Текст книги "Великие Борджиа. Гении зла"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

III

Папа римский и король Франции встретились 16 января 1495 года – Карлу VIII был предоставлен весь Ватикан в полное его распоряжение, он там и отобедал, а папа Александр выехал к нему навстречу в своем пышном паланкине и очень искусно сделал вид, что короля он не заметил. Что сказать? Королю было всего-навсего 25 лет, и в искусстве дипломатической пантомимы он, конечно, сильно уступал Александру Борджиа – тот упражнялся в ней уже добрых лет сорок, с тех самых пор, как началось возвышение его дяди Алонсо де Борха. Так что как-то само собой получилось так, что король уже успел трижды поклониться в знак приветствия, а глаза понтифика и Викария Христа все еще « как бы слепило солнце». Но когда он все-таки «заметил», что его приветствуют, любезности папы Александра не было границ. Он сошел с паланкина, не стал протягивать руку для почтительного поцелуя, а просто тепло и дружески обнял « великого монарха». А когда король Карл попросил назначить кардиналом своего советника, епископа города Сен-Мало, его желание было удовлетворено прямо сразу же, на месте. Поскольку под рукой не было нужных знаков достоинства столь высокого сана, Чезаре Борджиа снял с себя свой роскошный плащ и передал его новому князю Церкви. За красной шапкой, правда, пришлось посылать в кладовые – послали Бурхарда, от которого мы эту деталь и знаем. В общем, король и папа расстались к полному взаимному удовольствию, и Карл отправился обратно, в свои апартаменты в Ватикане.

Все двери его покоев стерегла королевская шотландская стража – король был хоть и молод, но тоже понимал кое-что в делах правления. И в ходе вечерних размышлений он, по-видимому, оценил « маневр со слепящим солнцем», и решил, что этот стратегический прием ему не по нраву.

Утром следующего дня его напрасно ждали в папских покоях – король опаздывал. Александр послал к нему верного Бурхарда – и тот застал французского монарха у камина, неодетого и даже без башмаков. Церемониймейстер папского двора Иоганн Бурхард был шокирован – Святой Отец уже ожидал своего гостя, а тот даже не соизволил одеться. Шок его оказался недолгим – король поднялся с постели, но пошел не к папе Александру, а почему-то в капеллу, где для него его капелланы и отслужили мессу. А сразу после столь благочестивой процедуры король захотел позавтракать – и тут уже даже до простодушного Бурхарда стало что-то доходить…

В общем, когда король Карл показался, наконец, в покоях Святого Отца для того, чтобы принести ему « клятву послушания и повиновения», некоторые нужные королю акценты были уже расставлены. И сразу после слов « Святой Отец, я пришел сюда принести клятву послушания и повиновения, и делаю это таким же образом, как делали мои предки, короли Франции»король не попросил, а потребовал « даровать ему три милости»: во-первых, подтвердить все права и привилегии, имеющиеся у королей Франции, во-вторых, передать ему султана Джема, в-третьих, признать Карла VIII, короля Франции, законным государем Неаполя. Первое было даровано без всяких возражений, со вторым волей или неволей пришлось согласиться, но третье требование, формальное признание Карла королем Неаполя, было спущено на тормозах. Конечно, никакого прямого отказа и быть не могло – но были бесконечные объяснения о « необходимости консультаций».

Наверное, король сумел бы настоять на своем, если бы не неожиданные вести из Неаполя: король Альфонсо бежал из своей столицы, отрекшись от власти в пользу сына, Ферранте II. Железо надо было ковать, пока горячо…

Войска Карла VIII срочно выступили из Рима.

IV

Поход проходил без особых приключений – сопротивление неаполитанцев таяло, как снег на солнце. Бароны припомнили Ферранте II дела, которые столь недавно творил его дед, Ферранте I, и сражаться с французами охоты не выказали. Папский легат, кардинал Чезаре Борджиа, отправился в поход вместе с французским войском, вел себя спокойно и был очень дружелюбен по отношению ко всем, его окружающим. Он, правда, демонстрировал пристрастие к роскоши – взял с собой целый обоз из 19 мулов, нагруженных всякого рода дорогой одеждой и утварью. О том, что это именно серебряные кубки да золотые шкатулки, знал всякий, кто хоть раз воспользовался приглашением к нему на ужин. Когда слуги сервировали столы для ужина, то на глазах у всех вынимали все это из вьюков. А потом вьючили обратно на тех двух мулов, что были приписаны к его кухне. В общем, видно было, что юный кардинал привык жить, как принц, и к своим дорогим игрушкам поистине привязан.

Так что никто не удивился, что, когда Чезаре Борджиа узнал, что его «кухонные» мулы немного отстали и остались на последнем постоялом дворе, чтобы поправить неполадки с упряжью и подковами, он накричал на своего камердинера и поехал на постоялый двор сам – проследить, чтобы все было в порядке. Он не вернулся – а когда вскрыли вьюки на тех 17 мулах, что он оставил позади, в них нашли только камни. Чезаре, таким образом, сбежал – и за ним даже послали вдогонку несколько кавалерийских разъездов – но дела не ждали, надо было спешить.

22 февраля французы заняли Неаполь.

А через три дня, 25 февраля 1495 года, во французском лагере внезапно умер султан Джем. Был он вроде бы вполне здоров и ни на что не жаловался – но как-то вдруг ослабел и скончался, оставив своего « доблестного союзника, короля Карла Французского» в одиночестве. Подозрения в отравлении, разумеется, пали на папу Александра – но тот даже не счел нужным их опровергать. Джем уехал из Рима уже месяц назад, следовательно, отравить его тогда, когда он был у него в руках, папа никак не мог. Что же до версий в отравлении медленно действующим ядом или в том, что отравление было сделано по его приказу кем-то из окружения султана, – то зачем же папе Александру было убивать брата турецкого султана, если турецкий султан платил ему за содержание пленника 40 тысяч дукатов в год, и деньги эти, согласно договору с королем Карлом, так и оставались в распоряжении Святого Отца? Конечно же, имелись скептики и злопыхатели, которые говорили, что султан не стал бы платить тому, кто пленника уже не держит, и что он вроде бы предлагал папе сумму в пять раз побольше за то, чтобы султан Джем нашел наконец успокоение, и что известно это из письма султана Баязида к папе римскому Александру VI, которое так неудачно попало в руки к врагам папы, – но это все были пустые домыслы.

Спрашивается: ну зачем бы было надо папе Александру устранять султана Джема? Личной ненависти он к нему не питал – в конце концов, с Джемом дружили собственные сыновья Святого Отца, и Хуан, и Чезаре. А то, что со смертью султана Джема рушилась и идея Крестового похода, и вовсе служило полным оправданием намерений Александра Борджиа – зачем же папе римскому срывать Крестовый поход?

В общем, к началу марта 1495 года королю Карлу представлялось, что хотя с Крестовым походом у него явно не получилось, дел у него пока хватает, потому что надо как-то консолидировать свои завоевания в Неаполе.

В конце марта он узнал, что в тылу у него зреют большие неприятности – сведения из Милана приходили самые тревожные. Лодовико Сфорца, по-видимому, осознал, что после Неаполя следующим « обеденным блюдом короля Франции» может стать он сам. 31 марта 1495 года грянул гром: было объявлено о создании Священной Лиги, или иначе Венецианской Лиги, целью которой было изгнание французов из Италии. В Лигу вошли герцог Милана, Лодовико Сфорца и Венецианская Республика. Их поддержал могущественный король Фердинанд II Арагонский, император Священной Римской империи Максимилиан I – и папа римский Александр VI.

В частных беседах с послами он говорил, что никогда не решился бы он сорвать Крестовый поход – но теперь, после смерти султана Джема, речь уже идет не о защите христианства, а о том, как ограничить захваты Франции. Какие же тут могут быть колебания?

Так что, « оставив все колебания», 31 марта 1495 года папа Александр примкнул к Лиге.

Хуан Борджиа, гонфалоньер Церкви

I

Трудно описать впечатление, произведенное на французов « изменой папы». Все неприятности, которые стряслись с ними в их походе на Неаполь, они приписывали « итальянскому коварству», и самым коварным из итальянцев им представлялся папа Александр Борджиа. Но весной 1495 года королю Карлу хватало хлопот и без того, чтобы заниматься мщением за нарушение данного слова, из Неаполя ему надо было спешить на север, он рисковал утратить связь с Францией. Поэтому он оставил гарнизоны в важных крепостях завоеванного им неаполитанского королевства и сразу после своей коронации начал отступление. Путь короля на север, к Милану, шел через Рим, и с ним все еще было 10 тысяч солдат. Так что Святой Отец противодействовать ему не решился, но видеться со своим « преданным сыном, королем Франции» тоже не захотел. Он уехал из Рима под охраной венецианских и миланских солдат и на прощанье посоветовал римлянам « встретить короля Карла по-дружески». Так они и сделали. « Да здравствует Франция!» – правда больше никто не кричал, да и король отклонил предложение остановиться в Ватикане и предпочел дворец кардинала Доменико делла Ровере. Он, впрочем, недолго задержался в Риме и двинулся дальше на север. У городка Форново его перехватило войско Священной Лиги, и 6 июля 1495 года там состоялось сражение. Победу провозгласили обе стороны – и не без оснований. Французы прорвались на север, к Милану и к альпийским перевалам, а их противники захватили королевский обоз с драгоценностями, награбленными в Неаполе. В целом все-таки, пожалуй, победили итальянцы. До того как Карл VIII отправился в свой злополучный итальянский поход, он заключил соглашения со всеми своими соседями – и пошел на значительные уступки. Его целью было только одно – получить свободу рук в Италии, – и он заплатил английскому королю Генриху VII значительную сумму денег, отдал владение Руссильоном Фердинанду Арагонскому, уступил Артуа и Франш-Конте императору Максимилиану – и вот теперь, летом 1495-го, он вынужден был оставить Неаполь. Выходило нехорошо…

В Неаполе к тому же его войска подцепили новую заразу, совсем недавно завезенную испанскими моряками из открытого Колумбом Нового Света, – сифилис [31]31
  Поход Карла VIII через много лет будет воспет Вольтером в его эпиграмме: « Когда французы сдуру пошли войной в Италию, то без труда получили Геную, Неаполь и сифилис. Затем их отовсюду выгнали, отобрали Геную и Неаполь, но они утратили не всё: сифилис остался с ними».


[Закрыть]. Война, однако, продолжалась, и шла она не только на поле боя, но и в сфере, как сказали бы сейчас, « средств массовой информации». Папа Александр, подумав, нашел нужным объявить своего « преданного сына, короля Франции», ни больше ни меньше как Антихристом. Французская сторона не осталась в долгу, и на голову папы Александра Борджиа посыпались обвинения в коварстве, двуличии, лжи и отравительстве. И нельзя сказать, что обвинения эти пропали втуне, потому что они получили поддержку из довольно неожиданного источника.

Их поддержал духовный глава Флоренции Джироламо Савонарола.

II

Брат Джироламо выражений не выбирал. Он объяснил своим слушателям, что Церковь черна от грехов своих и покрыта коростой и должна быть очищена от скверны. Под «скверной» он совершенно определенно имел в виду Святого Отца – в Рождество 1495 года объявил, что главой Флоренции будет не кто иной, как сам Иисус Христос, минуя, так сказать, все промежуточные инстанции. Новый, 1496 год Савонарола встретил проповедью, в которой говорилось, в частности, следующее:

« Говорю вам: Италия будет потрясена в самых своих основах. Последние станут первыми, и законы исчезнут, и священники будут изгнаны, и принцы наденут власяницы, и народ будет сокрушен горем».

Он добавлял, что потому-то Господь и не благословил поход короля Карла, что тот не решился « очистить Церковь огнем очищения».

Аудиторию свою он, конечно, захватил полностью – брат Джироламо имел дар слова просто исключительный, и к Священной Лиге Флоренция не присоединилась, несмотря на все уговоры. Надо сказать, что к религиозному порыву тут примешивались и довольно светские соображения. Французское вторжение совершенно поменяло весь политический расклад в Италии, и в частности поменяло его во владениях Республики Флоренция. Пиза восстала и отказала Республике в подчинении – а Пиза представляла собой порт, через который шла вся флорентийская коммерческая деятельность. Убытки были огромны, и единственная надежда вернуть Пизу к повиновению заключалась в поддержании союза с Францией.

Замки с французскими гарнизонами кое-где еще держались, даже в Неаполе. В начале 1496 года французские галеры доставили под Неаполь, в Гаэту, военные припасы, продовольствие и даже 2000 солдат. Некоторые итальянские союзники все-таки не покинули короля Карла, Виржинио Орсини все еще сражался на его стороне.

Орсини-то как раз и был главной заботой Святого Отца. Проблема была не нова, и решение, как правило, заключалось в том, чтобы натравить на Орсини их заклятых врагов – семейство Колонна.

Но как мы уже видели, папа Александр Борджиа был искусным политиком, и обычное « простое решение» он отверг. Разгром Орсини силами Колонна повел бы к усилению семейства Колонна – а они еще столь недавно были такими же врагами Святого Престола, как и Орсини. Папе Александру было желательно найти другое решение – и он начал накапливать деньги для создания независимой военной силы. Это было трудным делом – Франция перестала переводить в Рим церковные бенефиции из всех французских аббатств и епископских епархий, Лига требовала от папы финансовой помощи, отряды наемников еще только предстояло нанять – так что военные действия были пока отложены. Самое главное было доверить командование надежному человеку. И папа нашел человека – надежнее некуда.

Это был его сын, Хуан Борджиа, герцог Гандии.

III

Весной 1496 года в папском дворце все было готово к приему дорогих гостей – из Испании прибывали папские сыновья. Первым приехал Жоффре – еще до захвата французами Неаполя он успел укрыться под защитой арагонских войск и сейчас возвращался домой, в Рим. Для своих 16 лет он выглядел очень взрослым, но, конечно, не на фоне своей прекрасной жены, принцессы Санчи Арагонской. Ей уже было 20 лет, и она, брюнетка, с обдуманным искусством одевалась только в черное – тем ярче горели на ее лице синие глаза. Вокруг принцессы были ее фрейлины, мало чем ей уступавшие, и, как писал мантуанский посол в своем донесении, « эти овечки, по-видимому, не стали бы особо противиться волчьим желаниям». Надо сказать, что и в этом отношении они мало отличались от своей госпожи, принцессы Санчи – молва приписывала ей бурные романы с обоими старшими братьями ее мужа, и с Хуаном, и с Чезаре. Приемом гостей в папской резиденции теперь заведовала не Адриана де Мила, а куда более прекрасная особа – это была дочь папы, Лукреция, супруга Джованни Сфорца, графа Пезаро. Она перебралась в Рим еще осенью 1495-го, счастливо избежала всех опасностей, связанных с войной, и теперь играла роль хозяйки дома, только не скучного дома ее мужа в провинциальном городке Пезаро, а в Риме, в доме своего отца, папы Александра.

С портретов того времени на нас смотрит Лукреция Борджиа, такая, какой она была в то время – юная счастливая женщина с пышными волосами цвета золота, одетая с немыслимой роскошью.

С женой своего брата Жоффре она подружилась просто моментально, и они стали неразлучны настолько, что даже на торжественные богослужения в базилике Святого Петра ходили вместе. И не переставали при этом перешептываться и хихикать, что вызывало у Святого Отца только отеческую улыбку. Его верный церемониймейстер Иоганн Бурхард был просто шокирован и вольным поведением девушек, и реакцией папы Александра – но у него хватило ума оставить свое негодование при себе и доверить его только своим записям. Записи до нас дошли, и в их искренность и достоверность в данном случае мы можем верить безусловно. Мемуарист не пытался представить себя в наилучшем свете и не пересказывал что-то с чужих слов. Он просто описывал то, что видел своими глазами – двух молодых и прекрасных « женщин дома Борджиа», окруженных целым цветником фрейлин и позволявших себе шалить во время проповеди в самом святом месте всего христианского мира – в базилике Святого Петра. Бурхард полагал, что это « стыд, позор, скандал и соблазн как для лиц духовного звания, так и для мирян». Но он был всего лишь распорядителем церемоний, дворецким.

Его хозяин, папа римский Александр VI, смотрел на вещи куда более либерально.

IV

Дон Хуан де Борха, герцог Гандии, один из знатнейших грандов Арагона, известный в Италии как Хуан Борджиа, по имени своего отца, папы римского Александра Борджиа, в Рим приехал только в августе. Путешествие из Испании заняло у него немало времени. В своих владениях в Гандии он оставил супругу, донью Марию Энрикес де Борха, доводившуюся кузиной королю Арагона Фердинанду II, и наследника, маленького Хуана-младшего. Дон Хуан прибыл в Рим, поражая всех роскошью наряда – даже его конь был покрыт чепраком, шитым золотом, а сбруя коня была украшена золотыми колокольчиками.

Ему была вручена миссия очищения Папской области от мятежных Орсини, и поручение выполнить ее исходило не только от Святого Отца, но и от сюзерена герцогских владений дона Хуана – славного Фердинанда II, короля Арагона. Задача дона Хуана была облегчена тем, что арагонские войска уже добились крупных успехов в деле изгнания французов из Неаполя – замок в Ателле сдался на милость победителя, и Виржинио Орсини, глава клана, оказался в плену. Он очень скоро там умер – молва почему-то обвиняла в этом папу римского, Александра.

Может быть, потому, что от смерти Виржинио Орсини он выигрывал больше всех?

Во всяком случае, после того как дон Хуан прибыл наконец в Рим, времени уже не теряли. Он был назначен командующим папских войск, а заодно получил титул гонфалоньера Церкви, буквально – ее знаменосца. Это была огромная честь, данная ему авансом. К тому же все замки Орсини объявлялись переданными во владение дону Хуану, а все вассалы Орсини папским словом освобождались от данной ими присяги верности.

После чего папское войско двинулось в поход против « викариев Церкви, дома Орсини, изменивших Святому Престолу, и недостойных более управлять доверенными им папскими владениями». Номинально командующим был дон Хуан, но, учитывая его молодость и неопытность в военных делах, к нему в помощь были приданы еще два лица – Гвидобальдо, герцог Урбинский, испытанный воин, и кардинал Лунати, в качестве папского легата и политического советника.

Наступление началось на редкость удачно – добрый десяток замков был взят без особых проблем и затруднений. Наконец, войско подошло к главному оплоту Орсини, замку Браччиано. Командовал в нем молодой кондотьер, Бартоломео Алвиано. Он славился тем, что был замечательно нехорош собой. А еще был известен как храбрый человек и как хороший полководец. Он доводился Виргинио Орсини родственником – был женат на его сестре. Над замком были подняты французские флаги и стяг с гербом Орсини – сдаваться комендант совершенно не собирался.

Началась осада.

V

Пошла она неудачно. Понимающий дело человек, герцог Урбинский, был ранен и оставил поле боя. Дон Хуан абсолютно не знал, что следует делать, но из гордости не позволял подчиненным давать ему советы. Потоптавшись без толку под стенами осажденного замка, он попросил своего отца добиться присылки ему осадной артиллерии из Неаполя. Скоро сделать это было невозможно, поэтому осаждающие просто сидели без дела в своих лагерях, в то время как осажденные высылали свои отряды за стены – и случалось, что эти отряды добирались до стен самого Рима. Один такой отряд едва не захватил кардинала Чезаре Борджиа, который не чаял беды и был лишь с горстью людей. На свое счастье, кардинал был молод и силен, и конь у него был прекрасным – так что он сумел ускакать…

В январе Бартоломео Алвиано сделал уже серьезную вылазку и выбил осаждающих из занятого ими было передового укрепления возле замка. После чего выслал через брешь в его стене осла, на котором был прикреплен большой знак с надписью: «Дайте мне пройти, я послан к герцогу Гандии на переговоры».

Под хвостом у осла и в самом деле было помещено письмо к герцогу, написанное в самых оскорбительных выражениях. Ну, выражения – они и есть выражения, « слова кости не ломают», как говорилось еще и тогда. Но нашлись аргументы и помимо слов – на присланные из Франции деньги Орсини собрали наемников и двинулись на выручку осажденных. Попытка остановить их кончилась поражением папских войск – даже сам дон Хуан был слегка ранен, а кардиналу-легату Лунати пришлось бежать в такой спешке, что он чуть не умер от страха. Герцог Урбинский был захвачен в плен – на том военная кампания против Орсини и закончилась. Папа Александр был готов подписать с ними мир на самых легких для них условиях. Формально семейство Орсини выражало свою « вассальную покорность и преданность Святому Престолу» и в знак этой покорности вносило 50 тысяч дукатов в папскую казну. Но поскольку именно эта сумма была назначена как выкуп за герцога Урбинского, то Орсини ничего не теряли. Замки их были им возвращены. Папа Александр, всегда внимательный к финансовым вопросам, вассальный взнос Орсини оставил в своей казне, а выплату выкупа за захваченного в плен государя Урбино переложил на его семью. Гонсальво де Кордоба, командир испанских войск в Неаполе, взял Остию, теперь путь из Рима к морю был открыт.

Это дало возможность закончить проигранную войну « парадом победы».

На пышной церемонии в Риме состоялось чествование « победителей, защитников правого дела Церкви» – и почести они получили в полном соответствии с их близостью к Святому Отцу. Дон Хуан Борджиа, герцог Гандии и гонфалоньер Церкви, был превознесен всех выше, вслед за ним в списке шел Джованни Сфорца, муж Лукреции Борджиа, который и в войне-то толком не участвовал, а уж потом, на третьем месте, значился дон Гонсальво де Кордоба. Дон Гонсальво был гордым человеком и тонкой политике оказался совершенно чужд. Когда оказалось, что у папского трона он будет стоять на две ступени ниже Хуана Борджиа, которого он считал никчемным щеголем, дон Гонсальво сообщил, что принять участие в церемонии он никак не может по причине крайней своей занятости. И действительно, явиться на нее отказался.

Папа Александр в отличие от испанского военного был человек дипломатичный. Он не захотел отпускать дона Гонсальво обиженным – и наградил его Золотой Розой, высшим отличием, которым папы римские, как правило, награждали государей за заслуги перед Святым Престолом. Даже это не утихомирило гордый нрав дона Гонсальво де Кордоба. Высказываться против Святого Отца как понтифика и Викария Христа он, конечно, себе не позволил. Но высказаться в качестве одного из арагонских грандов, выражающего свое мнение о поведении других арагонских грандов, он все-таки мог.

И он сказал, что эти Борджиа « ставят почести выше чести».