русский фашизм в Новороссии» стал дополнением другому штампу: «православная (или «евразийская») цивилизация vs цивилизация западная» – естественно, «фашистская». В итоге интеллигенция, как украинская, так и российская, как провластная, так и оппозиционная, в постсоветские годы приученная мыслить «дискурсами» и запутавшаяся в своих придуманных антиномиях, стала простым статистом в новой драме постмодернистского «общества спектакля». Ясно, что «фашизм» в её словоупотреблении – не более чем инвективная фигура речи, а не научное понятие.

Однако фашизм – это явление конкретно-историческое. Он представляет собой, прежде всего, социально-политический и социально-экономический проект позднеиндустриальной эпохи. Я не буду здесь описывать его полностью, укажу только на некоторые его существенные моменты: 1. агрессивный антикоммунизм; 2. иррационализм; 3. массовый политический террор; 4. апелляция к самым широким слоям населения, в т. ч. индустриальному рабочему классу, но в то же время и к крупному капиталу (олигархам) от имени «национальных интересов». Пятый момент состоит в том, что классические фашистские режимы, каждый на свой лад, и германский, и итальянский, и франкистский, и т. д., пытались выстроить социально-ориентированную систему перераспределения (паллиативный социализм). И всякий, кто изучал историю фашизма, знает, что хотя бы отчасти это ему удалось (другой вопрос, какой ценой и за счёт кого?).

Из этих пяти моментов у киевской власти мы находим только первые четыре. Гражданское общество Украины оказалось настолько «свидомо-сознательным» (включая даже иных анархистов и леваков, в том числе и российских), настолько идейно подчинившимся правительству, что последнее не ощутило в себе ни малейшей потребности действовать в его интересах и принялось свёртывать последние остатки социального государства, сохранявшиеся от прошлых «тоталитарных» режимов. Поэтому можно сказать так: точно так же. как февральский переворот 2014 г. в Киеве, так и не ставший социальной революцией, не заслужил своей Вандеи, а заслужил только Порошенко, так и режим Порошенко не дорос до брутальности классического фашизма. Он оказался гораздо хуже: заурядной копией неолиберального проекта, облачённого в праворадикальную упаковку, слабой тенью политики Пиночета. Так сказать, «не взрыв, а всхлип» (Т. С. Элиот). По этой причине если уж и добавлять ему эпитет «фашистский», то только для обозначения тенденции, правда, весьма сильной. Скорее, этого эпитета заслуживает украинская «свидо-мая» общественность, преисполненная националистических, державных и садо-мазохистских устремлений, столь красочно описанных в своё время Э. Фроммом и В. Райхом.

Одним словом, на Украине мы видим смесь государственной неолиберальной практики и националистической риторики, доносящейся сверху и снизу. И эта смесь одобряется российской либеральной оппозицией. Удивительно ли, что гражданское общество России считает её хуже путинской власти, которая не столь последовательна в своём неолиберализме и национализме? Оно рассуждает примерно так: уж лучше тухлый консерватизм Путина, нежели бодрый неонацизм новой украинской власти…

Надо отдать должное официальным украинским и российским СМИ: озадачивались они этим или нет, но им удалось исказить отражение украинского кризиса в массовом сознании и направить сознание граждан своих стран в нужное для властей русло.

Таким образом, на самом деле националистическая («фашистская») составляющая конфликта на Юго-Востоке – относительна. С обеих сторон противоборства без труда можно найти русских и украинцев. С той и другой стороны мы встретим как факты национальной ненависти, так и уверения в её отсутствии, что никак не вяжется с их однозначной оценкой как «фашистских» и «националистических».

Более того, простейший контент-анализ информационного поля ново-росского движения показывает, что оно идейно не однородно и не может быть сведено к противостоянию «Русского» и «Украинского» миров. На новоросских пабликах в социальных сетях мирно – до поры до времени, конечно – уживаются русско-державная и советская символика, отсылающая к ценностям интернационализма. Подобная эклектика говорит не только об идейной незрелости движения, но и о наличии каких-то объединяющих смыслов. Они-то и делают возможным, чтобы православный монархист И. Стрелков вместе с традиционалистски настроенными ополченцами сражался за народную республику против неолиберальной экспансии ЕС.

Но, в отличие от киевского Майдана, эти объединяющие смыслы не только отрицательны («против правительства»), но и включают в себя положительный элемент. Перед нами разворачивается борьба между остатками советской индустриальной цивилизации (едва прикрытой флёром пресловутого «Русского мира») и постмодернистским «обществом спектакля», за которым скрывается власть торгово-спекулятивного компрадорского капитала и его «сви-домой» обслуги. Если восстание на Майдане мотивировалось ничем не подкреплённой верой либо в успешную евроинтеграцию, либо в этнически-унитарное государство, то на Донбассе речь идёт ни более ни менее, как о сохранении уже давно сложившегося жизненного уклада миллионов людей. Далеко не случайно во главе сопротивления экспансии ЕС находится крупнейший промышленный регион Украины, население которого ещё живёт теми экономическими и культурными связями с Россией, которые сохранились с советских времён. Жизненный уклад индустриальной окраины оказался в большей степени источником рационального поведения, чем у обитателей столичных офисов, неспособных осознать истинные экономические потребности своей страны. Вероятно, с этим связано целенаправленное уничтожение украинской армией донбасской инфраструктуры: вместе с заводами уничтожаются и материальные условия рационального мышления и поведения.

Поглощение неолиберальным ЕС стало бы катастрофой для экономики всего Днепровско-Донбасского промышленного региона, крупнейшего в Восточной Европе. Костяком его экономики является угольная отрасль. Какова её судьба в странах Западной и Восточной Европы? Печальная. Если Донбасс окажется в зоне влияния европейской неолиберальной политики, где гарантия, что он не разделит судьбу английских и испанских шахт, Рура, Силезии? Конечно, можно сказать, что в современной экономике угольная отрасль не рентабельна. Что свёртывание его добычи – это «веление времени», сиречь рынка. Возможно, но это способно породить такие социальные проблемы, которые означают либо социальный взрыв, либо решение, предполагающее вмешательство сильного, социальноориентированного государства. Но такового на Украине нет. А то, которое есть, даже не желает таковым становиться, будучи неспособно на самостоятельную внутреннюю политику, соответствующую национальным интересам.

Экономическая интеграция Украины с неолиберальным ЕС на фоне постоянных антикапиталистических волнений, прокатывающихся по всей Европе, роста влияния евроскептицизма, выглядит ещё более проблематичным, нежели вхождение в ТС. Первое может произойти только вследствие политического решения с катастрофическими для украинской экономики результатами, которые уже стали проявляться. Россия при всех её проблемах на фоне многих европейских стран (особенно Юга и Востока Европы) выглядит, скажем так, сносно. По крайней мере в данный момент. И жители украинских обочин в виду прозападной ориентации своего правительства просто не хотят разделить судьбу португальцев, болгар, румын, испанцев, греков и прочих.

Поэтому есть смысл эту войну сравнивать не с чеченской (как это постоянно делает либеральная и левацкая общественность), а со штурмом Белого дома в Москве в 1993 году. Сама логика борьбы за влияние на украинские массы, усложнение задач в связи с военными победами будет толкать лидеров Новороссии справа налево, от националистической риторики к социально значимым проблемам. Последний вздох Новороссии будет вздохом Коммуны. Оставаясь в рамках идеологии «Русского мира» она способна только проиграть. Борьба новоросского движения объективно совпадает с потребностями рабочего класса: так или иначе, оно ведёт вооружённую борьбу с западными корпорациями, проводником интересов которых стало правительство Порошенко. Благодаря его борьбе неолиберализму в Восточной Европе поставлен предел. И ЕС и Путин с этим вынуждены считаться.

Таким образом, уже сейчас можно смело утверждать, что то, о чём только увлечённо болтали леваки всех мастей и во что старательно не верили всех мастей либералы, свершилось: массовое восстание против неолиберального, респектабельного и «гуманного» ЕС. Не прямо, так косвенно – против него. Против перспективы поглощения им. Причём это произошло там, где этого никто не ожидал. В «неправильных» идейных формах (в примитивных и самых доступных для широких масс населения аграрно-индустриального региона, копирующих официальную идеологию России). Без правильной партии (точнее, вообще без неё). Без известных вождей (или вообще без них). Просто взяли, и сказали: нет Донецкие «ватники», «гопники», «быдло», «проло», «колорады». Шахтёры, домохозяйки, «пенсы», служащие. Не читавшие ни Арендт, ни Рэнд, ни Троцкого, ни Бакунина. И потому способные действовать не по правилам, а так, как надо и как могут.

С точки зрения общественных интересов, суть не в том, с кем Украина или Донбасс – с ЕС или с Россией, а в том, какая Украина и какой Донбасс с каким ЕС и с какой Россией. От союзников, практикующих неолиберализм, ничего хорошего Украине и Донбассу ждать нельзя. Точно так же, как и ничего хорошего их население не может ждать и от своих буржуазных правительств. Следовательно, Украине и её регионам разумно остаться с тем, кто изменится, изменится не только по отношению к себе, но прежде всего по отношению к ним. Но это для них будет иметь смысл лишь постольку, поскольку изменятся они сами.

Однако, как бы ни менялся в своей внутренней и внешней политике ЕС, вековые социокультурные и экономические связи с Россией будут делать восточный выбор для Украины и её регионов объективно более предпочтительным и оптимальным в условиях сохранения её целостности. Когда связи с Россией нарушаются, да ещё под флагом украинского национализма, ничего хорошего с Украиной в целом не может происходить по той простой причине, что на её территории проживает почти двадцатимиллионное русскоязычное население, становящееся в этом случае мощнейшим дестабилизирующим фактором.

Таким образом, конфликт между официальным Киевом и сепаратистами Юго-Востока Украины оказывается многослоен. Он включает в себя не только и не столько этно-национальные, но и социокультурные, социопсихологические и, что нужно особо отметить, экономические моменты. Причём каждый из них совсем не обязательно может быть осознан. Поэтому нельзя преувеличивать значение этно-национальной (так сказать, «фашистской») составляющей этого конфликта, хотя она и сыграла решающую роль на начальной стадии его эскалации.