Текст книги "В боях за Карпаты"

Автор книги: Борис Венков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)

ПЕРВЫЕ ЗАЛПЫ

Б. С. ВЕНКОВ, гвардии подполковник запаса.

Б.Н. ЛИЗАК, гвардии майор в отставке

«В зенитной артиллерийской части, которой командует полковник Турбин, особенно отличилась батарея лейтенанта Муравьева. Эта батарея один за другим сбила два вражеских самолета «юнкерс-88» и взяла в плен пять немецких летчиков, в том числе двух лейтенантов»,– говорилось в сообщении Совинформбюро за 27 июня 1941 года.

Где и как это было?

В предгорьях древних Карпат раскинулся живописный, утопающий в буйной зелени Станислав. Недалеко от него, на окраине с. Волчинца, занимала боевой порядок 2-я батарея 227-го отдельного зенитного артиллерийского дивизиона под командованием лейтенанта А. А. Муравьева. Остальные батареи в канун войны вместе со штабом дивизиона выехали на полигон, на боевые стрельбы.

–  Прикрытие города,– приказал Муравьеву командир дивизиона перед  отъездом,– возлагается  на  вас.  Других  зенитных  средств не остается.– Немного помолчав,  майор  добавил: – Будьте  готовы  ко всему. Международная обстановка сложная.

–   Есть! – ответил лейтенант.

Молодой офицер, только месяц назад назначенный командиром батареи, остро чувствовал ответственность, возложенную на него. К этому прибавилось какое-то тревожное беспокойство. Чтобы заглушить его, Муравьев полностью отдался работе, боевой подготовке батареи.

В напряженных занятиях проходили дни. Занимались с рассвета дотемна. За день все сильно уставали, но результаты радовали: расчеты действовали быстро, слаженно, уверенно.

Орудия и приборы располагались в хорошо оборудованных и замаскированных окопах. Рядом, в сельских хатах, жили бойцы и командиры. Половина из них постоянно дежурила у пушек и приборов.

Меры по обеспечению постоянной боевой готовности оказались не напрасными. Участились случаи нарушения нашей границы немецкими самолетами. 21 июня над городом появилось несколько самолетов ФВ-89. Муравьев объявил боевую тревогу. Но на КП приказали огня не открывать.

Незаметно наступила короткая июньская ночь. Душный воздух был насыщен пряным ароматом трав. Утомленные за день батарейцы уснули крепким сном. Время приближалось к рассвету. По лощинам потянулся туман, обильная роса покрывала одежду, оружие, приборы. Стало зябко, и дежурные красноармейцы плотнее запахнули шинели.

Муравьев лег позже других – у командира всегда больше дел,– но долго не мог уснуть. И только забылся, как вдруг – тревога.

На ходу застегивая ремни, он побежал к наблюдательному пункту. Обгоняя друг друга, красноармейцы бросились занимать свои места у орудий. Послышались торопливые доклады:

–   Первое орудие готово!

–  Третье – готово!

–   Приборное отделение готово!

И почти сразу стали поступать тревожные сообщения с постов наблюдения:

–   Большие группы немецких самолетов нарушили границу.

–  Над Стрыем сильный воздушный бой.

–   Над Черновцами воздушный бой.

Батарейцы тревожно вслушивались в донесения. Молчание нарушил наводчик ефрейтор В. Ковалев:

–  Товарищ лейтенант, это война?

Муравьев замешкался с ответом. Никто еще не произносил это зловещее слово.

–   Да, война! – наконец сказал он.

Услышав тревожное слово «война!», артиллеристы заговорили наперебой.

–   У, гады! – выругался ефрейтор П. Малоног.

–  Ничего,   мы   им   еще   покажем! – сдвинув   выгоревшие   брови, сказал старший сержант А. Кузьменков, награжденный значком «Отличник Красной Армии».

Разведчик-наблюдатель  красноармеец Г.  Кириленко доложил:

–   Слышу шум моторов!

–   Усилить     наблюдение! – приказал     Муравьев,     рассматривая в бинокль безоблачное небо.

С юго-востока над горизонтом показались девять точек. Сразу трудно было определить, что это за самолеты, на какой высоте и с какой скоростью идут. Но разведчики и прибористы были хорошо натренированы и четко докладывали исходные данные. В направлении батареи сомкнутым строем шли девять самолетов «юнкерс-88». Залетавшие накануне фашистские воздушные разведчики так и не смогли обнаружить огневую позицию батареи. Теперь летчикам казалось, что со стороны солнца они безнаказанно проникнут к городу и аэродрому. Но не тут-то было. Батарея А. А. Муравьева изготовилась к ведению огня.

– Огонь! – скомандовал Муравьев, когда передние самолеты с черными крестами на бортах вошли в зону огня батареи. Раздались первые залпы. Вокруг самолетов закудрявились облачка разрывов. Снаряд, выпущенный орудием старшего сержанта комсомольца Кузьменкова, разорвался у самолета. «Юнкерс» резко накренился и пошел к земле, оставляя за собой длинный черный шлейф. В небе вспыхнули купола парашютов.

Артиллеристы оживились, смахнули пот с возбужденных лиц.

Но другие самолеты, не меняя курса, продолжали идти в сторону города. Два «юнкерса», отделившись от строя, развернулись и начали пикировать на батарею.

Вздыбилась земля, от пулеметных очередей поднимались фонтаны пыли, визжали осколки... Появились первые раненые. Но огонь батареи не ослабевал. Артиллеристы с ожесточением посылали снаряд за снарядом в пикировавшие самолеты. И вот еще один бомбардировщик врезался в землю.

Два сбитых самолета в первый час войны!

Вскоре батарея сменила огневую позицию и в течение последующих семи дней сбила еще пять самолетов врага. За эти бои лейтенант А. А. Муравьев был удостоен первой правительственной награды – ордена Красной Звезды. Орденами и медалями были награждены старший сержант Кузьменков, ефрейтор Малоног и другие батарейцы.

Вместе с частями действующей армии зенитная батарея лейтенанта А. А. Муравьева отходила на восток... В районе Чорткова ей пришлось вступить в бой с колонной немецких танков и подбить два из них. В боях за Киев, Полтаву, Харьков и Воронеж батарея уничтожила еще 11 вражеских самолетов. Грудь отважного офицера Муравьева украсил орден боевого Красного Знамени. День Победы зенитчики встретили в Германии.

А. А. Муравьев закончил войну майором, командиром отдельного зенитного артиллерийского дивизиона. Демобилизовавшись, Алексей Алексеевич поселился в Станиславе, в городе, который защищал от ненавистного врага в первый день войны.

В НЕБЕ НАД ГАЛИЧЕМ

М. В. ВЕРБИНСКИЙ, подполковник запаса

Воздушный таран! Это прием борьбы безгранично смелых и мужественных. Впервые таранный удар применил в 1914 году русский летчик Петр Нестеров в воздушном бою близ Львова. Этот подвиг в первый день Великой Отечественной войны повторил младший лейтенант Леонид Бутелин в Прикарпатье, в небе над Галичем.

В одну из летних ночей, когда авиаторы крепко спали, над лагерем прозвучала команда:

–   Боевая тревога!

На аэродроме все пришло в движение. Вмиг надев гимнастерку и застегивая ее на ходу, Бутелин побежал к самолету. Возле стоянки Леонида догнал запыхавшийся Владимир Ардашников, земляк и друг:

–  Неужели, Леня, война?!

–   Похоже, да...

Бутелин вскочил в кабину истребителя, запустил двигатель и стал ожидать команду. Гул в воздухе нарастал. Глухо ухали взрывы бомб. Усиливался рокот моторов. Было слышно: идут чужие самолеты. Сомнения нет – война!

Самолет Бутелина, оторвавшись от земли, стал набирать высоту. Взлетели и другие истребители. Часть боевых машин осталась на стоянках. Вражеские самолеты уже подходили к аэродрому. Вот-вот начнут сбрасывать бомбы.

Техники и механики, отправив машины, с волнением смотрели в небо. Владимир Ардашников старался держать в поле зрения самолет, пилотируемый его другом. Владимир видел, как истребитель Бутелина приблизился к вражескому бомбардировщику. В тот же миг на «юнкерсе» вспыхнуло пламя. Бомбардировщик резко наклонился и, словно комета, волоча за собой длинный дымный хвост, упал недалеко от аэродрома.

– Молодец, Леня! – ликовал Ардашников.

Тем временем Бутелин, сделав вираж, выровнял машину. Снова показался «юнкерс», державший курс на аэродром. Бутелин, не долго думая, развернул истребитель и ринулся на врага. К машине фашиста уже рукой подать. Бутелин нажал гашетку, но пулеметы молчали. Кончились боеприпасы! Фашист, успокоенный молчанием пулеметов истребителя, шел своим курсом.

Бутелин прибавил обороты мотора и догнал вражеский бомбардировщик. Миг – и винт истребителя рассек хвостовое оперение фашистского самолета. Бомбардировщик повалился на крыло, «клюнул носом» и, кувыркаясь, грохнулся на землю.

Вслед за бомбовозом упал и краснозвездный истребитель.

К месту падения нашей «чайки» спешили летчики, авиационные специалисты. Самолет лежал в мягком болотистом грунте. С трудом открыли кабину. Из окровавленной гимнастерки Бутелина комиссар достал комсомольский билет. Притихшие авиаторы обнажили головы перед мужественным человеком, отдавшим жизнь, защищая родную землю.

Свой подвиг Леонид Бутелин совершил в 5 часов 15 минут 22 июня – в первый день Великой Отечественной войны.

*     *     *

Прошли годы. Заросли окопы и траншеи, шумят сады на местах, где шли бои. Но не меркнет слава героев Великой Отечественной. Не забыт и подвиг комсомольца Леонида Бутелина.

Прах Леонида Бутелина из с. Нимшина, где он был вначале похоронен, перенесли в Галич. Здесь его именем названа одна из улиц. Имя отважного летчика носит и Нимшинская сельская школа. О своем мужественном земляке – летчике комсомольце Бутелине – помнят и в Белоруссии. Из уст в уста передается рассказ, ставший легендой, о воздушном таране советского летчика-богатыря Леонида Георгиевича Бутелина.

БАТАЛЬОН ВСТУПАЕТ В БОЙ

А. А. СВИРИДОВ, бывший командир 144-го отдельного разведывательного батальона, генерал-лейтенант, Герой Советского Союза

В первых числах июня 1941 года на р. Пруте 164-я стрелковая дивизия сменила пограничников. Наши части быстро заняли предназначенные рубежи, окопались, выставили дежурные огневые средства и приступили к повседневной боевой учебе. Сдавая нам государственный рубеж, пограничники предупредили, что противоположный берег реки забит войсками боярской Румынии: «Смотрите в оба!» А вчера зарубежное радио сообщило, что на румынскую границу прибыли четыре немецкие дивизии. Что это? Маневры или стратегическое развертывание вооруженных сил?

Любая граница требует бдительности. А западная сорок первого года особенно беспокоила нас. Поэтому, когда коновод Андрей Курдюков доложил, что заметил в районе Сырой балки двух подозрительных людей с мешками за спиной, я немедленно организовал поиск.

Через пятнадцать минут собака Лера уже взяла след. Сначала она привела красноармейцев в балку, где неизвестные спрятали взрывчатку, а потом настигла и самих диверсантов. Возможно, вооруженные нарушители границы решились бы оказать сопротивление, но опытная овчарка подкралась к ним незаметно и так гаркнула, что они побоялись даже руками шевельнуть.

Один из диверсантов плохо, но все же говорил по-русски. Он много лет жил в Бессарабии. Его каменный дом и обширный участок с виноградником достался молдавским колхозникам. Офицер войсковой разведки 3-й румынской армии, которая занимала правый берег Прута, сказал ему: «Если хочешь вернуть свой дом и виноградник, помоги нам в одном деле...»

Диверсанты подтвердили, что к ним в Румынию прибыли гитлеровские соединения   и  что  их  солдаты  прямо  говорят о «неизбежной драке с русскими». Диверсантам было поручено создать на советском берегу склад взрывчатки, а в момент вторжения парализовать железнодорожную ветку Черновцы – Липканы, не дать русским быстро подвезти резервы, сорвать маневры и эвакуацию материальных ценностей.

Случай с диверсантами рассматривался нами как обычное происшествие на границе.

По-прежнему, не меняя ритма, мы продолжали укреплять рубеж, нести его охрану и совершенствовать боевую выучку. А с западного берега Прута доносились лязг гусениц, шум моторов. Слышался и плач – крестьян выселяли подальше от границы. Трудно было поверить, что наши «мирные» соседи готовились к большим маневрам, как сообщала зарубежная печать.

Наш 144-й отдельный разведывательный батальон 164-й стрелковой дивизии, которым я командовал, располагался на самой границе. Мотострелковая рота лейтенанта П. Романенко находилась в полевых сооружениях, танковая рота лейтенанта А. Тихонова укрылась в роще восточнее погранзаставы, кавалерийский эскадрон соседствовал с нею. Бронерота находилась в тылу.

21 июня побывал в подразделениях, расположенных на границе. Вечер провел с бойцами. Вместе с ними смотрел картину «Трактористы». На экране тарахтели колхозные машины, а мне чудилось, что за спиной рокочут вражеские танки...

Ночью не раз просыпался, вслушивался. По дорожке возле штаба мерно вышагивал часовой. Время близилось к рассвету. Вдруг всполошилась листва на деревьях, и палатку заполнил густой, сварливый гул самолетов. Они шли с запада. И опять надежда: «Может, провокация? »

Нет, это уже не провокация! С противоположного берега ударили пушки. Сначала снаряды рвались на укрепленной полосе, затем задели и наш лагерь.

Я схватил телефонную трубку. Связи нет! Фашисты бомбили спящие города. Дым и зарево взвились над Черновцами, Хотином, Каменец-Подольском.

Как же быть? Открыть ответный огонь – нарушение приказа. А «юнкерсы», отбомбившись, снизились и из пулеметов обстреляли нас.

Ни артналет, ни удар авиации не вызвали среди личного состава паники. Многие бойцы и командиры участвовали в прорыве линии Маннергейма и получили хорошую боевую закалку. Среди них политрук В. Шугаев, начальник штаба капитан Д. Мартыненко, командиры подразделений старшие лейтенанты Васюшкин, Коробко, лейтенант А. Тихонов и другие.

Среди разведчиков были уже убитые и раненые. Это заставило меня действовать. Я послал А. Курдюкова в штаб дивизии. Эскадрон вывел в район укрытия, мотострелковую роту привел в боевую готовность, а танкам приказал открыть огонь по фашистам.

В бой вступили мотострелки лейтенанта П. Романенко, кавалеристы старшего лейтенанта Коробко, танкисты А. Тихонова и старшего лейтенанта В. Кухаря.

Так началась для меня и моих сослуживцев Великая Отечественная война.

С первого дня войны враг пытался прорвать нашу оборону вдоль Прута, но безуспешно. К концу недели активность противника спала, и на границе воцарилось относительное затишье.

Начиная с 1 июля противник не раз пытался форсировать Прут. Особенно упорно он рвался на мост возле железнодорожной станции Липканы. Мост! Мы сохранили его для наступления, а теперь никак не можем подорвать. Вражеские пулеметы и минометы не подпускают к нему. Но и противник не в силах проскочить через него. Он уже потерял два танка и больше взвода солдат.

Неприятель при поддержке авиации снова и снова бросался на мост. Стрелковый батальон старшего лейтенанта Петрова отбил все атаки. Поняв, что переправой ему не овладеть, враг перенес артиллерийский огонь на Новоселицу.

Этот участок оборонял наш 144-й отдельный разведывательный батальон. Я и мой заместитель капитан Иван Сосин понимали, что теперь противник попытается прорваться через наши боевые порядки.

Перед нами – карта. Государственная граница, от которой мы ни на шаг не отступили, проходила на юге по р. Пруту, севернее – по суше. Сосин показал «пятачок»:

– Вот тут надо ожидать,– его карандаш вывел стрелку.– По суше проще и танкам и пехоте. А нам трудней: за нашей спиной река. Если они переправу уничтожат, то сбросят нас в воду.

Заместитель рассуждал правильно: форсировать реку труднее, чем действовать на суше. Но та же река за нашей спиной может стать преградой для отступления, и наши бойцы будут обороняться до штыковой атаки. А русского штыка боятся все...

На «пятачок» послал политрука В. Шугаева. Его задача – поднять дух красноармейцев, укрепить их решимость стоять насмерть. А. И. Сосину приказал подтянуть танки к Кривым Коленам, не сомневаясь в том, что комдив одобрит мою инициативу.

Так оно и вышло. Полковник А. Н. Червинский уже получил сведения о том, что противник обстреливает наш правый берег. Комдив не отменил моего приказа, хотя напомнил, что 144-й батальон – особый. Он состоял из танковой и мотострелковой рот, кавалерийского эскадрона и роты бронемашин с пушками. По тому времени это была ударная сила соединения. И, конечно, ее нужно было сохранить.

Из штаба дивизии я возвращался с А. Курдюковым. Он, разумеется, не знал сути нашего разговора с комдивом, однако вставил реплику очень кстати:

–   Я б на месте противника рванул по воде...

–  Почему?

–   А потому, что на войне все хитрят,– он махнул рукой в сторону реки.– Меня ждут на «пятачке», а я бы через плес, где пошире да поглубже, где меня никто не ждет. И ударил бы! – Приподнимаясь в    седле,    обратился    ко   мне: – Товарищ   комбат,   разрешите   нам с Ивановым засесть у плеса...

Я дал Курдюкову свое согласие, а сам подумал, что враг вряд ли полезет в воду, да еще там, где глубоко и широко.

Это соображение поддержал замполит. Он только что вернулся из боевого охранения и сообщил, что напротив нашего «пятачка» противник сосредотачивает танки.

Весь вечер вражеская артиллерия методически обрабатывала наш передний край, отрезанный рекой. И капитан Сосин уверенно повторял свой прогноз:

–  Ручаюсь, на рассвете дадут артналет, бомбанут, а потом бросят танки с пехотой. Нам нужно подтянуть...

Он недоговорил: в это время грохот дивизионной артиллерии заглушил не только его голос, но и залпы пушек нашего батальона. Комдив А. Н. Червинский сдержал слово – организовал нам поддержку. Мне вспомнились его слова: «Учти, капитан, двенадцать дней войны, а вся линия обороны семнадцатого корпуса нигде, ни в одном месте не прорвана. И если это случится на участке нашей дивизии, да еще на месте обороны твоего батальона, подведешь не только себя – весь фронт. Понял?»

К десяти часам вечера артиллерийская дуэль закончилась, наступила тревожная тишина. Я перенес КП батальона ближе к опасному месту и, как только стемнело, переправился через Прут...

Этот участок границы, отрезанный рекой, основательно укрепили минами, проволокой, дотами и системой траншей еще пограничники. Здесь оборону держала мотострелковая рота лейтенанта П. Романенко. Недавно в районе Герцы, где враг пытался прорваться, она действовала смело, решительно и отбила все атаки. Я был уверен, что и теперь бойцы не  подведут.

Встретив меня, высокий белокурый лейтенант Романенко доложил, что артобстрел врага не принес большой беды.

–  Двое легко раненных и небольшие разрушения...

Идем по ходу сообщения. Его восстановили. В боевом охранении красноармейцы готовы отбить любую атаку. Здесь уже побывал политрук Шугаев. Смелый, энергичный, располагающий к себе людей, Василий Шугаев жил жизнью своих подчиненных, постоянно находился в подразделениях и не раз возглавлял самые опасные вылазки разведчиков.

Луна еще светила над рекой, когда я пришел к танкистам. Командир роты лейтенант А. Тихонов проверял боевую готовность машин. Как всегда, он заверил меня, что враг «дальше Прута не пройдет!»

Казалось, все сделано. А твердой уверенности в том, что мы точно разгадали замысел противника, не было. Не хватало «языка». Дивизионные разведчики вернулись с пустыми руками. Они проходили мимо моего КП и сообщили, что напротив «пятачка» земля гудит под ногами – идет активная подготовка к штурму границы.

Как ни странно, информация разведчиков еще больше смутила меня. Уж больно демонстративно противник действовал. Мне невольно вспомнился А. Курдюков. Не прав ли он?

Оставив на КП начальника штаба, я быстро зашагал в сторону большого плеса. Густой туман, как дымовая завеса, прикрывал Прут. Восток готовился к встрече солнца. Не успел я взглянуть на часы, как впереди меня, на стыке двух батальонов, одна за другой разорвались гранаты.

Картина прояснилась не сразу. Но вот из речного тумана донеслись крики, стоны, ругань, всплески воды. И весь этот шум забила длинная очередь станкового пулемета. Он строчил с нашего берега. По четкому ритму можно было безошибочно определить, кто лежал за ним. Еще во время советско-финской кампании Николай Иванов в совершенстве овладел искусством снайпера-пулеметчика.

Противоположный берег поспешно огрызнулся пулеметным огнем. Но никто из наших не пострадал – пулеметчиков прикрывал толстый накат из бревен. В это время наша артиллерия обложила снарядами правый берег реки напротив плеса.

Да, Курдюков оказался прав. Противник пошел на хитрость. И шум танков и артподготовка против нашего «пятачка» – все это была лишь демонстрация. Маскируясь туманом, вражеский десант рассчитывал быстро преодолеть на надувных лодках плес и захватить на нашем берегу плацдарм... Правда, как потом стало известно, основной удар гитлеровцы планировали левее нашей дивизии, на участке соседней армии. Но и частный успех фашистское командование, конечно, не преминуло бы использовать.

5 июля на рассвете в батальон приехал командир дивизии полковник Червинский. Он вошел в землянку и попросил меня плотнее закрыть дверь:

–  Ятолько что из корпуса...

И по тому, как он сбавил голос, я почувствовал, что полковник привез тревожные вести.

–  Обстановка   чрезвычайно   усложнилась.   Севернее   и южнее нас прорвался противник. Будем отходить,– его рука легла мне на плечо.– Мы  свое дело  сделали:   врага  не  пропустили.  Теперь  нужно скрытно уйти отсюда. Твоя задача – прикрыть отход главных сил дивизии.

Он утвердил план действий батальона, пожелал успеха. Направляясь к выходу, улыбнулся:

– До скорой встречи в Каменец-Подольске...

Как только стемнело, первыми тронулись в путь тыловые части нашей 164-й дивизии. Затем штаб. За ним потянулись артиллерия и пехота. С позиций они снимались тихо, незаметно.

На всем участке дивизии, где раньше оборону держали три наших полка, теперь остались всего три роты и кавалерийские разъезды эскадрона старшего лейтенанта Коробко. Они довольно ловко и умело вводили противника в заблуждение относительно направления отхода главных сил дивизии.

Лишь утром 6 июля в 12 км от Прута мы увидели вражеские танки. Они ползли осторожно, присматриваясь к каждому кустику, холмику.

Батальон оседлал развилку дорог, где три шоссе, идущих из Черновцов, Новоселицы и Боян, сливались в одно – хотинское. По какой бы дороге ни шел противник, ему не миновать нас.

Мы встретили его плотным огнем. Тогда гитлеровцы начали обходить нас с флангов. Пришлось отвести подразделение на западную окраину Хотина и, учитывая тактику врага, по-иному организовать заслон на подступах к городу. Вскоре к нам прибыл начальник оперативного отделения дивизии капитан Матвеев и передал приказ комдива: «Любыми средствами прикрыть переправу до 23.00». Другими словами, мы должны были не допустить противника к Днестру, задержать его продвижение на три часа.

Матвеев сообщил, что мост через реку уже разбит, действуют пока лишь два временных понтонных моста: по одному переправляется 90-я горнострелковая дивизия, а по другому – наша 164-я.

Северную окраину Хотина оборонял арьергард горнострелковой дивизии, а западную часть города и его южную окраину – 144-й отдельный разведбатальон. Ближайший путь к переправе со стороны противника лежал через южную окраину Хотина. Здесь-то я и расположил танковую роту и кавэскадрон, надеясь на то, что древние стены Хотинской крепости будут способствовать созданию упорной обороны. Самая сложная задача выпала на долю лейтенанта В. Кухаря. Его машины с пушками должны были поддержать любое подразделение, если оно окажется в тяжелом положении. Мой КП – здание почты.

Оставив начальника штаба батальона капитана Дмитрия Мартыненко на КП, я помчался на броневике на юго-западную окраину города. Рота Тихонова вела бой. Выйти на указанный рубеж она не успела. В бинокль я увидел обширное зеленое поле, по которому двигалась длинная цепочка вражеских танков, а за ними – пехота. Неприятельских машин насчитал тридцать, а своих шестнадцать. Перевес небольшой, но сила огня разная. У нас были амфибии, предназначенные для разведки. Эта облегченная, высокой проходимости машина не имела пушки, а была вооружена лишь двумя крупнокалиберными пулеметами.

По рации я вызвал из резерва на помощь Тихонову взвод БА-10. На каждой бронемашине имелось по 20 снарядов.

Поддержка пришла своевременно. Три БА-10 с ходу прямой наводкой начали бить по неприятелю. Подбили четыре танка. Тихоновские амфибии тем временем пулеметным огнем отсекли пехоту и заставили ее залечь. Машины противника попятились. Этим воспользовались наши артиллеристы и подбили еще один танк.

Между тем два вражеских танка с автоматчиками обошли с. Каплевку огородами и устремились в сторону переправы. Такой маневр врага Тихонов предвидел и на всякий случай оставил в кустах на берегу реки Т-37. Командир экипажа комсорг Борис Гудков, находясь в засаде, внезапным пулеметным огнем смел автоматчиков с брони. Они кинулись в заросли и нарвались на сабли кавалеристов. Танки противника развернули пушки. Метким огнем Гудков забил смотровую щель одной башни. И хотя другое вражеское орудие подожгло амфибию, однако Гудков свое дело сделал: он не только задержал вражеские машины, но и рассеял десант, дал возможность артиллеристам первыми открыть огонь и подбить оба танка.

Одновременно в бой вступил экипаж машины БА-10 сержанта Уртоева. Это был очень дружный, спаянный коллектив, мастерски владевший грозной боевой машиной. Сам Уртоев далеко за пределами батальона славился меткостью огня.

Машина Гудкова горела. Снайперским выстрелом из пушки Уртоев разбил орудие, подбившее танк Гудкова, отомстив за гибель товарищей. Взаимодействие и взаимовыручка, основанные на высокой выучке личного состава экипажа, дали свои плоды.

Только хорошо обученные и сплоченные экипажи, спаянные общей целью, могут разбить ненавистного врага и добиться успеха в бою. Такими были и остались в моей памяти командиры экипажей БА-10 и Т-37 сержанты Гудков, Уртоев, Жачкин, Абрамов и многие другие.

Не добившись успеха на этом участке, противник пошел в обход города с севера. Но там наши соседи из полка майора Г. Миклея 96-й горнострелковой дивизии встретили его таким огнем, что он откатился назад. К этому времени подошли основные силы гитлеровцев. Они сковали нас на флангах и собрали мощный кулак для атаки. Оккупанты явно спешили, стремились ворваться в Хотин до наступления темноты.

Снова вспыхнул бой. Минут через сорок должна закончиться переправа наших отходящих подразделений. Мы не сомневались, что задание комдива  выполним. Но держаться надо было изо всех сил.

Особенно тяжело приходилось бойцам лейтенанта Романенко. Они вместе со взводом БА-10 стояли насмерть. Их окружил румынский полк. Танки врага перекрыли все улицы, и все наши попытки выручить товарищей были безрезультатными.

В 11 часов вечера мы начали пятиться к реке. Когда добрались до Днестра, саперы уже развели понтонные лодки. В условленном месте меня ждал А. Курдюков. Он, держа под уздцы пару коней, доложил, что бронерота успела проскочить по настилу, а кавалеристы и амфибии «махнули» вплавь.

Под покровом темноты преодолели Днестр. Зарево горящего города отражалось в воде. То тут, то там от мин и снарядов вырастали фонтаны.

Но вот и левый берег. Сосин, Курдюков и я вышли на твердь, оглянулись на горящий Хотин – один из древнейших славянских городов, со времени своего основания не раз подвергавшийся нашествию иноземных захватчиков. И вот мы покидали этот красивейший город, омытый кровью наших товарищей.

«Нет, мы ненадолго уходим,– убеждал я себя,– ненадолго. Скоро вернемся».

Там, на западной окраине, все еще слышались выстрелы.

Путь держали к Каменец-Подольску. Меня одолевали невеселые мысли. Отступление, понесенные потери, господство противника в воздухе – все это действовало удручающе. И в то же время перед глазами вставали мужественный танкист Гудков, самоотверженные красноармейцы во главе с лейтенантом Романенко, колонны организованно отходящих войск. Они сражались и умирали, глубоко уверенные в окончательной нашей победе.

144-й отдельный разведывательный батальон за успешное и самоотверженное выполнение боевых приказов был представлен к правительственной награде. К высоким наградам представлены и 52 лучших разведчика, показавших замечательные образцы смелости, отваги и героизма.

При выполнении боевых задач батальон уничтожил свыше 600 фашистских солдат и офицеров, 12 броневиков, 8 средних танков, 22 миномета, 8 крупнокалиберных пулеметов и захватил много ценных документов[«Знамя Родины», 1941, 9 сентября.].

Анализируя события более 30-летней давности, я все больше убеждаюсь, насколько правильны слова Маршала Советского Союза И. X. Баграмяна:

«Мужество и воинское мастерство всегда выступают в единстве. Одно подкрепляет, цементирует другое. И только в единстве они представляют могучую силу»[«Красная Звезда», 1973, 2 июня.].

Именно такими качествами, подкрепленными любовью к Родине, обладали командиры и политработники нашего разведывательного батальона: политрук В. Шугаев, командир бронероты В. Кухарь, командир взвода лейтенант Кулебякин, командир танкового взвода лейтенант Давидюк, командиры стрелковых рот П. Романенко и А. Пагин.

Бойцы, командиры и политработники 144-го отдельного разведывательного батальона с первых дней войны не жалели своей жизни в борьбе с врагом.

Многие из них пали, защищая родную землю, но остались навечно непобежденными.