Текст книги "Левая политика. 2010 № 13 -14. Варварство, социализм или..."

Автор книги: Борис Кагарлицкий

Соавторы: Сергей Соловьев,Василий Колташов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Имеющиеся рабочие и вообще социалистические организации и их влияние тихо-тихо умирают вместе с завершением господства индустриального способа производства, потенциал развития которого уже исчерпывается в самых разных его институтах.

В том числе и в науке. Наука – это институт индустриального общества. Научная методология реализуется, помимо многого прочего, на чём я здесь останавливаться не стану, в разделении исследуемого объекта на части с концентрацией в ходе отдельных исследований на скрупулёзном анализе конкретных его частей. В предположении, что другие исследователи в то же самое время столь же качественно, системно и скрупулёзно изучают иные части исследуемого объекта. И что при соединении, синтезе получаемых в ходе такого изучения заведомо частичных знаний можно будет получить в конце концов исчерпывающее на каждый конкретный момент времени по полноте и качеству знание. Синтезирующие полученные частичные знания процедуры, в том числе обеспечивающие сочетающие теоретического знания с практикой, содержательны при наличии качественного анализа большей части актуальных аспектов исследуемого объекта. Когда качественные исследования каждой из частей исследуемого объекта хорошо взаимосвязаны между собой, может быть получен научный результат. А когда стандарты качества исследований разрушаются, необходимые связи между исследуемыми частями реальности рушатся чем дальше, тем сильнее, и чаще результата уже нет никакого.

Особенно критичного уровня такая ситуация достигает сейчас во

многих общественных науках. В них мы во всё большей степени также оказываемся в ситуации, когда каждый исследователь может качественно исследовать исключительно только свой кусочек реальности. Но при отсутствии его взаимодействия с другими исследователями и связей с их исследованиями, пользы нет ни ему, ни обществу. В итоге надёжность и обоснованность гипотез, утверждаемых в исследованиях в общественных науках, неизбежно растёт, а про-иллюстрированность указываемых в работах суждений собранными в их подтверждение систематизировано обработанными фактами с использованием качественных полноценных моделей падает. Не говоря уже о том, что к реализации в практике такое знание имеет всё меньшее отношение и используется больше для критических оценок и полемики. Критика осуществляется с точки зрения науки, как это заявляется, но на деле – с точки зрения распадающейся науки, как по форме, так и по содержанию. Науки, которая так же, как и другие институты индустриального общества, не воспроизводит себя ни в простой, ни в расширенной форме, а всё больше лишь использует ранее полученный и заслуженный другими авторитет.

В текущих условиях глобализации и снижения мировой цены труда цена индустриального труда в России неожиданно для её граждан оказалась слишком высокой для сохранения в стране конкурентоспособного индустриального производства. У наших конкурентов, у того же Китая, цена труда гораздо ниже. То, что мы привыкли сравнивать свои зарплаты с европейскими, а не с китайскими – это наши проблемы. Европейские страны в своё время «потрудились», создали империи и колонии, хорошо их поэксплуатировали и накопили себе капитал. Но сейчас и европейские с американскими тенденции деиндустриализации промышленности и накапливающегося кризиса многих институтов индустриального общества тоже похожи на наши, только осуществляются не такими темпами. Они чаще находятся в том состоянии инерции, которое у нас было в позднесоветском периоде.

Результат высоких цен на сырьё, значительных запасов природных богатств в стране, наличия транспортной инфраструктуры, добывающих и обогащающих производств, относительно высоких по сравнению с азиатскими странами цен на труд равного количества и качества состоит в том, что на доходы, которые мы получаем от продажи сырья на экспорт, мы можем приобрести импортных товаров много больше по стоимости, чем произвели бы сами из того же сырья. Эта ситуация и определяет то, что у нас получилась экспортно-сырьевая экономика. Потому что, если бы мы сейчас стали не продавать сырьё, а производить из него, то мы получили бы огромный минус, а не плюс. Когда мы часто уверены в противоположном и грезим о новой индустриализации, ожидая в результате её реализации подъём экономики, мы не рассуждаем рационально и со знанием дела. Мы просто в таких случаях демонстрируем некомпетентность, вспоминаем старые времена и не учитываем изменений. В первую очередь того, что цена труда сейчас у нас значительно выше мировой. Сравнение национальной цены с мировой ценой на некоторый ресурс в ходе мировой торговли в периоды глобализации и указывает на то, выигрывает страна или нет от международного обмена, если ей есть что предложить на мировой рынок, в каких странах индустриальное производство развивается, в каких сохраняется, а в каких сокращается.

Показательно в этой связи отношение в обществе к ситуации на АвтоВАЗе: нередко утверждают, что денег в эту компанию вкладывается много, а результатов нет. Во-первых, вкладывается мало. Во-вторых, даже если бы произошла основательная модернизация производства АвтоВАЗа, конкурентоспособной по издержкам его продукция стать бы не смогла.

В соответствии со своей некон-курентоспособностью в настоящем времени советские производственные мощности всё более доизна-шиваются, и сохранение индустриального сектора имеет всё более уже не производственные, а социальные функции.

Индивидуальный выход страны из глобальной конкуренции невозможен. В качестве примера тех, кто в глобализации не участвует, в назидание мечтателям существует Северная Корея, которую никто не трогает.

Соответственно, пока выгоды стран мира от глобализации больше, чем от регионализации, глобализация будет продолжаться. Она не закончится просто по желанию некоторых радикальных сил. Распространённость таких желаний понятна. У нас самих общество в массе своей пока ещё состоит из «индустриальных» людей, обладающих индустриальными компетенциями, индустриальным мышлением, индустриальной шкалой ценностей. Вполне естественно поэтому, что в сложившейся ситуации мы себя в полном объёме не находим, даже при кажущейся свободе выбора рода занятий. Вот и хотим вернуть утраченную значимость, сохранив при этом то, к чему уже

привыкли за постсоветское время как к должному.

Как будет развиваться экономика в среднесрочной перспективе? Если посмотреть на сценарии не мировой экономики, а российской, то у нас обычно описывают три варианта: индустриальная модернизация, инновационная модернизация и модернизация преимущественно сырьевого и энергетического секторов с финансированием остальных секторов по остаточному принципу.

Индустриальная модернизация на практике означает то, что, во-первых, мы туго затягиваем пояса, сокращаем потребление, резко увеличиваем инвестиции в индустриальный сектор страны и модернизируем его тем самым. Во-вторых, при этом надо будет обеспечить конкуренцию по издержкам с экономиками стран Юго-Восточной Азии, потому что сегодня индустрия всё в большей степени находится в станах Азии, а не в странах Запада.

Что потребуется сделать при реализации такого сценария для обеспечения конкурентоспособности по издержкам? Резко сократить расходы на оплату труда. В противном случае конкурентоспособность мы не обеспечим.

Отстаивающие этот путь развития или просто не разбираются в основных характеристиках того, за что ратуют. В том числе, возможно, потому что имеют цели и реальные способности слишком далёкие от реализации на практике предмета своей пропаганды. Или предпочитают замалчивать издержки этого сценария и лишь критиковать сырьевую ориентацию страны, настаивая на её субъективной, а не объективной обусловленности. Потому что если начнут говорить о реальности, и анализировать собственные предложения, то всплывут те самые издержки данного сценария, разговор о которых не позволит его сторонникам приобрести нужную популярность.

При этом также остаются совершенно неясными возможные источники финансирования такой индустриальной модернизации. А она требует по разным оценкам как минимум от 6 до 10, а то и более триллионов долларов. Это – не какие-то там 500–600 миллиардов долларов, накопленные в резервах Центробанка России за прошедшее десятилетие, отложенные в резервных фондах Минфина на чёрный день и расходуемые сейчас, вложенные при этом в иностранные ценные бумаги, с получением на ту же сумму иностранных кредитов.

Это – неподъёмная сумма, размер которой просто означает, что никакой такой индустриальной модернизации и быть не может, и кто при этом будет находиться у власти не имеет ни малейшего значения. И тот, кто разбирается в российской экономической ситуации, хорошо это осознаёт, но если при этом продолжает призывать к реализации индустриальной модернизации и объясняет, что если бы не текущие власти, то эта программа уже бы реализовывалась, то он просто имеет интересы к таким разговорам, отличные от реализации на практике своих предложений.

Оценка стоимости реализации программы индустриальной модернизации по всем отраслям страны была сделана в начале 2000-х годов Институтом экономики РАН. Если сложить стоимость модернизации по всем отраслям, опираясь на работу, где эта оценка была опубликована, то получится несколько больше 3 трлн, долларов в ценах на начало уходящего десятилетия. Все 2000-е годы программа индустриальной модернизации не принималась и тем более, за исключением небольших фрагментов в отдельных отраслях, не реализовывалась. Но её обсуждение в этот период не снималось с повестки дня. Было проведено многократное её оскопление по содержанию. В том числе из неё было были исключены всякие указания на её стоимость и большая часть того, что абсолютно необходимо для её реализации. Удаляемые из неё содержательные элементы были заменены позитивными и ничем серьёзным особо не подкреплёнными лозунгами. На основе такой программы вышла рекламная её версия «Россия 2020». При такой подготовке стратегии начинавший подготовку стратегии экономического развития министр экономического развития и торговли Герман Греф; делавший первоначальную, во многом профессионально интересную и содержательную версию этой стратегии Андрей Белоусов и руководивший отбором проектов по её реализации Кирилл Андросов, работавшие заместителями министра экономического развития и торговли, предпочли сменить работу. Периодически руководители страны, добавляя к тому, что получилось, те или иные лозунги, связанные с текущим моментом, пишут программные статьи и делают программные доклады. В последнее время, например, разговор о новой индустриализации и о развитии инновационной экономики идёт через запятую, без деления первого и второго.

Помимо этой в основном. пиарной деятельности в ряде отраслей, в первую очередь сырьевых, энергетических и транспортноинфраструктурных, которые имели и имеют текущий платёжеспособный спрос на производимые товары и услуги, в рамках сценария индустриальной модернизации разрабатывались более детальные стратегические программы модернизации конкретных отраслей. В них, помимо прочего, уточнялись оценки стоимости реализации отраслевых программ, которые в целом подтверждали оценки, находившиеся в соответствующих отраслевых разделах программы для всей экономики страны, разработанной Институтом экономики РАН.

Особенностью оценок стоимости в данной программе было то, что эти оценки делались в текущих ценах начала 2000-х годов. Этот факт неизбежно приводил к занижению её реальной стоимости и невозможности её осовременивания просто с помощью дефляторов. Дело в том, что цены начала 2000-х годов на капитальные блага и услуги, производимые в России, не были ориентированы на многократное увеличение объёмов производства этих товаров и услуг, в них не закладывалось простое и расширенное воспроизводство производящих эти товары и услуги отраслей, прибыльность инвестиций в них. В тот период цены большинства производимых в России товаров покрывали (и сейчас часто эта ситуация не изменилась) в основном только текущие затраты и лишь небольшие проектные вложения. Производства находились (как часто находятся и сейчас) в состоянии суженного воспроизводства. Реализация программы индустриальной модернизации экономики России привела бы к необходимости модернизации в первую очередь тех секторов российской экономики, которые производят капитальные блага и услуги, необходимые для последующей модернизации всей экономики. В условиях товарного производства это требует формирования цен на производимые товары и услуги, позволяющих окупать и расширенно воспроизводить все используемые при производстве ресурсы.

Некоторые капитальные отрасли в России (например, строительство), на товары и услуги которых был платёжеспособный спрос в 2000-х годах, произвели переход от суженного воспроизводства к расширенному. Цены на товары и услуги таких отраслей при этом многократно выросли. Если убрать из суммарного роста этих цен (близкого, в том числе и к десятикратному размеру, если брать, например, строительство) спекулятивный конъюнктурный фактор, который тоже в них присутствовал, получим пример изменения цены на капитальные блага при переходе производящих их отраслей от суженного к расширенному воспроизводству. Исключение указанного фактора всё равно сохранит рост цен в несколько раз. Вспомним средние долларовые зарплаты в начале 2000-х годов и сейчас. Это тоже пример изменения, отражающий определённую меру перехода от суженного воспроизводства к простому и расширенному, и необходимость более полной компенсации расходуемых ресурсов по мере истощения прежних их запасов. А если учтём необходимость более полного перехода к расширенному воспроизводству при осуществлении индустриальной модернизации всей экономики, то вновь получим рост стоимости программы индустриальной модернизации в несколько раз, даже если исключим фактор чисто монетарной части инфляции. В итоге придётся повысить оценку стоимости программы индустриальной модернизации экономики, разработанной Институтом экономики РАН, если начать её осовременивать.

Более платёжеспособные отрасли российской экономики, находящиеся ближе к доходам от экспорта сырья и к их расходам на товары и услуги местного производства, в 2000-х годах начали фрагментарно реализовывать свои стратегические программы модернизации или хотя бы готовить проекты по их реализации. Периодически эти проекты, также нередко долго обсуждавшиеся или принимавшиеся к реализации по частям, приходилось пересчитывать, осовременивать оценки их стоимости. Обычный рост стоимости при этом был от 1,7 до 2–3 раз, а если строительная составляющая проектов была велика, то и более.

Ещё одним традиционным способом оценки стоимости проектов является их оценка по аналогии – по стоимости тех проектов, которые находятся ближе других к оцениваемым по назначению и масштабам, с коррекцией на соотношение размеров проектов. В начале 2000-х годов мы могли в качестве аналога использовать 2 проекта. Первый – это модернизация Восточной Германии при её объединении с Западной. Хотя этот проект к 2000 году не был завершён, и сама Восточная Германия отчасти получала сельскохозяйственную специализацию в рамках единой Германии, а не индустриальную, уже было сделано вложений с момента объединения в размере 1,5 трлн. долла-ров. Сравнение размеров подобных проектов при оценке по аналогии обычно происходит по численности населения. Численность жителей Восточной Германии – около 17 миллионов человек, России – в 8,5 раз больше. Проект германской модернизации оказывается более дорогим при такой оценке. Стоимость аналогичного проекта в масштабах составила бы более 12 трлн. долл, уже в ценах начала 2000-х годов. То есть почти в 4 раза выше, чем по оценке Института экономики РАН. Это лишь частично свидетельствует о возможной заниженное™ оценки Института экономики РАН. А частично – о большей дороговизне немецкого проекта, которую можно оценить, сравнив стоимости капитальных благ и аналогичных капитальных проектов в Германии и России. Условно это можно прикинуть, сопоставив, например, средние цены немецких товаров длительного использования, положим, автомобилей, с российскими автомобилями тех марок, которые посчитаем достаточно модернизированными, чтобы принять их за условный образец модернизированных товаров. При делении цен выбранных немецких товаров на цены их выбранных российских аналогов, получим коэффициент дороговизны. Далее разделим на этот коэффициент оценку стоимости проекта индустриальной модернизации, сделанную по аналогии с проектом модернизации Восточной Германии. Например, если этот коэффициент составит 2,5, то стоимость проекта индустриальной модернизации в ценах начала 2000 годов составит 4,8 трлн, долларов. Если увеличить число сравниваемых товаров нужного типа, точность оценки размера данного коэффициента будет расти.

Второй проект, который мог быть взят в качестве аналога, интересен также тем, что его стоимость оценивалась не только в начале десятилетия, но и недавно вновь. Это проект объединения двух Корей с модернизацией Северной Кореи до уровня Южной. В начале 2000-х этот проект оценивался в 700 млрд, долл. Численность жителей Северной Кореи – 24 миллиона человек. Соответственно в 6 раз меньше России. И если делать оценку по аналогии, а в коррекции учитывать только разницу в численности, то по состоянию на начало 2000-х проект индустриальной модернизации нашей страны мог составлять 4,2 трлн, долларов. Это на треть больше, чем оценка индустриальной модернизации нашей страны Институтом экономики РАН. Возможной причиной более высокой оценки стоимости индустриальной модернизации России при её оценке по аналогии с проектом модернизации Северной Кореи может являться не только занижение стоимости индустриальной модернизации России в оценке, сделанной Институтом экономики РАН, но и то, что Северная Корея хуже развита, чем современная Россия. Кроме того стоит иметь в виду, что 30 % разница в стоимости попадает в пределы погрешности первичной грубой оценки данным методом. Недавно была сделана ещё одна оценка стоимости объединения двух Корей. И она уже составила 3 трлн, долларов. Это указывает на действительно очень высокий рост цен на рынке капитальных благ в этом десятилетии. И не только в нашей стране, но и в мире в целом. Иными словами такой рост чаще назывался ростом фондового рынка и капитализации. Но в целом это был один и тот же процесс, просто рассматриваемый с разных сторон. В данном случае рост цен почти за десятилетие составил 4,3 раза. Такие размеры роста цен на рынке капитальных благ в совокупности с ранее названными факторами свидетельствует о том, что минимальная ожидаемая стоимость проекта индустриальной модернизации нашей страны, делай эту оценку сегодня, в текущих ценах, а не в ценах начала десятилетия, составила бы уже с учётом всех названных факторов около 12, а то и 15 трлн. долл. Может быть потому такую оценку уже предпочесть совсем не делать, чтобы не лить воду на мельницу своих оппонентов?

Отличие проекта индустриальной модернизации России по реализуемости от Программы КППС 1961 года, в котором наступление коммунизма ставилось в качестве цели к 1980 году, вероятно, только в том, что в данном случае стоимость проекта мы оцениваем в триллионах долларов. Хотя и тогда делась определённые экономические оценки. По вероятности успешной реализации эти программы, судя по всему, не отличаются. Можно говорить и о том, что как в 1970-1980-х не хватило качественных ресурсов на интенсификацию и ускорение экономики СССР, так и сейчас не хватает на индустриальную модернизацию экономики России. И программы последние по своему содержанию достаточно похожи с поправкой на разницу во времени, и команда авторов отчасти та же – Институт экономики РАН под руководством академика Л.И. Абалкина. Эволюция социально-экономической системы России с того времени не сделала проекты модернизации экономики более реалистичными по реализуемости.

Показательно в этой связи также отношение авторов программы индустриальной модернизации к собственной оценке её стоимости. В прошлом году на одной из секций Экономического конгресса выступал заместитель директора Института экономики РАН Дмитрий Сорокин. Он в выступлении поддерживал программу индустриальной модернизации российской экономики. Не говоря при этом о том, что для того, чтобы данная программа могла осуществиться, нам потребуется стать конкурентоспособными по издержкам, с соответствующим снижением цены рабочей силы, и что нужно найти источники средств на финансирование огромных вложений. Я спросил его: «А где Вы предполагаете найти источник финансирования этой программы в размере больше 3 трлн, долларов?». Он ответил встречным вопросом: «А откуда у вас такие цифры?». Я: «Взял книгу Вашего института и просуммировал указанные в ней стоимости отдельных программ по всем отраслям». Дальше последовала хорошая фраза понимающего, о чём идёт речь, человека: «Я всегда говорил, что хорошо, что нас не читают!».

Сценарием, презентуемым иногда в качестве отдельного варианта развития, является Инновационная модернизация. Реализация этого сценария предполагает создание экономики, построенной на знаниях, инновациях, на мотивации к их внедрению. На наш взгляд, это утопия для современной России, по крайней мере в том виде, в каком она подаётся Медведевым. Ни ресурсов, ни потенциалов для этого сценария нет. Образование – это тот же институт индустриальной системы, оно, как и другие индустриальные институты, доизнашивается, качество образования становится всё хуже. Этому процессу, по сути, противостоять невозможно. Причина в принципе понятна, потому что спрос падает, индустриальный сектор закрывается, заводы потихонечку переходят в бизнес-центры, поэтому спрос на образованных людей падает, также как и на науку, а без спроса – это работа в никуда. Тем более опыта по продаже компетенций на рынке инновационных технологий у России нет.

В результате остаётся, хотим мы или не хотим, модернизация сырьевого и энергетического секторов. Проводились расчёты, что если мы будем перевооружать наши гидроэлектростанции, то мы сможем конкурировать и по стоимости электроэнергии. На наш взгляд, сырьевая тенденция будет продолжаться, потому что не похоже, что в мире за 15–20 лет произойдёт отказ от нефти и газа как от основного энергетического сырья. Урбанизация и индустриализация третьих стран продолжится, спрос на сырьё будет расти, что будет способствовать сохранению цен на него. Конечно, варианты альтернативной энергетики время от времени возникают, энергосберегающие программы реализуются. Но пока нет достаточных оснований считать это достаточным фактором для существенного понижающего воздействия на мировую цену энергоресурсов в указанный период. Если произойдут резкие изменения, например, массовое использование сланцевого газа понизит среднюю стоимость энергоресурсов или что-то иное, в результате чего сможет произойти обвальное снижение цен на экспортируемое нами сырьё, то варианты дальнейшего экономического развития потребуется уточнить. Сейчас мы утверждаем, что всё будет так, как идёт, а не как-то иначе, если не появится новых технологических решений массового применения, меняющих всю экономическую картину мира. И что таких массово внедряемых решений в ближайшие 15–20 лет, скорее всего, не появится.

В чём будет состоять развитие экономики России в среднесрочной перспективе? Во-первых, и в сырьевом секторе у нас не всё доделано до такой степени, что нужно только добывать сырьё и торговать им. Там ситуация отчасти похожа на ту, что сложилась в индустриальном секторе: простое и расширенное воспроизводство тоже не осуществляется. Если именно эта отрасль конкурентоспособна и приносит деньги, а именно она и приносит деньги, то в воспроизводстве и модернизации этой отрасли во многом и будет состоять наше развитие. Дальше будем по цепочке заниматься технологической модернизацией секторов – поставщиков товаров и услуг для наших сырьевых отраслей: по оказанию сервисных услуг для них, улучшению добычи, транспортировки, обогащения, первичной переработки сырья и т. д. Останется и будет развиваться дальше сектор местной промышленности и услуг. Будет дальше идти модернизация сервиса и потребления, внедряться новые информационные технологии. Таков наш прогноз лет на 15, в течение которых, на наш взгляд, текущие тенденции будут в целом сохраняться и развиваться.

Пройдёт время, закончится период глобализации и наступит регионализация, как это бывало и раньше. Предположение, что переход от глобализации к регионализации произойдёт довольно кризисным и малоприятным путём имеет, на наш взгляд, вполне объективные основания. В этом вопросе показательны и оценки Иммануила Валлерстайна, который, посвятив свою жизнь борьбе против современной социально-экономической системы, всё чаще говорит, что не уверен, что новая система, которая придёт на смену старой, будет лучше.

Развитие индустриальных технологий в XVII–XX веках привело к тому, что при их внедрении 15–20 % населения Земли, занятых в секторах материального производства, способны обеспечить жизнь остальных 80 %. Длительное сохранение в мире аграрного перенаселения позволяло сохранять статус-кво в сложившейся за долгие годы экономической системе мира. Идущая сейчас индустриализация стран Юго-Восточной Азии, сокращая аграрное перенаселение в самых густонаселённых странах мира, по мере своей реализации ставит на повестку дня уже индустриальное перенаселение мира.

С другой стороны, уровень реализации потенциала людей, по некоторым оценкам, составляет в настоящее время лишь 4 %, поэтому другого выхода, кроме как перехода к новому экономическому укладу просто нет. Соответственно в долгосрочной перспективе индустриальное производство будет становиться всё менее значимым, а доля информационной деятельности будет расти.

На сегодняшний день то, что называется информационными технологиями, таковыми по большей части не является, потому что с помощью них организуется передача данных, а не информации. Как мы знаем, информация – это только полезная часть данных, остальное – это шум. То есть чем больше развиваются индустриальные средства передачи данных, тем больше шума мы наблюдаем. Тем не менее, пилотные разработки по выделению информации из общей совокупности данных уже существуют, делаются и развиваются новаторами дальше.

Павел [Лукша] говорил о 20 % новаторов, но это скорее относится уже к более позднему периоду, сейчас новаторов, двигающих прогресс, вряд ли больше 5-10 %. Если так, то маловероятно, что будущее в среднесрочной перспективе будет хорошим для всех. Напротив, как в начале индустриализации происходило ухудшение уровня жизни основной массы населения по сравнению с аграрным периодом, так и в период становления нового информационного уклада мы можем предполагать, что произойдёт не только прогресс, но и определённый регресс, в силу временной избыточности основной массы населения для экономического развития. Вероятно, в период регионализации, которая наступит после кризиса периода глобализации, по нашим оценкам, через 15–20 лет, произойдёт реиндустриализация территорий, доходы основной массы населения относительно понизятся в силу избытка труда, иерархичность и расслоение в обществе вырастет, потому что иными способами развитие в обществе обеспечить не удастся. Не может быть так, чтобы масса людей непродуктивная в информационном плане занимала те же самые социальные позиции, что и ранее, когда этот фактор не имел растущей значимости.

В 20 веке реализовалось до определённого компромиссного уровня немало ранее накопленных социальных утопий. Так и когда-нибудь в информационную эпоху вновь наступит уже информационный массовый технократизм, общество массового потребления, и всё вновь станет относительно хорошо, не хуже чем в 20 веке или сейчас при расходовании запасов уходящего благоденствия, но произойдёт это очень не скоро. Можно ожидать, что это будет лет через сотню или даже больше, после развития технологий новой эпохи до стадии, позволяющей включать массу людей не только в потребление, но и в производство информационных продуктов.

Павел Лукша: Глобализация это что? По вашему контексту я понимаю, что речь идёт о мировой торговле.

Максим Козырев: Одним из показателей, по которому оценивается степень глобализации, является развитие международной торговли. Она выражает глобальность разделения труда. Но глобализация – это также и унификация производства и потребления. Это и разделение труда уже не в национальном, а в глобальном масштабе, когда каждая страна стремится к той или иной роли.

Елена Ведута: Замечание по таблице. Тут показана не динамика стоимости, а динамика прироста стоимости. Неправильное название таблицы. Второе. Здесь говорится о среднем возрасте оборудования – как вы считали? Переоценку производственного оборудования сделать практически невозможно. Поэтому эти цифры вызывают вопрос.

Максим Козырев: В таблице показан именно рост стоимости, а не прирост. А это показатель как раз динамики стоимости. Прирост был бы, если из каждого из значений показателей в таблице вычесть единицу. А вот назван в таблице показатель как раз «Приростом стоимости» ошибочно. Исправим. Спасибо за то, что обратили внимание. Средний возраст – это статистика. Насчёт переоценки – я не понимаю, почему это невозможно.

Елена Ведута: Переоценить старые фонды в новых условиях воспроизводства невозможно. Далее, я хочу сделать Вам замечание как преподаватель. Из доклада следует, что вы соглашаетесь с негативными тенденциями развития нашей страны. Тогда вопрос: какую роль вы отводите экономической науке с точки зрения изменения этих негативных тенденций?

Максим Козырев: Согласен, что сложно переоценить стоимость старых фондов в новых условиях воспроизводства. Но сложно – не значит, что не возможно. Экономической науке я, к сожалению, отвожу очень небольшую роль. Сегодня она деградирует, и если возникнет осознание объективных тенденций, а не того, что хочется или не хочется, то есть шанс вызревания продуктивных исследовательских групп. Насколько эти шансы велики или нет, я не знаю, но мне хочется, чтобы эти шансы были велики.

Елена Ведута: Это ваше право не видеть исследовательские группы. Но какую роль вы всё-таки отводите экономической науке в изменении этих негативных тенденций?

Максим Козырев: Она не может ничего изменить, она может изучить те тенденции, которые есть.