Текст книги "Наука побеждать"

Автор книги: Борис Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

Глава 27, В которой серые солдаты обнаруживают, наконец, свою подлинную суть

Приём закончился, гости разошлись, и особняк, наконец-то, погрузился в тишину. Немногочисленная челядь графа занялась уборкой и подготовкой дома к грядущим переговорам, а мы отправились спать. Но долго отдохнуть нам не удалось. Как и всех в ту ночь, меня разбудил низкий гул. Казалось, он ввинчивается в мозг и голова от него начала раскалываться. Я долго лежал на кровати, смотрел в потолок и гадал, что же это за звук. Вставать с постели и идти проверять, не хотелось совершенно, все несколько часов приёма я провёл на ногах, и теперь они напоминали об этом глухой болью. Кажется, мне удалось задремать на какое-то время под этот гул, но проспал я недолго и сон приснился крайне неприятный. Будто бы я залез на пасеку, где меня уже ждал целый рой разъярённых пчёл. Они накинулись на меня – и тут я проснулся.

Засыпать под усилившийся гул снова я не захотел, а потому героическим усилием превозмог лень и поднялся с постели. Надев повседневный мундир, отправился искать графа или Ахромеева. В коридоре встретился с Ахромеевым, сменившим Павловский мундир на гражданский сюртук. Судя по помятому лицу, он также не спал большую часть ночи.

– Что это за гул? – спросил я него.

Он в ответ только плечами пожал.

– Поднимемся на второй этаж, – предложил он. – С балкона на город посмотрим.

По дороге на второй этаж мы встретили Фрезэра и Максименку. Все вместе поднялись и вышли на просторный балкон особняка. Там уже стоял граф Черкасов, вооружённый зрительной трубой.

– Поглядите, – указал он на чёрные пятна на фоне громадной луны. Они казались чёрными дырами на её серебристом лике.

Я приложил окуляр своей трубы к глазу и навёл на них.

– Дирижабли? – спросил я. – Британцы возвращаются из Америки?

– Вряд ли, – мрачно заметил граф. – Во-первых, их всего десять. А во-вторых, что бы им делать в небе над Лондоном?

– И флаг, – добавил Ахромеев. – Я такого нигде не видел.

Над флагманским дирижаблем вилось громадное красное полотнище, в центре которого красовался белый круг с чёрным изломанным крестом. Теперь воздушных левиафанов освещали огни ночного Лондона, разбуженного протяжным гулом их двигателей, и можно было прочесть названия на их длинных бортах.

– Leibstandarte SS Adolf Hitler, – прочёл имя первого дирижабля граф Черкасов. – И кто он такой, этот Гитлер? Может быть, вы знаете, Ахромеев? Вы же занимались Пруссией и Рейнской конфедерацией весьма плотно.

– Это имя несколько раз проскакивало, – кивнул Ахромеев. – Вроде бы это некий лидер серых солдат, однако, лично его никто не знает, и не видел. Вроде бы, он цесарец из Австрии, но это только предположение.

– Das Reich, – прочёл я название второго дирижабля.

– Тут всё понятно, – усмехнулся Ахромеев. – Это немцы. Скорее всего, пруссаки.

– Totenkopf? – удивился Фрезэр. – А при чём тут гусары Приттвица?

– Серые тоже очень любят подобные символы, – заметил я. – Вспомните Щитно.

Я забыл, что мы вроде бы не знакомы, однако этого никто не заметил.

– Wiking, – прочёл я следующее название. – А вот это, действительно, странно. Или тут ещё и шведы, вместе с немцами?

– Вряд ли, – покачал головой граф Черкасов и снова приложил к глазу зрительную трубу. – Nord, – произнёс он и пожал плечами, – хотя всё может быть.

– Prinz Eugen, – таким было имя следующего дирижабля и я спросил: – Кто-то из Рейнских курфюрстов?

– Нет, – возразил мне Ахромеев, – скорее, он назван в честь Евгения Савойского, помните такого римского полководца? Его слава гремела по всей Европе не так давно.

– Наш преподаватель истории в корпусе, – встрял поручик Максименко, – сравнивал его с князем Суворовым.

Никто не стал смеяться над этим каламбуром.

– Florian Geyer, – прочёл я следующее название. – Это уже более древняя история. Некий рыцарь, что ли?

– Времён Мартина Лютера, – уточнил Ахромеев и прочёл следующее имя дирижабля: – Hohenstaufen, ну тут всё ясно.

– Frundsberg? – такое имя носил следующий левиафан. – Никогда ничего такого не слышал, – покачал головой я.

– Это ландскнехт, – объяснил большой знаток германской истории Ахромеев. – Прославился тем, что умер, когда пытался утихомирить своих наёмников, которым задержали жалование.

– Nordland, – прочёл название последнего дирижабля граф Черкасов, – похоже, вы были правы, Суворов, без шведов тут не обошлось.

И тут на город упали первые бомбы.

Казалось, балкон под нашими ногами подпрыгнул. Мы были вынуждены схватиться за кованые перила, чтобы не попадать с ног. А в городе вспухали сотни огненных «цветов». Бомбы сыпались на Лондон из чрева небесных левиафанов, разнося здания, тонны взрывчатки падали на головы ничего не понимающих людей, многие из которых вышли из домов поглазеть на дирижабли, что и спасло им жизнь. В городе начались первые пожары, зарево которых окрасило багрянцем брюхи дирижаблей. Между их громадных туш потянулись в небо чёрные клубы дыма.

Едва оправившийся от недавнего пожара Лондон, вновь подвергался разрушению. Хотя десятка дирижаблей явно недостаточно, чтобы сровнять с землёй город таких размеров, как столица Британии. А значит, очень скоро враг, кем он ни был, высадит десант. И точно, очередная партия чёрных точек, не взорвалась, сея вокруг себя смерть. Десантные шлюпки. За ней последовала вторая волна шлюпок. Третья. Четвёртая. Ещё и ещё одна. Сколько же на дирижаблях солдат? Не меньше, чем по дивизии на каждом. Тысячи человек. И кто будет противостоять им? Смешные «чарли»? Полиция, у которой даже оружия нет? Солдаты гарнизона? Сколько их? И ведь они разобщены, сидят сейчас по казармам и точно так же, как остальные жители столицы, ошеломлены. А сейчас на них обрушатся несколько дивизий серомундирных солдат.

– Максименко, принимайте командование стрелками, – скомандовал я. – Фрезэр, готовьте гренадер, мы выходим в город.

– Есть! – ответили оба поручика и бросились бегом выполнять мои приказы.

– Что вы творите, Суворов?! – вскричал граф.

– Иду наводить порядок в городе, – ответил я, направляясь вслед за офицерами. – Гренадеры там, – я махнул рукой за спину, – будут нужней. Мы сможем спасти сотни жизней.

– Только солдат угробите! – вскричал Ахромеев. – Там же дивизии с дирижаблей высаживаются.

– Они не ждут организованного сопротивления, – ответил я, – и сейчас большая часть их занимается грабежом и насилием. Поэтому появление даже взвода гренадер будет для них изрядным потрясением. Для охраны вашего особняка остаётся стрелковый взвод под командованием Максименки.

– Это чистой воды безумие, – покачал головой граф Черкасов. – Считаете, что вам британцы спасибо скажут? Не дождётесь от них.

– Не за спасибо воюю, – пожал плечами я. – Просто не хочу смотреть на то, как гибнут люди. Кем бы они ни были.

– Ваши принципы погубят вас, Суворов, – покачал головой Черкасов, – а главное, солдат, что вы ведёте в бой.

Бой шёл на наскоро сложенной баррикаде в четверти версты от особняка. «Чарли» вместе с констеблями предпринимали жалкие попытки отбить атаку серомундирных солдат. Их враги шагали колонной, напирая стройными шеренгами по пять человек с примкнутыми штыками. В общем, долго обороняться лондонцы не имели ни малейшей возможности. Если бы не подошли мы.

Семьдесят пять – со мной семьдесят шесть – человек в гренадерках, также шагали колонной по пять и к мушкетам нашим были примкнуты штыки.

– Взвод, – скомандовал я, – к бою готовьсь! Залп даёт только первая шеренга! Вперёд!

Я выхватил баскетсворд, драгунские пистолеты, хоть и висели в кобурах на поясе, однако заряжать их было некогда.

– На баррикаде! – крикнул я. – Все на землю!

Навряд ли британцы уразумели мои слова, но смысл их был понятен и так. Они бросились в разные стороны, некоторые рухнули ничком на мостовую для верности ещё и головы руками прикрыли.

– Огонь!

Первая пятёрка гренадер дала залп по серомундирным. Пара их рухнула на землю перед баррикадой. Они явно не ожидали какого-либо организованного сопротивления и были ошеломлены. Этим я просто обязан был воспользоваться.

– Вперёд! – крикнул я, вскидывая палаш. – В рукопашную!

Мы легко взбежали на баррикаду, которую никто не защищал с нашей стороны, и схватились с немцами. Я обрушил на голову первого палаш, но с удивлением обнаружил, что каска на его голове не кожаная и даже не железная, а, скорее всего, стальная. Клинок отскочил от неё, оставив зарубку, однако серый, что называется, поплыл, выронил мушкет и стал лёгкой добычей для моих гренадер. Второй серый попытался ударить меня прикладом, я перехватил его ещё в замахе и ткнул врага палашом в живот. Оттолкнув его, схватился с третьим, потом с четвёртым, пятым, шестым… С кем-то только обменивался парой ударов, кого-то успевал ранить, кого-то убить. Доставалось и мне, однако ран я не чувствовал, о том, что меня зацепили штыком или офицерской саблей, понял только после боя по тёмным пятнам на мундире или крови текущей из ран.

Похоже, эти солдаты были готовы к бою, и справиться с ними оказалось непросто. Выручила стойкость и умение моих гренадер. Мы потеснили серых, и к нам присоединились воодушевленные победой «чарли» и прочие горожане. Они атаковали немцев с флангов, выскакивая из переулков или же просто стреляя из окон. И враг не выдержал. Атакуемые с фронта и флангов, серые обратились в бегство. Первыми побежали солдаты последних шеренг, большую часть боя чувствовавшие себя, можно сказать, в безопасности, а теперь подвергшиеся атакам врага, которому не удавалось иногда даже ответить. Унтера, которые должны были сдерживать бегство, не справились, их просто смели.

– Не преследовать! – выкрикнул я, опуская палаш. – Фрезэр, доложить о потерях! Собрать боеприпасы, если подойдут по калибрам. Заменить повреждённое оружие.

– Потери, – доложил через минуту Фрезэр, – двое убитых, трое тяжелораненых и около десятка раненых легко, сражаться смогут.

– Messieurs! – обратился я окружившим нас «чарли» и горожанам. – Quelqu'un parler franГais?

– Oui, bien sШr, – раздалось несколько голосов.

– Помогите нам, – сказал я им. – Доставьте мёртвых и тяжелораненых в дом, который раньше был башней гарнизона.

– А вы кто такие? – спросил кто-то, похоже, старшина «чарли» или как он у них называется, не знаю.

– Я офицер русской армии, капитан Суворов, – представился я. – Командую гренадерами охраны нашего посольства. Сейчас мы вышли в город, чтобы навести порядок и по возможности остановить серых солдат, разоряющих его.

По толпе пошёл шепоток, граждане Лондона, разумеющие французский, переводили мои слова тем, кто этого языка не знал.

– Остальным тоже стоит покинуть эту баррикаду, – сказал я. – Серые вернутся, и они будут очень злы.

– Господин капитан, – обратился ко мне прапорщик Быхов, – у каждого из этих серых солдат есть гренадерская сума. А в ней по пять гранат. И ячеи пустые ещё на десяток.

– У каждого? – удивился я. Прапорщик кивнул. – Тогда собирайте. Гранаты соберите, сколько хватит.

– Слушаюсь, – ответил прапорщик и тут же принялся отдавать команды. – Как с эмблемами быть? – снова подошёл он ко мне, когда все гренадеры сменили сумы на немецкие. – Они все с мёртвой головой.

– Вернёмся в особняк, перебьём на наших орлов двуглавых, – ответил я. – А пока так повоюем.

– Понял, – кивнул Быхов.

– Мундиры на них какие-то странные, – сказал мне Фрезэр. – Вот нашивки какие-то. – Он показал мне полоску чёрного сукна, на которой было вышито слово Thule. – Отпорол на память, майору Ахромееву покажу. Пусть разбирается.

– Может, это всё же шведы? – предположил прапорщик Быхов. – Название-то явно их.

– Немцы это, – покачал головой Фрезэр. – По-немецки во время боя лаялись, и команды тоже по-немецки отдавали.

Вот что значит, разведчик, как говорится, от Бога. Правильно сделал Ахромеев, предложив ему перейти в тайную канцелярию. Офицер из Фрезэра, конечно, толковый, но разведчик он просто прирождённый.

– Не важно, кто они, – отмахнулся я, – а вот гранаты это уже интересно. От них же отказались почти пятьдесят лет назад.

– В городском бою гранаты штука незаменимая, – сказал прапорщик Быхов, – особенно в таком количестве. Что бомбы не доделали, то гранатами добить можно. В окна домов закидать, или баррикады подорвать.

– Разумно, – кивнул я. – Тогда и нам стоит ими воспользоваться. Всё готово?

– Так точно, – отрапортовал Фрезэр.

– Тогда вперёд!

– Господин капитан, – обратился ко мне старшина «чарли», – а нам, что делать?

– Уходите отсюда, – ответил я. – Но продолжайте воевать. Не так, как сейчас. В открытом бою вы ничего не сможете противопоставить немцам. Вы иррегуляры и в этом ваша сила. Стреляйте по ним из окон домов и с крыш. Нападайте на серых, когда они начинают грабить и насиловать. Тогда они почти беззащитны, забывают о войне и их можно брать голыми руками.

– Ясно, господин капитан, – кивнул «чарли». – А вы куда?

– Воевать, – пожал плечами я. – Нам тоже засиживаться на одном месте нельзя. Нас не так много и в мобильности наша сила. Будем маневрировать, искать войска лондонского гарнизона, объединимся с ними, и будем воевать, как умеем. Мы же линейная пехота qu'on le veuille ou non.

И взвод направился дальше по Лондону. Мы шагали через подлинный ад. Озверевшие от крови и огня немцы творили такое, что и вспоминать не хочется. Они убивали всех без разбора, мужчин, были те вооружены или нет, женщин, детей, стариков. Насаживали на штыки, забивали насмерть прикладами, а то и просто топтали ногами. Особенно жестоко расправлялись с «чарли» и констеблями, пытавшимися обороняться и наводить хоть какой-то порядок.

И через весь этот кошмар шагали мои гренадеры. Где-то вступали в бой, громя озверевшего от насилия и беззащитности врага, где-то избегали боя, там, где врагов было слишком много. Как бы ни были серые опьянены кровью и лёгкой победой, однако взводом полка не перебить, как не перешибить плетью обуха, как говорит старинная мудрость. Где-то сражались колонной, как на первой баррикаде, вступая в бой сходу, без залпа, где-то разворачивались в три шеренги и открывали огонь по врагу. Так было на небольшой площади, названия которой я не знал, где немцы числом не меньше батальона потрясали над головой мушкетами с насаженными на штыки детскими тельцами, конечностями и головами. Мой взвод развернулся в три шеренги у стены дома. Гренадеры без команды вскинули оружие, и я тут же выкрикнул:

– Огонь!

Пули выбили несколько десятков солдат в сером, но те не обратили на это внимания, продолжая упиваться кровью. Гренадеры перезарядили мушкеты, очень быстро, особенно если учесть, что у всех были примкнуты штыки. Я лишь махнул палашом. Новый залп смёл ещё несколько десятков серых. Только тут они опомнились, стали озираться по сторонам, ища врагов. А тем временем гренадеры дали ещё залп. Серые кинулись на нас, толпой, некоторые даже не удосужились стряхнуть со штыков тела и части тел.

И это армия? Где офицеры? Где унтера? Где порядок?

Мы успели дать по ним ещё один залп, выбив очень многих, сбившихся слишком плотно. Рукопашная схватка была жестокой, но короткой. Драться немцы умели не лучше, чем воевать. Через несколько минут у наших ног образовалась небольшая гора трупов, а те, кто выжил, бежали в ужасе. Не ожидали они такого сопротивления.

Перевязав раненых и прочтя короткую молитву над убитыми, мы пошли дальше.

– Господин капитан, – обратился ко мне Фрезэр, – через полквартала отсюда, вроде бой идёт.

– Идём туда, – кивнул я.

Колонна гренадер прошла по улице эти полквартала и, действительно, наткнулась на настоящий бой. Почти полк серых солдат вёл перестрелку с батальоном красномундирников, сбившихся в каре и отвечавших залпами.

– Гранаты к бою, – скомандовал я, а когда все солдаты запалили фитили, правда, не слишком умело, не учили их этому, выкрикнул: – Бросай!

Семь с лишним десятков гранат полетели в серые шеренги, а после из пороховой пыли выступили мои гренадеры. Первые две шеренги колонны дали залп в тыл врагу и снова началась рукопашная схватка. Серые никак не ожидали атаки, были ошеломлены взрывами гранат, однако командовали ими опытные офицеры и солдаты оказались не в пример более дисциплинированными, нежели те, с кем мы дрались на площади. Часть их быстро развернулась к нам лицом, выставляя штыки. Но всё же недостаточно быстро. Мы успели переколоть многих, пока они разворачивались, и теперь дрались в их изрядно разбитом построении.

Это придало сил и британцам. Они быстро перестроились из каре в шеренгу, дали последний залп и также пошли в рукопашную.

Этот бой был не только яростным, но и затяжным. Я раздавал удары направо и налево, не жалея тяжёлого палаша и серомундирных солдат. Я ломал вражьи мушкеты, щепил приклады, вонзал клинок в животы немцев, отрубал головы и конечности. Казалось, во мне поселился некий злой дух, о которых рассказывал мне мастер Вэй. Они делали человека, в котором селились, отменным бойцом, взамен требуя от него только крови. Много крови. В легенде этой было много общего с тем, что рассказывал мне паладин об упившихся крови мечах.

Вот так и я дрался отчаянно, позабыв о командовании взводом, хотя и не было нужно. Павловские гренадеры были отлично обучены, держали строй, прижавшись спинами к стене дома, наносили быстрые и точные удары штыками и прикладами. Серые падали рядом с нами один за другим. В то же время на немцев с тылу давили британцы.

Но, как бы то ни было, немцев было намного больше. Батальон и взвод не могут одолеть полка. Как бы ни были хороши первые, и скверен – второй. Это военная аксиома. Ноги скользили на мостовой, между камнями текла кровь, под каблуки сапог то и дело попадались тела убитых врагов и друзей. Всё чаще падали гренадеры, да и британских, чёрных, так называемых, веллингтоновых, киверов над немецкими касками виднелось всё меньше.

Меня ударили прикладом по рёбрам с такой силой, что те в ответ затрещали, а я отлетел и врезался спиной в стену, к которой были вынуждены отступить мои гренадеры, чтобы избежать окружения и прикрыть тылы. Кивер съехал на глаза, я поправил его левой рукой, что спасло мне жизнь. Штык, нацеленный в горло, угодил в предплечье, раздробив кость. Боль пронзила левую руку, однако я отвёл её в сторону, скрипя зубами, и ткнул серого палашом в живот. Повернув клинок в ране, я выдернул его. Немец осел на мостовую, потянув приклад вниз. Штык начал выворачиваться, причиняя мне кошмарную боль. Я, буквально, слышал, как трещат кости предплечья.

– Вашбродь, – подскочил ко мне унтер в трижды простреленной шапке-митре. Он исполнял в роте обязанности фельдшера на поле боя, как объяснил мне Фрезэр. – Вам помощь нужна.

– Выдерни штык, – прохрипел я. – И рану перетяни. Потуже.

– Слушаюсь, вашбродь, – ответил гренадер.

– Солдаты! – скомандовал Фрезэр. – Прикрыть капитана и Лялина! Чтоб ни ода сволочь к ним не подобралась!

Между нами выстроилась живая, ощетинившаяся штыками стена солдат. Унтер Лялин быстро и сноровисто отомкнул штык, мне даже особенно больно не было, а после взялся за кольцо.

– Вот теперь терпите, вашбродь, – сказал он мне, и сильно дёрнул штык за кольцо.

Даже когда чёртов немец всадил мне пять аршин стали в руку, было не так адски больно. Я даже не закричал, а взвыл. Унтер тут же принялся сноровисто бинтовать мне руку. Закончив перевязку, Лялин протянул мне фляжку. Я сделал пару глотков – крепчайший самогон ожёг горло. Тяжело дыша, я кивком поблагодарил унтера и, опираясь на клинок палаша, поднялся на ноги.

– Вам бы в посольство вернуться, вашбродь, – посоветовал унтер. – Рана больно скверная.

– Воевать и так некому, – отмахнулся я, поморщившись от боли в левой руке.

Шеренга прикрывавших нас гренадер стремительно таяла. Немцы наседали на нас и британцев, мстя за первые минуты страха. И я понял, что загубил солдат. Мой маневр оказался ошибкой. Нельзя было выводить гренадер из посольства, а уж кидаться с взводом на полк серых, и вовсе верх глупости. Подвела меня удача, о которой столько толковал Ахромеев.

Я встал на своё место в шеренге и вновь вступил в бой. Поначалу морщась от боли в руке и рёбрах, но с каждой секундой всё больше втягиваясь в сражение и забывая обо всём, кроме врага. А врагов надо убивать.

Когда на крышах и в окнах домов, окружавших нас, появились мушкетные стволы, не знаю. Не знаю я, и сколько их было, но точно немало. Они дали залп по немцам. Один, другой, третий. Серые падали, сражённые градом пуль. Свинец косил их, буквально, в паре шагов от нас. Вот тут немцы не выдержали, и отступили. Остатки полка разбились на отдельные роты, и отошли в переулке. В полном, надо сказать, порядке отошли, но там их встретили ураганным огнём из окон и с крыш. В узком пространстве они оказались смертельно уязвимы. Никто из серых не ушёл.

– Who give orders where? – раздался знакомый голос. – Captain Suvorov?

– C'est Гa! – ответил я. – Капитан Суворов, сэр Артур.

Ко мне, переступая через трупы своих и чужих солдат, подошёл сэр Артур Уэлсли с окровавленной саблей в руке.

– Давно я не дрался сам, – мрачно сказал он. – С самой Индии. И скажу вам, капитан, не испытываю от этого ни малейшего удовольствия, не в пример многим молодым офицерам. Какими судьбами вы здесь?

– Не умею сидеть за стенами, когда людей режут, как скот, – ответил я.

– Goddammit! – усмехнулся сэр Артур. – Сказал бы кто, что я обрадуюсь русским солдатам в Лондоне, велел бы выпороть наглеца. Кем бы он ни был! Вы спасли нас.

– Нас, скорее, спасли ваши «чарли», – покачал головой я. Говорить становилось всё больней, видимо, рёбра мне прикладом повредили изрядно, несколько сломано, точно.

– От них иногда бывает толк, – кивнул сэр Артур, – но только при таком численном преимуществе и партизанской тактике. Надо прорываться в Гринвич. Там расположен Лондонский экипаж и казармы морской пехоты. Они, конечно, ещё большие мерзавцы, чем простые красномундирники, но вояки отменные. На них сейчас вся надежда.

– Отчего же? – удивился я. – А прочие полки гарнизона?

– Это, – сэр Артур махнул рукой за спину, где стоял батальон, которым он командовал, – быть может, всё, что от него осталось. Нас предали, капитан. Змея предательства засела в самом сердце Британии. Вы видели, как они шли над городом, как по родному небу. И ни одна зенитная пушка, goddammit, не выстрелила. Я был там со своими людьми, артиллеристы мертвы, а пушки испорчены. Безнадёжно! Дирижабли прошлись над казармами гарнизона и разбомбили их к чёртовой матери. Тысячи солдат даже проснуться не успели! Только Гринвич обошли. Опасаются наших дредноутов. Их паровые пушки могли изрядно повредить этим чёртовым дирижаблям. Поэтому и Экипаж цел остался. Гринвич, Суворов, Гринвич, наша последняя надежда!

– Значит, в Гринвич, сэр Артур, – кивнул я. – Командуйте, я и мой взвод в вашем распоряжении.

– Станете, как и положено гренадерам, на правом фланге, – приказал он. – Вместе с солдатами капитана Мак-Бри. У меня за гренадер шотландцы.

– Мак-Бри? – удивился я. – Вот так удача! Он едва не прикончил меня под Бургосом.

– Тогда вы быстро найдёте общий язык, – усмехнулся Уэлсли.

Мы выстроили солдат в колонну, и повели по улицам к портовому Гринвичу. Подойдя к шотландцам Мак-Бри, я сердечно приветствовал их командира. Коренастый офицер горец крепко пожал мне руку, снова покосился на палаш, однако заговаривать о нём не стал.

– Останемся живы, Мак-Бри, – сказал ему я, – и я отправлюсь вместе с вами в Гленмор, или как его там, и отдам его вашим родственникам.

– Ну, тогда, – усмехнулся капитан, – я стану беречь тебя, как зеницу ока. Шотландский баскетсворд не должен достаться этим, – он произнёс несколько фраз по-гэльски, – немцам.

– Вот и договорились, – кивнул я, несколько повеселев, что, в общем-то, не соответствовало обстановке разверзшегося ада вокруг нас.

Мы уходили от района боевых действий, оставляя Лондон на растерзание озверевшим немцам. Но сейчас иначе было нельзя. Объединившись с матросами Экипажа и морской пехотой, мы станем представлять реальную силу, которая есть что противопоставить серым солдатам. «Чарли», больше не казавшиеся мне такими уж смешными, и простые лондонцы, расстрелявшие немецкий полк снова рассеялись по улицам, чтобы атаковать врага там, где он не ждал нападения.

Мы шагали через ад горящего Лондона. Во тьме, накрывшей город, никто и не заметил, как над нашими головами возникли дирижабли. Выдал их всё то же гудение, от которого уже зубы болели. К нему настолько привыкли, что и внимания обращать перестали. Не заметили мы и усиления этого шума. Смотрели все по сторонам, выискивая противника на земле, а не в небе. И лишь когда нам, буквально, на головы посыпались бомбы, все разом задрали головы.

– На Гринвич идут! – крикнул мне Мак-Бри. – Только поздно! Тут они ошиблись! – Он явно повеселел.

– Почему?! – перекрикивая гул дирижаблей и близкие взрывы бомб, спросил я у него.

– Команды кораблей нашего рейда, – ответил Мак-Бри, – успели подготовить их к бою! Их паровые пушки дадут сегодня жару!

– А вы не забыли о судьбе ваших зенитных пушек?! – поинтересовался я. – Предатели могли проникнуть и на корабли.

– Исключено! – покачал головой Мак-Бри. – Там матросы гвардейского экипажа. Если предатели есть и среди них, то я просто не знаю, где их нет.

– Предатели есть везде, Мак-Бри, – сказал ему генерал Уэлсли, шагавший рядом со следующей шеренгой солдат и отлично слышавший наш разговор.

Он хотел сказать ещё что-то, но тут снова посыпались бомбы. Мы перестали слышать друг друга. Бомбы падали рядом с нами, от взрывов закладывало уши. Одна упала особенно близко. Взрывом раскидало моих гренадер и шотландцев. Меня отшвырнуло на несколько шагов, спиной пробил витрину какого-то дома, осколки его изорвали мундир в клочья, а после сверху рухнули какие-то балки, придавив меня к деревянному полу магазина. Я слышал, как по магазину ходят солдаты, выкрикивая моё имя по-русски и по-французски, но отозваться не мог. Из-за боли в сломанных рёбрах, каждый вдох становился подлинным мучением, казалось, в грудь вливается не воздух, а раскалённое пламя. Солдаты походили какое-то время, и ушли, не найдя меня под развалинами или сочтя мёртвым. И я остался лежать и ждать медленной и мучительной смерти.

Не знаю, сколько я пролежал под развалинами магазина. Ей-богу, смог бы дотянуться до пистолетов, покоящихся в поясной кобуре, пустил бы себе пулю в лоб. Однако сделать это не было никакой возможности, и я лежал, страдая от боли в руке и рёбрах.

Наверное, я потерял сознание и умер бы в этом спасительном забытьи, если бы меня не привела в себя новая вспышка боли. Я захрипел и дёрнулся. Шевелиться стало легче. Верней, я в принципе смог шевелиться. Кто-то старательно разбирал завал надо мной. Я уж было обрадовался, и улыбнулся, не смотря на боль во всём теле. Не бросили меня гренадеры, вернулись за командиром! Каково же было моё разочарование, когда вместо зелёных мундиров и гренадерских шапок, увидел серые мундиры странного покроя и стальные каски. Из-под завала меня освобождали немцы. И руководил ими знакомый мне гигант в плаще и кепи. Гауптман Вольф.

Я взвыл от боли и разочарования. Тело дёрнулось в конвульсии, и я сильно ударился затылком об пол магазина. И снова потерял сознание.

– Приведите его в себя, – это было первое, что я услышал, когда мрак в голове немного рассеялся. – Скорее. Я хочу поговорить с ним.

Голос был смутно знаком мне и говорил некто по-немецки. Я почувствовал острую боль в правом предплечье, и спустя несколько минут в голове прояснилось окончательно. Я открыл глаза. Первым, кого я увидел, был знакомый мне гауптман Вольф, рядом с ним стоял человек белым халатом и окулярами напоминающий давешнего знакомого Arzt'а Тотемагиера. Однако это явно был не он, что меня несколько порадовало. По гроб жизни не забыть мне подвальной лаборатории, как он называл это место, доктора Тотемагиера.

– Инъекции сделали своё дело, – произнёс врач, обращаясь куда-то за спину. – Поставили его на ноги, на какое-то время.

– Этого вполне достаточно, – ответил ему первый голос невидимого мне человека. – Отойдите, дайте мне на него посмотреть.

Доктор и гауптман Вольф отошли в стороны, и я увидел майора Крига. Он был одет в белый сюртук и плащ-пальто с рукавами и восседал в небольшом кресле с высокой спинкой, изрядно напоминавшем некий трон. И, конечно же, рядом с ним стоял отлично сервированный столик. Он что же, без еды обходиться не может? Не знает насыщения, как паук.

– Вот мы и встретились снова, герр Суворов, – улыбнулся майор своей акульей улыбкой. – Не ожидал встретить вас в Лондоне. Хотя, знаете ли, смутно опасался, что окажетесь тут.

– И были правы, – усмехнулся я, поднимаясь с палубы, на которую меня швырнули серые солдаты.

Судя по обзорному окну, размером с католический витраж в большом соборе, мы находились на мостике одного из дирижаблей, атаковавших Лондон. Немного в стороне от нас стояли офицеры из команды дирижабля в серо-синих мундирах того же непривычного покроя, что и остальные солдаты, и фуражных шапках. Они были заняты управлением дирижаблем, но то и дело один-другой офицер или унтер бросали взгляды на нас.

– Вы, Суворов, – продолжал майор Криг, – моя постоянная головная боль. На протяжении почти двух лет, вы портите мне кровь. Я лишь недавно узнал, кто стоит за гибелью гауптштурмфюрера Рабе в Испании. – Я обратил внимание на странный эпитет, которым наградил своего человека Криг. Перевести это длинное немецкое слово я не смог, какая-то ерунда складывалась, однако, скорее всего, это было воинское звание серых. – А после угробили гауптштурмфюрера Адлера в Париже. При помощи этого китайского ублюдка, графа Ди.

– Адлер получил то, что хотел, – ответил ему я. – Он свёл близкое знакомство с аквиллой.

– Очень смешно, – покачал головой Криг. – Я уже начинаю жалеть о том, что приказал привести вас в себя. Ваш длинный язык начал утомлять меня.

– Я не вижу здесь фон Ляйхе и доктор другой, не Тотемагиер, – сказал я, проигнорировав реплику майора. – Значит, налёт бомбического дирижабля «Святитель Николай» был удачен.

– Весьма, – раздражённо ответил Криг. – А ведь эксперименты доктора Тотемагиера могли бы дать мне тысячи и тысячи идеальных солдат. Не нуждающихся в отдыхе, живущих одной войной. А знаете вы, Суворов, скольких усилий стоило нам создание фон Ляйхе?

– А подох он, наверное, в считанные секунды, – сказал я. – От наших бомб.

– Гауптштурмфюрер Вольф, – обратился Криг к своему последнему соратнику, – если Суворов позволит себе ещё одну реплику в подобном оскорбительном тоне, убейте его.

Тот ничего не ответил, однако я понял, что приказ он выполнит и выполнение, скорее всего, доставит ему изрядное удовольствие. Как ни странно, оружие у меня отняли. Шотландский палаш серые покрутили в руках и просто бросили на палубу, не так и далеко от меня. А драгунские пистолеты, так и остались лежать в закрытой двойной кобуре на поясе. Ну что за безалаберность! Или посчитали, что я уже совершенно беспомощен. Значит, плохо знают русских офицеров.