Текст книги "Ограниченный контингент"

Автор книги: Борис Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Первые боевые действия

Январь 1980 года прошел для 40-й армии относительно спокойно. С начала года под контролем Ограниченного контингента советских войск находились все крупные города Афганистана, где расположились наши гарнизоны, и основные дороги страны: Термез – перевал Саланг – Кабул, Джелалабад – Гардез на восточном направлении и Кушка – Герат – Шинданд – Кандагар на западном.

Однако уже в конце месяца тучи начали сгущаться. Одной из причин этого стала активная антисоветская пропаганда, которая умело велась среди всего населения Афганистана. В каждом кишлаке и маленьком городе людей настраивали против нас. Кабул тоже не был для оппозиции закрытой территорией, несмотря на то, что здесь находилось революционное правительство. Больше того, именно в столице с антисоветскими настроениями приходилось сталкиваться особенно часто.

Пропаганда против «неверных» оказалась весьма эффективной: в двадцатых числах января советские войска подверглись первым, правда нерегулярным и не очень интенсивным, обстрелам. Эйфория, в которой пребывало афганское руководство, и надежда на то, что революция будет поддержана народом, а с вводом советских войск станет необратимой, оказались недолгими.

В конце 1979 года мы оказались в совершенно неизвестной для большинства из нас стране. Потребовалось немало времени, чтобы разобраться, например, в национальных хитросплетениях. Принято считать, что Афганистан населен прежде всего пуштунскими племенами, которые кочуют по всей территории страны, за исключением северных и западных районов. Пуштуны являются основной частью населения Афганистана, которое, по различным оценкам, колеблется от 17 19 миллионов человек. Более точными цифрами, по-моему, сегодня вряд ли кто-нибудь располагает – последняя перепись здесь проводилась лет сто назад, а сегодня сделать это практически невозможно.

Пуштунские племена, живущие южнее хребта Гиндукуш, который разделил страну пополам, всегда оказывали заметное влияние на положение в Афганистане. Именно пуштуны со временем возглавили оппозицию и ее вооруженные формирования. По нашим оценкам, каждый третий моджахед, воевавший против 40-й армии, был пуштуном. Прежде всего в силу подвижного образа жизни, позволявшего многое видеть, слышать и знать, они оказались более подготовленными к неожиданному развитию событий в стране по сравнению, скажем, с жившими там же узбеками или туркменами.

Вооруженные столкновения началась в последних числах января и с каждой неделей становились все более ожесточенными. Нас поддерживали только правительство Афганистана и местные администрации, то есть люди, назначенные Бабраком Кармалем.

Давление оппозиции привело к тому, что 20 февраля в Кабуле вспыхнуло восстание. Внезапно все гарнизоны, находившиеся в столице и вокруг города, были полностью заблокированы местным населением. Особенно тяжело приходилось по ночам, Пик событий пришелся на 23 февраля. Отряды оппозиции несколько раз обстреливали наши городки и заставы вокруг Кабула. В окрестностях города были перекрыты все дороги, в том числе и основная – по направлению к Салангу, прекращена поставка продовольствия. В самой столице переворачивались и поджигались машины, строились баррикады. Беспорядки создавали эффект крайнего недовольства населения присутствием советских войск.

Положение осложнялось тем, что командование армии, имея в дивизиях 80 % военнослужащих, призванных из запаса, не могло идти на активные меры. В конце января началась их замена на кадровых военных. Одновременно по всему Союзу и в группах войск за границей отбирались специалисты, которых сразу же переводили в Афганистан. Не заработали еще в полную силу службы 40-й армии, временно укомплектованные офицерами штаба ТуркВО, в том числе и разведка. Агентурная сеть только создавалась, поэтому вместо исчерпывающих данных приходилось довольствоваться лишь туманными ориентировками правительства Афганистана.

События 20–23 февраля в Кабуле не только стали для нас полной неожиданностью, но и заставили сделать определенные выводы. Прежде всего, они показали, что Ограниченный контингент находится вовсе не в «дружественном окружении», а скорее наоборот. Гибель наших солдат в январе и феврале вынудила командование 40-й армии вплотную заняться обеспечением безопасности подразделений так, как это должно быть на войне.

В первую очередь это касалось тех, кто находился не в военных городках, а охранял основные дороги Афганистана. Вдоль этих трасс было направлено несколько рекогносцировочных групп, которые по всем правилам военной науки определяли наиболее удобные места для размещения наших застав. Специально для этого из Москвы прилетели ведущие офицеры и генералы Военной академии имени Куйбышева, военные инженеры рчень высокой квалификации. Достаточно сказать, что несколько полковников имели профессорские звания. Вместе с нами работали и офицеры частей, в зоне ответственности которых находились те или иные отрезки дороги. Одну из групп возглавил я. Мы прошли от Кабула до перевала Саланг, далее на север, в сторону Советского Союза, еще километров сто. Для восточного направления этот участок дороги являлся основным.

Начиная от окраины Кабула, мы изучали местность со всех точек зрения, так как на этом изгибе трассы колонны несколько раз уже подвергались интенсивным обстрелам. Нужно оборудовать заставу. Офицер связи возражает: рации работать не будут – выступающая скала перекрывает эфир. Артиллерист подсказывает, что место находится в ущелье, поэтому огонь придется вести вслепую. За неделю мы облазили все склоны и высоты на своем участке и с учетом мнений специалистов определили наиболее удобные места, на которых должны были стоять заставы или сборно-пулеметные сооружения.

Командующий армией генерал Тухаринов внимательно прочитал наш доклад и утвердил его. Через месяц создание системы охраны было закончено. Из камня были построены достаточно мощные сооружения. Небольшие казармы для солдат мы строили так, чтобы даже при прямом попадании мины никто не погиб, а сооружению был бы нанесен минимальный ущерб. Кое-где удавалось поставить свои небольшие баньки. Если не было возможности организовать полевую кухню, еду привозили.

Очень трудно было «зарываться» в скалы. Все-таки находили довольно оригинальные решения, позволявшие охранять участок, доверенный взводу или роте, вообще не выходя с заставы. Мы буквально вгрызались в горы, делая траншеи в полный рост. Пробежав по этим проходам и переходам из казармы, солдат оказывался на своей огневой позиции, ни разу не показавшись противнику. Основной артиллерией на «дороге жизни» от Термеза до Кабула были очень удобные 82-мм минометы типа «Поднос» – их можно переносить вручную. В тех местах, где «врезаться» в скалы было невозможно, огневые позиции для них обкладывали камнями и прятали таким образом, чтобы через верхнее отверстие можно было вести обстрел в любом направлении. Во время нападения солдаты оказывались возле минометов, наблюдатели-корректировщики выдавали им точные координаты, тем более что практически вся местность уже была пристреляна заранее, и минуты через две уже открывался огонь. На дальних подступах дорогу прикрывала ствольная артиллерия.

Война, естественно, позже внесла свои поправки. В течение следующего года мы поняли, что где-то допустили ошибки – всего предусмотреть нельзя. У душманов был свой, нестандартный подход – они, как правило, нападали там, где их меньше всего ждали. Со временем мы были вынуждены либо усиливать заставы несколькими бронетранспортерами и боевыми машинами пехоты, либо вообще убирать их с того места, где они не могли обеспечить защиту своих людей. Тем не менее основная система охраны дороги, несмотря на некоторые изменения, надежно действовала все девять лет.

Ситуация становилась все более сложной. В конце января в Кабул прилетел главнокомандующий сухопутными войсками генерал армии Павловский. С июля до декабря 1979 года он постоянно находился в Афганистане и, вернувшись в Москву, высказывался против ввода войск. Кстати, Павловский и сопровождавшие его офицеры прилетели в гражданской одежде, такая традиция сохранилась до конца нашего пребывания в Афганистане. Именно от генерала Павловского мы впервые услышали о том, что 40-й армии предстоит вести боевые действия. Тогда же началась подготовка к ним: заменялись призванные из запаса люди и старые виды вооружения. Дивизиям, которые вошли в Афганистан, вместо танков Т-55 поставлялись Т-62 и Т-64, а также новые в то время виды стрелкового оружия, в том числе и гранатомет АГС-17, который позже активно применялся в районах межнациональных конфликтов на территории Советского Союза. Тогда мы еще не знали и не представляли, где предстоит вести эти бои. Но чувствовали, что начнутся они скоро.

В конце февраля, через месяц после приезда Павловского, в штаб дивизии пришло официальное распоряжение быть готовыми к ведению плановых боевых действий в зоне ответственности дивизии.

Оппозиция за очень короткое время сумела провести поистине колоссальную работу. Почти все население Афганистана было настроено против не только режима Бабрака Кармаля, но и советских войск, оказавшихся в стране. Созданная в начале 1980 года мощнейшая агентурная разведывательная сеть из афганцев, вплотную работавших вместе с нашими представителями, практически не давала сбоя несколько лет. Оппозиция на протяжении всей войны непрерывно черпала необходимую информацию и была достаточно осведомлена о наших планах, потому что ни одного крупного решения мы не принимали без непосредственного участия самих афганцев. Безусловно, мы понимали, что любой документ, оказавшийся в их руках, очень скоро попадет к душманам, но были вынуждены мириться с этим, ограничиваясь лишь мерами, сводящими утечку информации к минимуму. По-другому действовать было невозможно: в противном случае ответственность за все происходившее в Афганистане лежала бы только на нас.

Основную опасность для режима Бабрака Кармаля и наших войск представляли специальные банды, засылавшиеся с территории Пакистана. Защищая свою землю, они несли в Афганистан кровь, беспощадно уничтожая своих земляков, которые подозревались в поддержке – даже взглядом – революционнного правительства и советских. Поэтому, кроме охраны гарнизонов, находившихся в крупных городах, основных дорог Афганистана, авиабаз в Баграме и Шинданде, мы встали перед необходимостью каким-то образом перекрыть афгано-пакистанскую границу. Сделать это было непросто: границы между этими странами как таковой не было и нет. Ее заменяет условная «линия Дюранда», проходящая по вершинам горных хребтов и разделяющая земли, по которым издавна без особых препятствий кочевали пуштуны. Нередко получалось так, что люди одного племени жили в разных странах. Несмотря на то, что Пакистан как бы огибает территорию Афганистана с востока, юга и немного с юго-запада, в момент ввода советских войск от Джелалабада действовала фактически лишь одна дорога в сторону границы – через Тархан.

В начале марта, то есть через месяц после приезда генерала Павловского, мы получили первую директиву командующего 40-й армией о подготовке и проведении боевых действий в приграничной провинции Кунар, восточнее Джелалабада. Замысел операции заключался в том, что мы усиленным мотострелковым полком должны были пройти северо-восточнее Джелалабада вдоль афгано-пакистанской границы по единственной дороге к небольшому городку Асадабад, где находился правительственный гарнизон, снять блокаду дороги и города, а также провести активные боевые действия против вооруженных формирований оппозиции.

В районе проведения операции находился лишь один Джелалабадский аэродром, который мог принимать только небольшие самолеты, такие, как Ан-26. Огромное количество горючего, боеприпасов и многое другое нам пришлось брать с собой. Их регулярная доставка из центра исключалась – потребовалось бы слишком много сил для перевозки и охраны колонн.

Подготовка к предстоящим боям проходила достаточно серьезно и основывалась на том, чему нас научили в военных училищах и академиях. Хорошо постаралась разведка. У нас к тому времени уже появились свои агенты среди афганцев, правда, говорить о широкой сети осведомителей было рановато. Огромную помощь оказала воздушная разведка: на аэрофотоснимках были отчетливо видны все завалы, устроенные на дорогах, по которым мы должны были идти. Но уже через несколько дней, когда операция шла полным ходом, выяснилось, что все выработанное советской военной наукой и записанное в боевых уставах, в том числе и в разделе «Ведение боевых действий в горах», годится только для западного направления и европейского театра военных действий. Здесь же, в Афганистане, мы были вынуждены многое постигать на ходу, медленно продвигаясь вперед путем проб и ошибок.

Например, в походном построении есть такой элемент – отряд обеспечения движения. Как правило, это саперное подразделение, которое под охраной танкистов или мотострелков с помощью специальной техники расчищает завалы на дорогах и уничтожает небольшие группы противника. Основные силы обычно идут следом за саперами. Не зная специфики Афганистана и используемой душманами тактики, мы поставили в начале колонны огромный небронированный БАТ. Все было сделано по науке, кроме одного: мы не учли, что душманы специально устраивают завалы на узких участках дороги. Когда мы дошли до первого из них, БАТ был в упор расстрелян и выведен из строя. Мы оказались запертыми своей же подбитой техникой – огромная махина загородила путь и обойти ее было невозможно. Пришлось скинуть в пропасть.

Не знали мы и того, что моджахеды могут просто снести взрывом, например, пятидесятиметровую полку горной дороги таким образом, что получалось продолжение скалы. Прохода как такового не было. Естественно, колонна останавливалась. В это время душманы вели интенсивный обстрел сверху – начиналась паника, неразбериха, гибли люди. Практически никто из нас не знал на первых порах, что нужно делать в таких ситуациях. Позже, наученные горьким опытом, мы всегда возили с собой кумулятивные заряды, чтобы с их помощью вгрызаться в скалу и заново проделывать участок дороги.

Анализируя первую операцию, мы пришли к выводу, что движение по любой дороге в горах, а все они, как правило, находятся в низинах, обязательно должно прикрываться сверху – справа и слева. Командиры выделяли специально подготовленные взводы и даже роты, которые должны были идти по хребтам с небольшим уступом вперед. Кроме того, колонну прикрывали вертолеты и штурмовики – они постоянно висели над головой. Но все это было потом.

Пока же, во время первых боевых действий, авиацию мы вызывали только по радио. В основном это были вертолеты, реже – истребители-бомбардировщики. Авиация – мощная сила, но ею необходимо управлять. В каждой колонне находились авиационные наводчики, но они ничего не видели и не знали, откуда ведется огонь. Поэтому вначале нам приходилось наносить авиационные удары примерно по площадям. Или отдавать все на откуп летчику – если он видел противника, то наносил по нему бомбово-штурмовой удар. Иногда под огонь авиации попадали и свои войска – из-за того, что с большой высоты очень трудно было разобрать, где находятся душманы, а где наши солдаты. Два таких случая произошли при мне, правда, обошлось без больших людских потерь – получалось, что в основном уничтожали только технику, а то били и мимо.

Весенние бои принесли Ограниченному контингенту колоссальный опыт. Мы пересмотрели многое – начиная от подготовки и построения войск для движения и заканчивая отработкой взаимодействия с авиацией, артиллерией и управления ими. Если удавалось развернуть на дороге восемнадцать орудий дивизиона, то мы сразу сталкивались с тем, что офицеры не видят цели. Засечь же их можно было только с высоты. Поэтому в Афганистане срочно начали готовить артиллерийских корректировщиков. Для нас они и авиационные наводчики были, как говорится, на вес золота, поэтому всегда действовали только с группой прикрытия – этих людей охраняли лучше, чем любого командира.

Примерно в то же время Тухаринов приказал мне провести боевые действия недалеко от Кабула. Из района Хайрабада постоянно совершались обстрелы, и, по данным разведки, предполагались крупные нападения на штаб армии.

Тухаринов вызвал меня к себе в штаб и сам показал на карте этот район. От Кабула напрямую через горы он находился примерно в семи километрах, если же двигаться по дорогам, то чуть больше двадцати.

Для проведения операции мне было выделено два мотострелковых батальона и соответствующее прикрытие – артиллерия, авиация, которую в случае необходимости я мог вызвать. Это означало, что летчики находились на аэродроме, а когда нужна была их помощь, появлялись, как правило, слишком поздно.

В то время стал очень распространенным термин «рейдовые действия вдоль дорог». Один или два батальона действовали вдоль нескольких трасс, расчищая вокруг них территорию, уничтожая и захватывая склады оппозиции. Потом возвращались. Такая же задача была поставлена и нам. О противнике мы практически ничего не знали, потому что разведка предоставила минимальную информацию. Было лишь известно, что в Хайрабаде «кто-то» есть и что этот район необходимо «почистить». Другими словами, если мы случайно нарвемся на моджахедов, то должны их уничтожить.

Эти боевые действия я проводил в должности начальника штаба дивизии, в них участвовал и Руслан Аушев. Именно тогда я впервые ощутил неприятное чувство растерянности. Мы подошли к одному из небольших хребтов, за которым находился кишлак, где, по нашим предположениям, осели душманы. Не доезжая километров трех до перевала, остановили колонну, выслали вперед разведку и прикрытие. На радийной машине, взяв с собой небольшую охрану, поехал и я. Нужно было на месте принять решение – как брать этот кишлак. При подходе к перевалу по нашим машинам внезапно открыли огонь. Практически все, с кем позже разговаривал, испытывали в такие минуты примерно одно и то же. Первый обстрел деморализует человека полностью. Хотя ты внутренне готов и знаешь, что огонь может быть открыт в любую минуту. Больше того, ты сам идешь на риск. При первых же выстрелах начинается паника внутри человека, в его сознании.

Я прекрасно понимал, что у меня есть связь и рядом находятся подразделения. Артиллерия уже развернулась на огневых позициях, а заранее вызванные вертолеты были уже на подходе. Тем не менее минут десять я был в состоянии, похожем на оцепенение, когда не отдавал никаких распоряжений и никаких команд. Я не знал, что делать. А тут еще пули клацают по броне бэтээра, и после каждого стука думаешь, что следующая уж обязательно пробьет броню, и начинаешь проклинать конструкторов, которые не могли сделать ее потолще. И которые придумали отвратительную радиостанцию – когда я начал вызывать оставшихся командиров рот и батальонов, никто, как бывает в таких ситуациях, не отвечал.

Внезапно обстрел прекратился, я даже не сразу понял почему. Оказалось, и позже это подтвердилось, что душманы начали отходить. Огонь вела лишь небольшая группа прикрытия. Основные силы, естественно, уже давным-давно ушли, поскольку заметили нас еще при выезде из Кабула. Я немного пришел в себя и вылез из бронетранспортера. Как-то само собой почувствовалось, что душманы ушли. Действительно, перейдя через перевальчик и спустившись в кишлак, мы никого там не нашли. Он был пуст.

В ходе боевых действий, которые я проводил непосредственно, мы уже пытались обезопасить движение колонн, блокируя дороги и выставляя заставы на прилегающих хребтах. Однако почти на каждом шагу приходилось сталкиваться с тем, что многие офицеры, не говоря уже о солдатах срочной службы, не имели достаточного опыта ведения войны в горах. На одном из участков дорога проходила на высоте двух тысяч метров. Километром выше мы посадили шесть разведчиков, которым были видны все подступы к трассе. Поднимались они на высоту долго, часов шесть. Все склоны горы мы предварительно обработали артиллерией и прикрывали группу до тех пор, пока она не поднимется, – вокруг разведчиков, наблюдая за восхождением, постоянно кружили вертолеты.

Добрались они благополучно, но на вершине смогли провести только полтора дня. Сказался недостаток опыта. Когда их предупредили, что ночью на вершине будет очень холодно, они взяли с собой зимние бушлаты. Подниматься же со всем необходимым было тяжело; пройдя по склону горы под палящим дневным солнцем минут пятьдесят и изрядно попотев, разведчики очень многое припрятали среди камней, в том числе и теплые вещи. Когда поднялись наверх, там было прохладно, но, как они докладывали, терпимо. Неожиданно в горах ночью пошел дождь, у подножия его не было. А что такое дождь на высоте три тысячи метров? Это моментальное обледенение. Утром пришлось принимать экстренные меры для того, чтобы эту группу не загубить и не заморозить. Ночью им пришлось очень трудно. Днем выглянуло солнышко, стало немного теплее, и они несколько воспряли духом.

Вскоре у солдат закончились сухой паек и вода, приходилось топить снег. Вертолет ни сесть, ни зависнуть над вершиной из-за большой высоты не мог. Все, что им скидывалось, скатывалось вправо-влево от заставы и разведчикам не попадало. Мучились мы долго, в конце концов они сами запросили разрешение на спуск. Одному стало плохо – перепад высот и нехватка кислорода сказались на сердце. У двоих началась простуда, потом врачи установили воспаление легких. Короче, мы их сняли. Точнее, они сами спустились. Навстречу послали людей, но, как бывает в напряженных ситуациях, передовая группа с ними разошлась.

Полторы недели, отведенные для боевых действий, прошли не совсем удачно. Нам удалось обнаружить и захватить лишь небольшое количество оружия и боеприпасов. Докладывать же нужно, как это было принято, о весомом результате. Поскольку операция проводилась недалеко от Кабула, я ежедневно связывался с Тухариновым по радиостанции. На протяжении всех десяти дней и позже, во время итогового доклада, чувствовалось большое недовольство командарма результатами проведенных боевых действий. Нас упрекали в том, что сожжено много топлива и истрачена уйма боеприпасов. Это действительно было так: на первых порах, если удавалось заметить, откуда нас обстреливали, в ответ на один выстрел душмана направлялся шквал огня из всех видов оружия. Результата же как такового не было. Мы не могли найти больших складов с оружием, на существовании которых настаивала разведка, – их просто не было.

Единственным положительным результатом стало то, что душманы вынуждены были уйти из Хайрабада и обстрелы штаба армии временно прекратились. Но нам удалось только вытеснить бандформирования из пригородов Кабула, не более. Через месяц после завершения боевых действий, в результате которых мы потеряли трех человек – лейтенант погиб во время обстрела и двое солдат подорвались на минах, – нападения на столицу возобновились. Незакрепление итогов операций в первые годы приводило к тому, что в одни и те же районы мы вынуждены были возвращаться по нескольку раз. Местное афганское руководство, несмотря на просоветские настроения, не было заинтересовано в том, чтобы боевые действия проводились нами с максимальной эффективностью. Лишь немногие из них в «очищенных» уездах пытались закрепить свою власть и руководить. Очевидно, они понимали, что рано или поздно война закончится и, кроме них, ответ держать будет некому.