Текст книги "Наука побеждать"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– Спасибо, Ермолаев, – сказал я фельдфебелю, возвращая ружьё и, скомандовал, как только фейерверкеры споро установили пушки на новые места. – Стройся за орудиями! Примкнуть штыки!

И тут ворота застянка заскрипели и из них вихрем вылетели польские гусары. Штабс-капитан Ермилов нервно потёр шею, вглядываясь в мчащихся на нас конников.

– Ближе, ближе, – бормотал он себе под нос. – Можно и сейчас пальнуть, но всех не сметём, хоть и в перехлёст вдарим. – Он поднял руку над головой, но командовать не спешил. – Как только мы залп дадим, молодой человек, вы тут же из мушкетов добавите. Стреляйте прямо в дым, не важно, что ничего видно не будет. Вы многих убить сумеете, даже вслепую, главное, не дать им опомниться… Приготовьтесь, ребята, – оборвал он сам себя, – сейчас пальнём. Так вот, – я понял, что штабс-капитан вновь обращается ко мне, – после залпа погодите немного, пока дым не рассеется и двигайте в штыковую. Но не раньше, чем рассеется дым. На поле много коней будут биться в агонии. Могут ваших людей покалечить…

Да будешь ты стрелять или нет! Гусары уже за мушкетоны взялись!

– Пли!!! – снова оборвал сам себя Ермилов – и ему ответили орудия батареи.

– Огонь! – скомандовал я, следуя совету штабс-капитана.

Треск мушкетов показался каким-то жидким после оглушительного залпа пушек. Пули ушли куда-то в кислый пороховой дым.

Из облака, окутавшего гусар, доносились крики, стоны и ржание лошадей.

– Эх, люди-то понятно, – услышал я голос фельдфебеля Ермолаева, – они хоть знали на что шли. А лошадей-то за что?

Как только более-менее развиднелось, я скомандовал солдатам «в штыковую». Мы обошли орудия и улыбающихся бомбардиров с фейерверкерами, провожавших нас шутливыми репликами, вроде:

– На нашем горбу в рай! Мы за вас поработали, а вы теперь идёте штыками врага добивать! Задайте этим пшекам жару! Пусть знают наших!

– К лошадям не подходить! – наставляли солдат унтера. – Они вас одним ударом копыта пришибут!

Бывалый штабс-капитан оказался во всём прав. Всё пространство между позициями артиллерии и застянком усеивали тела людей и лошадей, по большей части, мёртвые, но попадались и живые. Лошади были копытами. Люди, в основном, катались по враз размокшей от пролитой крови земле и стонали от боли.

– Бегом марш! – скомандовал я и прибавил глухим голосом, вспомнив о замученных женщинах и детях. – Раненых – добить!

И мои люди на бегу вонзали штыки в подвывающих гусар, обрывая их муки. Я знал, что за подобное обращение с поверженным врагом меня не погладят по головке, однако ничего поделать с собой не мог. Чёртовы поляки должны были поплатиться за убитых стражников и мирных жителей.

– К терему! – приказал я, когда мои люди вошли в застянок. – Окружить терем! Не дайте гусарам носа из него высунуть!

И мои люди, ворвавшиеся в застянок, тут же бросились к самому большому зданию в нём. Терем – сердце любого застянка, крепкий дом, где могут разместиться защитники деревянной крепости, когда стены взяты и враг уже внутри. Гусары вели огонь из бойниц терема и мои люди укрылись за домами.

– Прапорщик, – скомандовал я, – отберите людей, умеющих обращаться с лошадьми. Пусть они успокоят животных, пока те кого-нибудь не покалечили.

По застянку носились гусарские кони, многие из которых ещё не успокоились после страшной скачки через огонь и дым к воротам.

– Есть, – ответил тот и умчался собирать людей.

– Вести огонь по бойницам, – продолжал командовать я. – Рассредоточиться вокруг терема и не давать гусарам носа высунуть из него.

Я понимал, что моим людям далеко до егерей. Линейную пехоту учат стрелять одновременно, по команде, о меткости никто не задумывается. Однако моей целью в тот момент было не перебить поляков, засевших в тереме, а заставить их прекратить огонь и отступить вглубь дома, подальше от бойниц.

– Лошади собраны, господин поручик, – доложил Кмит.

– Отлично, прапорщик, – кивнул я в ответ и скомандовал: – Прекратить огонь! Готовиться к залпу! – А тише добавил: – Передать по цепочке, по моему выстрелу бегом к терему. Со всех ног.

Команда ушла, я выждал с полминуты, чтобы её передали всем солдатам, рассредоточенным вокруг терема, вскинул руку и выстрелил по бойнице. И тут же кинулся к деревянной крепости. Мои солдаты – следом. Гусары не успели опомниться, когда мы уже залегли под стенами терема, сложенными из толстых стволов.

– Продолжать огонь по бойницам! – приказал я. – Но не высовываться! Разрешаю стрелять вслепую. Просто суйте стволы мушкетов в бойницы.

Этого было вполне достаточно. Терем изнутри не настолько просторен, чтобы гусары, засевшие в нём, простреливаемом со всех сторон, могли где-то укрыться от пуль.

– Теперь пистолет будет удобней вашего штуцера. – Я усмехнулся, протягивая Кмиту «Гастинн-Ренетт».

– Спасибо, – ответил тот и я отсыпал ему пригоршню бумажных патронов, запас которых изрядно пополнил со времён битвы под Броценами.

– Малышев! – окликнул я шустрого унтера. – Отправь человека к пионерам и бомбардирам. Пусть идут к нам. Вряд ли в застянке остались враги.

– Есть! – Унтер решил никому не доверять столь ответственного задания и помчался к воротам сам.

Вернулся он с пионерами Гарпрехт-Москвина через несколько минут.

– Привёл, вашбродь, – доложил он без особой надобности. – Штабс-капитан бомбардиров сказал, что они будут здесь через четверть часа.

– Молодец, Малышев.

– Рад стараться, вашбродь, – лихо козырнул унтер.

– Не зря мы топоры с собой прихватили, – усмехнулся подпоручик Гарпрехт-Москвин. – Двери, конечно, прочные, но моим людям хватит пяти минут, чтобы прорубить их.

– Тогда приступайте, – кивнул я ему. – Как будете готовы снести их окончательно, сообщите мне.

– Обязательно. – Гарпрехт-Москвин пребывал в приподнятом расположении духа. – А ну-ка, молодцы, покажите силу свою!

Топоры пионеров обрушились на прочные двери терема, укреплённые бронзовыми и железными полосами. Во все стороны полетели щепки и обрубки гвоздей.

– Эй, русский! – раздалось изнутри терема. – Русский! Отзови своих солдат! Вели не рубить и не стрелять!

– Это ещё почему, поляк?! – крикнул я в ответ, посылая в бойницу очередную пулю из «Гастинн-Ренетта».

– А у меня тут в подвале два десятка бочонков пороху, – сообщили из терема, – фитили подпалим – и разнесём всё тут к курвиной матери!

– Прекратить огонь! – скомандовал я. – Поручик, пусть ваши пионеры погодят немного с дверьми. – Когда грохот выстрелов и стук топоров стих, я спросил у засевшего в тереме шляхтича: – Доволен?

– Нет, – естественно заявил тот, – выпусти нас отсюда! Я и на почётный плен согласен!

– Да как же так, вашбродь?! – тут же возмутился фельдфебель Ермолаев. – Этих сволочей отпускать…

– Об этом не может быть и речи! – отрезал я. – Сдавайтесь нам – и я гарантирую вам и вашим людям жизнь и справедливый суд!

– Который повесит нас! – рассмеялся шляхтич. – Что мы выигрываем? Проще уж взорвать тут всё!

– Вы получите несколько месяцев жизни. И не факт ещё, что вас повесят. – Я пожал плечами. – В общем, хотите жить – выходите. Слово даю, что вас никто пальцем не тронет!

– Чёрт с тобой, русский! – донеслось из терема. – Мы выходим!

Изрубленная пионерами дверь со скрипом отворилась, и первым из неё вышел уже знакомый мне шляхтич в мундире гусарского ротмистра, в руках он держал кивер с дырой. На него тут же оказались нацелены несколько десятков мушкетов с примкнутыми штыками.

– Ты молодой парень, русский, – усмехнулся ротмистр, – значит, из дворян, а не из нижних чинов выслужился. Надеюсь, твоё слово хоть что-то значит.

– Значит, ротмистр, – кивнул я. – Прапорщик, разоружите ротмистра и его гусар. Мундиры и награды – снять! Эти люди не военнопленные, а бандиты. Но я обещал им жизнь! Это значит, что я поручился за всех.

– Ты честный парень. – Ротмистр, казалось, только веселился от того, что я сказал. Он смеялся, не смотря на то, что мои солдаты в это время не слишком церемонясь, сдирали с него и его людей мундир. – Тебе будет сложно жить в нашим паршивом мире.

– Может и так, ротмистр, – пожал я плечами, – но лучше быть честным человеком со сложной судьбой, чем таким курвиным сыном, как ты. Ершов, – повернулся я к унтеру, – отыщи гарнизонную гауптвахту. Определишь гусар туда.

Когда солдаты увели пленных, я устало присел на крыльцо терема, хоть оно и было потоптано пионерами. Сняв кивер, я провёл рукой по лицу. Столько ещё дел надо переделать, Думать об этом не хочется.

– Кмит, – позвал я прапорщика, – принимайте взвод. Расставьте караулы по регламенту военного времени. Остальные пусть хоронят убитых. К похоронам привлечь пленных поляков. И ищите тех, кто спасся. Чудом, Божиим промыслом, как угодно. В подполах, на чердаках, в сараях, амбарах, ригах. Должен быть кто-то. Не могли же поляки всех перебить.

– Если есть, отыщем, – кивнул прапорщик.

– Как же хоронить людей, вашбродь? – удивился Ермолаев. – Без попа-то?

– Хороните так и кресты ставьте, – отмахнулся я, – а священник придёт с батальоном и могилы освятит.

– Мудрое решение, – заметил штабс-капитан Ермилов.

(из протокола заседания государственного совета Французской республики)

ТАЛЕЙРАН: Получено сообщение об инциденте на севере Российской империи.

БОНАПАРТ: Довольно экивоков, извольте говорить точно. В чём суть этого инцидента?

ТАЛЕЙРАН; Экспедиционный корпус генерал-майора Джона Хоупа, отправленный в Португалию, на помощь Уэлсли, каким-то образом оказался на северном побережье России. Там он встретился с Северной армией генерала Барклая де Толли и был разбит наголову. Сам едва ноги унёс, чудом успел перейти прусскую границу и укрыться у союзников.

НЕЙ: Тогда чего же мы ждём?! Пора атаковать русских!

ТАЛЕЙРАН: Отнюдь. Я считаю, что в данный момент атака на Российскую империю будет губительна для Франции. Мы воюем в Испании, помогая венценосному брату гражданина императора закрепиться на её престоле. Священная Римская империя, Пруссия и Рейнская конфедерация также готовятся напасть на нас, как только мы ввяжемся в войну на два фронта. Не стоит сбрасывать со счетов и Британию. Их превосходство в воздухе и на море неоспоримо.

БОНАПАРТ: Глупости, Талейран, войны выигрывают не корабли или дирижабли, а пехота. Пехота же лучшая у нас.

НЕЙ: Так что же, мой Император, мне готовить моих гусар!

БОНАПАРТ: Готовь, Ней, но не для войны. Выбери себе представительных гусар, лучше из Серого полка. Это самые красивые из твоих любимчиков. Ты же, Талейран, отправь курьерский дирижабль с самым толковым из своих людей к русской границе, в Варшавское герцогство, пусть уладит конфликт, возникший из-за этих идиотов – поляков, и передаст письмо Александру Романову, которое ты составишь, с заверениями в нашей верности прежним соглашениям, в нём же вежливо и тактично, чтобы не обиделись наши польские вассалы, отрекись от тех кретинов, что атаковали форты на русской границе. Ты, Ней, отправишься по земле с делегацией в Санкт Петербург, покрасуйся перед варварским двором, заверь русского царя в том, что в случае конфликта с Британией мы готовы поддержать Россию. Кроме того, сошлись на то, что не мы одни готовы сразиться с британцами.

ТАЛЕЙРАН: Вы всё же решили принять их предложение?

БОНАПАРТ: Именно, Талейран, именно. Немцы уже прислали в Париж своего доверенного человека.

ТАЛЕЙРАН: Осмелюсь спросить, кто он?

БОНАПАРТ: Его имя Криг. И носит чин майора, однако ведёт себя совсем не по чину.

НЕЙ: Мелкий такой толстяк, думающий только о войне или еде. Жалкий человечишка, если честно.

ТАЛЕЙРАН: Не такой и жалкий. Его ненавидят практически все дворяне Пруссии и Рейнской конфедерации, однако он сумел чем-то привлечь и Гогенцоллернов, и рейнских курфюрстов. Есть в нём что-то.

БОНАПАРТ: Так ты узнал, кто он такой, Талейран?

ТАЛЕЙРАН: Нет, мой император. Прошлое майора Крига покрыто тайной. О нём ничего неизвестно. Как будто, этот загадочный майор вынырнул из ниоткуда летом восьмисотого года, причём именно в этом чине. И, не смотря на своё влияние на правящую семью Пруссии и рейнских курфюрстов, он не поднимается в чине.

БОНАПАРТ: Очень жаль, что ты, Талейран, не сумел разгадать тайны этого загадочного майора Крига.

ТАЛЕЙРАН: Я продолжаю работать над этим.

Глава 5, В которой героя награждают заветным георгиевским крестом и предлагают сменить род войск

Батальон подошёл спустя две недели. За это время на нас, как не странно, никто не напал. Не смотря на это, Шодровичи основательно укрепили. Для этого пришлось снести несколько домов неподалёку от частокола, насыпать с внутренней стены земляной вал, на котором установили орудия батареи Ермилова, да и сам частокол подновили. Однако в этой лихорадочной работе, когда застянок кипел как муравейник, мне лично занятия не нашлось. Мои люди несли караульную службу, помогали пионерам в работах, жили обычной гарнизонной жизнью, а я страдал от скуки. Часто гулял я среди костров караульных постов, слушая солдатские разговоры.

– Как же вы, дядька, – спрашивал молодой солдат, вчерашний брянский рекрут, у бывалого, седоусого ветерана, – можете кушать после всего такого? Я вот как вспомню, что вон оттуда девку снимали, так каша в горло не лезет.

– Это потому, Петька, что дурень ты, – с отеческими нотками сказал ветеран. – Я вот после первого бою тож есть не мог. Всё мерещилось, как в бою дрался, кишки врагам штыком выпускал. – Старый воин зачерпнул из котелка полную ложку солдатского кулеша, разгладил густые усы, чтобы не запачкать, и в несколько приёмов съел кашу. – Так вот. Мой командир тогдашний, сержант, это унтера так звались в то время, сказал мне: «Ты есть должон и сил набираться, чтоб врага и далее так бить, как сегодня». От и я тебе скажу, ты, Петька, не вспоминай про замученных, а ешь да сил набирайся, чтоб бить таких гад, что людей мытарят, без пощады. Понял?

– Понял, дядька, понял, – сказал парень и принялся есть кулеш, хоть и без особого аппетита.

А ещё я беседовал с польским ротмистром Шодровским, сидящим на гарнизонной гауптвахте.

– Одного я никак не пойму, ротмистр. – Мы обращались друг к другу исключительно по званию, будто не были знакомы, и знакомиться не собирались. – Для чего вы напали на нас? Ведь французы не обещали вам поддержки и даже не намекали на это. Если вы не лжёте, конечно.

– Мне нет смысла лгать тебе, поручик, – покачал головой ротмистр, он сидел, откинувшись спиной на деревянную стенку своей камеры. Не смотря на то, что врача с нами не было, его раны кое-как перевязали, как и раны остальных поляков, а на простреленную руку наложили шину. – У нас были совершенно иные расчёты. Ты же понимаешь, поручик, что французы не просто так стягивали войска к вашей границе. Командиры польских полков собрались у маршала Понятовского и решили, что для войны с вами Бонапарту нужен только хороший повод. Вот они и решили дать его Корсиканцу.

– Выходит, поводом к войне между Россией и Францией должны были послужить ваши нападения на границе.

– Именно, – звонко щёлкнул пальцами ротмистр, – а ты ловкий малый, поручик!

– Не забывайтесь, ротмистр, – хмуро осадил его я, – я не ваш подчинённый.

– Да-да-да, – замахал здоровой рукой он, – прошу прощения. Вот только одним беспорядков на границе оказалось мало. И тогда я вызвался потрепать вас, русских, немного сильнее. Моя фамилия Шодровский, если ты забыл, а застянок этот и деревня при нём зовётся Шодровичи. До позорных разделов 1772, 1793 и 1795 эти земли принадлежали нам, а предков моих после восстания Костюшки отсюда выгнали взашей.

– Теперь мне всё понятно, – кивнул я. – Считаете себе ангелом мщения, белым рыцарем, грозою русских? А по сути-то вы, сударь, обыкновенный бандит. И не более того.

– Это с вашей стороны, – возразил ротмистр, – с нашей же, польской…

– Убийства и насилие над мирными людьми, – отрезал я, – с любой стороны – чистой воды разбой! Я буду ходатайствовать о том, чтобы вас подвергли не трибуналу, а гражданскому суду, как убийцу, насильника и предводителя банды!

– Делай что хочешь, поручик, – отмахнулся ротмистр. – Я свою карту разыграл – и продул по всем статьям. Мне теперь всё равно…

Я вскочил на ноги и в ярости схватился за корзинчатый эфес трофейного палаша, взятого мной под Броценами. Как будто мне нужно его разрешение! Боясь сорваться, я вылетел из камеры и с грохотом захлопнул за собой дверь.

Батальон подошёл к застянку в середине августа, спустя две недели после сражения. За это время пионеры Гарпрехт-Москвина превратили Шодровичи в настоящую крепость, ощетинившуюся пушками штабс-капитана Ермилова.

– Этакую фортецию, – любил говаривать в нашем во многом импровизированном офицерском собрании пожилой артиллерист, – гусарам с наскоку не взять.

– При хороших запасах продовольствия и пороха, – поддерживал его Гарпрехт-Москвин, – здесь можно не один месяц оборону держать.

– Видимо, французы и поляки понимают это не хуже нас с вами, господа, – усмехался я, – потому и не спешат начинать войну.

– Ваши слова, Серёжа, да Господу Богу в уши, – вздохнул штабс-капитан Ермилов. – Нет, господа, я хоть и человек военный, но большие схватки между державами вроде нашей России и Франции приносят слишком много горя. Я выслужился из фейерверкеров, не одну кампанию прошёл, а начинал ещё с вашим, Серёжа, однофамильцем в Италийском походе. И скажу вам, господа офицеры, вот что. Нету более страшной работы, нежели наша.

– Работы? – удивлённо спросил я. – Какая же это работа?

– Тяжёлая, Сережа, и кровавая работа. Но кто-то же должен её делать, не так ли, господа офицеры?

Итак, наш батальон пришёл в Шодровичи и первым делом меня вызвал к себе майор Губанов. Я представил ему письменный рапорт о случившемся, однако он отложил его в сторону и приказал доложить обо всём своими словами, а не казенными формулировками, за которыми я прятал свой страх и ненависть. Я поведал командиру обо всём. Он надолго замолчал, а потом сказал мне:

– Ты правильно поступил, Серёжа. Очень правильно. Признаюсь, я не ожидал от тебя такой выдержки. Я бы, наверное, казнил поляков, причём, скорее всего, предал их мучительной смерти. И плевать мне было бы на все трибуналы… – Тут он оборвал себя, понимая, что слишком вольно ведёт себя в присутствии подчинённого. – Простите, поручик, – он перешёл на казённый тон. – За проявленные боевые качества и смекалку я представлю вас к Георгию и, не сомневаюсь, Михаил Богданович не станет противиться этому представлению. Вы же и сопроводите польских разбойников в ставку командующего и подробно доложите ему обо всём, что здесь произошло.

– Благодарю, господин майор. – Я вытянулся во фрунт и лихо козырнул.

– Сдайте взвод прапорщику Кмиту, – усмехнулся Губанов, – и готовьтесь отбыть в Вильно.

– Есть, – ответил я. – Но я хотел бы просить вас, господин майор, чтобы вы упомянули в представлении и прапорщика Кмита и остальных солдат моего взвода. Они дрались не хуже меня.

– Всех награждать, Серёжа, орденов не хватит. Твой Георгий и будет наградой всему взводу, каждому солдату в нём.

Я кивнул и попросил разрешения удалиться.

– Ещё одно, – остановил меня перед самым выходом майор, – вы верхом ездить умеете?

– Так точно, – ответил я.

– Отлично. Можете идти.

Но выехать в тот же день, как собирался, я не смог. Ближе к полудню на лесной дороге, которую контролировал наш застянок, замаячили гусарские мундиры.

– Похоже, твой отъезд откладывается, – сказал мне майор Губанов, проходя через двор, где я знакомился с лошадью, которую мне выделили в дорогу. – В бой не ввязывайся, твоим взводом будет командовать прапорщик Кмит.

– Есть, – несколько уязвлёно ответил я, отдавая честь.

Оставив лошадь Жильцову, я поднялся на стену, где на стрелковой галерее стояли солдаты моего взвода.

– Проверяете, господин поручик? – несколько не по уставу обратился ко мне прапорщик.

– Посмотрю, как дерётся мой взвод, – жёстко ответил я. – Мне в бой вмешиваться не велено.

– Прошу прощения, – устыдился своих слов Кмит. – Я не хотел вас задеть.

– Извинения приняты, – кивнул я, доставая зрительную трубу. – Но драки, похоже, не будет, – добавил я, всматриваясь в скачущего врага. Над киверами с белыми султанами трепетал такой же белый флаг. – Это парламентёры.

– Вот как, – кивнул Кмит и во весь голос скомандовал: – Не расслабляться!

Я улыбнулся и потёр нос. Славный командир. Я спустился с галереи и направился к воротам, пользуясь своим положением свободного офицера. Там уже стоял майор Губанов с взводом стрелков. Белый флаг, белым флагом, но о безопасности забывать нельзя. Ворота отворились и в них въехали гусары в сине-серых мундирах и чёрных медвежьих шапках. Их отлично знали по всей Европе, как Ecorcheurs – обдиралы, подобные своим старинным тёзкам, они сдирали кожу с убитых врагов и весьма гордились этим.

– Позвольте представиться, – лихо соскочив с коня, козырнул их командир, – капитан Жильбер. Командир первой роты первого эскадрона гусарского полка Жехорса.

Волки Жехорса или просто Обдиралы. Их ненавидели все в Европе и в плен не брали.

– Майор Губанов, – представился мой командир, прекрасно изъяснявшийся на французском, – командир третьего батальона Полоцкого пехотного полка.

– Я прибыл к вам с письмом от моего императора, – сообщил Жильбер, извлекая из ташки конверт, запечатанный французским орлом. – Также с письмом едет чиновник из департамента иностранных дел.

– Он с вами? – спросил майор.

– Нет, – усмехнулся капитан. – Мы не могли рисковать его жизнью. После того, что устроили эти польские fils de chienne, вы вполне могли встретить нас картечью.

И может быть, зря не встретили.

– Мы будем ждать вашего дипломата, – сказал Губанов. – Когда он прибудет?

– Завтра утром.

– Тогда я более вас не задерживаю.

Гусарский капитан злобно глянул на нашего командира, но смолчал, не смотря на явно оскорбительный тон. Он вскочил в седло и отдал своим людям приказ разворачиваться и ехать в лагерь.

– Серёжа, – обернулся ко мне майор, как только за гусарами закрылись ворота, – очень хорошо, что ты здесь. Сопроводишь в ставку ещё и дипломата.

– Есть, – ответил я, ничуть не обрадованный своей будущей ролью конвоира и сопровождающего.

Французский дипломат приехал в сопровождении конвоя из того же взвода гусар Жильбера. Ехал он не верхом, а в двуколке, запряжённой серой лошадкой, что смотрелось довольно странно на фоне лихих всадников. Одет дипломат был по последней парижской моде, хотя чёрный сюртук дипломатического ведомства с торчащим из-под него белоснежным крахмальным воротником наводили на мысли о монахе-инквизиторе или изверге-пуританине из Североамериканских колоний.

– Ваша лошадь хорошо держится, – сказал ему, не выслушав приветствий и представлений, майор Губанов. – Вот и отлично. Поручик, вы можете отправляться. – Это уже мне.

Я вскочил на пегого коня – трофей, доставшийся от польских гусар – и толкнул его пятками. Шпор не терплю – лишнее насилие над животным. Конвоем для поляков и сопровождением для дипломата стала полусотня Бугских казаков, прибывших в Шодровичи вместе с батальоном для несения пикетной службы и разведки в окрестностях застянка. Командовал ими пожилой вахмистр с лихими седыми усами, которые он то и дело подкручивал пальцами. Не нравилось ему соседство с гусарами-обдиралами. А вот капитан Жильбер был, наоборот, изрядно весел и постоянно пытался завязать разговор со мной. Я поначалу никак не реагировал на его реплики, отделываясь короткими фразами, однако вскоре дорога наскучила мне, и я решил, что беседа даже с не слишком приятным человеком, лучше молчания.

– Вот все вы считаете нас, Ecorcheurs, обдиралами, – говорил мне Жильбер, – но ведь по сути, всего лишь пугало для вражеских солдат. Вот вроде ваших казаков или иных иррегуляров.

– Они люди простые и зачастую с диким нравом, – ответил на это я, пользуясь тем, что никто из казаков французского не понимал, – но вы-то человек образованный, европейский.

– Одно, молодой человек, – покачал головой капитан, – другого не отменяет. Ваш царь и генералы используют казаков так же, как император и маршал Ней – нас. Мы – пугало для врага. Кошмарные Ecorcheurs и ужасные русские казаки! – Он весело рассмеялся. – Вы не заметили, юноша, что о нас и о казаках ходят почти одни и те же слухи. Мол, изверги, с людей шкуру живьём сдирают и одежду из неё шьют, детей едят на завтрак, девиц – на ужин.

Возразить на это мне было нечего. Кругом Жильбер оказывался прав. И всё равно, никак не мог я поставить рядом его и седоусого вахмистра.

До Капсукаса мы добрались через час. На сей раз, нас не тормозили пушки, а длинные дроги, в которых сидели связанные поляки, ничуть нашего движения не замедляли. Пара крепких коней, запряжённых в них, спокойно трусили по пыльной дороге и казак, исполнявший обязанности кучера мирно дремал на козлах. Идиллическая картина, вроде и войны никакой нет, и поляки деревень не вырезают.

Ни одна из наших лошадей не захромала, и мы продолжили путь, не задерживаясь в Капсукасе. В Вильно прибыли уже после заката. Не смотря на это, я тут же отправился в штаб армии. Мои дела ждать не могли. Поляков надо было разместить в городской тюрьме, да и доложить о прибытии французского дипломата следовало как можно быстрее. Если пленные гусары ещё могли переночевать в дрогах под открытым небом, то Бонапартов посланник – никак нет.

К моему удивлению, адъютант командующего армией, довольно молодой ротмистр в белом кирасирском мундире, лишь бросил взгляд на письмо и тут же проводил к генерал-лейтенанту. Несмотря на поздний час, Михаил Богданович Барклай де Толли работал с бумагами. Он осмотрел меня оценивающим взглядом и, кивком ответив на моё приветствие и представление, спросил:

– Поручик, отчего не по форме?

Я вспыхнул, хоть прикуривай, и принялся мысленно честить себя, на чём свет стоит. Это ж надо удумать такое, явиться к командующему армией с трофейным палашом, вместо уставной шпаги.

– Виноват, – только и смог выдавить я.

– Георгиевская лента на баскетсворде смотреться не будет, – скупо улыбнулся генерал-лейтенант и размашисто подписал представление майора Губанова, – придётся вместо неё дать вам крест.

Кажется, я покраснел ещё гуще, только что дым из ушей не повалил.

– Скажите, поручик, вы как в седле держитесь? – неожиданно спросил у меня Михаил Богданович. – Уверенно?

– Вполне, – ответил я, не совсем понимая, к чему это. И майор спрашивал вчера. Но там-то всё ясно.

– Из вас, юноша, – продолжил командующий, – вышел бы отличный драгунский офицер. Если верить этому рапорту майора Губанова, вы провели отличную операцию. Вам бы драгун вместо простых пехотинцев.

– Виноват, ваше превосходительство, – покачал я головой, – но драгуны давно перестали быть конной пехотой. Вряд ли, я смог бы провести подобную операцию с драгунами. Ведь конников очень сложно спустить с седла.

– Верно, – устало улыбнулся генерал-лейтенант. Он вынул из ящика стола шкатулку со Святым Георгием Победоносцем на крышке. – Подойдите ближе, поручик Суворов. Вы вполне оправдываете свою фамилию. – Михаил Богданович поднялся и прицепил мне на мундир крестик Георгия четвёртой степени. Я заметил, что на пальцах его осталась серая пыль, я слишком поспешно чистил мундир, перед тем как войти в здание штаба. – Как говорится в Уставе: «тот кто, лично предводительствуя войском, одержит над неприятелем, в значительных силах состоящим, полную победу, последствием которой будет совершенное его уничтожение», а также за «лично предводительствуя войском, возьмет крепость». Эти слова в полной мере относятся к вам, поручик Суворов.

– Служу Отечеству, ваше превосходительство, – гаркнул я.

– А теперь ступайте отдыхать, поручик, – отпустил меня генерал-лейтенант, – и скажите адъютанту, чтобы пригласил ко мне этого французского дипломата. Письмо, кстати, при вас?

– Так точно, – ответил я, извлекая из кожаной сумки письмо, вручённое мне майором Губановым. – И я хотел спросить ещё об одном, ваше превосходительство.

– Что такое? – спросил Михаил Богданович, забирая у меня письмо.

– Как быть с поляками, захваченными нами в Шодровичах?

– Сдайте их в гарнизонную гауптвахту. Вас туда проводит любой из офицеров.

Я поклонился генерал-лейтенанту и вышел из его кабинета. На пороге меня ждал адъютант в кирасирском мундире.

– Проводите к командующему француза, – сказал ему я и, подумав минуту, добавил: – И не могли бы вы сообщить, где найти офицера, что проводил меня до гарнизонной гауптвахты.

– Обратитесь к дежурному офицеру гарнизона, – бросил мне адъютант и быстрым шагом направился к выходу.

Я лишь скрипнул зубами ему вслед и отправился на поиски дежурного офицера гарнизона. Отыскал я его, по счастью, достаточно быстро. Не так и много было в ставке незапертых дверей по такому позднему времени. Он отрядил мне в помощь младшего унтера. Я представил его казакам, сообщив, что он проводит их на гауптвахту, куда надо сдать поляков.

Сменив уморившуюся лошадь на почтовой станции, я отправился обратно в Капсукас. Хоть я и устал после дня дороги, однако ночевать в Вильно было негде, а в Капсукасе стоял наш полк, на квартирах которого я и собирался провести ночь.

(из воспоминаний графа Нессельроде)

Эта встреча с Государем, ставшая определяющей для судеб всей Европы начиналась вполне обыденно. Я пришёл к Его величеству с очередным утренним докладом о состоянии дел в министерстве. Первым листом в моей папке лежала просьба французского дипломата об аудиенции. Это был личный посланник Бонапарта, прибывший с объяснениями по поводу инцидентов на западной границе Империи и письмом от французского правителя.

Государь выслушал меня, стоя спиной к окну, а после обернулся к нему, одёрнув тяжёлую штору. Его величество долго смотрел на Петербург, как будто размышляя о чём-то, а потом совершенно неожиданно спросил у меня:

– Как вы считаете, граф, на чьей стороне лучше всего выступить нам?

– Осмелюсь сказать, Ваше величество, – ответил я, – ни на чьей. Конфликты в Европе имеют весьма мало отношения к нам.

– Мы не сможем долго оставаться в стороне, – покачал головой Государь. – Очень скоро Империя окажется втянутой в войну, которая разгорается в Европе. У нас есть союзнические обязательства перед Священной Римской империей, а их вмешательство только дело времени.

– Однако нам стоит выждать некоторое время, – всё же осмелился предложить я.

– Промедление, конечно, не смерти подобно, но не хотелось бы принимать решения в обстоятельствах военного времени. И всё же, вопроса это не снимает. С кем и против кого лучше всего воевать России?

– И снова прошу простить меня, Ваше величество, но, по моему мнению, России лучше не воевать вовсе.

– Генералы твердят мне, – устало вздохнул Государь, – что нельзя упускать стратегическую инициативу. Вы, дипломаты, что война – губительна. Но не воевать сейчас нельзя. Британия и Франция стремительно набирают силу, пока они воюют друг с другом, Россия в относительной безопасности. Однако, как только одна из этих империй разделается со своим врагом или хотя бы изрядно ослабит его, вот тогда она тут же обернёт свой взор в нашу сторону. Так как вы думаете, граф, на чьей стороне нам лучше выступить?

– В этой войне я бы поставил на Францию. У Британии сильные морской и воздушный флот, однако изрядная часть их войск расположена в Индии и Америке. А войны выигрывает пехота, как любит говорить Бонапарт.

– Что ж, граф, – кивнул Государь, – пригласите ко мне французского посланника.