Текст книги "Центральная Азия и Южный Кавказ: Насущные проблемы, 2007"

Автор книги: Борис Румер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Политика КНР в отношении Киргизстана преследует три основные цели:

1) не допустить, чтобы территория республики стала базой для уйгурских сепаратистов;

2) способствовать строительству транспортных коридоров через Киргизстан. В целом не вызывает сомнений, что Китай использует Киргизстан для реализации грандиозного транспортно-коммуникационного плана, так называемого третьего, самого короткого, варианта Шелкового пути;3) расширять китайскую торговую экспансию в Киргизстане и через него во всем регионе, а также активизировать проникновение граждан КНР через Киргизию в страны СНГ (между КР и КНР существует безвизовый режим).

Китай придает большое значение военному сотрудничеству с Киргизстаном, который с учетом того, что Казахстан ориентируется на Россию, а Узбекистан на США, КНР рассматривает в качестве наиболее слабого звена в Центральной Азии для своего непосредственного военного проникновения. Обе страны активно взаимодействуют в военной сфере начиная с 1996 года.

Таким образом, не исключено, что Киргизстан до определенного момента занимал особое место в центральноазиатской стратегии КНР – и в качестве транспортного моста в регионе, и, возможно, в качестве полигона для военного сотрудничества и военного проникновения. Однако геостратегическая активность США и России в Киргизстане оставляет все меньше возможности Китаю для крупной игры здесь. Кроме того, в Пекине пришли к выводу, что самостоятельно Бишкек не сможет повлиять на улучшение стратегических позиций КНР в Центральной Азии.

США – один из крупнейших доноров Киргизии. В республике практически все учреждения и регионы включены в процесс сотрудничества с американской стороной. После 2001 г. Киргизстан представлял собой ценность в глазах Соединенных Штатов прежде всего благодаря своему стратегическому положению и военно-воздушной базе в Манасе. На территории международного аэропорта Манас близ Бишкека находится американская военная база «Ганси». Здесь размещены военно-транспортные самолеты, самолеты-дозаправщики, другая военная техника и различное оборудование, а также свыше тысячи американских военнослужащих. Военная база используется для тылового обеспечения и поддержки сил анти-террористической коалиции в Афганистане.

США и другие страны Запада ежегодно наращивали помощь Киргизии. В частности, в 2001/02 финансовом году объем военной помощи Киргизии, утвержденный конгрессом США, составил в общей сложности 11 млн. долл. В 2002–2003 гг. этот объем значительно возрос. Время от времени Запад использовал тему демократии для нажима на официальный Бишкек. Другой сферой для беспокойства Вашингтона являлась постоянная угроза со стороны радикального ислама.

Как известно, ситуация в республике радикально изменилась в конце марта 2005 г. В целом Запад приветствовал «цветную революцию» в Киргизстане, хотя и с оговорками. В июне 2005 г. президентом республики стал К. Бакиев, который высказывался за расширение сотрудничества с Западом. Однако в июле он присоединился к совместной декларации ШОС, содержавшей требование сворачивания американского военного присутствия в регионе.

Но уже через некоторое время Бишкек фактически дезавуировал свое участие в антиамериканском по сути заявлении ШОС и во время визита министра обороны США Д. Рамсфилда в регион подтвердил, что Киргизия сохраняет на своей территории американскую базу в Манасе. Осенью 2005 г. начались переговоры по пересмотру финансовых условий аренды Манаса, так как киргизская сторона выдвинула требование повысить арендную плату. Во время визита замминистра Р. Ваучера в Бишкек в августе 2006 г. американская сторона предложила компромисс: списание долгов Киргизстана международным финансовым институтам в обмен на сохранение прежней арендной платы. Этому предшествовало обострение двусторонних отношений, которое выразилось в высылке американских дипломатов из Киргизии, а киргизских – из США.

Предполагалось, что в силу слабости нового режима и экономических проблем Киргизстан будет сохранять присутствие США на своей территории. Для Вашингтона база «Ганси» в Манасе имеет важное стратегическое значение, выходящее далеко за рамки антитеррористической операции в Афганистане. Фактически речь идет о сохранении рычага геополитического давления на Россию, и особенно – на Китай. В этой связи США будут стремиться сохранить свое присутствие и оказывать поддержку новому режиму, невзирая на проблемы с правами человека и демократией в этой республике.

Очевидно, что с учетом положения и масштабов Киргизстана, его зависимости от соседей приоритетом номер один для Бишкека является поддержание хороших отношений с Казахстаном, Узбекистаном и Таджикистаном. Спектр заинтересованности Киргизстана охватывает такие сферы, как экономика, коммуникации, энергетика, миграция и безопасность. Фактически зависимость Киргизстана от своих соседей носит тотальный характер. Это объективный фактор, он будет воздействовать на внешнюю политику страны постоянно.

Естественно, что Киргизстан заинтересован в поддержании интеграционных инициатив по всем параметрам: в рамках ЦАЭС, ЕврАзЭс, СНГ, ШОС и т. д. Однако Бишкек вынужден постоянно балансировать между различными тенденциями регионального развития и центрами силы: между Россией и Западом, Москвой и Пекином, Астаной и Ташкентом, Узбекистаном и Таджикистаном.

В последние годы основной целью региональной политики Бишкека является реализация различных транспортно-коммуникационных проектов, которые связали бы все государства Центральной Азии с внешними рынками. Непременным условием этих проектов является участие в них Киргизии на правах ключевого партнера, по территории которого пролегает важный отрезок транспортных коммуникаций. Другой целью Киргизстана является формирование единого экономического пространства в Центральной Азии.

Отношения Киргизстана с Казахстаном носят многосторонний характер. Среди наиболее приоритетных для Бишкека аспектов этого сотрудничества следует назвать экономику, трудовую миграцию и политические связи на высшем уровне. Несмотря на внешне благополучный характер казахстанско-киргизских отношений и постоянное декларирование их «братского» характера, между двумя республиками регулярно возникали и возникают торгово-экономические проблемы.

В отличие от отношений КР с Казахстаном, киргизско-узбекские отношения носят более сложный и противоречивый характер. Они затрагивают не только весь комплекс двусторонних и региональных связей (этнических, экономических, транспортно-коммуникационных, культурных и т. д.), но и соприкасаются с большой геополитикой, затрагивая интересы США, России и Китая, а также тесно связаны с проблемами внутренней безопасности КР.Внешняя политика Акаева всегда была направлена на подключение к региональным делам крупных игроков (России, КНР, Запада) как гарантов сохранения независимости КР. Чрезвычайно сложным направлением внешней политики Киргизстана является сохранение баланса между отношениями с Казахстаном и Узбекистаном. Это направление сохранило свой характер и при новом руководстве страны.

В отношении Таджикистана говорить о многовекторности сложно. Стратегическое и международное положение республики детерминировано соседством с Афганистаном, тотальной (до недавнего времени) зависимостью от России, культурно-исторической тягой к Ирану, положением в системе наркотрафика, угрозой исламизма и антитеррористической операцией в Афганистане.

В ходе своего визита в США в 2002 г. Э. Рахмонов получил крупные политические авансы в Белом доме: сотрудничество в военной области на два года, широкая финансовая помощь и т. д. Создавалось впечатление, что Таджикистан взял курс на полную и резкую переориентацию своего внешнеполитического курса. Это подтверждалось тем фактом, что Вашингтон фактически закрыл глаза на продление срока президентских полномочий Э. Рахмонова.

Таджикистан имеет важное значение, с точки зрения антитеррористической операции в Афганистане, тесных связей между Душанбе и Северным альянсом, из-за проблемы наркотиков, а также вследствие расположения в республике российских военных (201-я дивизия). В течение 2002 г. выявилась вполне отчетливая тенденция в политике США и их союзников по коалиции, нацеленная на вытеснение военного присутствия России из Таджикистана.

Президент Рахмонов, пытавшийся в 2003–2004 гг. балансировать между Вашингтоном и Москвой, оказался в ловушке, которую устроил себе сам: повернувшись к Западу, он не приобрел в его лице надежного союзника, а союзника в лице России мог бы потерять. Реальный масштаб проблем в российско-таджикских отношениях оценить довольно сложно. Однако очевидно, что проблема вывода российских пограничников – только видимая вершина айсберга. За этим стояли серьезные российские деловые и стратегические интересы.

В Таджикистане Россия с 2004 г. продемонстрировала новый подход, который в 2005 г. был опробован в Киргизии: военные базы в обмен на инвестиции. Российский бизнес получил в свои руки не только самые крупные и теоретически самые дешевые в мире стратегические гидроресурсы, но и возможность в будущем влиять на всю энергетическую политику в регионе. За последнее время Москва сумела заметно укрепить свои позиции в Таджикистане. Если ранее российские интересы в этой республике были сосредоточены в основном вокруг проблем безопасности, охраны границы и пресечения наркотрафика, то на новом этапе Россия стремится закрепиться в Таджикистане экономически.

На территории Таджикистана – в Душанбе разместилась военно-воздушная база НАТО, в основном французский воинский контингент. На авиабазе постоянно находились военно-транспортные самолеты ВВС Франции и свыше 120 военнослужащих. Великобритания финансирует программу по изучению английского языка в военном лицее и военном институте республики, а в специализированных учебных заведениях британских вооруженных сил ежегодно стажируются группы таджикских офицеров.

Таджикистан стал последней из постсоветских стран (если не считать нейтральный Туркменистан), подключившихся к программе НАТО «Партнерство во имя мира». В настоящее время таджикская сторона рассчитывает на получение военно-технической помощи, которая крайне актуальна для страны, считающей себя форпостом борьбы с наркобизнесом и международным терроризмом в Центральной Азии. В этой связи Душанбе уже рассматривает планы обучения своих военных специалистов в академиях стран НАТО. Но самое главное для Душанбе – придать импульс военной реформе в стране.

В отношении Таджикистана интересы КНР можно сформулировать по времени их возникновения в следующем порядке: делимитация границы, борьба с терроризмом и наркоторговлей, транспортно-коммуникационные проекты, энергетика. На начальном этапе независимости Таджикистана отделенный от него высокогорными хребтами Китай находился на периферии экономических интересов этого молодого государства, которое, в свою очередь, из-за внутренней междоусобицы не интересовало китайских бизнесменов. На современном этапе, рассчитывая существенно расширить двусторонние экономические связи, Душанбе и Пекин прилагают усилия к созданию надежного сообщения между двумя странами.Таджикистан, вероятно, еще достаточно долго будет ареной противостояния территориально-клановых группировок и одновременно – объектом воздействия сил воинствующего исламского экстремизма в его борьбе против «посткоммунистических авторитарных режимов» в центральноазиатских республиках. Этот фактор, в свою очередь, будет определять заинтересованность Запада и России в своем военном присутствии на территории Таджикистана.

Внешнюю политику Туркменистана можно охарактеризовать не как многовекторную, а скорее как «антивекторную». С начала 1990-х гг. режим С. Ниязова настаивает на своем «нейтралитете».

Туркменистан занимает особое место в Центральной Азии и привлекает к себе внимание из-за двух факторов: во-первых, благодаря своим огромным углеводородным, прежде всего газовым, ресурсам; во-вторых, одиозным режимом личной власти С. Ниязова. Туркменистан крупнейший производитель природного газа в Центральной Азии. Помимо России Ашхабад налаживает более тесные связи с южными и западными соседями, в частности с Турцией. С. Ниязов фактически отказался от сотрудничества в рамках СНГ, переориентировав страну на связи с Ираном, Турцией, арабскими государствами. Он игнорирует саммиты глав государств и правительств СНГ.

В последние годы Ашхабад участвует в переговорах по реализации ряда проектов строительства трубопроводов. Этот фактор оказывает прямое влияние на внешнеполитические приоритеты Туркменистана. С. Ниязов выступил против представляющего стратегическую значимость плана синхронизации энергосистем Европы и СНГ.Чрезвычайно сложными представляются отношения режима С. Ниязова с Западом, который постоянно критикует Ашхабад за многочисленные нарушения прав человека и деспотическое правление. В этих условиях Туркменбаши еще более усиливает курс на изоляцию страны от внешнего мира. В связи с этим следует отметить, что на внешнюю политику Туркменистана, как и все стороны жизни страны, оказывают сильное влияние личные качества его лидера и особенности его характера и психики.

В настоящее время российско-туркменские отношения внешне выглядят стабильными, несмотря на ряд кризисных моментов в их недавней истории. Самым крупным кризисом стали события 2003 г., связанные с отменой российско-туркменского гражданства. Вплоть до конца 2003 г. Россия неоднократно выражала свою озабоченность в связи с дискриминацией этнических русских в Туркменистане. С. Ниязов, желая оградиться от вмешательства Москвы, пытался отменить двойное гражданство. Для достижения своих целей он использовал газовый фактор. В результате 10 апреля 2003 г. в Москве президенты В. Путин и С. Ниязов подписали два документа: соглашение о поставках туркменского газа в Россию на 25 лет и протокол об отмене двойного гражданства.

Цель России очевидна и заключается в том, чтобы укрепить свои позиции главного партнера Туркменистана в энергетическом секторе и тем самым сохранить контроль над экспортом туркменского газа. (Не все усилия России, направленные на расширение сотрудничества с Туркменистаном в энергетической сфере, принесли успех.)

Таким образом, политика России в отношении режима Туркменбаши носит противоречивый характер. С одной стороны, в Москве не могут не вызывать раздражение крайности политики С. Ниязова, в первую очередь в отношении русскоязычного населения. Но, с другой стороны, Россия не может пожертвовать своими экономическими и энергетическими интересами, испортив отношения с Ашхабадом. В перспективе не исключается, что Россия вместе с Западом примет участие в коллективном нажиме на режим С. Ниязова, если в этом возникнет необходимость.

После казанского саммита СНГ в августе 2005 г. политики Содружества начинают свыкаться с мыслью, что Ашхабад взял курс на полный выход из СНГ. Как отмечают обозреватели, С. Ниязов не просто не приехал, он отвесил пощечину товарищам по СНГ, прислав вместо себя своего бывшего телохранителя А. Акыева, всего месяц назад назначенного вице-премьером. Ашхабад стремится развивать отношения с рядом стран СНГ на двусторонней основе. Особое место для Туркменистана в такого рода отношениях занимает Украина. Сложными остаются отношения между Ашхабадом и Баку, который ведет курс на усиление собственной военной мощи в контексте существующих на Каспии противоречий и вынужден развивать военно-техническое сотрудничество с партнерами в рамках СНГ.

Отношения между Узбекистаном и Туркменией были серьезно испорчены в результате событий в ноябре 2002 г., когда, по версии Ашхабада, на Туркменбаши было совершено покушение. Конфликт зашел так далеко, что с туркменско-узбекской границы стали поступать сообщения о начале военных приготовлений с обеих сторон. До военного столкновения дело не дошло, но в отношениях Ашхабада и Ташкента наступило глубокое охлаждение. Только с 2004 г. наметилась тенденция к нормализации двусторонних отношений. Президенты С. Ниязов и И. Каримов подписали в ноябре 2004 г. в Бухаре соглашение, регулирующее вопросы упрощенного таможенного режима, паритетного использования водных ресурсов, ирригационных, энергетических, транспортных объектов, ресурсосберегающего водопользования.

Туркменистан представляет собой, с точки зрения США, типичное государство-изгой, которое отказалось от активной поддержки антитеррористической коалиции, вовлечено в контрабанду наркотиков, внутри страны проводит жесткую репрессивную политику, а во внешней политике поддерживает хорошие отношения с Ираном. Туркменистан, как известно, отказался предоставить западным союзникам по антитеррористической коалиции опорный пункт для самолетов, оказывающих содействие международному контингенту в Афганистане. При этом Ашхабад сослался на свой нейтральный статус, который налагает на него «определенные обязательства перед международным сообществом».

Однако, несмотря на чрезвычайно негативный образ Ашхабада в глазах Запада, Соединенные Штаты, насколько известно, не предпринимали все эти годы заметных шагов по свержению режима Туркменбаши. Можно предположить, что этому препятствовал ряд внешнеполитических факторов: в первую очередь, негласная договоренность с Москвой, нерешенность каспийского вопроса и проекта БТД, близость Ирана и угрозы вмешательства с его стороны и ряд других.

США демонстративно приветствуют и поощряют любые, пусть и самые абсурдные, планы Ниязова по строительству альтернативных трубопроводов в обход территории России. Несмотря на фактический провал проекта транскаспийского газопровода, Вашингтон сегодня оказывает поддержку проекту прокладки газопровода из Туркменистана в Пакистан и далее в Индию. В экономической области отношения Ашхабада с США символические. С 2002 г. между Туркменистаном и США действует соглашение об использовании самолетами военно-транспортной авиации США туркменского воздушного пространства и международного гражданского аэропорта города Ашхабада для дозаправки самолетов, перевозящих гуманитарные грузы в Афганистан. В августе 2005 г. появилась информация, что основной целью соглашения был вопрос о создании на территории Туркмении американских военных баз близ границ Ирана и Афганистана.

В международном аэропорту американцы создали закрытый терминал, на территорию которого представители Туркменистана не имеют доступа и не знают, что там происходит. Известны факты, что грузы, перевозимые американцами через Ашхабад, носят не только гуманитарный, но и чисто военный характер.

Отношения Туркменистана с Турцией носят специфический характер. Турция является для Туркмении близкородственной тюркской страной (огузского корня); многие годы Анкара оказывала поддержку культурному развитию республики и финансово-экономическую помощь Ашахабаду. Турция является непременным участником всех трубопроводных проектов, которые предполагают прокладку газопровода из Туркменистана в западном направлении.

С Ираном у Туркменистана сложились традиционно добрососедские отношения, которые касаются в основном вопросов экономического и энергетического сотрудничества. Подписаны соглашения на поставку туркменского газа и электроэнергии южному соседу.

В первое время после обретения Туркменистаном независимости отношения между Пекином и Ашхабадом носили в основном лишь представительский характер и обе стороны не проявляли существенного интереса друг к другу, что было особенно заметно со стороны Китая. Затем политика стала меняться, китайское руководство проявило повышенный интерес к Туркменистану из-за его геополитического положения (наличие границы с Афганистаном и Ираном) и природных богатств. Постепенно Китай стал более активно проводить в жизнь одно из основных направлений своего внешнеполитического курса – а именно укрепление своих позиций в соперничестве с другими странами.

Для Туркменистана КНР находится на периферии политических и экономических интересов. В связи с этим реализация планов по прокладке трубопровода из Туркменистана (через Казахстан и Узбекистан) в КНР представляется далекой перспективой. Но в 2006 г. между Ашхабадом и Пекином было заключено соответствующее соглашение.

Особенность международного положения Туркмении состоит в том, что режим Ниязова нуждается не просто в союзнике, а в протекторе. В принципе существует несколько стран, которые могли бы теоретически стать таким протектором для Туркменистана. Это и родственная Турция, и соседний Иран, который стремительно эволюционирует в сторону региональной сверхдержавы, а также США и Россия. Однако США и Турция не могут занять необходимую позицию по отношению к Туркменистану как по идеологическим причинам, так и в связи с тем, что у них нет возможности финансировать нужды режима по поддержанию власти внутри страны. Иран отпадает по той же самой причине: у него нет возможности обеспечить режиму Ниязова закупку газа в достаточном количестве. Кроме того, протекторат со стороны Ирана может стать обременительным и опасным для Туркменистана. Практически единственно возможным и приемлемым для всех кандидатом является Россия.

Москва способна финансировать режим Ниязова, покупая у него газ. У Москвы нет идеологических оснований переживать по поводу отказа Туркменистана от концепции модернизации. По ряду параметров, главным из которых является газовый, внешнюю политику Туркменистана можно было бы охарактеризовать как «замаскированную одновекторную».

Итак, многовекторность – это благо или вынужденная необходимость, добровольный выбор или хитроумная стратегия? Наверное, в ней присутствуют все элементы понемногу. По здравом размышлении, необходимость в многовекторности как во внешнеполитической доктрине отпадет со временем сама по себе, поскольку внешняя политика любого состоявшегося государства является многовекторной по своей природе. Когда Казахстан и другие страны Центральной Азии окончательно завоюют право называться самостоятельными и развитыми государствами, интересы которых принимаются и понимаются другими сторонами, то исчезнет нужда в подчеркивании так называемой многовекторности.

Центральноазиатские новые независимые государства! Субординация vs. координация внешней политики

Фарход Толипов

Государства Центральной Азии по прошествии 15 лет после обретения независимости не просто стали субъектами международных отношений, но и постепенно вышли на установление очень специфического типа отношений, называемых стратегическими, что стало, помимо прочего, отражением происходящей геополитической трансформации этого региона.

Термины «геополитический плюрализм», «диверсификация», «многовекторная политика», «присутствие внешних держав» и т. п., вошедшие в политический лексикон новых независимых государств (ННГ), отражают беспрецедентный по своему масштабу и значению и достаточно драматичный процесс поиска ими своей, если можно так выразиться, внешней идентичности. Закономерности формирования внешнеполитической ориентации молодого государства представляют собой в силу этого не просто академический интерес, их осмысление важно для правильного определения политического курса государства на ближайшую, среднесрочную и долгосрочную перспективу.

Поэтому на ННГ лежит большая ответственность не только перед своими народами, но и по отношению друг к другу. Это особенно важно для таких государств, которые вступают в специфические региональные отношения. Центральная Азия – именно такой регион. И именно поэтому на них лежит особая историческая ответственность.

Баланс сил vs. демократическая геополитика

Заметим, что многие аналитики и, разумеется, политики с самого начала независимости чуть ли не единодушно признали концепцию баланса сил как руководящий принцип построения региональной и международной стратегии Узбекистана и других государств Центральной Азии. Следует подчеркнуть, что эта концепция в корне противоречит предлагаемой нами концепции особой ответственности, поскольку последняя предлагает не столько балансирование, сколько вовлечение заинтересованных сторон. Причем под вовлечением следует понимать двуединый процесс: во-первых, это вовлечение центральноазиатских стран в единую региональную политику через их отказ от балансирования между собой; во-вторых, это вовлечение внерегиональных держав в регион через их отказ от геополитики по формуле «игры с нулевой суммой».

Тем временем, несмотря на широкую распространенность утверждений об озабоченности центральноазиатских государств балансированием между собой и между геополитическими игроками, все же еще предстоит научиться играть хотя бы в «баланс сил». То, что делают Узбекистан и соседние страны, – еще не балансирование.

Таким государствам, как Узбекистан, бывшим некогда буфером и объектом геополитического раздора, ничего другого не остается, кроме как стремиться использовать выгоды от сотрудничества с каждым из геополитических соперников и постоянно доказывать и демонстрировать последним, что такая стратегия – наиболее рациональный выбор, который не направлен против кого-либо из них, более того – направлен на их примирение и сближение. Здесь как раз неуместно старое политическое правило, которое гласит: «враг моего врага – мой друг», а также все возможные его модификации, сводящиеся в целом к негативно выраженному балансу. Наиболее релевантным выбором для Узбекистана была бы позитивно выраженная диверсификация. Бывший объект притязаний сверхдержав, став субъектом международных отношений, а также субъектом геополитики, в целях выживания и поддержания своей субъектности может выбрать единственно возможный путь – примирение внерегиональных соперников через сближение с каждым. Этот принцип не тождественен принципу так называемой многовекторной внешней политики. Реализация этой стратегии хоть и начинается с политики балансирования, но не сводится к ней. Сама стратегия должна приобрести региональное измерение.

Мне представляется, концепция многовекторности вряд ли может отразить всю сложность и сущность внешнеполитических ориентаций государства по двум соображениям:

1) семантически термин «многовекторность» (т. е. действия практически по всем направлениям) означает просто множественность государств, с которыми данное государство устанавливает и развивает сотрудничество. Поскольку любое государство поступает так, то этот термин не отражает некую специфику, присущую его внешней политике;2) политически в основе этого термина лежит идея баланса сил.

По крайней мере, именно это мы читаем, например, в текстах о многовекторности казахской внешней политики, для которой искомая концепция является, как известно, руководящей.

Но, очевидно, балансирование подразумевает наличие противоположных, конфликтных, несовпадающих и т. п. интересов и целей акторов геополитики, которые и надо уравновешивать, дабы не допустить конфликтного развития событий. В таком случае перед нами встает принципиальный вопрос: какие интересы внерегиональных держав носят конфликтный характер в Центральной Азии и как центральноазиатское государство должно балансировать между ними?

Для более полного осмысления этих и подобных вопросов, я думаю, необходимо учесть, что сложный процесс геополитической трансформации данного региона происходит в условиях формирования нового миропорядка и пересмотра многих постулатов самой геополитической теории. В этой области сегодня рождается новая, так называемая критическая геополитика1.

Я бы назвал новое направление в геополитической мысли демократической геополитикой, а старое направление – имперской геополитикой (см. табл.).

Имперская геополитика это

Геополитика вражды

Геополитика отчуждения

Геополитика недоверия

Геополитика исключения

Геополитика балансирования

Геополитика жесткой силы

Геополитика сдерживания

Геополитика захвата ресурсов

Геополитика доминированияГеополитика сфер влияния

Демократическая геополитика – это

Геополитика признания

Геополитика сближения

Геополитика согласия

Геополитика участия

Геополитика возможностей

Геополитика мягкой силы

Геополитика вовлечения

Геополитика распределения ресурсов

Геополитика сотрудничества

Геополитика глобализации

Субординационная внешняя политика

С этой точки зрения, думается, «баланс сил» в рамках многовекторности – это не просто элемент старой, имперской геополитики (эти элементы еще живучи в настоящее время и в определенных ситуациях востребованны), но и рискованная концепция конкретно для ННГ Центральной Азии, для которых независимость, развитие, безопасность недостижимы в полной мере на основе балансирования.

После того как страны региона вышли из одной формы зависимости (имперского типа), нынче они рискуют попасть в другую – зависимость геополитического типа. Первый тип зависимости носил, если так можно выразиться, эксклюзивный характер, когда в регионе Центральной Азии доминировала и определяла политический и экономический порядок исключительно Россия. Второй тип зависимости может оказаться инклюзивным по характеру, т. е. по сути быть вызванным вступлением в борьбу многих акторов, включая сами центральноазиатские страны. Трансформация геополитического статус-кво в Центральной Азии, по большому счету, может происходить в одном из двух направлений: либо регион становится «яблоком раздора», либо – «трубкой мира». В решающей степени это будет зависеть от выбора региональной стратегии всеми пятью государствами Центральной Азии.

Их внешняя политика может формироваться и артикулироваться либо как субординационная, т. е. преимущественно подчиненная воле той или иной великой державы в ущерб своим собственным интересам, либо как координационная, т. е. согласованная, общая, интегрированная перед лицом вызовов, в том числе державных, извне. Первая – это политика зависимости, вторая – политика независимости. За годы независимости во внешней политике страны Центральной Азии в разной степени интенсивности проявляли как субординационные, так и координационные начала. При всем том мы должны признать, что субординационные начала превалировали.

Каждая из этих стран не смогла продемонстрировать в полной мере свою независимую внешнюю политику. Так, Кыргызстан и Таджикистан оказались в сильной зависимости от внешней помощи, что, в свою очередь, обусловило и их зависимость от других государств. Они преимущественно зависят от России. Туркменистан продемонстрировал, так сказать, независимость наизнанку, самоизолировавшись от мира и от соседей. Туркменистан показал, что с такой независимостью можно только создать одну из худших социально-политических систем. Узбекистан до некоторого времени пытался демонстрировать свою независимость от России, строя стратегические отношения с Западом, однако после трагических событий в Андижане в мае 2005 г. Запад установил санкции для Узбекистана, обвинив его в излишнем применении силы против своего мирного населения. В результате Узбекистан вновь попал в зависимость от России, установив с нею союзнические отношения и вступив в объединение ЕврАзЭС, которое он всегда критиковал. Казахстан же стремится демонстрировать свою самостоятельность во внешней политике и так называемую многовекторность, однако именно в этой многовекторности и завуалирована действительная зависимость – с одной стороны, от ТНК (зависимость нового типа), с другой стороны, преимущественно от России2.