Текст книги "Клипп"

Автор книги: Борис Крылов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Главное – есть я, мои друзья, которые продвинули меня на одну клеточку вперед. Игра? Или? Вся жизнь – игра, значит надо научиться получать удовольствие от удачных ходов. И если окажется, что меня продвигают в ферзи – я согласен. Вокруг: фишки, фигурки и конфетные обертки. Влад В., не желаете еще раз облизать любимый фантик короля?

Нет, не желаю, даже фантик, не говоря о другом, большем. Пусть мне в тягость навязчивая заботливость "Континуума", но это... Стоп, Влад! Ты долго еще собираешься думать? Да или нет? Нельзя стоять на нейтральной полосе. Нельзя предать. Значит, все предрешено.

– Ну, я пошел...

– Мы надеемся на тебя, – Сибилла чмокнула меня в щеку. Умм! За три дня – ни одного нормального поцелуя! Крепкого и задиристого, чтобы душа в пятки.

Я вздохнул, повернулся, Сиби остановила меня, еще раз приподнялась, еще раз прикоснулась губами к моему уху, зашептала: "Влад, я должна сознаться, прежде чем ты начнешь петь... я обманула... эта история с ребенком... это твой ребенок... клянусь! Что ты так на меня смотришь?" – вслух продолжила "Киска".

А как еще я мог смотреть на Сиби, если в последний раз это случилось... дай бог памяти, года два назад.

– Не смотри... так! – выкрикнула "Киска" и стала нашептывать дальше: "Может... я как кингурушка, они где-то сидели внутри меня, ждали своего часа, потом выползли... взялись за работу... я уверена, так и было..."

Я немо зевнул, как рыба, хотел сказать, но звука не последовало...

– А теперь – иди, – она повернула меня и вытолкнула на сцену.

Волна холодного ужаса окатила при виде тысяч лиц на фоне бескрайнего Зала: глаза слились в один большой глаз, в электронный микроскоп, сквозь него им видна каждая клетка моего тела. Рты раскрылись, образовав огромную пещеру, обдали рокотом взлетающего авиалайнера. Лучи миллиона про-жек-то-роватт вонзились в сцену.

Справа, на возвышении, в компании барабанов ликовал Стас. Он наклонился ко мне, подтолкнул дальше. Слева колдовал Любен, стиснутый четырьмя синтезаторами. Вейн и Боб стояли у черты сцены-пасти, простукивали микрофоны. Они повернулись, отреагировав на шум, подняли руки вверх, зааплодировали.Зал подхватил!!! Вейн осторожно положил гитару на стул, двинулся в засценье. Боб, купаясь в реве, как в кислородном коктейле, опьяненный ожиданием, еще раз взмахнул руками, "Киндер" выступал в любимой всеми шерстяной полосатой майке – простым, но внушительным жестом уложил Зал на обе лопатки, призвал к тишине, выкрикнул:

– Группа "Континуум" приветствует всех вас под сводами Шпорт-халле! Мы рады новой встрече с вами! Сегодня мы представим вам новую программу и познакомим с почти новым солистом Владиславом В.! Поприветствуем его!

Зал взорвался ураганом звуков – я окончательно растерялся: полежать бы, подумать, разобраться... Самокопание – мое любимое занятие. Думать-думать, разбираться...

Стас гаркнул в самое ухо: "Иди к Вейну!", пихнул в спину, указывая палочкой в темный угол сцены. Рук для него не существовало – он, как китаец, и ел, и пил, и..., и играл палочками. Я медленно двинулся по сцене, вокруг Любена, описывая сложную траекторию, но стараясь оставаться в тени Влад, спутник планеты "Континуум". Вейн стоял рядом с пирамидами усилителей, сжимал спинку высокого стула с подставкой для ног.

– ... композицию, которую "Квант" Любен назвал "Ледяные шапки Земли", мы посвящаем всем покорителям Полюсов: и Южного, и Северного! И, конечно, Владу! – вещал Боб.

Когда я доковылял до Вейн, ребята рубили в полную мощь, выруливая на "Хард-соул-рок-шассе №...". Молчун заботливо усадил меня, пододвинул стойку с микрофоном, пробормотал, что подключит его только по моей команде. "Решишь петь махнешь", – сказал он, повесил мне на шею, поверх диска, наушники. Постоял немного, подумал, посоветовал их надеть, добавил, что не обязательно, если нет желания, вылезать на середину сцены, петь можно и отсюда, если сидя удобней, кому как. А в наушниках та же музыка, те же ледяные всполохи "овер-драйва", но тише, вот... После чего показал на две бутылки воды, под стулом. Одну я тут же вытащил, судорожно влил содержимое в горло, промочив-смазав: фу-у, хоть сказать спасибо теперь могу. "Спасибо, Вейн..." Молчун кивнул, подмигнул мне, достал из кармана Его Книгу, опять покет-бук.

– Полистаю, – улыбнулся я, показал ему свой экземпляр в жесткой обложке.

Звуки колыхались в воздухе, жили своей особой жизнью: шум ветра, плеск воды, рокот авиа-турбин, шорох льдин и потрескивание снега, дрожащего от холода, перекличка пингвинов Любен, из кирпичиков-нот выстраивал мелодию полярного Юга, вытягивал мою Душу в золотые струны. Ошеломленный, я листал страницы новой, незнакомой Книги, недоумевая, как на Ее страницах появились мои стцхи? Они выплескивались со страниц под своды тридцатитысячного Зала:

И еще:

"Отец, мы не знаем друг друга,

но я – во сне тебя вижу – а ты?

Знаешь ли ты, что я сплю одинок?"

"Если вдруг меня не станет...

Я листал в сотый раз и впервые, я читал – не узнавая, теряясь в догадках.

Диск забился под футболкой, застонал... Я открыл наугад, прочитал: с.юна просились и немоту ожидания, зависшую над разгоряченным Залом. Единственная мысль маялась в голове, ища поддержки: "Петь, петь, петь!" И я запел, прорываясь сквозь время и пространство:

"Дайте мне кисть! Дайте мне холст!

Я нарисую огромный мост,

И мы в завтра взойдем по нему с друзьями!"

Затаив дыхание. Зал выжидал, как и я – что дальше? Ослепляющая, режущая уши тишина, натянулась струной нейрона и оборвалась: я не предполагал, что беззвучие бьет по перепонкам сильнее грохота реактивного двигателя.

Долой наушники! Я поднялся на дрожащих ногах, пробудив жизнь Зала, вызвав его ответный сигнал.

Боб повернулся, откинул со лба волосы, поднял правую руку, два растопыренных пальца – Лэйди Лак! Госпожа Виктория!

– Спасибо! – гаркнул я в микрофон, Залу, единоживому существу. – Спасибо! – еще раз, каждому в отдельности.

Пауза первого восторга затягивалась. "Теперь я Всемогущ, мне море по колено!" Я отхватил незаслуженный аванс и обязан его отработать. Только бы не ослепнуть, не оглухнуть, не забыть, что я – человек, совсем и не все, а просто – могущий заронить в души... Значит – обязанный. Вчера Вейн процитировал Тилла У., сказав, что капля "живой" музыки способна воскресить умирающего. Его слова? Или мои? Раз-ве-э-то-так-важ-но?! "Живая музыка", говорите? Отлично! Я взмахнул рукой:

"Живая музыка морей,

Живая музыка лесов

Живая музыка живых...

И мертвый город мертвых снов!"

А как вы воспримете это?

"Почему мы живем в каменных склепах,

А место под солнцем оставляем свободным?

Почему мы кутаемся в стекло и бетон?

Чего мы все время боимся? И кого?

А если бояться нечего – к чему мы стремимся?"

И, без остановки:

"Выходите на улицы, бегите за город!"

После глотка воды...

"И здесь лавина одна за одной..."

... и стакана воздуха:

"Другой шипит: не мы начнем..."

Зал слушал меня одним огромным ухом, единораскрытымнемо-восторженным мозгом. Я испытывал не меньший восторг, выплескивая из себя:

"Снимите с кнопки пальчик свой!"

"Не стреляй!.."

Все смешалось: свет с тенью, тень с явью, явь с кровью... Я двинулся к краю сцены, к Вейну: "пока его гитара нежно пела".

"Прекрасный Город Счастья

Распахнет перед тобой Золотые Ворота..."

И после паузы-отдушины:

"Я верю только в себя".

Сколько времени прошло с начала концерта: секунда? минута? час? день? вся жизнь? Может, время остановилось?

"Года нам будет мало.

Часа нам будет много.

Просто мы любим друг друга,

Вы не судите нас строго!"

Ноги начали подгибаться – я чувствовал, как силы покидают тело, хотя голова прояснилась и расширилась до размеров Вселенной. Футболка прилипла к спине, силуэты Зала стеклись в одну огромную каплю ртути – она вытягивалась в мою сторону, впитывалась легкими. Над ней, в вышине переборок, куда я посылал свой голос, наслаждались жизнью всполохи Душ и Сердец: Харт-энд-Соул... Я вытянул подбородок, следя за их игрой... Галлюцинации? Возможно, нет. Но! Минутный перерыв необходим.

Пьяно покачиваясь, я выполз за штору, содрал с себя футболку, напялил сухую – ее протянула Сибилла... Откуда ты, Прекрасное Дитя?

– Гениально... – нашептывала "Киска", – ... слышишь? Гениально! – слезы замерли в уголках ее глаз... Ответ? Только покачивание головой – не мои заслуги... Па негнущихся, зато крепкостоящих, налитых свинцом ногах я потопал обратно. Влад! – крикнула Сибилла, – остановись! Ты забыл!

– Я нашел... – отозвался Влад В.

– Я не поняла, что? – переспросила Сиби, но Влад В. отмахнулся. Микрофон в руке. А почему он в руке? Стоп. Стихи еще остались во мне? Остались. Вперед!

– Эту песню я исполняю специально для Сибиллы "К": "Не проходи мимо..."

Туман застилал глаза, но даже сквозь его хлопья я видел, как плакал Зал. Или это мои слезы? Я пел на-пре-де-ле, чувствуя, что могу свалиться в любую, самую неподходящую секунду. Пусть. Впервые в жизни дорвался до людей, которым могу сказать всю правду – и я скажу ее, открою им глаза. Постараюсь...

"Уберите бомбу с нашей крыши!

Разломайте на части, закопайте на помойке!"

Потом я пел: "Я закрываю..." Нет. Второй раз? Я не пою дважды. Достаточно одного. Повторение – роскошь.

"Hе рубите сук, на котором сидите.

Не спиливайте дерево, на котором птицы

свили гнездо.

Даже если вы хотите приготовить из него

бумагу, для книг и газет..."

Я осилил еще два шага вверх:

"Ведь Земля – это наша Душа!

Сапогами не вытоптать Душу!"

И:

"Возвращаются все, кроме лучших друзей".

Музыка стихла, Зал сжался пружиной концентрированного пространства, я приподнялся на носки, надеясь заглянуть в Зал сверху, из точки слияния Харт-энд-Соул... и попал в ловушку: пружина распрямилась, опрокинув на дощатый пастил. Я перевернулся на живот, подтянул к груди коленки, встал на четвереньки, постанывая, надеясь:

"Сидя на красивом холме..."

И скис... скис... кис-кисс...

Меня куда-то несли, везли, тащили, волокли, как тюк, мешок, ящик с паклей, ватой, дерьмом; катали-переворачивали разноцветные люди с разнокалиберными целями; тени-пятна лиц, блики-выкрики волос. Вместо нашатыря меня пробуждали плясками белых халатов: хо-о-шень-ки-э де-э-воч-ки в бее-ээнь-ких хаа-ти-ках. Их разогнал неприятно-сердитый бас, заполнив пространство, жидкое, как кисель без крахмала: "Приходит в себя!" Ба-шой шут-ник по-па-ася. Кто при-ходит в меня? Лицо: Сиби, Кесс, Милена. Зачем-почему она?

Болезненный укол в руку, фиксированно-горизонтальное положение тела – отдых...

Я спал-спал-спал... Знал, что сплю и не беспокоился. Лишь напевал: "Баю-бай, спи до тех пор, пока не проснешься..."

Нежданный гость: меня посетило солнце! Привет! Но глаза открылись нехотя. Задрапированные окна сдерживали напор света, но крохотная щелка-точка пропускала луч, выстреливая в глаза. Мучала жажда, как с похмелья. И общая слабость – головокружение с примесью желудочного дискомфорта. Я повернул голову к стене, прошуршал волосами о накрахмаленное одеяние подушки. "Человек свалился в реку, помогите..." Ого! Куда меня занесло!

Фотообои ласкали видом берега Лазурного Моря – нежнобелый песок, ананасовые пальмы, банановая трава, баранчики волн. Девочки, играющие в прибрежной воде. Девушки, бронзовеющие на поцелуе океана и суши. Знакомый пляж. Знакомая комната. Я влез – когда-то – по водосточной трубе, надеясь позагорать в постели, всю ночь, с хозяйкой дома, Принцессой. Миленой. Но она оказалась проворнее и хитрее, чем я. Смешно вспоминать прошлое, связанное с неудачными любовными попытками. Ага! Радостная весть – если я могу смеяться – я жив, что само по себе приятно, без приправы.

Познать край постели, как вчера и позавчера не удалось: слабость, черт побери! Значит, я смеялся не в открытое пространство, а над собой. Веселость прокисла, оборотившись кефирной грустью. Хотелось написать трагикомедию на шестистах страницах для театра Миражей. Я еще раз попытался выбраться, но не смог сесть – а так хотелось покинуть вязкую мягкотелость перины. Действительно, братец кролик, ослабел ты за сутки. Полежав на пляже, я вернулся в комнату, уставился в дверь с богатой резной отделкой. За ее скрупулезно-отточенным хребтом, в соседней комнате, кто-то шуршал, скрипел, позвякивал – шумовые эффекты сопровождались мелодичным посапыванием, скорее всего, тихим женским пением. Милена дома петь не станет, значит...

– Эгей! – крикнул я, как заправский конюх, жаль седла подо мной нет. – Помираю от тоски и обезвоживания! – и задышал, высунув язык, как после скачек.

Дверь тяжело повернулась в мою сторону, откликнувшись на мой взвыв стуком каблучков: вошла миловидная девушка-прислуга, я следил за ее появлением сквозь неплотно сомкнутые веки.

– Кто ты? – спросил я и открыл глаза.

– Здравствуйте, Владислав, – тихо сказала она и поклонилась. Ну и выучка! А что вы хотите: Берлога Мэтра Города!

– Как тебя зовут?

– Меня зовут Лика, – сообщило нежноголосое существо, погруженное в километры белорозовых лент, рюшечек и оборок, даже на мягких туфлях крепились прозрачнотканные искуственпые розочки.

– Я служу...

– Не надо, не объясняй! – взмолился я. Может, прерывать рассказ не слишком вежливо, но выслушивать слова благодарности в адрес "Добрейшего Мэтра Города и Дочери Его" – ну уж дудки! – Не сердись! Лучше объясни, как я сюда попал?

– Мэтр Города, Его Дочь Милена, Их Родственники – присутствовали на концерте...

– Вот как?! – изумился я, чуть было не вскочив с постели. Год назад они обходили Шпорт-халле стороной. – Обитатели Этого Дома посетили рок-концерт!

– Да-да, – засуетилась Лика. – Когда они узнали, что Вы вернулись и будете выступать, то заказали билеты. Даже для прислуги. Бони возил нас на автобусе...

Она покачала головой, сжав щеки ладонями:

– Мы так Вам благодарны, В. В.! Ох, извините, я Вас так назвала... – и тут же, в испуге закрыв ладонью рот, округлив глаза, зашептала: – Извините, Владислав, я забыла...

– Что случилось? – я зашевелился, скрипя простынями, правой рукой судорожно ощупывая лицо, шею, гладкие щеки и подбородок – больного уже побрили!

– О, простите, я напугала Вас...

– Да, – сознался я.

– Забыла спросить, как Вы себя чувствуете?

– Местами не чувствую. И слабость, – вздохнул я. – Принеси попить, хорошо?

– Конечно-конечно, – засуетилось существо – ленты и ленточки обесценивали женственность, придавали Лике оттенки среднего рода – и, стуча каблуками, выбежало из комнаты. Секундой позже она вернулась с подносом и кувшином. На серебряном подносе стоял один – но хруста.и.ныи стакян. Для меня. Я выпил залпом два стакана апельсинового сока, а Лика стояла рядом, почти по стойке ""Смир-но!". Я заглатывал сок, раздумывая о порядках Дома Мэтра Города. Почему Лика носит мягкие туфли с каблуками? Специально пришили? Чтобы не подслушивала?

Скрипнула дверь, Лика аж вздрогнула. Я отдал ей стакан, и она быстро ретировалась в другую комнату...

В дверях красовалась Принцесса Милена – умеет появляться тихо и незаметно, как послеполуденная тень, как навязчивый призрак угрызений совести. Но сейчас она появилась "со скрипом". С чем ты явилась, любовь моя безрадостная?

Прр-фи Нцесса быстро пересекла пляжную комнату, подошла к моему лежаку и села, да не на стул, а на постель, на белоснежность простыней – Чудо! Она – Милена – Дочь Мэтра Города, никогда себе не позволявшая подобного! Наверное, это ее первый антиобщественный поступок за всю жизнь! Если, конечно, его можно возвести в ранг нарушения правопорядка.

О, Святой Постинор, Бог Прогресса! *

Милена осторожно опустилась на край постели, улыбнулась, вполне искренне, положила на мой лоб изысканно-аристократическую ладонь – холодные замшевые пальцы из змеиной кожи.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Местами не чувствую. И слабость, – стандартно ответил я, другое не придумывалось. И закрыл глаза. Милена тут же очертила изгиб моих бровей тонким пальцем-указкой.

– Понимаешь, Влад, отец, тетя, я... – Милена запнулась, подбирая слова – обычно они готовы заранее – улыбнулась. Как нежно! Мне? Оглянуться? Зачем – двое нас.

* Постинор – одноразовое нероральное контрацептивное средство.

– Ты так пел! Даже предположить не могла, что человек может так петь! Ты – смог! Отец, тетя, я... что-то надломилось внутри, перевернулось, где-то здесь, – она приподняла мою ладонь, приложила к своей груди, – да. Здесь. Задрожало, закачалось и перевернулось, – Милена вздохнула, убрала свою руку с моей, но мою ладонь с груди не отлепила. А дальше прошептала такое... – Влад, милый, раздень меня, я хочу к тебе...

Я отдернул руку, обожженную ее грудью, спрятал под одеялом. Собрать волю в кулак, напрячься и проснуться: видеосон с Миленой в главной роли мне не пережить!

– Я хочу лечь к тебе, – шептала Милена. Мои руки, змеипредатели, выползли из-под одеяла, обняли Принцессу за талию. Я открывал-закрывал глаза, но видение не исчезало... Это ж надо, до чего дошла техника! Милена – исполнительница главной роли в соблазн-фильме! Не могу не подыграть ей – сны и мечты требуют взаимного напряжения.

– Ты же знаешь, – возбудилгя я, растекаясь по простыням, – что уже четвертый год только о том и мечтаю.

– Все смеешься? – спросила она, блеснув глазами, но тут же стерла улыбкой прошлосекундную резкость – перезаписала эпизод. И не рассердилась, как написано в сценарии.

– Влад, я серьезно...

– Я тоже... – мрмяу...

Принцесса Милена, не дожидаясь утвердительно-однозначного ответа, как обещала, начала растегивать пуговицы блузки: одну, вторую, третью. Милена играла роль, я не сомневался, но сопротивление бессмысленно. Прежде всего она – гипнотизерпрофессионал – очаровала меня. обг.чдннжила. отключила от розетки общечеловеческого напряжения течения и отсчета времени, от моего собственного настоящего и будущего. И, приковав мое внимание к последней, роковой пуговице, подключила к изнаночной поверхности супердорогих штор. Я понял, еще миг и мне хана. Однажды Принцесса уже испытывала на мне это зелье – подействовало – даже с учетом того, что последняя пуговка осталась запретным плодом... Парень, а ведь зелье на том и действует, что ты бегаешь несколько лет, теша себя надеждой заглянуть за ткань под последней пу...

– Я хочу от тебя ребенка... – ее волосы накрыли мое лицо, я почувствовал вкус ее губ – розовое масло. Приторно-розовое масло, по десяти миллионов за баррель.

– А Папенька? – спросил я, улоьив момент и глоток воздуха, облизнув губы и усы. Их, временно, оставили в покое, сместив акцент военных действий волшебных губ на левую щеку, подбородок, шею и ниже...

– Он не станет возражать, – прошептали мягкие теплые уста, расположившиеся на моей груди, – он согласен, чтобы мы поженились...

– Аа-а... – прохрипел я, одновременно довольный и разочарованный – зверь, загнанный в ловушку... Меня обцеловывает девушка, которую я люблю больше жизни, а мне противно. И за себя, и за нее. Слава Богу, что противно... И еще, Влад, ты уверен, что любишь? Может все в прошлом – любил?

– Мы поженимся и уедем – далеко-далеко, станем жить в небольшом уютном домике, будем наслаждаться друг другом, воспитывать детей... Мы обязательно Будем Счастливы всю оставшуюся жизнь! Ты же знаешь, нам не о чем беспокоиться и волноваться, – Милена откинула волосы на спину, потянулась и распахнула блузку... приколола меня к своей груди, как бабочку к мягкой подстилке из коллекции сушеных насекомых. Принцесса разрезала-таки ленту выставки – лучшее полотно года – натюрморт куполообразных грудей, розовых нецелованных еще сосков, мною, по крайней мере... Нет! Я не кот и не бабочка – я задыхался от бессильной злобы дикого пса, которого подманили муляжной костью и посадили на цепь. "Барсик, Служи!" Или Бобик. Или Владик. Принцесса может посадить на цепь любого зверя... А зверь? Хватит ли сил вырваться?

"Если не хватит мне сил доползти,

Я их займу у лесных моих братьев..."

– Что? – спросила Милена и, как лохматая домашняя болонка редкой породы – единственный экземпляр на континенте – склонила на бок голову, насторожившись: я-жду-отве-та. Н-ну!

Ответа не последовало: нас прервала дверь, расщедрившаяся на несколько торопливых подстукиваний, но не с наружной стороны, как принято у людей, а с внутренней, как принято у Хозяина.

– Ты здесь, Милэ, – промонотонил Мэтр Города сквозь могучие породистые брови, расплылся улыбкой, застыл – от уха до уха Само Обаяние голосуйте за кандидатов Откакойхотитемоейпартии!

– Как вы себя чувствуете, Владислав? – спросил он.

– Спасибо, лучше. Местами подъем настроения...

Мэтр Города обратился ко мне, не отреагировав на явную наготу Дочери! Милена сморщила носик, фыркнула, нехотя сомкнула блузку двумя пальцами, но с кровати не встала, даже не повернулась к Папеньке – ждет-не дождется, когда он покинет "скромный приют влюбленных", и продолжит хищничество. У меня появилась передышка, а значит – шанс.

Хозяин дважды, против заведенных правил Дома и течения общественной жизни, вшагнул в комнату. Остановился. Надо отдать ему должное – хорош! Истинный Светский СуперЛайон! Стоит возле полуголой дочурки, равнодушно ее не замечая. А та, при живом-то отце, пытается отдаться первому встречному.

– Значит, вам лучше, – заверил меня Мэтр Города.

– Спасибо, – сипло-слабо ответил я, выдавливая звуки. Моя рука приподнялась и... безвольно упала на простыню. – О... простите, я еща слаб...

– Ну, отдыхайте, – разрешил Наш Самый Щедрый Горожанин, трижды вышагнул спиной, извернулся, – Милэ, – напомнил он, доктора сказали, что Владиславу нужен покой... – и выплыл, растворившись за шелковыми водорослями Дома.

Принцесса изящно опустила руку-скрепочку, начав второе действие, напомнив, кто в замке король. Король, Принцесса и Придворный Трубадур.

Я смотрел не нее сквозь щели глаз и не верил ей! Чего Она добивается?

– Устал, Мила, – тихо сказал я, сжимая веки. Еще секунда и решетчатые ворота западни навсегда захлопнутся за моей спиной.

– Конечно, – согласилась Принцесса. Кровать услужливо скрипнула, приподняла ее. – Я приду позже...

Минут двадцать я наблюдал за детьми, купающимися в Лазурном море, после чего вздохнул с облегчением – вырвался... Теперь можно попробовать и подняться... Получилось. Я намотал на бедра простыню, прокрался вдоль кустов и пальм, пряча себя от купальщиков, чтобы не напугать детей мертвецки белой шкурой моего тела. Дверь была плотно закрыта, символизируя конкретный запрет на выход из дома. Спасительно холодная пасть тигра – ручка двери – вернула уверенность, поддалась.

– Лика, – позвал я.

Девушка-в-рюшечках выронила тряпку, вскрикнула.

– Тихо... – зашипел я, – иди ко мне.

– Вы не одеты... – зарделась она, не сдвинулась с места.

– Вот одежда-то мне и нужна.

– Одежда? – переспросила Лика, забуксовав на середине перегона Тряпочка-на-Полу – Владислав В.

– Да-да, черт побери! Штанцы, рубаха, тапочки. Только без каблуков. Не в простыне же мне ходить!

– А? Ага, конечно.

– Тогда подбери на свой вкус и притащи, что найдешь.

– Я... я не знаю... вам лежать надо, – вспомнила Лика.

– Мне убираться отсюда надо. И чем скорее, тем лучше. Иначе от меня останется один футляр.

"Всех вас вместе соберу, если на чужбине

я случайно не помру от своей латыни..."

Музыка послышалась после того, как выключили мотор старого загнанного грузовика. Вернула к жизни, напомнив, что существует мир за стенами крепости Мэтра Города, что в нем живут люди, которым н нужен.

– Кто это?

– Бони – племянник тетушки Марты, поварихи.

– Приехал на обед? – спросил я.

– Почему на обед? – удивилась Лика. – После работы.

– Время... – вытаращился я, схватил девушку за руку, сколько теперь времени... – голос задрожал.

– Начало шестого. Ой! – и она поняла.

– Концерт не отменили?

– Кажется, нет. Я ничего об этом не слышала.

– Бони музыку любит?

Лика кивнула.

– Тогда зови его сюда...

С большим трудом, преодолевая слабость, я натянул футболку и джинсы – Бони предпочитал одежду на несколько номеров меньше моей. С обувью пошло легче – дамские тапочки подмялись, но на ногах прижились.

Лика распахнула шторы, я рванул на себя створки резных окон с ручками-гривами львов. Или Мэтров Города?

Шторы замахали крыльями, ветер наполнил комнату – свежий воздух незнакомых голосов нежно перебирал струны и-мо-ей-жиз-ни-то-же, позвал за собой на свободу, поднял на подоконник, как пушинку. Я смотрел вниз, на асфальт, дальше – на ровные газоны для гольфа, на розовые кусты, теплицы, фруктовые деревья. Мотор кашлянул, тоскливо заскрипела резина колес, раскачиваясь, они оттолкнулись от земли: Бони подогнал грузовик под самое окно: в кузове лежали тюки с чем-то мягким.

– Может, с нами? – в третий раз спросил я. Лика отрицательно покачала головой. – Выкрутишься? Она кивнула. – Ну, тогда, "гардины, картины, картонки и хорошенькие девчонки" прощай! – я прыгнул вниз, приземлился, подвернув ногу... В окне улыбалось по-детски приятное личико Лики.

– Гони! – крикнул я, заколошматил по кабине. Грузовик сорвался с места, унося от Дома Принцессы Милены.

А она уже наполнила окно своими роскошными волосами, щедро раздавая взгляды: злобно-напряженный прищур для Лики, язвительно-ухмыляющаяся улыбка в мой адрес. Она уверена в себе, во всесилии денег, в вопиющей неотразимости своей волшебной красоты. Она не бросится в погоню, так как считает судьба Влада В. – предрешена. Если ему хочется малость побеситься – пусть бесится. Принцесса выждет момент и нанесет решающий удар. Все-рав-но-е-му-не-вы-кру-тить-ся.

Посмотрим, кто кого, дорогая моя, любимая до ненависти Принцесса Милена. Если и не сегодня, так завтра. Или чуть позже. Я все равно убегу от тебя. Вопрос в другом: почему Мэтр Города и Дочь Его так вцепились в тебя, Влад? Они готовы на любые жертвы, лишь бы ты заткнулся. Неужели ты представляешь для них опасность? Выходит – представляешь.

Грузовик качнуло, я ударился головой о кабину...

– А-а-а... – голова наполнилась болью, душа отвращением, сердце защемило. А-а-аа... – я все вспомнил. Амнезия следствие. Я победил его, убежал от беспамятства, вырвался из его сетей, спрыгнув с подоконника. А-аа-аа... – как больно, как тошно. Сбежал. Сейчас – от Милены. Год назад – к Милене, но от всех друзей. Сбежал – значит предал. Всех одним махом. И себя, и "Континуум", и ждущих в Зале. Предал – лишил себя прошлого, заполучив гарантированное беспамятство. Ээ, Влад-Влад, позарился на Принцессу, как Истан-дурак! Знаешь ведь, что каждый должен брать то, что ему по зубам! И не стучаться в запертые ворота. Понял теперь, почему все так знакомо? Долго же ты рассматривал себя в зеркале, прохаживаясь взад-вперед, поглядывая на отражение и удивленно восклицая: "И кто это там такой?"

Грузовик затормозил, откатившись от Дома на несколько километров. Бони пригласил к себе в кабину, я пристроился на рулоне ваты, заменявшем выломанное сидение, поджав под себя ноги.

– Успеем? – спросил я.

– Сделаем, – улыбнулся Бони и подмигнул. – Я этот рыдван подобрал на свалке, подкрутил, подмазал – пока бегает.

– Отличный грузовик. Главное – своевременный.

– Да ты не беспокойся, Влад, не опаздаем.

Сказать ему, что я не Влад? Зачем? Он, наверное, сам все знает. Да и нельзя мне пользоваться чужой славой, пусть своей-быв-шей. Надо завоевывать новую. И доказывать, что ты чегото да стоишь. Каждый день доказывать.

Бони достал из кармана десяток фотографий, сунул их мне:

– Подпиши. Я свое дело знаю, Влад. А ты – свое. Главное ной, еще – фотографии подписывай, а мы тебя возить будем! и он, приподняв над баранкой руки, сжал кулаки.

– Прежде всего, вы меня угробите.

– Не угробим, – рассмеялся Бони, – и не опаздаем, ехать осталось минут двадцать. Так что, пока я смотрю вперед, отдохни, что-то ты неважно выглядишь. А вечером отдохну я, когда ты...

– Спасибо, – я вернул Бони фотографии, – хочу спросить, вот только как... – Зачем я вам нужен? Лично тебе, зачем?

– Зачем... – задумался Бони, – ты сидишь один, на сцене, поешь о нас, о себе... ты внушаешь надежду...

– Надежду? Но я пугаю войнами и экологическими кризисами. Или, я пытаюсь разобраться сам, помочь разобраться другим?

– Да спи ты... – буркнул Бони.

Новый день, старый сон: ледяные скалы уже заждались моей песни-рассказа. Жизнь на материке. Несколько минут они слушали, начали подпевать, позванивая колокольчиками и таять...

Эй, льды, так был я среди вас?

Бони присвистнул – я проснулся, протер глаза, успев поймать в поле зрения мотоцикл, перебежавший дорогу нашему грузовику. Кости и мышцы ломило, но я улыбался, предчувствуя счастливую возможность говорить вслух. Я скажу, даже если меня поймет один из десяти.

Бони заглушил мотор метров за сто до въезда на площадь: дорогу перекрыли полицейские. Бони схитрил, остановившись у одной из таких мундирных групп – молодой усатый лейтенант, судя по эмблеме на рукаве – выпускник городского училища, узнал меня, отсалютовал, попытался помочь вылезти из кабины. В итоге я просто вывалился ему на руки. Он сопроводил меня и Бони к служебному входу.

Площадь перед Шпорт-халле, как и вчера, бурлила все теми же разноцветными масс-потоками: крики, визг, хохот – шум. Особенно шумно меня приветствовали группа панкующих юнцов, одетых так же вызывающе, как и я – другое дело, никто из них не мог похвастаться такими же тапочками.

Лейтенант, открыв дверь, с рук на руки сдал меня полицейским внутреннего контроля, шепнул:

– У меня в Зале жена... она боится родов... очень боится, у ее старшей сестры родился мертвый ребенок... теперь и она ждет того же... Спой для нее так, чтобы страх ушел, хорошо?

Я кивнул. Я постараюсь помочь всем, кто пришел со своими бедами и тревогами. Самое главное – появилась мысль, появился смысл-цель, за которую можно зацепиться. Я должник и обязан расплатиться, меня ждут Бони и Лика, жена лейтенанта, наверное совсем еще девочка, Кесс, Томми, стюардесса из воспоминаний, ребята – Боб, Вейн, Стас, Любен. И Сибилла. Кисуля. Ведь это они вернули меня в опьяняющий омут "живой" музыки.

Но я каким-то образом влияю и на Мэтра Города и Дочь Его. Как относиться к ним, то-же-под-вер-же-ным-из-ме-не-ниям? Ведь они превратно, под свой живот интерпретируют "живую музыку". Альтернатива – не петь вовсе, то есть – ни-для-ко-го! А значит, не петь для-кого-ты-ну-жен-о-чень!

Нет. Если нужен – пиши, рисуй, сочиняй, пой.

Альтернативы нет. Но! Только в том случае, если уверен, что не схалтуришь, не пойдешь на новый компромисс с совестью и зажиточной прослойкой Города, со Всемогущим Мэтром.

Очередной вопрос: Джеб. Да, Человечество познакомилось с наркотиками тысячелетия назад, но не все стали наркоманами. Любая религия, верование, идеология воспринимаются исходя из пространственного расположения сердца, кошелька или мозга индивидуума в каждую секунду его бытия. Аналогично действию наркотика. Списывать возникновение отрицательных эмоциональных сдвигов у молодежи – почитайте опусы дока Корнера – на счет рок-музыки может лишь улитка, прячущаяся в своем домике и не желающая оглядеться. Извечные споры: мое – хорошо, твое – плохо! Мой музыка – надо, твой музыка – вон. Тупость неприемлемость взглядов окружающих, особенно тех, кто моложе. Опыт – ущербность прожитых лет. Джеб, я согласен с Томми, но выступлю на твоей стороне. Если ты прав – я вдвойне обязан. Напоминать, чтобы не ходили строем, чтобы не становились нос-к-затылку...