355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Кагарлицкий » Закат империи США » Текст книги (страница 10)
Закат империи США
  • Текст добавлен: 28 марта 2017, 23:30

Текст книги "Закат империи США"


Автор книги: Борис Кагарлицкий


Соавторы: Георгий Дерлугьян,Уильям Энгдаль

Жанр:

   

Политика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Обладающие крупными личными состояниями люди во всём мире не просто занимаются бизнесом, они имеют общие ценности, говорят на одном языке и разделяют общую идеологию. Они поддерживают друг друга и осуществляют общее руководство: их можно назвать правительством Давоса. Те же, кто отдаёт предпочтение демократическим принципам, сопротивляются им поодиночке. Единственный путь для человечества, который может привести к выходу из кризиса, – это знания и единство. То, что сделал 1 %, 99 % смогут обернуть вспять. Западу придётся отказаться не только от своего богатства, но и от своего влияния. Тем самым он подпишет приговор либеральной системе и обеспечит ей верную гибель.

Глобализация и источники суверенитета: от национального государства к корпорациям

Юрий Петропавловский

Большинство современных описаний сущности процесса глобализации опускают основную в экономическом, политическом и системном отношении проблему сдвига источников суверенитета. Наблюдатели и исследователи, равно как и средства массовой информации, фокусируются в первую очередь на очевидном процессе сдвига суверенитета от национальных государств к наднациональным образованиям, например в процессе федерализации Евросоюза, и к транснациональным структурам, высоко автономным по отношению к государствам, первоначально их создавшим. Общеизвестны примеры таких транснациональных структур – это Всемирный банк и Международный Валютный Фонд. Их создают национальные государства, которые через своих представителей участвуют в принятии решений и в их выполнении.

Почти образцовый пример не вполне формализованных транснациональных структур – G8 и G20, имеющие статус скорее форумов, чем организаций. Своим форматом – главным образом событийным, а не институциональным – они парадоксальным образом напоминают альтернативные по отношению к политическому истэблишменту мира сетевые структуры: экологов или, к примеру, толкиенистов. G8 и G20 не являются сегодня подлинными источниками суверенитета, поскольку легитимность их участников чрезвычайно зависит как от формализованных и процедурных (к примеру, от парламентских

или президентских выборов), так и от неформализованных политических и околополитических общественных процессов в государствах-участниках.

В то же время принципиально новым является процесс смещения источника суверенитета от государств к частным, корпоративным и общественным образованиям (НГО) формализованным и неформализованным (сетевым) структурам. Многие наблюдатели, исследователи и действующие политики отмечают их возрастающую мощь и идущий параллельно логичный процесс их автономизации (от власти и государства) и суверенизации. Внегосударственные структуры всё чаще играют решающую роль в определении целей многих государств и даже надгосударственных образований.

Автор концепции «Волн цивилизаций» Томас Фридман относится к этому процессу скорее позитивно, переходя от нейтральной констатации факта к оптимистическому энтузиазму («Третья волна»), консервативный политический философ Сэмюэл Хантингтон – с тревогой («Кто мы? Вызовы американской идентичности»). Радикальный идеолог либертарианства Дэвид Боуз видит в нём доказательство изначальной порочности сильного государства и выражает по этому поводу удовлетворение, а столь же радикальный виднейший идеолог контркорпоративизма и антиглобализма Наоми Кляйн в работе «Люди против брендов», и особенно в «Доктрине шока», пишет о нём с яростью. Наконец, недавний последовательный приверженец неолиберальной и монетаристской парадигмы, советник Чубайса и Гайдара в деле денационализации постсоветской экономики, идеолог и руководитель программы разгосударствления экономики Польши и Боливии Джеффри Сакс в последней книге «Цена цивилизации» констатирует факт утраты государством роли источника целеполагания (а заодно – и возможности влияния) с крайней озабоченностью и тревогой.

Всякая формальная организация, включая государство, обязательно является системой, но не всякая система – это организация. Знаменательно, что в уже достаточно далёкие 1970-е и 1980-е годы приверженцы и участники движения хиппи в СССР часто использовали для самоидентификации определение «система». Реально и давно существующий Бильдербергский клуб воспринимается и СМИ, и обществом как полумифическая составляющая политической реальности, нечто из области сюжетов книг Умберто Эко, если не Дэна Брауна. А ведь руководители этого неформализованного частного сообщества влиятельных людей пусть нечасто, но всё же дают интервью прессе. В нём состоят официальные главы европейских государств (король и королева Испании, королева Бельгии), публичные политики (президент Еврокомиссии Жозе Мануэль Баррозу), политические технократы (бывший президент Всемирного банка Роберт Зеллик) и – на равных с ними – руководители транснациональных корпораций IBM, Нокиа, Ксерокс, нефтедобывающих компаний. Это представляется весьма знаменательным проявлением эрозии роли национального государства и его статуса.

Разработка и принятие глобальных политических, геополитических и экономических решений вне публичного политического процесса и за рамками политической ответственности – принципиально новое явление для последних ста – ста пятидесяти лет европейской цивилизации. Со времён Вестфальского мира 1648 года, который открыл эпоху Вестфальской системы международных отношений, основанных на принципе национального суверенитета, национальное государство не только было признано, но и действительно было доминирующим источником суверенитета на пространстве Европы при всей зыбкости самого понятия национального государства в то время. Эта неопределённость была упразднена Французской буржуазной революцией, которая и положила начало сознательному, теоретически разработанному, идеологически обоснованному и подкреплённому массовым террором практическому конструированию новой политической реальности – политической нации в сочетании с единым национальным рынком.

При этом, как убедительно показал в своей книге «Против либерализма» Ален де Бенуа (в главе «Критика либеральной идеологии»), не рынок создал политические нации, но политическая воля создала и нации, и рынки. Именно поэтому так естественна неприязнь либералов классической и неоклассической традиции (и особенно неолибералов) к самому понятию коллективных целей и их проявлению – политической воле. Не опровержение, а просто отрицание понятия политической воли, почему-то приписываемого Жан-Жаку Руссо, ярко декларируется в евангелии неолиберализма – работе «Право, законодательство и свобода» Фридриха фон Хайека.

Как известно, один из основных догматов и классического либерализма, и особенно неолиберализма – это утверждение невозможности в принципе эффективного и продуктивного преднамеренного изменения действительности, в том числе политико-экономической действительности. Неприятие политики и политических действий в целом, не вполне логично, но весьма последовательно вытекающее из этого отрицания возможности целенаправленных изменений реальности, имеет простой до примитивности источник – чисто психологически укоренённый страх торговца перед воином, и вообще человеком силы. Этот антагонизм внимательно исследован классиками немецкой социополитической экономики, например Максом Вебером, и исторической школы в экономике в лице Вернера Зомбарта.

В книге «Буржуа» Вернера Зомбарта представлено прямо-таки поэтическое описание и сопоставление сеньорального и буржуазного типов личности. Знаменитая «невидимая рука рынка» Адама Смита, ставшая идолом либерализма, – это всего-навсего религиозная идеологема протестантского характера, призванная квазинаучно обосновать ненужность политической власти и политики в принципе. А конкретно во времена Смита – ненужность королевской власти и самодостаточность буржуазии. Политическая воля, всегда зависящая от принятия или непринятия её обществом, – это психологически чуждое, неприемлемое и дискомфортное для буржуазной личности явление.

Однако парадоксальным образом сильнейшим механизмом именно политической мобилизации, политического включения и политического действия как раз и стало национальное государство. В первую очередь идеократическое, претендующее на «надэтничность» государство политической нации, созданной якобы на основе не языка и культуры, а идеологии. Таковыми считаются Французская республика и, по мнению американских либералов и неоконсерваторов (но не консерваторов-традиционалистов) – США.

Одновременно именно государство политической нации, исключающее и подавляющее любую иную субгосударственную принадлежность, приверженность и идентичность: вероисповедальную, этническую, и даже расовую, – стало доминирующим источником суверенитета в эпоху «нового мирового порядка», как при рождении была названа Вестфальская международная система.

В этом мире национальных суверенитетов возникли наполеоновские войны, Первая и Вторая мировая война. Однако в этом же мире родилась и Realpolitik во всех её проявлениях: от принудительного объединения германских государств во Второй Рейх через распад Священного Союза по итогам Крымской войны – и до союза СССР, США и Великобритании во Второй мировой войне и «реалполитической» разрядки конца двадцатого века, включая договор СССР – США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Национально-государственного характера источников суверенитета в мировой политике не изменило даже превращение ОБСЕ, ставшей вершиной «реалистической политики», в инструмент демонтажа геополитического цивилизационного конкурента Запада – СССР, а затем и сужения российской сферы интересов и влияния.

Сейчас и Трёхсторонняя комиссия Дэвида Рокфеллера, и уже упомянутый Бильдербергский клуб, и Давосский форум – это самые открытые и прозрачные проявления наблюдаемого сдвига суверенности. Речь идёт о ежегодных частно-корпоративных событиях, во время которых публичные политические лидеры находятся в гостях у «корпоратократов». Роль последних в глобальной политике и экономике основана не на публичной политической легитимности, а именно на наличии возможностей влиять на политику и политиков через анонимные механизмы. Роль частного предпринимателя Джорджа Сороса в локальных и глобальных политических процессах, от провинциального, как, например, свержение правительства Латвии в результате «революции зонтиков» восьмью сотнями сторонников и активистов соросовских структур, и до процессов континентального масштаба, напоминает времена итальянских кондотьеров и Никколо Макиавелли.

Исторические аналогии показывают, что неверно оценивать современную «корпоративизацию» и приватизацию политики как явление беспрецедентное. На самом деле это – на какое-то (достаточно долгое) время подавленные государством и открытой публичной политикой очень старые (старше национального государства) формы политической активности. Частные предпринимательские кланы оказали сильнейшее влияние на историю Италии, а через Италию – на историю всей Европы и мира. Показателен путь семейства Медичи с XIV по начало XVIII века: от клана ростовщиков, банкиров и валютных менял – до высших должностей Флорентийской республики, до квазиреспубликанского монарха Лоренцо Великолепного. Медичи завершили семейную политическую эволюцию наследственным титулом Великих герцогов Тосканских. Четыре папы Римских и две королевы Франции из клана Медичи – выдающийся пример частного политического менеджмента на геополитическом уровне.

Грядущие процессы «цезаризации» и разгосударствления политической и экономической инициативы предсказывал Освальд Шпенглер в своём «Закате Европы». Шпенглер показал своё видение будущего (а для нас – настоящего) поздней западной цивилизации на примерах таких первопроходцев частного и корпоративного суверенитета, как Сесил Родс. Создатель частной, ставшей позднее корпоративной империи в Южной Африке, Родс был сыном провинциального священника. Он начал карьеру с работы на хлопковой ферме, разбогател на открытии алмазных месторождений в Кимберли, создал алмазную империю «Де Бирс» и к моменту своей смерти в 1905 году контролировал 95 % мировой добычи и продаж алмазов. Геополитические амбиции Родса стали основой шпенглеровского предсказания «частного цезаризма» как ближайшего будущего западной цивилизации. Они были оформлены патентом британского правительства, предоставлявшим британской Южноафриканской компании право на освоение территорий, названных по имени их владельца Родезией – будущих Замбии и Зимбабве.

Стиль того времени, когда именно национальные государства и государственная власть воспринимались как источник суверенитета, несомненно, ярче всего выразился в том, что своё экономическое могущество Сесил Родс счёл необходимым подкрепить не только мандатом британского правительства на управление Родезией, но и официальной должностью премьер-министра Капской колонии, то есть государственного чиновника Британской империи.

Такое же признание суверена в лице национальных государств демонстрировали и другие экономические гиганты середины XIX – начала XX века: от Джона Рокфеллера и его «Стандард Ойл» (95 % добычи и переработки нефти в США в 1880 году) по отношению к США до оружейного короля, технического автора победы Пруссии во франко-прусской войне 1870-го года Альфреда Круппа по отношению к Пруссии, ас 1871-го года – к Германскому государству (Рейху). Напомним, что и антимонопольное решение департамента юстиции (по другим источникам – Верховного Суда) США 1911 года о разделении «Стандард Ойл» на 34 компании было выполнено владельцами без какого-либо серьёзного противодействия государству.

Признание верховенства государства создателями частных и корпоративных колониальных империй – это историческое доказательство доминирования государства как источника суверенитета над частной и корпоративной экономической, политической и даже военной инициативой. К примеру, завоевание будущей Мексики Эрнандо Кортесом было его частной авантюрой, но в биографии «частного геополитика» той эпохи есть и иной характерный пример. В 1541 году по приказу короля Кортес присоединился к походу генуэзского адмирала Андреа Дориа, целью которого было покорение Алжира. Попытка экспансии окончилась неудачей в военном и финансовом отношении, и Кортес понёс огромные финансовые потери, поскольку он снаряжал экспедицию на собственные средства.

Схожим являлось и положение Английской, позднее Британской Ост-Индской компании. Именно эта компания покорила силами собственной корпоративной армии Индостан, присоединив эту территорию к Британской империи. Знаменитое восстание сипаев 1857 года было не чем иным, как восстанием частей корпоративной армии Ост-Индской компании, которая не справилась с чрезмерно разросшимся бизнесом по управлению Индостаном – нынешними Индией, Пакистаном и Бангладешем. Проявившаяся в данном случае недееспособность компании привела к тому, что уже в 1858 году решением британского парламента она была лишена административных и военных полномочий и уступила их Британскому государству. Таким образом, роль государства как источника суверенитета не подвергалась сомнению даже вполне самодостаточными частными и корпоративными экономическими игроками.

Видимо, первым знаком изменения в этих отношениях стала знаменитая прощальная речь 34-го президента США генерала Дуайта Эйзенхауэра. Он сказал в январе 1961 года: «Соединение огромного военного истеблишмента и мощной военной индустрии является новым в американском опыте. Мы признаём настоятельную необходимость подобного развития. Тем не менее мы не должны забывать о том, что это может привести к серьёзным последствиям и повлиять на саму структуру нашего общества. Мы должны остерегаться неоправданного влияния военно-промышленного комплекса на власть и не должны допустить, чтобы это влияние превратилось в угрозу нашим свободам и демократическому процессу».

Президент Эйзенхауэр раньше всех заметил принципиальную разницу между структурой, включающей армию, промышленность и часть системы политической власти, которая обслуживает выполнение целей, определённых государством, и совершенно новым явлением – симбиотическим комплексом тех же структур, который сам определяет свои цели и обеспечивает в собственных интересах исполнение этих целей государством.

Джеффри Сакс отмечает, что со времён Эйзенхауэра положение изменилось в худшую для государства сторону. А именно – вместо одной структуры, имеющей собственную систему ценностей и целей, теперь таковых в США как минимум четыре. Это во-первых, всё тот же военно-промышленный комплекс, во-вторых, финансово-политический комплекс, подчинивший собственным интересам эмиссионную, налоговую и бюджетную системы государства, в-третьих, военно-транспортно-энергетический комплекс – армия на страже интересов энергетических корпораций, связанный и с интересами автомобилестроительных корпораций США, и, наконец, медицинское лобби – от частных клиник до фармацевтических корпораций.

Наоми Кляйн определяет происходящее как приватизацию власти и прибылей и одновременно обобществление расходов и убытков. Парадоксально, но логично, что точно такими же словами, с тем же гневом и даже в том же году этот процесс охарактеризовал ведущий идеолог американских консерваторов-традиционалистов и действующий правый политик Патрик Бьюкенен в своей книге «На краю гибели». Можно привести ряд ярких примеров последствий сдвига суверенитета от государства к корпорации.

Всё возрастающая доля бюджетных расходов США на военные цели помогает обогащению частных военных компаний, получающих государственные контракты на обеспечение войн, которые ведут США. Это, в первую очередь, военная компания «Хе», ранее «Blackwater». Компания участвовала в Иракской войне до сентября 2009 года. «Blackwater» действует в диапазоне от личной охраны до операций собственной боевой авиации – транспортных самолётов и боевых вертолётов. Другая американская компания «Brown & Root» выполняла работы по обеспечению американских войск в Сомали, Руанде, Боснии и Герцеговине, Венгрии, Македонии, Гаити и Восточном Тиморе. По данным конгресса США, стоимость контрактов компании «Brown & Root» только в Боснии и Герцеговине в 1996–1997 годах достигала 2,2 миллиардов долларов.

При этом компания «Brown & Root» в 1992 году, согласно данным центра «The Center for Public Integrity», выступала субподрядчиком генерального подрядчика правительства – компании-держателя основного пакета своих акций «Halliburton Corporation», главой которой с 1995 по 1999 год был Дик Чейни, позднее – вице-президент США. В январе 1995 года компания «Executive Outcomes» подписала контракт с правительством Сьерра-Леоне по подготовке армии Сьерра-Леоне и фактически по проведению боевых операции против повстанцев Объединённого революционного фронта (Revolutionary United Front), которые к тому времени вошли в столицу Сьерра-Леоне Фритаун и захватили контроль над рудниками оксида титана Sierra Rutile и бокситов Sierramoco.

Частная военная компания «Military Professional Resources Inc.» (MPRI) во время сербо-хорватской войны действовала в интересах США и через генерала Джона Севала, военного советника госсекретаря США, получала прямые указания от президента Билла Клинтона. MPRI направила своих инструкторов в части хорватской армии, в первую очередь в подразделения специального назначения. Именно эта компания создала в Генеральном штабе хорватской армии «Центр командования, управления и координации действий» и «Центр обработки разведывательных данных». Сотрудники MPRI участвовали в оперативной и разведывательной работе хорватского Генерального штаба, они обеспечивали взаимодействие хорватских и американских спецслужб. Компания MPRI обеспечила и получение хорватским штабом данных с американских военных спутников и беспилотных летательных аппаратов американской армии. Работа этой компании сыграла важную роль в разгроме сербских войск в Западной Славонии (май 1995 года), в Книнской Крайне (август 1995 года) и в Боснийской Крайне (июль-октябрь 1995 года).

Частные военные компании, с их собственной транспортной и боевой авиацией, разведслужбами и войсковыми подразделениями – специфический сектор бизнеса, потенциал которого очевиден. Не столь очевиден потенциал влияния на экономику и политику мирных корпораций, например корпорации «Starbucks». Это всего лишь крупнейшая сеть кофеен (19 000 точек продаж в 60 странах) с головным офисом в Сиэтле (США). Но оборот компании за 2010 год составил 10,7 миллиардов долларов, что больше госбюджета Латвии, чистая прибыль – 945 миллионов долларов, притом что только внешний государственный долг Латвии составляет 5,8 миллиарда латов. К счастью для Латвии и других стран Евросоюза масштаба Латвии, «Starbucks» не нуждается в политических формах менеджмента, но роль скандинавских банков второго по европейским меркам разряда в политике Латвии широко известна.

Ещё один пример уже не корпоративного, а личного потенциала – это Фонд Билла и Мелинды Гейтс, обладающий средствами в 33,5 миллиарда долларов (данные на сентябрь 2011 года). Если суммировать средства Фонда с личными средствами Билла Гейтса – 61 миллиард долларов по рейтингу «Форбс» 2012 года, то сумма в 94,5 миллиарда долларов – не только в 10 раз превзойдёт госбюджет Латвии, но и составит около половины, например, госбюджета Дании. Анекдотично, но суммарное состояние Гейтса в 18 раз больше бюджета ООН на 2012–2013 годы, мучительно согласованного на уровне 5,15 миллиарда долларов. Очевидно, что уровень реального суверенитета как потенциала действий лидеров рейтинга «Форбс» более чем сопоставим с уровнем суверенности и возможностями многих государств, а скорее всего, превышает эти возможности. И, как видно из сопоставления ресурсов Билла Гейтса и бюджета ООН, не только корпорации, но даже отдельные предприниматели располагают неизмеримо большими возможностями, чем ключевые международные организации. Всё это показывает, что мир в известной степени возвращается ко временам частных армий и частных войн конкистадоров и кондотьеров или корпоративной геополитики Ост-Индской компании, но уже без признания безусловного верховенства государства.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю