Текст книги "Честь и мужество. Рассказы о милиции"

Автор книги: Борис Соколов

Соавторы: Эдуард Кондратов,Владимир Сокольников,Александр Михайлов,Галина Сокольникова,Николай Каштанов,Тамара Швец
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Весточка с востока

Только на пятые сутки отыскал подполковник Булушев Женьку Каждая и его компаньонов. И посчитал это, конечно же, необыкновеннейшей удачей: небезызвестное присловье насчет иголки и стога сена казалось Булушеву пустяком в сравнении с поисками земляка в миллионноголовой толпе любителей бархатного сезона.

Но, как ни велик и перенаселен курортный Сочи, начиная поиски, Анатолий Сергеевич все-таки был убежден, что в конце концов он неминуемо должен столкнуться с ними. Он знал, с кем имеет дело: искать Каждая или Женькина в залах музеев и театров не стоило. Днем – на пляже, вечером – по ресторанам. Именно такой маршрут избрал себе подполковник Булушев. Изучив схему города и наметив себе четкий график «культурно-массовых мероприятий», он осуществлял его с железной последовательностью. Возвращаясь за полночь в гостиницу, он подолгу не мог уснуть: уши были забиты осколками ресторанных какофоний, а перед глазами кружились и плыли лица, лица, лица…

И вот сегодня, начав день, как обычно, с популярного ривьерского пляжа, Булушев почти нос к носу столкнулся с Евгением Каждаем. Заняв сразу два лежака, цыгановатый шофер сидел в позе йога и с вялой истомой взирал на утомленную зноем, буйно выпирающую из полосатого купальника блондинку, распластавшуюся рядом с ним.

Умостившись на незанятой полоске гальки в нескольких шагах от Каждая, Булушев разделся, развернул газету, проделал на ее сгибе дырочку и принялся ждать. Вскоре ему удалось даже лечь. Теперь он мог совмещать приятное с полезным – южный загар, решил Булушев, тоже дефицит.

Налюбовавшись вдоволь прелестями сонливой своей соседки, Женька откровенно заскучал. Лениво поглазев на белую черточку ползущего по горизонту теплохода, он вздохнул, достал колоду карт и стал искать глазами возможных партнеров. И когда его взгляд остановился на фигуре уткнувшегося в номер «Черноморской здравницы» мужчины, Анатолий Сергеевич почувствовал под сердцем азартный холодок: какой шанс! Если пригласит – согласиться, познакомиться, войти в доверие, а там…

Газета дрогнула в руке подполковника: обождать или рискнуть? И когда, после секундного колебания, Булушев уже сделал движение, чтобы встать, он увидел, что Каждай повернулся в сторону пробиравшихся к нему двух оживленных, загорелых мужчин и помахал им рукой.

Булушев вздрогнул. Женькин! Это понятно. А второй… Неужели здесь и Ритенштейн? Но ведь этого человека Булушев не раз видел в Советском райотделе милиции, когда тот привлекался за хулиганство. Ведь теперь и Ритенштейн может узнать его, Булушева. А если бы он сел играть с Каждаем в карты? Бр-р…

Уходят с пляжа? Так. Девица, значит, с ними. Уф-ф, так и не пришлось выкупаться. Лимонадику бы сейчас… Однако можно и встать. Только бы не потерялись. Впрочем, теперь-то уж черта с два!

Девять дней был Анатолий Сергеевич Булушев неотступной тенью Каждая, Женькина и Ритенштейна. Подозрения, что дружки приехали в Сочи насчет «золотых дел», рассеялись очень скоро: эта троица прибыла сюда не наживаться, а тратить. Карманы подполковника были набиты копиями счетов, оплачиваемых его подопечными в «Горке», «Ахуне», «Ротонде» – в самых шикарных ресторанах курортной столицы. Поток хрустящих купюр, казалось, был неиссякаем: 80, 90, 100 рублей ежевечерне оставляли приятели в местах увеселений.

«Ничего, – сердито думал Булушев, сидя где-нибудь в ресторанном уголке за двумя бутылками пива. – Когда-нибудь мы с вами подзаймемся и бухгалтерией. Сопоставим ваш кредит и дебет».

На шестой день, поговорив о чем-то с Куйбышевом по телефону, внезапно улетел домой Каждай. Телеграфировав об этом Комиссарову, Булушев остался. А еще через три дня засобирались в путь и двое остальных, 22 августа Анатолий Сергеевич, послав вторую телеграмму, вылетел следом за Женькиным и Ритенштейном в Куйбышев.

* * *

– Непонятно, – Анатолий Сергеевич недоуменно наморщил лоб. – Говоришь, они ждали, а Каждай не пришел встречать? Я своими глазами видел, как они ему телеграфировали. Может, вы… того, поторопились?

Земсков хитровато посмотрел на него.

– Хорошенького же вы о нас мнения! Нет, Анатолий Сергеевич, его мы пока не трогали. А не пришел он на аэродром потому, что у него дома был дорогой гость. Узнаете?

– Василий Шурпин?! – Выхватив из рук Владимира фотокарточку, Булушев весело округлил глаза. – А как же эти самые… характеристики?

Земсков сокрушенно вздохнул, еле сдерживая довольную улыбку.

– Характеристики… Они ведь тоже бывают разные. Вы сами сказали, чтоб запросили Хабаровск. Ну и вот, прислали.

Земсков протянул подполковнику листок с коротким, отпечатанным на машинке текстом. Булушев быстро пробежал его глазами.

– Так, так, – про себя пробормотал он. – Значит, были и взятки… Бывал в районе приисков, гм… Так, так…

Звонок. Булушев снял трубку.

– Уже здесь. Илларион Артемович. Идем, идем, уже выходим.

…Совещание у полковника Комиссарова закончилось во втором часу ночи. И не будет преувеличением сказать, что многим из участников описываемых событий оно, видимо, запомнится на всю жизнь.

Весы, валенки и телеграммы

Вот краткий хронометраж этого бурно прошедшего дня.

8 часов ровно. Лаконичный, деловитый инструктаж в кабинете начальника ОБХСС. Задача: проследить каждый шаг Каждая, Ритенштейна, Женькина, Шурпина.

10 часов 50 минут. Евгений Каждай, взяв такси, едет к Марку Ритенштейну. Пробыл там около четверти часа, вышел из подъезда хмурый. Наблюдение за ним ведет старший лейтенант А. Новиков.

11 часов 25 минут. Семен Женькин, выйдя из дома, направляется пешком к магазину «Культтовары». Через минуту туда же входит старший лейтенант В. Земсков.

11 часов 40 минут. В магазин входит Каждай, сдержанно здоровается с Женькиным. Они оживленно беседуют вполголоса. Владимир Земсков в затруднительном положении: Каждай может узнать его в лицо. Двинувшись было к выходу, Земсков внезапно меняет решение и направляется к прилавку с фототоварами. Рассматривая пачки с цветной фотобумагой, продолжает наблюдение.

11 часов 45 минут. Продавщица выносит Каждаю и Женькину какую-то коробку, распаковывает ее. Земскову не видно, что в ней. Но вот Каждай поворачивается боком: теперь можно разглядеть, что у него в руках. Это аптекарские весы. Каждай и Женькин выходят из магазина и не спеша идут в сторону Красноармейской улицы.

12 часов 10 минут. В кабинете подполковника Булушева раздается телефонный звонок. Взволнованный голос Владимира Земскова:

– Направились с весами к Каждаю на квартиру!

12 часов 12 минут. Оперативное совещание у генерала. Момент критический: надо решать немедленно. Возможно, именно сейчас в квартире Каждая идет торг, взвешивается золото. Есть великолепная, быть может, пока что единственная возможность взять их с поличным. Но если это не так, то… Оправдан ли риск?

12 часов 15 минут. Решение принято: брать! Возглавляет группу старший лейтенант Земсков, операцией руководит подполковник Булушев. Готово все: взят под наблюдение подъезд, включены рации.

12 часов 20 минут. Тревожное сообщение: «Потеряли! В квартире никого нет! Удрали другим ходом, через парикмахерскую. На попутной машине удалились в сторону Волги».

Именно в эту минуту подполковник не выдержал, закурил. Хоть и крепился он уже два года.

Их обнаружили минут через тридцать в ресторане «Волга». Обнаружили, несмотря на то, что Женька и Семен старательно путали следы: из машины пересели на трамвай, потом – на троллейбус и, наконец, по Ярмарочному спуску пошли пешком. И вот что любопытно: оба они нимало не подозревали ни об установленной за ними слежке, ни о погоне. А петляли они по городу, как зверь по лесу, чего-то инстинктивно боясь и неизвестно от кого прячась.

Оставшись у входа в полупустой зал ресторана, Владимир Земсков в упор смотрел на столик в дальнем углу, у окна. Потом медленно поднял руку и многозначительно поманил пальцем испуганно уставившегося на него Каждая.

Расплескав коньяк, Женька торопливо поднялся и нерешительно двинулся к выходу. Семен бросил на него быстрый взгляд и согнулся над столом, пряча руки под низко спустившийся край скатерти. Два сотрудника ОБХСС из группы Земскова быстро подсели к Семену, один из них что-то тихонько сказал ему на ухо. Женькин кивнул, встал и пошел следом за ним, а второй сотрудник принялся тщательно осматривать стол.

…В 13 часов 30 минут в здании УВД началась беседа с шофером Е. М. Каждаем и зубным техником С. А. Женькиным, подозреваемыми в незаконной скупке и перепродаже промышленного золота.

Земсков начал разговор издалека: с аварии, происшедшей на Московском шоссе месяца два назад. От Владимира не укрылось, что при слове «авария» в глазах Каждая промелькнули радость и облегчение. Едва выслушав старшего лейтенанта, он почти весело стал отпираться, клялся, что был в ту пору на ремонте, слыхом не слыхивал и так далее.

В это время подполковник Булушев вел неторопливую беседу с Семеном Женькиным, осторожно нащупывая подходы к щекотливой «золотой» теме. Семен держался уверенно, охотно рассказал об отпуске, проведенном в Сочи, сравнил Кавказ с Крымом, высказал свое отношение к грузинской кухне и вообще, казалось, был расположен болтать о чем угодно и сколько угодно.

Внезапно Анатолий Сергеевич прервал его вопросом:

– Семен Александрович, что у вас в кармане?

Женькин заметно побледнел. Опустив глаза, достал из кармана брюк десятку, носовой платок… Снова полез в карман, заколебался, рука на мгновение замерла…

– Ладно, чего уж там, – негромко и очень спокойно произнес Булушев, – выкладывайте главное.

Женькин поднял на него расширенные, остановившиеся глаза.

– Что мне за это будет? – с трудом выговорил он.

Тяжелый сверток лег на стол. У Булушева отлегло от сердца: слава богу, риск себя оправдал – взяли вовремя. Развернув сверток, он задумчиво поворошил пальцем поблескивающие тусклой желтизной крупинки.

– Рассказывайте, – просто сказал он.

* * *

Поняв, что запираться опасно и глупо, Каждай рассказал все. Из предложенных ему нескольких фотоснимков он выбрал фотографию Шурпина: да-да, именно этот человек снабжал его золотом для продажи Женькину и Ритенштейну. Зовут его Васька, служит в Аэрофлоте, в отделе перевозок. Откуда у Шурпина приисковое золото? Не знает да и не интересовался. Его, Каждая, интерес заключался лишь в полтиннике, который он получал за каждый проданный грамм.

Каждай добавил, что он давно понял: с этим пора кончать, иначе… (Он скрестил пальцы решеточкой.) Но… привык к деньгам, все тянул, тянул и вот – дотянул…

Около 15 часов того же дня четыре оперативные группы ОБХСС приступили ко второй операции – «Летчик». Четыре автомашины, оборудованные рациями, четыре прибора для поиска металлов… Почти весь личный состав отдела БХСС выехал для производства обысков на квартире Шурпина, Каждая, Женькина, Ритенштейна. Полковник Комиссаров остался в управлении: с его кабинетом, штаб-квартирой операции, держали постоянную связь все группы.

Василий Шурпин ковырялся в своем огородике, когда возле его дома остановилась милицейская машина. Увидев, что вышедшие из нее люди направляются к нему, озадаченно посмотрел на жену, пожал плечами и неторопливо двинулся навстречу…

И вот он сидит в милицейском оперпункте поселка Береза, тридцатидвухлетний, совсем невзрачный с виду человек, и на его простецком скуластом лице отражается тупое удивление. И только. Он с охотой и готовностью отвечает на вопросы подполковника Русинова обо всем, что не касается главного – золота, связей с Каждаем и с другими перекупщиками. Стоит только Русинову чуть коснуться этой темы, следует стереотипное: «Не знаю. Забыл. Не понимаю чего вы хотите. Нет. Нет. Нет».

В его записной книжке обнаружены квартирный телефон Каждая, пометки: «Зайти к Жене К.», «Позвонить Е. К.». Но тщетно Русинов, а потом и Булушев пытаются добиться от Василия Шурпина правды, напрасно уличают они в нелогичности, в противоречиях. Глуповато хлопая ресницами, Летчик упрямо твердит свое: «Нет. Не знаю. Не знаком. Забыл».

Допрос превращается в бессмыслицу: становится ясно, что Шурпина ничем не собьешь, он не желает выходить из роли удивленного дураковатого простяги. Решили приступить к обыску.

Когда Булушев переступил порог квартиры Шурпина, он невольно вспомнил недавний обыск у Нахбо. Там, в загроможденных дорогими вещами апартаментах старого техника, искать валюту было трудно. Здесь трудности были другого порядка: маленькая комнатка обставлена настолько скромно и даже, пожалуй, бедно, что непонятно было: где здесь спрячешь? Все на виду.

Жена Шурпина с испугом взглянула на вошедших. Потом подтолкнула сынишку: иди погуляй!

– А она вам кто? – спросил Булушев у Шурпина, взглянув на худенькую рыжеватую девушку лет 15—16, смотревшую на них во все глаза.

– Сестренка Маша, гостит она у нас, – торопливо ответил Василий.

– Иди-ка, Машенька, и ты прогуляйся немножко, – мягко сказал Анатолий Сергеевич, взглянув на Русинова. Тот кивнул. Как только за девушкой захлопнулась дверь, начался обыск.

Долго, тщательно, придирчиво обыскивали три опытных офицера милиции маленькую комнатушку Шурпина. Ничего. Нигде ничего.

Потом принялись за нишу, где в беспорядке были свалены кучи всякого домашнего барахлишка: старые рубахи, подшитые валенки, чемоданы, пачки стирального порошка, ведра, детская обувь. И опять безрезультатно – Шурпин оставался неуязвим.

И только когда начали складывать разномастный скарб обратно в нишу, работник оперативно-технического отдела А. А. Максимов нащупал в детском валенке нечто завернутое в бумагу.

Жена Шурпина ахнула, побледнела. Слезы горечи и обиды хлынули из ее глаз, когда она увидела толстенную пачку крупных купюр.

– Подлец, – выкрикнула она, задыхаясь, – я полгода девяносто рублей на отпуск коплю, от еды отрываю, а ты…

Шурпин молчал.

Пришлось во второй и в третий раз посмотреть каждую вещь, взятую из ниши. Крупные суммы обнаружили еще в трех валеночках. Несколько тысяч рублей… Откуда появились они у скромного ревизора?

– Не знаю, – твердо заявил Василий. – Не мои. Ничего не знаю.

Когда уже собирались уезжать, Анатолий Сергеевич взглянул Шурпину в его застывшие глаза и сказал негромко:

– Ты не думай, приисковое золото мы все равно найдем. Человек ты хитрый, дома его, разумеется, не держишь. Ну да ничего, надо будет – поищем в других местах. В Хабаровске, например, и еще кое-где…

И не мог знать подполковник милиции Булушев, что всего час назад рыжеволосая девчонка отправила в Хабаровск недвусмысленную телеграмму: Василия взяли. Предупреди всех. Маша.

Еще две телеграммы аналогичного содержания полетели по проводам в Альметьевск и Новокузнецк.

За золотым мешком

Горько пожалел подполковник Булушев о том, что не принял во внимание рыженькую скуластую девчонку, когда наутро легли на стол копии всех трех телеграмм. Но сожалениями делу не поможешь. Надо было срочно исправлять оплошность.

Три оперативные группы отправились по всем трем адресам: в Хабаровск, Альметьевск, Новокузнецк. В детективных историях конец обычно наступает с поимкой преступников. В нашей истории этого было мало: чтобы довести до конца дело такого хищника, как Василий Шурпин, необходимо было ясно и убедительно доказать, что именно он торговал промышленным золотом.

А он все отрицал. Скрытный, подозрительный, изворотливый, он – это следовало признать – избрал для себя наиболее выгодную тактику: ни с чем не соглашаться. Мгновенно оценив интеллектуальные способности своих противников, умных, широкообразованных юристов, он сразу же понял, что ни хитростью, ни вымыслом, ни каким-либо другим оружием он не сможет выиграть схватку умов. И тогда он замолчал, твердя однообразное: «Нет. Не видал. Не знаком. Не знаю»…

Женькин, Каждай, Ритенштейн, изо всех сил стремясь как-то выкрутиться, ускользнуть, выдумывали версию за версией, прятались за полупризнания и полувыдумки – и все сильнее запутывались, были вынуждены раз за разом терять позиции, отступая на другие. Но, по крайней мере, их было на чем ловить, было в чем уличать, у них были слабые места, которые мог нащупать умелый следователь.

В показаниях Шурпина слабых мест не было, потому что, по сути дела, не было никаких показаний. А сильная сторона, к сожалению, была: у Шурпина не нашли главного – золота.

Штаб операции – замначальника УВД полковник Николич, Комиссаров, Русинов – с нетерпением ждали вестей: из Хабаровска – от Булушева и Земскова, из Новокузнецка – от Катенева и Швейкина, из Альметьевска – от Новикова и Путина.

А оперативные группы молчали. Затем тревожные вести: в Альметьевске пока не обнаружено ничего, в Новокузнецке – тоже. Оставалась надежда на Булушева и Земскова.

…До сих пор Булушев и Земсков испытывают чувство благодарности к своим коллегам из Хабаровского краевого управления милиции. Куйбышевцам была оказана неотложная помощь, какая только потребовалась. Им были приданы умелые, энергичные оперативные работники, выделен транспорт, мгновенно выполнялись любые просьбы.

Подполковник Владимир Моисеевич Шиши и лейтенант Алексей Николаевич Мальковский так же, как Булушев и Земсков, не сумели толком поспать ни единой ночи.

Адрес на хабаровской телеграмме был обозначен ясно: Гоголя, 50, Валентине Григорьевне Дмитриевой. Сразу же стало известно, что это родная сестра Шурпина и, по всей вероятности, его сообщница. Работала она медсестрой в одной из поликлиник. Земсков и Мальковский на оперативной машине отправились за ней на работу.

Мальковский остался в машине, а Земсков направился в регистратуру. Валентина Дмитриева работала на втором этаже. Внезапно Владимира Алексеевича осенила неплохая идея: представиться не сотрудником милиции, а…

Раздумывать было некогда: пожилая нянюшка уже вызвала к нему Валентину. Земсков увидел низенькую, сухощавую, еще молодую женщину, которая выходила из кабинета, вытирая марлей руки. Поймал ее тревожный, испытующий взгляд.

– Здравствуйте, Валя, – понизив голос, сказал Земсков. – Я из Куйбышева. Надо поговорить…

– Да, да, – женщина часто закивала. – Надо…

– Василия взяли, знаете?

– Да, – едва выдохнула женщина. – Я получила телеграмму. Одну минуточку, я сейчас поищу комнату… – Она повела глазами по коридору. – Здесь неудобно.

– Не надо комнату, – торопливо заговорил Владимир. – У меня здесь друг с машиной. Поедем, по дороге поговорим.

– Хорошо. Я сейчас.

Она ушла в кабинет и тотчас появилась уже без халата. Торопливо поправила прическу.

– Идемте.

Выйдя из подъезда, Владимир распахнул перед Валентиной дверцу машины:

– Садитесь.

И замер, увидев что-то неладное. Широко открыв глаза, Валентина смотрела на Мальковского. Затем сдавленным голосом сказала:

– Здравствуйте, Алексей… Виновата… товарищ лейтенант.

– Здравствуйте, Валя. Ну что же вы, садитесь… – Он охотно пояснил Владимиру: – Был когда-то у них секретарем комсомольской организации. Только тогда она еще не Дмитриевой была.

Земсков со злостью хлопнул дверцей машины: весь его хитроумный замысел лопнул, как воздушный шарик под каблуком.

Всю дорогу до управления Валентина не произнесла ни слова, пустым безучастным взглядом уставилась в окно.

И все-таки она разговорилась. С каким-то ожесточенным самоистязанием она рассказывала о своей неудавшейся жизни, о потоке лжи и грязи, захватившем ее. Она ничего не скрывала: ни того, что в течение года хранила мешок с золотом, оставленный Шурпиным, ни того, что до сих пор хранит несколько тысяч рублей, ни того, что из себя представляют ее «дорогой муженек» Петр Дмитриев и его отец Федор Павлович.

Казалось, она совсем не заботится о том, в какой мере повредят ей те или иные подробности и факты и что будет с нею самой. Ровным, усталым голосом она говорила и говорила…

Булушев слушал ее с удивлением: неужели молодая женщина в двадцать восемь лет могла дойти до такого душевного опустошения, до такой безнадежной душевной усталости? А может быть, за ее вялым безразличием что-то скрывается?

Анатолий Сергеевич чувствовал себя неспокойно: в мозгу бродили какие-то неясные воспоминания. Словно он уже где-то видел эту женщину и никак не мог вспомнить где.

В таких случаях он сосредоточивал волю, напрягал память. И тотчас встала четкая и ясная картина. Ну, конечно! Женщина в фильме «Выборгская сторона»! Кажется, ее играет Ужвий. Поджатые губы, пустой, отрешенный взгляд, тоскливый, усталый голос: «Судите! Стреляйте!»

Он даже сам удивился – ничего себе сравнение: темная забитая солдатка из подвала и комсомолка со средним образованием. И все-таки что-то общее, несомненно, было, иначе картинка не встала бы в памяти.

И Булушев уверенно «черкнул» в мозгу памятку: с Валентиной разобраться. Если понадобится – помочь.

* * *

Шофер управления связи Петр Дмитриев, разбитной широкоплечий малый с быстрыми стреляющими глазами, подошел к Земскову с независимым видом.

– Чего тебе? – недружелюбно спросил он, лихо сплевывая шелуху от семечек.

– Из милиции, – сказал Земсков, – поедете с нами.

Направляясь к Дмитриеву, он уже знал, с кем имеет дело. И решил сразу же сбить с него наглость и нахальство.

Результат превзошел все ожидания Земскова. Дмитриев как-то сразу сник, съежился, маленькие глазки забегали.

– Очень приятно, – ни с того ни с сего брякнул он. Рот его растягивался до ушей, весь вид выражал искреннее ликование от встречи с работником милиции.

Дмитриев заскочил в гараж, дергая пуговицы, поспешно сбросил спецовку, надел висевший на гвозде пиджак.

– Я готов. Можно ехать.

Земсков молча повернулся и пошел к машине. Петр мелкими шажками семенил за ним.

– Я, знаете, завсегда с дорогой душой… Если что помочь – пожалуйста. Если насчет Вальки, то прямо скажу: терпеть не люблю…

– Помолчите. Потом, – коротко бросил Земсков, садясь в машину. – Пока вас ни о чем не спрашивают.

– Пожалуйста, пожалуйста. Я понимаю. – Дмитриев многозначительно закивал. – Дело секретное.

«А ведь ты, Дмитриев, дурак», – с неудовольствием подумал Земсков.

Но Дмитриев, пожалуй, не был дураком. Скорее, он был пакостником и подлецом, сосредоточившим свои небогатые умственные способности на одном-единственном – наживе. И еще был трусом – до умопомрачения, до полной потери человеческого достоинства.

Придя в ужас от возможности оказаться за решеткой, он нервно кидался по кладовкам и чуланам, выгребая все, что, по его мнению, могло заинтересовать милицию. Груды нейлоновых рубашек, импортные чулки, туфли – все, что спекулянт не успел «толкнуть», свалилось в общую кучу.

Он угодливо заглядывал в глаза сотрудникам милиции, напряженно тер лоб:

– Что я еще забыл? Одну минуточку…

И мелкой рысцой мчался за новой порцией спрятанных вещей.

Владимир Земсков не выдержал, плюнул. Булушев холодно сказал:

– Вы забыли про золото, Дмитриев.

– Золото?! – Глаза Дмитриева расширились от страха. – К-какое золото? – заикаясь, выдавил он.

– То, которое у вас оставил Шурпин.

И тогда он упал на колени. Это было мерзостно, противно, неестественно, но он действительно упал и, прижимая руки к груди, истошно закричал:

– Нет золота! Честное слово! Не оставлял Шурпин. Увез весь мешок!

– Врете. – Булушев усмехнулся. – Чтобы вы не урвали себе из этого мешка… Не поверю. Советую сдать добровольно.

– А если добровольно? Что тогда будет? Учтется?

Булушев нахмурился:

– Учтется. Выкладывайте. А то сами найдем.

Петр торопливо вскочил.

– Идемте!

Они вошли в подъезд соседнего пятиэтажного дома. Петр толкнул дверь на первой площадке, и они оказались в большой захламленной квартире. В первой комнате было, пусто, за дверью слышались негромкие голоса, но никто не выходил.

Дмитриев уверенно направился к кровати, нагнулся и вытащил из-под нее тяжелый, кустарной работы ящик с крышкой. Не открывая его, стал быстро развинчивать массивную дверную ручку, укрепленную на крышке.

Булушев и Земсков переглянулись. Опять тайник! Хорошо хоть сам показал. Иначе тут пришлось бы помучиться.

– Да какое тут золото? – льстиво заговорил Петр. – Так, пыль…

На его ладони лежали крупные самородки.

– Это все? – прищурившись, спросил Земсков.

– Все! Все! Теперь-то уже все. Честное слово. Вот и батяня может подтвердить. Батяня! Да иди же сюда. Тут товарищи из милиции.

В дверях показалась остроносая лисья физиономия лысого старичка. И сразу – та же мгновенная радость:

– Из милиции? Очень, очень хорошо. Давно пора избавить нас от этого проклятого золота. Не в ящике оно, дорогие товарищи, а на душе они, эти камни. Пропади они пропадом!

Булушев с интересом смотрел на этого елейного старичка. Осматривая сараи Дмитриевых, работники милиции обнаружили невероятные, почти плюшкинские залежи: не менее полутора центнеров свинца, олова, десятка два паяльных ламп, огромное количество разнообразного инструмента. Все, что Федор Дмитриев мог утащить с завода, он тащил и прятал в кладовку. И вот сейчас рассыпается мелким бесом и точно так же, как и сын, поливает самой чудовищной грязью Валентину.

– Это все она, дорогие товарищи. Мы с сыном ни при чем. Зачем нам золото? Мы люди смирные.

– А свинец вам зачем? – в упор спросил Земсков. – Тут же для целой мастерской на год.

– Пригодится, дорогой товарищ, в хозяйстве знаете как…

– Откройте ящик! – приказал Булушев.

Ящик был доверху нагружен охотничьими и рыболовными принадлежностями. Булушев и Земсков тщательно осмотрели патронные гильзы, банки, коробочки, снасти. Золота больше не было.

На самом дне Булушев обнаружил две латунные трубки, запаянные о обеих сторон. Взял в руку и удивился – до чего тяжелы.

– А это что?

Старик лицемерно вздохнул.

– Уж простите, дорогой товарищ… Заряды. Рыбку мы глушим… Нарушали, так сказать… Бес путает…

Он сокрушенно развел руками.

– Дайте-ка нож, – потребовал Булушев. Что-то заставило его не поверить старику.

– Взорветесь! Руку оторвет! – с испугом замахал руками старик. – Упаси бог!

Петр Дмитриев угрюмо молчал.

Булушев, испытывая неприятный внутренний холодок, принялся вскрывать трубку. Пробил неглубокий слой свинца, и… покатились на ладонь желтоватые крупинки.

Анатолий Сергеевич облегченно вздохнул.

– Так-то, рыболовы. – Он поглядел на них с нескрываемым презрением.

– А знаете, – вдруг горячо заговорил Петр, блестя глазами, – могу сообщить еще… Учтите… Валька-то вам не все сдала. Свою сберкнижку на триста рублей под сараем спрятала. Говорит, дочери останется. Дочь у нас, понимаете, туберкулезная, пяти лет… Понимаете, Валька, стерва какая… Утаить хотела.

Булушев поймал себя на страстном, почти мучительном желании дать как следует по расплывшейся физиономии. Он на всякий случай сунул руку в карман и отвернулся.

* * *

В двенадцатом часу ночи по куйбышевскому времени в штабе операции раздался требовательный междугородный звонок. Полковник Николич снял трубку.

– Есть, товарищ полковник! Нашли! – услышал он веселый голос Булушева.

И солидный человек, заместитель начальника УВД полковник Николич не выдержал и во весь голос крикнул:

– Молодцы!

* * *

– Ну что теперь скажете, Василий Григорьевич? – сухо спросил полковник Комиссаров, подвигая к Шурпину лист бумаги с золотыми самородками, изъятыми у Дмитриевых. Сегодня под утро прилетели из Хабаровска Булушев и Земсков. Передав золото Иллариону Артемовичу, они ушли отсыпаться.

Василий Шурпин сидел с каменным лицом и молчал. Пауза затянулась. Теперь, когда главная улика – приисковое золото – была налицо, запираться дальше становилось бессмысленным. Он лихорадочно искал выход и не находил.

– Не мое… – пробормотал он, лишь бы что-либо сказать.

Комиссаров с укоризной покачал головой:

– И не надоело? Сами понимаете, пластинку-то пора и сменить.

Шурпин снова помолчал. На скуластых щеках всплыли два темно-розовых пятна. Наконец он заговорил, с трудом выдавливая из себя слова:

– Виноват… Сознаюсь. Я не украл. Чемоданчик нашел в самолете. А в нем это… Я не преступник. Я просто так…

Полковник хладнокровно слушал его, ничего не записывая, не переспрашивая. Потом, воспользовавшись паузой, обронил вопрос:

– Где остальное, в Альметьевске?

Шурпин не шевельнулся.

– Советую, Василий Григорьевич, посерьезней подумать о своей судьбе, – веско произнес Комиссаров. – Вам предъявлено серьезное обвинение, и вина ваша доказана. Станете хитрить – лучше вам не будет. Будет хуже. Выбора нет – сознавайтесь уж до конца.

– Я не преступник, – упрямо повторил Шурпин. – Я…

– Преступник! – жестко оборвал его полковник. – Вы присвоили общенародное достояние – золото. Вы спекулировали. Вы сознательно нанесли ущерб нашей экономике. Этого мало, Шурпин? Так вот вам мой совет: постарайтесь-ка, да побыстрее, успеть хоть что-либо сделать для облегчения своей участи. Вам поможет только правда.

Шурпин, стиснув челюсти, бесстрастно слушал Комиссарова, а когда тот кончил, хрипло произнес:

– Дайте карандаш.

Очень медленно, обдумывая каждое слово, он вывел на листке бумаги:

«Уважаемая тетя! Я во всем сознался. Отдайте золото милиции, Василий».

– Передайте Чекменевой, в Альметьевске, – сказал он, не глядя Комиссарову в глаза. – У нее… мешок.

Полковник внимательно посмотрел на него. И промолчал.

* * *

Итак, Василий Шурпин как будто бы наконец был сломлен: записка к тетке свидетельствовала о его намерениях прекратить борьбу и сдаться на милость победителям. Но Илларион Артемович чисто интуитивно подозревал, что конечно далеко не все. Слишком уже легко принял Шурпин решение написать записку Чекменевой: такие люди, как он, просто с золотом не расстаются.

Подсознательная уверенность, что здесь что-то не то, получила подтверждение уже через день. Новиков, позвонивший из Альметьевска, доложил, что Чекменева решительно стоит на своем: никакого золота у нее нет и никаких мешков она сроду не прятала. Короче, записке Василия она почему-то не поверила.

Осложнение было нешуточным. Скрытная, подозрительная тетушка Василия Шурпина отлично понимала, что у милиции не может быть веских оснований наверняка утверждать, что остатки приискового золота спрятаны ею. Записка племянника? Но Шурпин мог выдумать все, что угодно, симулируя искренность и раскаяние. Телеграмма Маши в Альметьевск тоже не могла быть серьезной уликой: как будто бы и компрометирующие Чекменеву слова «Василия взяли, предупреди» могли иметь и безобидный смысл, например, «предупреди, чтоб не писали писем». А поскольку упорные поиски золота в квартире и во дворе Чекменевой оказались бесплодными, группе Новикова ничего иного не оставалось, как начать собираться в обратный путь. И, по всей вероятности, так и уехали бы они из Альметьевска, если бы…

Если бы опять не выступила на сцену молоденькая рыжеволосая Маша, сестренка Василия Шурпина. Та самая, что несколькими днями раньше своими неожиданными телеграммами в какой-то степени спутала карты ОБХСС.