Текст книги "Великие Борджиа. Гении зла"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Семейные проблемы дома Борджиа, 1497

I

Пасха, как известно, – древнейший христианский праздник, даже и главный праздник богослужебного года, и установлен он в честь воскресения Иисуса Христа. День праздника не фиксирован твердо, а каждый раз вычисляется по комбинации лунного и солнечного календарей, и общая формула такова:

« Пасха празднуется в первое воскресенье после весеннего полнолуния».

В традиции Ветхого Завета Пасха связана с исходом евреев из Египта и дословно означает «проходить мимо», так как Ангел, истреблявший первенцев, проходил мимо домов иудеев, перекладины дверей которых были помазаны кровью закланного агнца.

Джованни Сфорца, зять Святого Отца и муж его дочери Лукреции, был человек военный, в тонкости истолкования Пасхи не вникал, но весной 1497 года вдруг обнаружил сильное желание помолиться – и не в самом Риме, а в церкви Сан Онофрио Фуори ле Мура, расположенной за городскими стенами. Мешать такому благочестивому намерению, конечно, никто и не подумал, и Джованни добрался до церкви вполне благополучно – после чего желание помолиться у него как-то незаметно пропало, и у входа в церковь он сел на арабскую лошадь, которую держал под уздцы поджидавший его слуга. И Джованни Сфорца помчался как вихрь на восток, в сторону своего графского замка в Пезаро, и буквально долетел до него за каких-то 24 часа – рекордное время, которое обгоняло не то что обычных путешественников, но даже и специально посланных курьеров. Когда он достиг ворот города, лошадь под ним пала – до стен своего замка он добрался уже пешком.

Торопился он не зря.

Один из его камердинеров сообщил Джованни, что госпожа Лукреция, жена Джованни, спрятала его за занавесью в своих покоях и он своими ушами слышал, как молодой кардинал Чезаре Борджиа навестил свою сестру Лукрецию и сказал ей, что приказ об убийстве ее мужа уже отдан. Тут, конечно, были возможны разные истолкования. Джованни мог не поверить камердинеру. Он мог поверить – и пойти поговорить с женой, хотя бы с целью расспросить ее поподробней. Наконец, он мог предположить, что его жена в сговоре со своими братьями решила выжить его из Рима. Ничего этого он делать не стал.

До Джованни Сфорца и раньше доходили слухи, что два его шурина – и дон Хуан Борджиа, и кардинал Чезаре – очень им недовольны и мечтают от него как-то избавиться. Союз Рима с Миланом был фактически расторгнут в 1494-м во время французского вторжения в Италию. Он был восстановлен опять после того, как и Милан, и Рим стали членами Священной Лиги, направленной против французов. Но к весне 1497 года хитроумный Лодовико Сфорца, герцог миланский, опять поменял стороны и теперь находился с французами в довольно хороших отношениях, в то время как папский двор все сильнее сближался с восстановленной в Неаполе арагонской династией. И по всему выходило, что Джованни Сфорца, муж Лукреции Борджиа, теперь в Риме как бы и ни к чему. К тому же старшие братья Лукреции были к ней сильно привязаны – ходили даже слухи, что вовсе не по-братски. Они, кстати, и друг друга на этой почве не слишком любили. По-видимому, больше всего Джованни Сфорца был напуган тем, что с Лукрецией говорил именно ее брат Чезаре – у него уже была такая репутация, что Джованни, как-никак военный человек, не раздумывал ни секунды и бежал. В богословии он разбирался мало, но в данном случае истолковал праздник Пасхи на самый древний лад.

Как знак Ангела и избавление от неминуемой смерти.

II

Ранним июнем 1497 года на тайном заседании консистории кардиналов в Ватикане было решено собрать три города, лежащих в Кампанье, провинции южнее Рима, и создать из них единое герцогство. Таким образом, Беневенто, Террачина и Понтекорво становились единым княжеским владением, и обладатель этого владения имел бы право на передачу владения по наследству. Решение было принято почти единогласно – один-единственный человек, решившийся протестовать против, так сказать, «приватизации» владений Церкви, был кардинал Пикколомини, но голос его услышан не был. Новое герцогство предназначалось для Хуана Борджиа, и в создании его был один деликатный момент – оно в принципе входило в пределы королевства Неаполь, где в настоящий момент правил король Федериго. Его не сильно радовала перспектива получить такого «вассала», как дон Хуан – король полагал, что при случае тот может покуситься и на престол Неаполя. В общем, его удалось кое-как уломать – в обмен папа Александр скостил ему его ежегодный вассальный платеж.

8 июня Чезаре Борджиа был назначен кардиналом-легатом в Неаполь как раз с целью возведения его брата Хуана на герцогский престол, что не слишком пришлось ему по вкусу. Чезаре, по-видимому, чувствовал, что на роль нового герцога он сам подходил бы куда больше, потому что ожидалось, что дон Хуан уедет обратно в Испанию и владением своим будет управлять издалека. То, что братья Борджиа жестоко ссорятся, было известно всему Риму, споры были только о причинах.

Одни говорили, что они не поделили милости принцессы Санчи – она довольно открыто поддерживала любовные отношения с ними обоими. Другие утверждали, что спор у братьев идет о том, кому достанется их сестра Лукреция. После бегства из Рима ее супруга она переехала из Ватикана в монастырь неподалеку от Рима. В принципе это было в обычае – замужние женщины, если их супруги были в отъезде, а в доме не оставалось почтенных родственниц-дуэний, часто отказывались от общества и жили уединенно.

Дон Хуан обвинил в отъезде Лукреции своего брата Чезаре, и у них вышел крупный разговор, окончившийся ничем. Наконец, в Риме говорили и о том, что Чезаре Борджиа тяготится церковной карьерой, избранной для него отцом, и предпочел бы занять место дона Хуана во главе папских войск. В общем, говорилось многое – и в надежде помирить своих детей Ваноцца деи Каттанеи пригласила их обоих на банкет в своих виноградниках возле церкви Сан Пьетро на Винколи. Приглашение было принято, пир состоялся, и братья, по всей видимости, примирились друг с другом. По крайней мере, так говорил их кузен, Джованни Борджиа, возведенный папой Александром в сан архиепископа и кардинала, – он тоже присутствовал на приеме. Обратно в Рим они отправились втроем – и дон Хуан, и Чезаре, и их кузен Джованни, и неподалеку от моста Святого Ангела дон Хуан сказал, что вернется в город чуть позднее, а сейчас у него есть важное дело. Они распрощались друг с другом, и дон Хуан повернул своего коня в сторону пиацца Джудеа.

В свой дом в Риме в тот вечер он так и не вернулся.

III

Когда он не вернулся домой и наутро, его слуги всполошились и послали к Святому Отцу. Тот был уверен, что дон Хуан просто где-то загулял, ибо « молодости свойственно легкомыслие», как сказал папа Александр, видимо, припомнив собственные молодые годы. Но когда герцог Гандии не вернулся и еще через сутки, папа обеспокоился. Как пишет Бурхард: « Тревога проняла его до кишок, и он велел сбирам – как называли в Риме полицейскую стражу – искать его сына повсюду».

Весть об исчезновении дона Хуана облетела Рим со скоростью лесного пожара. Были опасения, что это часть заговора против всего семейства Борджиа – и верные папе каталонцы теперь ходили по Риму только группами и с мечами наголо. Добрые люди, опасавшиеся обычных в таких случаях беспорядков, баррикадировали свои дома. Многие и вовсе уезжали – переждать возможные неприятности в каком-нибудь местечке потише, чем столица всего христианского мира. Подозревая друг друга в коварстве, вооружились и Орсини, и Колонна.

Полиция тем временем обнаружила грума дона Хуана. Он был тяжело ранен и говорить решительно неспособен.

Однако кое-какие результаты все-таки были достигнуты – лодочник, некий Джорджио Скьявино, сообщил, что в ночь исчезновения герцога Гандии он остался на лодке – надо было посторожить груз пиленого дерева. И около пяти утра он увидел двух людей, которые остановились на берегу Тибра и огляделись, но его не заметили, поскольку он в своей лодке не сидел, а лежал. Эти люди, убедившись, что на берегу никого нет, кому-то помахали – и из узкой улицы к ним вышли еще двое, и вслед за ними выехал всадник на белой лошади, а поперек седла впереди него было переброшено чье-то тело. Всадник свалил тело на землю, и сопровождавшие его люди подняли труп, раскачали и со всей силой кинули его в реку, как можно дальше от берега.

Они еще покидали вслед брошенному в реку трупу камни, потому что кинули его в воду одетым, и плащ набрал в себя воздух, надулся пузырем и тонуть не хотел. После этого все эти люди опять исчезли в той же узкой улице, откуда появились. Лодочник еще добавил, что к всаднику все обращались очень почтительно и называли его не иначе, как монсиньор. На вопрос полицейских, почему он не сообщил об этом раньше, лодочник ответил, что за свою жизнь видел в Тибре добрую сотню трупов, и никого это не волновало. Так что он не придал увиденному особого значения…

Ну, теперь у полиции появилась идея, где следует искать. Была объявлена награда в 10 дукатов тому, кто найдет тело – и больше трех сотен желающих подзаработать начали на лодках обшаривать дно сетями и баграми. К вечеру поиски увенчались успехом – тело дона Хуана было найдено. И действительно, труп не обобрали. Герцог был полностью одет, его бархатный наряд не тронут, и даже кошелек с 30 дукатами и то оказался при нем. Так что ограбление как мотив убийства можно было исключить. Зато уж в отношении самого убийства можно было не сомневаться – на трупе насчитали девять ран, нанесенных кинжалом, а к тому же, видимо, для полной уверенности и горло герцога тоже было перерезано.

Труп был доставлен в цитадель Ватикана, замок Святого Ангела.

IV

Александр Борджиа плакал над телом сына так, что его крики и рыдания были слышны на мосту Святого Ангела, который вел к замку. Потом он удалился к себе в покои и в течение трех дней оставался там один, отказываясь видеть кого бы то было и лишив себя пищи. Хуана Борджиа похоронили с небывалой пышностью. На траурных процессиях в то время, как правило, несли зажженные факелы, которые гасили у открытой могилы как символ угасшей жизни. Обычно число таких факелов не превышало двадцати – за колесницей с гробом дона Хуана де Борха, герцога Гандии, их несли две сотни.

Папа Александр говорил, что, если бы у него было семь тронов, он отдал бы их все за то, чтобы его сын был жив. Горе его было так огромно и неподдельно, что даже заклятые враги выражали ему свое сочувствие. Кардинал Джулиано делла Ровере прислал из Франции письмо, адресованное Святому Отцу, в котором говорил, что он скорбит о смерти дона Хуана и оплакивает его, как оплакивал бы собственного сына.

Конечно же, было назначено самое тщательное расследование. Круг подозреваемых был широк, герцог жил вольно и считался только с собственным самолюбием, он обидел многих. Первыми в списке стояли Орсини – глава их клана, Виржинио, умер в тюрьме, в смерти его винили папу Александра, а Орсини были не такие люди, чтобы оставить обиду неотомщенной. Вторым подозреваемым оказался Гвидобальдо, герцог Урбинский, на которого свалили вину за неудачу в «войне с Орсини».

Но при всем старании никаких доказательств найдено не было.

Тогда стали искать людей, у которых могли быть не политические, а личные обиды – и немедленно выяснилось, что дон Хуан совсем недавно жестоко поссорился с кардиналом Асканио Сфорца. Поскольку имя Сфорца было упомянуто, конечно же, к делу тут же приплели и бежавшего из Рима Джованни Сфорца. Было известно, что он прознал о намерении братьев Борджиа убить его и мог нанять бандитов, чтобы отплатить им той же монетой. Но и из « следа Сфорца» ничего выжать не удалось – кардинал Асканио по римским стандартам того времени был человеком мирным, а Джованни сидел у себя в Пезаро и нос боялся оттуда высунуть – вряд ли он решился на такой отчаянный шаг, как тайное убийство. Под расследование попал Антонио Мария делла Мирандола – его дочь была изнасилована доном Хуаном. Никаких доказательств его вины полиция не нашла. Очень серьезно подозревался некто Жоффре де Сквиллаче – утверждалось, что его жена была однажды похищена людьми дона Хуана, а Жоффре был известен как человек знатный и обидчивый… Опять-таки – полиция не нашла никаких доказательств, а вскоре и сам папа Александр сказал, что, конечно же, Жоффре де Сквиллаче невиновен, как и герцог Урбинский, да и кардинала Асканио Сфорца глупо подозревать, ибо Святой Отец « всегда знал, что нельзя ждать подобной низости от старого друга и коллеги». Расследование убийства продолжалось и шло в течение двадцати дней. Результаты докладывались лично папе, который вникал в каждую деталь.

На двадцать первый день он велел закрыть дело.

V

В письме от 23 июня 1497 года почтенный мессер Браччи, посол Республики Флоренция при папском дворе, сообщал Синьории, что папа Александр располагает всей нужной информацией, но не хочет вести дело, потому что виновный или виновные стоят слишком высоко и слишком близко к нему самому. В Риме говорили то же самое – никакой слишком ревнивый муж и никакой слишком обидчивый член баронских кланов вроде Орсини не ушел бы от кары, если бы только сам Святой Отец не предпочел закрыть глаза на это преступление. И хотя одно имя никто не называл, оно вертелось у каждого на языке.

Это было имя Чезаре Борджиа, брата убитого герцога.

Уж какие улики отыскали люди, занимавшиеся расследованием, нам неизвестно и, по-видимому, останется навсегда неизвестным, но сам папа Александр, несомненно, подозревал Чезаре. Он перестал с ним встречаться. Даже когда Чезаре Борджиа 22 июля, больше чем через месяц после убийства, в качестве кардинала-легата отбыл в Неаполь, Александр не пожелал с ним проститься, хотя раньше они виделись ежедневно.

Через две недели он разрешил уехать в Неаполь и его сыну Жоффре. Он давно собирался туда на церемонию коронации короля Федериго. Он доводился сводным братом отцу жены Жоффре, принцессы Санчи, – но разрешения все не было и не было. Слухи связывали это с тем, что в числе лиц, подозреваемых в убийстве дона Хуана, был и Жоффре. Даже не столько он сам, сколько Санча – утверждалось, что она ревновала дона Хуана к какой-то неизвестной его возлюбленной.

Теперь, по-видимому, подозрения были сняты, и 7 августа супругам разрешили уехать.

Церемония коронации прошла блестяще. Чезаре вел себя с истинно княжеским достоинством – он объявил, что новое герцогство Беневенское, созданное для его безвременно усопшего брата Хуана Борджиа, будет передано сыну покойного Хуану-младшему, пребывающему в Испании со своей матушкой, доньей Марией Энрикес. Донья Мария как раз в это время рвала и метала все вокруг и пыталась добиться от их католических величеств, Фердинанда и Изабеллы, начала независимого расследования обстоятельств убийства ее мужа, как-никак испанского герцога и гранда Арагона. Она была уверена в том, что его убил его брат Чезаре.

Удовлетворительного ответа она тогда так и не получила.

Кардинал-легат Чезаре Борджиа вернулся в Рим и доложил Святому Отцу и всей консистории кардиналов, что порученная ему миссия выполнена с успехом и что король Неаполя присягнул Святому Престолу в качестве верного вассала Папства. Папа римский Александр VI по заведенному с давних времен обычаю обнял посланца Церкви, кардинала-легата, и поцеловал его в лоб. Этим он и ограничился и не сказал Чезаре ни единого слова. Более того – он оставил Ватикан и 28 октября перебрался в укрепленный замок Святого Ангела. В Риме шептались, что папа, по-видимому, не чувствует себя в безопасности.

Говорили, что он боится своего сына Чезаре.

Избавление от скверны…

I

От всех прочих городов Италии Рим отличался тем, что не производил ничего материального. В столице христианского мира крутились огромные деньги, именно сюда, в Рим, стекались церковные бенефиции со всей Европы, здесь же они в значительной степени и тратились – но сам город не производил ничего, даже предметов роскоши. В Риме не было собственных крупных банков, а только отделения банкирских контор Флоренции, Сиены, Болоньи и Генуи. Деньги тут не зарабатывались, а тратились – на пиры, наряды, драгоценности, на неслыханной роскоши дворцы, в которых жили кардиналы, князья Церкви, на женщин, с которыми они забывали о « бренности всего земного». Эта схема держалась по всей иерархической лестнице, от самого верха, то есть от папского двора, и до самого низа. Через Рим шел не только поток денег, но и поток паломников – и для них услуги всевозможного рода имелись в Риме на любой кошелек. По числу куртизанок на душу населения Рим в то время прочно держал первое место во всей Европе. Цвела пышным цветом и коррупция – считалось, что за деньги в Риме можно выправить любой документ. В сумме все вышеописанное производило тяжелое впечатление – когда брат Джироламо Савонарола громил с церковной кафедры грехи Церкви и призывал « соскрести с тела Церкви струпья скверны», он был отнюдь не одинок.

Его атаки на Святой Престол не остались без ответа.

Брату Джироламо несколько раз предписывалось прекратить свои лживые проповеди, и, поскольку такого рода приказы он раз за разом игнорировал, его в конце концов отлучили от Церкви.

На него это мало повлияло – во Флоренции авторитет Савонаролы был незыблем, причем до такой степени, что 7 февраля 1497 года он устроил там « очищение огнем от мирской мерзости» – в костер полетели и картины, « полные соблазна», и книги « сомнительного содержания», и лютни, « услаждавшие слух дам», и игральные карты, и всевозможные помады и притирания, и даже зеркала, в которые, по мнению брата Джироламо, горожанки гляделись слишком часто. Все это, конечно, шло в прямое противоречие с духом и нравами города Рима, но летом 1497 года, казалось, произошел некий перелом.

Убийство дона Хуана потрясло душу папы Александра. В самом Риме он встретил множество уверений в соболезновании, но мало искреннего сочувствия. В городе распевались песенки, в которых говорилось, что теперь папа Александр есть истинный наследник Святого Петра, ставшего из рыбака « ловцом человеков», ибо сети выловили ему из Тибра его собственного сына.

Ибо сказано в Евангелии: « Господь призвал Петра и брата его Андрея, а вместе с ними Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых, на апостольское служение, застав их непосредственно за рыбной ловлей: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним…» (Мф. 4, 19–20).

Что до песенки, то мы – редкий случай – знаем ее автора, его звали Саназзаро [32]32
  И текст песенки, и имя автора приведены в известной книге: The Borgias, by Ivan Cloulas, page 132.


[Закрыть].

И на фоне всего этого Александр VI получил письмо от неистового флорентийского проповедника, в котором тот выражал ему сочувствие, умолял о прощении и о снятии с него тяжкого бремени отлучения и просил не оставлять усилий, направленных к реформе Церкви и к ее очищению.

Ибо « Святой Отец уже стоит на правом пути».

II

Летом 1497-го у папы римского Александра Борджиа и в самом деле возникла мысль, что случившееся с ним есть наказание Божие за его грехи, и он учредил комиссию по реформе Церкви. Были подняты старые рекомендации, выработанные еще при его предшественниках, и касались они многих вопросов, связанных и с литургией, и с передачей церковных бенефиций, и с попытками искоренить зло стяжательства. В частности, предлагалось запретить совмещение нескольких церковных должностей в одних руках, ограничение личных доходов кардиналов суммой в 6000 дукатов, считалось необходимым потребовать от них урезать число слуг до примерно 70–80 и не позволять им иметь больше 30 лошадей. Предполагалось потребовать от прелатов избавиться от своих любовниц, а уж заодно и затруднить очень распространенные гомосексуальные связи, которые строжайше преследовались в добродетельной ныне Флоренции, но на которые в Риме смотрели сквозь пальцы.

Наконец, взялись за коррупцию. Папа Александр перебрался из Ватикана в замок Святого Ангела в конце октября 1497 года. Как раз в это время в тюрьму замка был брошен бывший личный секретарь папы Бартоломео Флорес, архиепископ Козенцы. Он был изобличен в подделке папских булл, лишен сана и приговорен церковным судом к пожизненному заключению. Александр VI решил расследовать дело Бартоломео Флореса до конца и « добраться до самого дна этой бочки греха и скверны» – и заключенного посадили на голодную диету в тесную подземную камеру без окон. Раз в три дня он получал немного хлеба и воды, а также немного масла в светильник, дававший ему скудный свет.

Свет был нужен – заключенному оставили Библию для душеспасительного чтения.

Время от времени по поручению Святого Отца заключенного навещали бывшие коллеги, прелаты высокого ранга. Они играли с ним в шахматы, может быть, даже оставляли какие-то крохи еды – и беседовали о том и о сем. Таким путем из него вытянули довольно много. В частности, удалось получить письменные признания в том, что кое-какие церковные бенефиции были даны по поддельным папским грамотам на их владение. Это признание – или, вернее, ставший известным факт его существования – очень пригодилось в дальнейшем. Поскольку сам документ обнародован не был, Святой Отец получил возможность задним числом объявлять поддельными любые назначения, сделанные в Испании, если в силу каких-то причин он находил это полезным.

Обещания « смягчить его участь», данные Бартоломео Флоресу, исполнены не были. Когда сведения, поступавшие от него, иссякли, иссякла и его еда.

Он умер в своей камере от голода.

А где-то поближе к концу 1497 года стремление к реформам, возникшее было у Александра VI, как-то ослабело. Имелись более настоятельные проблемы, чем попытка переделать мораль прелатов или ограничить коррупцию и подкуп обширной центральной бюрократии Церкви. У папы возникло желание расторгнуть брак его дочери. Лукреции было всего 17 лет, Джованни Сфорца, граф Пезаро, казался слишком низкой для нее партией, детей у нее не было, и казалось, что ей можно найти мужа и получше.

Оставалось найти способ как-то избавиться от Джованни.