Текст книги "Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или..."

Автор книги: Борис Кагарлицкий

Соавторы: Сергей Соловьев,Василий Колташов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

• Принимая во внимание наличие этих технических проблем, а также неполноту данных, мы не должны удивляться тому, что сведения о EROEI тех или иных источников энергии, которые можно встретить в соответствующей литературе, будут, как правило, разниться. Поэтому часто имеет смысл приводить не точное значение, а диапазон оценок от минимального до максимального.

2. С другой стороны:

Количество энергии, которое расходуется, чтобы добыть энергию, никоим образом не является постоянной величиной. EROEI может как увеличиваться, так и уменьшаться.

• Так, в случае с топливными полезными ископаемыми тенденция уменьшения EROEI оказывается связана с теми причинами, о которых мы говорили выше в связи с идеей «пика». Поэтому говоря о EROEI нефти, газа, угля, нужно уточнять, данные какого времени приводятся. Например, нефть США 1930 года – это совсем не то же самое, что нефть США 2005 года, если рассматривать EROEI той и другой.

• В то же время, изменение технологии способно привести к увеличению EROEI.

• Достигнуто это может быть за счёт увеличения количества энергии, получаемой из определённого количества топлива (т. е., в выражении ER/EI увеличивается числитель) или за счёт более экономного расходования энергии, нужной, чтобы вышеупомянутое топливо добыть (произвести). В этом случае увеличение EROEI происходит за счёт уменьшения знаменателя.

• Таким образом, познавательную и практическую ценность представляют не столько значения EROEI в определённый момент времени, сколько динамика этих значений, основные тенденции.

• Анализировать эти тенденции нужно, увязывая их с тенденциями (как чисто технологическими, так и экономическими) развития соответствующих отраслей энергетики.

Диаграмма № 3. EROEI различных источников энергии[42]42
  42. Источники: Richard Heinberg, “Searching for a miracle. “Net energy" limits and the fate of the industrial society”. 2009, p. 55.; Charles A.S. Hall, “Why EROI matters? Part two” http://www.theoildrum.com/node/3786 См. также Charles A.S. Hall, Robert Powers, William Schoenberg, “Peak oil, EROI, Investments, and the Economy in an uncertain future”// Biofuels, solar and wind as renewable energy systems. Benefits and risks, Springer, 2008, p. 117–120.


[Закрыть]

Учитывая всё вышесказанное, мы, тем не менее, должны констатировать: исследования, сравнивающие различные источники энергии по ряду характеристик, и прежде всего, по их EROEI, показывают, что совокупные энергетические издержки в натуральном выражении, при использовании как сегодняшних месторождений нефти, так и альтернативных источников энергии, уже сегодня оказываются в несколько раз выше, чем это было при использовании угля и нефти в первой половине – середине XX века.

Это касается даже таких наиболее исполнимых вариантов, как ядерная энергетика и ветроэнергетика.

Какие изменения EROEI альтернативных источников энергии можно ожидать?

Естественно, здесь сложно давать прогнозы со стопроцентной уверенностью. Всегда остаётся возможность надеяться на технологическое чудо. Однако посмотрим с этой стороны на ветроэнергетику и ядерную энергетику.

В молодых отраслях, к числу которых относится ветроэнергетика, безусловно, возможны существенные технологические изменения, возможно значительное совершенствование. Более того, опыт развития отрасли за последние десятилетия показывает, что эти совершенствования действительно происходят.

Так, например, «в течение последних 25 лет, производительность ветряных турбин увеличилась в сто раз» – отмечают горячие сторонники развития ветряной энергетики из Energy Watch Group в своём докладе 2008 года.[43]43
  43. См. Rudolf Rechsteiner, «Wind Power in Context. Clean Revolution in the Energy Sector”. Energy Watch Group, 2008., p. 8.


[Закрыть] Эти, и некоторые другие усовершенствования, создают устойчивую тенденцию сокращения издержек в отрасли.[44]44
  44. op.cit., p. 35–36, 114-115


[Закрыть]

Однако и в этом, в целом апологетическом, докладе не отрицается, что для ветряной энергетики характерны высокие капитальные затраты.[45]45
  45. См. op. cit., p. 57–58, 134, 151-152


[Закрыть] Связано это, прежде всего, с переменным характером ветра. Ветер дует то сильнее, то слабее, поэтому ветряные энергетические генераторы, естественно, не могут всё время работать в полную силу. Загрузка всего лишь на 20–30 % – это, в целом, нормальный показатель для ветряного генератора. Уже поэтому их нужно в несколько раз больше, чем производящих такое же количество энергии электростанций на угле. Кроме того, если ветряки должны обеспечивать заметную долю производства электроэнергии, то слабый ветер в одном регионе должен компенсироваться подачей электроэнергии из другого региона, где сейчас ветер сильный. С другой стороны, наилучшие места для размещения ветряных генераторов (где сильный ветер чаще всего бывает) часто располагаются далеко от мест жительства и работы основных потребителей. Поэтому неудивительно, что жизнеспособная ветроэнергетика – это огромные, протяжённые сети, соединённые друг с другом.

«Протяжённые, объединённые энергосистемы разных районов, соединяющие сотни ветряных генераторов и тысячи турбин, существенно сократят неустойчивость, характерную для ветряной энергетики».[46]46
  46. op.cit., p. 167


[Закрыть]

И даже в этом случае, ветряные генераторы могут обеспечивать базовую нагрузку на электросети, но для покрытия пиковой нагрузки, по признанию автора доклада, потребуются дополнительные источники энергии, как-то газовые электростанции и/или мощности, позволяющие аккумулировать и хранить энергию (аккумулировать, когда ветер сильный, с тем, чтобы использовать в период слабого ветра).[47]47
  47. op.cit., p.168


[Закрыть] В совокупности, необходимость строить протяжённые энергосети, соединение энергосетей, решение проблемы аккумулирования и хранения энергии, решение проблемы непрерывной подачи энергии, несмотря на прерывистость и изменчивость ветра – всё это вопросы, на которые нет простого и дешёвого ответа. Автор доклада, тем не менее, уверен, что все эти проблемы будут преодолены.

“Из-за того, что расходы на топливо, получаемое из невосполнимых природных ресурсов, растут, мы ожидаем, что вопросы… могут быть решены, и будут решены в разумные сроки» [48]48
  48. op. cit., p.179


[Закрыть].

Иначе говоря, даже апологеты ветряной энергетики[49]49
  49. По вопросу о ветряной энергетике см. также, например, E.ON Netz GmbH., “Wind Report 2004”, а также E.ON Netz GmbH., “Wind Report 2005"


[Закрыть] признают, что её решающее конкурентное преимущество – это постоянное, неотвратимое удорожание топливных полезных ископаемых. Но значит ли это, что EROEI самой ветроэнергетики вырастет? В последнем позволительно усомниться. Весьма вероятно, что преимущества, вызванные совершенствованием конструкции самих генераторов, будут уравновешиваться необходимостью осуществлять значительные капиталовложения в строительство сетей и вспомогательных мощностей (которые будут тем более необходимы, чем большей будет доля ветряной энергетики в энергетическом производстве).

Что касается ядерной энергетики, то это уже достаточно зрелая отрасль, что, до некоторой степени, снижает вероятность кардинальных усовершенствований. Помимо значительных вложений и денежных, и материальных в строительство АЭС и обеспечение их функционирования, а затем, по прошествии 30–40 лет, демонтажа, ахиллесовой пятой ядерной энергетики остаётся захоронение отходов. Все существующие к настоящему моменту решения и дороги, и ненадёжны.

Конечно, определённые усовершенствования реальны. Но вот лучше ли они существующих практик? Можно, например, осуществлять строительство таких реакторов замкнутого цикла, например, бридеров. Это позволило бы решить проблему захоронения отходов и может стать актуальным в случае нехватки урана (который тоже относится к числу невосполнимых природных ресурсов). Однако ни проблему безопасности, ни проблему высокой затратности ядерной энергетики это не решает. Реакторы замкнутого цикла требуют существенно больших затрат по сравнению с широко распространёнными реакторами открытого цикла, по некоторым оценкам – в 4 раза.[50]50
  50. См., например, доклад “The future of nuclear power. An interdisciplinary MIT study”. Massachusetts Institute of Technology, 2003. p. 5, 44


[Закрыть]

Есть, как известно, и другие предложения, связанные с развитием ядерных технологий. Например, уже не первый десяток лет обсуждается возможность освоения термоядерного синтеза. Однако в настоящее время термоядерный синтез ещё не относится к числу доступных источников энергии. Предстоят, вероятно, ещё десятки лет сложных и дорогостоящих исследований, успешность которых ничем не гарантирована, и десятки лет, которые будут отделять разработку технологии от её внедрения. В итоге, даже если термоядерная энергетика окажется возможной, ожидать её раньше середины века

не реалистично. Говорить о её стоимости, естественно, преждевременно, хотя весьма возможно, что она также будет очень дорогой.

Подводя промежуточные итоги, мы должны признать: даже при условии резкого повышения эффективности альтернативной энергетики и при условии вложения колоссальных средств (в разы превышающих мировой ВВП) в соответствующую инфраструктуру, человечество будет обречено в XXI веке пользоваться значительно более дорогой энергией, чем в XIX–XX веках, а также более редкими, более труднодоступными, более дорогими минеральными ресурсами.

Кроме того, исчерпание нефти и перестройка энергетики, исходя из предполагаемых сегодня вариантов (повышение роли угля, ядерной энергетики, ветроэнергетики), будет означать, что доля электроэнергии в энергетической системе увеличится, а доля топлива – резко упадёт. Издержки на производство топлива, постольку, поскольку речь идёт о топливных полезных ископаемых, а не о биотопливе, рентабельном лишь в некоторых регионах, будут неуклонно расти. Это будет тяжёлым ударом по тем звеньям сегодняшней экономической системы, которые в наибольшей степени завязаны на топливо, в том числе транспорт и сельское хозяйство. Не стоит забывать, что сельское хозяйство зависит ещё и от минеральных удобрений, производимых из газа и нефти.

Кризис промышленно организованного капиталистического сельского хозяйства, основанного на хищнической эксплуатации почв, вызывающей быструю эрозию, станет, вероятно, одним из важнейших, опаснейших следствий энергетического кризиса. Эта сельскохозяйственная система до сих пор избегала краха за счёт интенсивного использования минеральных удобрений и высокой производительности труда, обеспеченной широким применением сельскохозяйственной техники. Однако по мере исчерпания нефти и газа (играющих важную роль в производстве минеральных удобрений и пестицидов тем более, необходимых в качестве горючего для сельскохозяйственной техники) перспективы выживания индустриально организованного сельского хозяйства становится всё более сомнительным.[51]51
  51. О проблемах индустриального сельского хозяйства и альтернативах этому типу хозяйствования см., например, Richard Heinberg, Michael Bomford: “Food and Farming transition: toward a post-carbon food system”, 2009. David Pimentel, M. Pimentel, M. Karpenstein-Machan: “Energy use in Agriculture: an overview"; D. Pimentel, M. Pimentel, “Land, Energy and Water. The constraints, governing ideal U.S. population size”, 1990, http://dieoff.org/page136.htm;“Slow, insidious' soil erosion threatens human health and welfare as well as the environment, Cornell study asserts”, 2006, http://www.news.cornell.edu/stories/Aug08/Energy.Food.html


[Закрыть]

Вероятным следствием станет понижение производительности труда в сельском хозяйстве, сдвиг от капитало– и энергоёмких технологий к трудоёмким. В ещё одной работе вышеупомянутых авторов[52]52
  52. D. Pimentel, P. Hepperly, J. Hanson, R. Seidel and D. Douds: “Organic and conventional farming systems. Environmental and economic issues. 2005”;


[Закрыть]показано, в частности, что органическое земледелие без использования минеральных удобрений и пестицидов способно давать урожаи, в целом не уступающие урожаям, которые даёт обычная система ведения сельского хозяйства, а порой даже и более высокие. Однако органическое земледелие, даже при условии использования сельскохозяйственной техники, требует существенно больше человеческого труда, чем земледелие, опирающееся на использование минеральных удобрений и пестицидов. По различным данным эта разница колеблется от 7 % до 75 % (в зависимости оттого, где, при каких природных, климатических и т. д. условиях производились опыты); в случае, который исследовали авторы цитируемой статьи, это превышение составило 35 %. Очевидно, что ограничение использования сельскохозяйственной техники вызовет ещё больший рост затрат человеческого труда, чем отказ от минеральных удобрений и пестицидов.

При этом сокращение и удорожание источников энергии – далеко не единственная проблема в отношениях капитализма и окружающей среды. Дело в том, что наряду с исчерпанием невосполнимых природных ресурсов для нашего времени характерна и перегрузка экологических систем, обладающих, в принципе, способностью к регенерации. Загрязнение окружающей среды бытовыми и промышленными отходами, уничтожение лесов, чрезмерное изъятие (для сельскохозяйственных, бытовых, промышленных нужд) пресной воды – всё это различные аспекты этой перегрузки. Об этих вопросах нужно писать много, подробно и отдельно, так же как и о проблеме глобального потепления, которое будет означать, с высокой степенью вероятности, череду засух и наводнений, превращение целых регионов в непригодные для обитания.

Но ограничимся пока тем, что уже сказано. Оценить, насколько велики будут последствия энергетических вызовов для мирового капитализма и для человечества, весьма сложно. Как легко заметить, расходятся и данные по количеству ресурсов, и по экономической рациональности их использования, и, тем более, прогнозы по поводу развития технологий. В случае резкого сокращения доступных ресурсов, прогнозируемого рядом авторов, можно ожидать, что потребление энергии вообще не сможет расти, что, более того, оно к середине XXI века даже сократится почти на треть, от нынешнего уровня.[53]53
  53. Paul Chefurka “World energy to 2050: A half century of decline”. http://canada.theoildrum.com/node/3222


[Закрыть]В этом случае наиболее вероятным сценарием станет катастрофа, масштабы которой трудно оценить.

Но даже если есть техническая возможность этой катастрофы избежать, то для этого потребуются огромные и разумно планируемые капиталовложения.

Важно подчеркнуть, что если вопрос реконструкции энергетики будет регулироваться «невидимой рукой рынка», то это приведёт к краху даже в том случае, если техническая возможность его избежать существует.

Дело в том, что как уже неоднократно отмечалось в этой статье, альтернативные источники энергии становятся рентабельными постольку, поскольку растут цены на топливные полезные ископаемые. Но ведь рост цен на них – отнюдь не линейный процесс. Как мы видели, цены растут в тот момент, когда растёт спрос, когда мировая экономика переживает период оживления. Затем наступает кризис (одной из причин наступления которого могут оказаться и раздутые цены на топливо). В условиях кризиса падает спрос, и раздутые цены на топливо могут также упасть на какое-то время, как это было, например, во время последнего кризиса 2007–2009 годов. В итоге, необходимые инвестиции в альтернативную энергетику будут откладываться и откладываться. А, между тем, топливные ископаемые нужны, в том числе, и для того, чтобы строить масштабную инфраструктуру альтернативной энергетики, будь то линии электропередач, или АЭС, или ветрогенераторы, или гидроэлектростанции и т. п. Иначе говоря, переход к альтернативной энергетике – такое дело, что с его реализацией можно безвозвратно опоздать.

Разумеется, на практике неолиберальные государства осуществляют масштабное вмешательство в экономику. Более того, без государственного субсидирования, т. е., фактически, без централизованного перераспределения средств от населения к частным корпорациям, неолиберальный капитализм вообще бы не мог существовать. Порой, несмотря на все декларации о сокращении государственного вмешательства, оно осуществляется напрямую, как это было в США в 1980-е годы, например, через военные расходы бюджета. Порой, как это было в 1990-е годы, 2000-е годы, государство поощряет раздувание спекулятивных пузырей, а затем спасает крупные корпорации и банки от краха с помощью льготных кредитов.[54]54
  54. О формах государственного вмешательства при неолиберализме см., например, ранее упомянутые работы Роберта Бреннера и Питера Гована.


[Закрыть]

Субсидируют государства и энергетическую отрасль. Нет ничего невероятного в том, что это субсидирование, по крайней мере, в части капиталистических государств, продолжится и в дальнейшем, и в более широких масштабах.

В этом случае, энергетическая реконструкция будет происходить. Но стоимость энергии, как из традиционных источников, так и альтернативной, будет всё равно расти. В этих условиях, даже если отвлечься от продолжающегося сорок лет вялотекущего кризиса перепроизводства, повышение издержек производства будет создавать депрессивный фон, препятствовать росту частных инвестиций в экономику, особенно в промышленность. В результате, рост производительности труда также останется низким. Зто значит, что в большинстве отраслей не будет происходить быстрого удешевления ни средств производства, ни предметов потребления. Отсюда следует воспроизводящийся высокий уровень издержек производства и ограниченность потребительского спроса. Иначе говоря, депрессивные тенденции будут преобладать, а прибыль капиталистами будет повышаться за счёт дальнейшего сокращения издержек на рабочую силу. Авторитаризм, замаскированный формальной демократией или откровенный, является наиболее естественной политической формой для такого общественного устройства.

В условиях удорожания, а в худшем случае – острой нехватки природных ресурсов и неравномерного их распределения по миру, вмешательство неолиберального государства будет обращено не только и не столько на долгосрочную энергетическую реконструкцию, сколько на попытки взять под свой контроль природные ресурсы за пределами своих границ. Это служит ещё одним, очень весомым стимулом для усиления империалистической политики ведущих государств. Политика эта, в перспективе, может привести к острым конфликтам между ними, но, в первую очередь, означает ещё более активное подчинение и разграбление слабых периферийных стран.

Вообще, проблемы, порождаемые экологическим кризисом, будут «решаться» таким образом, что ведущие капиталистические державы будут сталкивать последствия кризиса на слабые страны и, по мере возможности, друг на друга, а внутри каждой страны расплачиваться в наибольшей степени будут наиболее бедные и незащищённые слои. Нехватка ресурсов, упадок промышленности и сельского хозяйства приведёт к запредельному росту цен на необходимое – на еду, воду, отопление для жилищ и проч. Но при этом ресурсы будут по-прежнему тратиться на удовлетворение избыточных потребностей платёжеспособных слоёв населения. Это будет происходить, вероятно, на фоне дальнейшей, ещё более быстрой деградации окружающей среды, масштабного изменения климата, засух, наводнений, других природных катаклизмов, делающих непригодными для хозяйственной деятельности целые страны и регионы.

Наряду с ведущими капиталистическими государствами-крепостями (внутри которых, впрочем, социальное расслоение будет тоже усиливаться), будут расширяться зоны социального бедствия, хаоса, тотальной варваризации.

Сколь долго сможет продолжаться такая эпоха – эпоха вялотекущей депрессии, растущего неравенства, ожесточённой борьбы за ресурсы между странами и корпорациями, социального регресса в большинстве частей света, региональных экологических и экономических катастроф? Завершится ли её существование войной всех против всех, общим крахом и распадом основ цивилизованного общества? Погибнет ли в этом случае человечество как биологический вид и как социум или сможет, пережив чудовищные страдания, возобновить свою историю на каком-то новом витке? Или, всё же, социальная революция предотвратит самое худшее и позволит человечеству сохранить хотя бы часть завоеваний цивилизации? Какой будет в этом сложном XXI веке судьба России? И чем в подобных условиях может и должна стать политика социалистов? Вот вопросы, по которым необходима сегодня политическая дискуссия.

Что заменит неолиберализм?

Василий Колташов

Чем закончится кризис? Сколько ещё он продлится? К чему приведёт? Сколько десятилетий отделяют человечество от социализма? Ждёт ли нас в ближайшем будущем экономический застой или самый динамичный и интересный подъём за всю историю капитализма? Возможна ли ещё революция в науке, технике и строении экономики? Какой может она оказаться? Что за мир предстанет перед нами после кризиса?

Всякий острый и продолжительный кризис системы капитализма создаёт ощущение встающего на горизонте варварства. В XX столетии чувство катастрофы буржуазной цивилизации вызывали Великая депрессия 1929–1933 годов, спад 1973–1982 годов и даже забытые потрясения кризиса 1899–1904 годов. В 2008 году мир столкнулся с новым тяжёлым кризисом, и апокалиптические настроения опять получили подпитку. Среди левых стало традицией противопоставлять угрозе варварства (будто заново рождаемой всякий раз кризисами капитализма) социализм – «реальную альтернативу». Между тем в марксистском понимании социализм – это не вариант на выбор (от лат. alternatus – другой), а закономерный итог развития капиталистического способа производства.

Социализм, или коммунизм, это общественный строй, приходящий на смену капитализму в результате его развития. Социализм невозможно ввести декретом и его нельзя выбрать всякий раз, как капитализм почувствует себя плохо, погрузится в большой кризис. Чтобы понять, когда история подведёт человечество к революционной смене формации, необходимо верно представлять логику развития капитализма. Именно с этим связана одна из основных идеологических проблем современных коммунистов.

Кризис левого движения – предмет многочисленных констатаций. Одни определяют его начало с неудачи европейских революций 1918–1923 годов, другие склонны видеть его зарождение в 1950-е или 1960-е годы, когда левые партии пошли по пути реформизма, а молодёжь дала пример яростной вспышки протеста с последующим разложением «новых левых». Все события истории классовых битв XX столетия имели объективную обусловленность. Ошибки вождей, предательство бюрократии и крен партий стоят на почве экономических условий. И если хорошо понимать логику движения этих условий, а это логика эволюции капитализма, то возможно разобраться не только в содержании запутанных событий, но и в том, как скоро мир способен достичь социализма. Становится понятно: какие преграды стоят на пути этого движения и как долгий регресс общества подготовляет революции прогресса.

Капитализм деградирует и разрушает многие завоевания социального развития – таков популярный в левой среде тезис. Его нельзя назвать безосновательным, но логика его приверженцев формальна. Рост капиталистической экономики действительно замедлился по сравнению с 1950-1960-ми годами. Однако в истории он неоднократно изменялся: 1880-1890-е годы он был намного ниже, чем в 1850-1860-е годы. Затем, после бума 1920-х годов, он оказался чрезвычайно слабым в 1930– х годах. Означали ли эти колебания, что капитализм уже подошёл к пределу своего развития? Безусловно, нет. Опершись на открытие Николая Кондратьева легко заключить, что в повышательные периоды (1850–1873 годы или 1949–1973 годы) развитие шло быстрее, чем в промежуточные – понижательные отрезки истории. Одна волна сменяла другую. Но какова была природа этих перемен?

Всякий раз в истории мирового капитализма повышательный период характеризовался более активным промышленным ростом. Быстрее увеличивался спрос, в то время как во время понижательных волн он поднимался медленнее. В этом плане 1982–2008 годы как время понижательной волны не выделяется ничем особым. Большая частота и длительность кризисов перепроизводства отражает неустойчивость роста. Рынок насыщается быстрее, а увеличивается медленнее. И это никак не говорит о ползучем – тянущемся три десятилетия кризисе перепроизводства. Промышленные циклы остаются, подъёмы и спады сохраняются.

Гораздо важнее констатации низких темпов хозяйственного роста вопрос о его природе – о происхождении потребления. Окончание полосы нестабильности 1970-х годов не привело к повсеместному внедрению робототехники в производстве и сфере услуг, как ожидали некоторые эксперты-футуристы.

Техническое перевооружение многих производств в Европе, Японии и США состоялось. Но это была уже во многом инерция прежнего подъёма. Дорогая энергия и дешёвая рабочая сила перевесили новые промышленные технологии. Производства в странах периферии со старой техникой и низкооплачиваемыми пролетариями оказались более выгодными, чем многие хорошо оснащённые фабрики на Западе.

Но для начала нового подъёма было недостаточно включения в процесс производства армии дешёвых слабо квалифицированных тружеников. Это компенсировало фактор дорогих энергоресурсов, хотя с началом нового подъёма цены на нефть (с 1986 года) стали снижаться. Движение к дешёвой рабочей силе обеспечивало снижение себестоимости товаров, но эти товары требовалось сбывать. Покупателями стали рабочие старых индустриальных государств. Революция в информационных системах дала корпорациям новые возможности контроля за рассредоточенными по планете предприятиями и породила новые отрасли, значение которых для неолиберального подъёма 1982–2008 годов было колоссальным.

Производство компьютеров, мобильных телефонов, революционных музыкальных устройств и иной новой техники соединило достижения робототехники и дешёвый ручной труд. Именно эти инновационные отрасли предложили мировому рынку обилие новых товаров, а главное создали или помогли создать многочисленные рабочие места. Застой в одних сферах экономики в эру неолиберализма совмещался с прорывами в других. Как в любые длинные периоды капиталистического развития, повышательные или понижательные, подъём открылся после тяжёлого кризиса с успехов новых отраслей. Они потянули за собой всю глобальную сеть производства. Рост числа занятых в сфере услуг был частью этого процесса, включая переформатирование международного разделения труда. Капиталы кочевали из страны в страну в поисках всё более выгодных условий эксплуатации, дешёвого сырья и рабочей силы.

Деиндустриализация в странах полупериферии, включая постсоветское пространство и Латинскую Америку, была порождена сравнительной невыгодностью местных условий для транснационального капитала. Распад советской системы произошёл относительно поздно. К тому времени корпорации уже сократили инвестирование в одни экономики и усилили в другие, где рабочая сила была дешевле и имелись иные преимущества. Поэтому одни страны переживали в 1990-е годы бум, а другие индустриальный упадок после роста в 1980-е годы. Однако в целом глобальное хозяйство продолжало промышленное развитие. И всё же совершенно неверно оценивать десятилетия неолиберализма как время чистого прогресса, эволюционного движения вперёд. Процесс носил противоречивый характер. Во многом общество вынуждено было отойти назад по сравнению с динамичным временем 1950-1960-х годов.

Либеральные идеологи провозгласили единство свободного рынка и демократии. На деле неолиберализм усилил реакцию, как в государствах Запада, так и в большинстве стран вообще. Она приняла различный характер. В одних государствах (более развитых) для неё было характерно осторожное и планомерное наступление на завоевания трудящихся, в других – жесточайшее подавление любого сопротивления эксплуатации, свободомыслия или даже сомнения. Власти помогали усилению религиозности, разрушали образование и науку. Свободно перемещающийся капитал использовал локальные, изолированные рынки труда, сохраняя раздробленность мировой экономики, и также он старался дефрагментировать общество.

Образовательная и культурная деградация трудящихся, неоднородность национальных социумов и дефицит свободы передвижения рабочей силы долго не вступали в противоречие с ростом экономики. Они не препятствовали накоплению, но снимали многие проблемы монополий – позволяли легче осуществлять нужную политику.

Рост числа занятых в коммерческой сфере услуг за период 1980-2000-х годов был в огромной мере связан с изобилием и дешевизной рабочих рук. Именно этот ресурс сдерживал долгое время экспансию торговых сетей, мешая им целиком пожрать мелкую торговлю. Информационнокоммуникационная революция 1970-х годов обеспечила корпорации необходимыми средствами для расширения и усложнения деятельности. Она позволила ускорить вынос производства в страны периферии. Но этот процесс сравнительно мало расширял мировой рынок. Большая интенсивность труда, возросшее вовлечение замужних женщин в экономику наряду с недорогими кредитами (продукт избытка капиталов) поддерживали в странах центра увеличивающееся потребление. Однако перенасыщался рынок сравнительно быстро.

Расширение коммерческой сферы услуг в развитых капиталистических странах шло параллельно с уменьшением сферы услуг общественной. Сокращение социальных расходов было призвано создать новые или расширить старые рынки. Так, плохая общественная система очистки воды давала шанс на увеличение продаж домашних фильтров или воды в бутылках. Заброшенные правительствами дороги облегчали создание платных трасс. По аналогичному сценарию развивалась частная медицина, дома для пенсионеров и учреждения образования.

Компании мало заботились о создании оптимальных по персоналу систем управления, торговли или оказания платных услуг: они могли много нанимать и легко увольнять. В сфере питания использование официантов стабильно доминировало над самообслуживанием. Возможности техники активно использовались для контроля наёмных работников, но слабо – для сокращения трудозатрат. В сфере услуг капиталу легче было осуществить удлинение рабочего дня, чем в промышленности. Основанием таких изменений являлся подешевевший труд, включая труд иммигрантов. В странах периферии процесс шёл подобным образом.

Постепенно мировой капитализм столкнулся с противоречием дорогих энергоресурсов, поднявшейся цены рабочей силы в странах периферии, исчерпанием рынков США и ЕС. Важным событием оказалось замедление развития электроники. Дальнейшее снижение цен на промышленные товары требовало снижения издержек. Капитал видел, прежде всего, возможность удешевить рабочую силу, пользуясь наступившим в 2008 году экономическим кризисом. Но чем успешнее решалась такая задача в рамках национальных экономик, тем уже делался потребительский рынок. Не удивительно, что, пройдя три года, кризис так и не пожелал завершиться. Неолиберальный капитализм попал в тупик.

Снятие породивших мировой спад частных противоречий вполне возможно при капитализме. Но путь к этой цели лежит не через дальнейшую рыночную либерализацию общественной жизни и лишение трудящихся прежних прав, а через стимулирование роста потребления. Такой «социализм» пугает корпорации, но уже он один может привести к преодолению спада. Предварительно мировую экономику ждёт новая острая фаза кризиса с крахом спекуляций и многочисленными банкротствами. Обусловит её исчерпание возможностей монетарного поддержания стабильности. Финансовые власти США добились затягивания кризиса. Но временное снятие некоторых признаков не устранило его причин.

Кейнсианство потерпело крах как буржуазная политика в странах центра потому, что оказалось более невыгодным монополиям. Переход к неолиберальной политике обеспечил корпорациям новые возможности накопления, а главное – приспособление к условиям, возникшим на планете в результате краха колониализма. Ресурсы бывших колоний и зависимых рынков были по-новому поставлены на службу капитализму. Немаловажной оказалась роль открывшихся с крушением «реального социализма» рынков. За счёт них произошло типичное для многих понижательных волн территориальное расширение экономики мирового капитализма.

Кейнсианство не может просто вернуться как инструмент преодоления кризиса. Эта модель предпо-латала поддержание потребления в развитых индустриально странах за счёт эксплуатации рабочей силы и природных ресурсов колониальной и полуколониальной периферии. Вздорожание сырья – сырьевой кризис 1960-х годов – подорвало основу кейнсианской экономики в странах центра.