Текст книги "Центральная Азия и Южный Кавказ: Насущные проблемы, 2007"

Автор книги: Борис Румер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Среди многих текущих проблем Азербайджана я бы выделил две первостепенные. Первая связана с ответом на вопрос: насколько реалистична экспортная нефтегазовая стратегия, т. е. насколько в действительности велики углеводородные запасы, какой может быть достигнут уровень добычи, в какой мере и когда может быть обеспечено функционирование нефтепроводов, начинающихся в Баку, в том числе самого большого из них – Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД)? Судя по всему, запроектированное заполнение нефтепроводов возможно только при существенных и возрастающих поставках из Казахстана. Следовательно, возникает еще один вопрос: готова ли Астана к долговременным поставкам недостающего сырья, примет ли она на себя такие обязательства, и если примет, то на каких условиях?

Вторая проблема заключается в конфликтогенных отношениях с Москвой. В связи с развернувшейся в России ксенофобской кампанией, направленной против «лиц кавказской национальности», в Баку возникла вполне обоснованная обеспокоенность (по моей информации, даже паника) по поводу азербайджанцев, работающих на российских рынках и занятых в российском бизнесе. Опыт антигрузинской кампании вполне может быть перенесен и на азербайджанскую диаспору. Проявляя лояльность по отношению к атлантическим союзникам, Ильхам Алиев в то же время старался не вызывать раздражение Москвы. В ноябре 2006 г. в Брюсселе он, по сути, заявил, что Азербайджан не рвется в НАТО и не стучится в двери Евросоюза. Из Брюсселя он отправился в Москву, где постарался убедить Путина в стремлении к прочным добрососедским отношениям с Россией. Никаких претензий не могло быть к Азербайджану и по поводу аккуратности оплаты за поставляемый газ. Чем же мотивировано решение Путина одномоментно и более чем в два раза поднять цену на газ? Может быть, тут, как говорится, «nothing personal» («ничего личного»), и это решение принято во исполнение новой установки на «монетизацию» в отношениях со странами ближнего зарубежья? Нет, дело не в этом. Дело в том, что Азербайджан снабжал газом Грузию по относительно низкой цене, а, как объяснил мне один компетентный московский аналитик, «России ужасно хотелось вставить фитиль Грузии и оставить ее без света и газа, чтобы той мало не показалось. Но Ильхам Алиев никак не мог пойти на уступки Кремлю, потому что Грузия – стратегический партнер Азербайджана и там проживает полмиллиона азербайджанцев. Да и Запад настаивал, чтобы Азербайджан помог Грузии». Попросту говоря, Путин обиделся на Алиева, с которым до недавнего времени у него были вполне хорошие отношения, за то, что тот не поддержал его в ничем не мотивированной, с точки зрения здравого политического смысла, отвратительно грубой по конкретному исполнению, развязанной по его команде антигрузинской кампании. Даже лояльные Кремлю московские аналитики не в состоянии сколько-нибудь вразумительно объяснить рацио этой, с позволения сказать, политики. Но результат ее очевиден: изгадив, непонятно зачем, почти трехвековые сердечные отношения с Грузией, российский венценосец умудрился не более обоснованно испортить отношения и с Азербайджаном.

В результате, как заметил один бакинский комментатор, «Баку качнуло в сторону Запада». Не случайно сразу после «похолодания» в отношениях с Москвой Алиев под самый Новый год подписал Указ о разработке Национальной программы по защите прав человека – явный жест в сторону Запада, но и одновременно попытка выбить козырь у оппозиции. Вообще, следует объективно признать, что унаследовавший от отца трон азербайджанский президент все заметнее проявляет себя как зрелый политик, более вменяемый, более дальновидный, чем его российский counterpart.

Для Баку важна политическая поддержка России в Карабахском конфликте и в его позиции по поводу нефтяных месторождений Каспия, а также благоприятное отношение к азербайджанским гастарбайтерам. Утрачивая политическое влияние на Южном Кавказе, Москва хочет сохранить позиции в экономике региона. России удалось прибрать к рукам главные промышленные объекты в Армении (одна из причин недовольства Армении), она пока еще довольно заметна в экономике Грузии (подчеркиваю: пока!), что же касается Азербайджана, то здесь шансов у нее мало. В 2006 г. после визита Путина в Баку было много анонсов об активизации в Азербайджане РАО ЕС, РУСАЛ, Внешторгбанка России и др. Однако эти планы российских корпораций остаются на уровне соглашений о намерениях, не более того. Возможно, в Кремле хотят, чтобы российский капитал в той или иной форме пришел в Азербайджан и таким путем закрепил свое влияние в этой главной стране Южного Кавказа. Но желает ли этого сам российский капитал, так ли уж привлекателен для него Азербайджан в сравнении с другими инвестиционными возможностями? Есть основания сомневаться в этом. Да и азербайджанская экономическая элита отнюдь не благосклонно относится к вторжению российских компаний и банков. Например, по имеющейся у меня информации, Национальный банк Азербайджана энергично противится приходу российского Внешторгбанка. Формирующаяся национальная буржуазия приобретает все больший вес во внешнеэкономической политике. Но при всем при том не следует преувеличивать глубину возникшей в российско-азербайджанских отношениях трещины. Скорее всего, Баку будет стремиться транквилизировать Москву: слишком много на нее завязано. Учтем и тот факт, что значительная часть капитала азербайджанских олигархов в том или ином виде работает в России.

Преодолеть наметившийся отход Баку от Москвы будет нелегко. Стоящие у прилавков на рынках, контролирующие розничную и оптовую торговлю, ресторанный бизнес во многих больших и малых российских городах сотни тысяч азербайджанцев вызывают к себе враждебное отношение, доступное пониманию с позиций бытового массового сознания. Легко поддающиеся коррупции местные власти, с одной стороны, заинтересованы в активности пришельцев, с другой – отражают в своей политике недоброжелательное отношение к ним населения. (Азербайджанцы в этом смысле – не исключение. Такое же отношение вызывают и мигранты из других южных республик.) Все это хорошо известно и многажды описано. Введенный с апреля 2007 г. запрет мигрантам торговать на российских рынках, «синдром Кондопоги», ставит азербайджанскую диаспору в России в трудное положение и осложнит жизнь многих семей в Азербайджане, получающих материальную поддержку от своих близких из России.

Естественно, что в Азербайджане растут антироссийские настроения. Старшее поколение, особенно русскоязычная городская интеллигенция, впитавшая в себя русскую культуру, особенно в самом Баку с его полиэтническим населением, до сих пор испытывает на себе силу притяжения Москвы. Но новые поколения все больше склоняются в сторону Запада. Все шире распространяется англоязычие. Все больше молодежи получает образование в Америке и Европе. На другую часть населения, особенно сельского, усиливается влияние ислама. Распространенная в массовом сознании азербайджанофобия в России и антирусские настроения в Азербайджане создают крайне неблагоприятный фон для улучшения отношений между Москвой и Баку. Как заметил один мой осведомленный собеседник в Баку, «Южный Кавказ и дальше будет уходить от России, и вопрос только в том, как, насколько драматично и в какие сроки».

Угрозы стабильности

На фоне бурных событий двух предшествующих лет – «революции роз» в Грузии, свержения правящего режима в Кыргызстане и Андижанского восстания в Узбекистане – в политической жизни обоих регионов наступило временное затишье. Наиболее резонансными событиями в рассматриваемый период были убийство яркого оппонента правящего режима в Казахстане Алтынбека Серсенбаева, смерть туркменского диктатора Сапармурата Ниязова и обострение кризиса в отношениях России и Грузии. Очередные пертурбации в Кыргызстане, закончившиеся временным компромиссом между президентом Бакиевым и его противниками, и вяло прошедшие выборы президента Таджикистана со стопроцентно предсказуемой победой действующего президента Эмомали Рахмонова большого интереса в мире не вызвали. Вобщем, минувший с момента выхода предыдущего сборника год, слава богу, не был годом «войн и революций». Однако было бы наивно рассчитывать на продолжительность установившейся стабильности. Она может быть нарушена в любой момент столкновением кланов в борьбе за власть в случае тяжелой болезни или ухода в «лучший мир» авторитарного правителя (как заметил Воланд, тот факт, что человек смертен – это еще полбеды, «плохо то, что он иногда внезапно смертен»); или размораживанием Нагорно-Карабахского конфликта между Арменией и Азербайджаном; или очередным взрывом в российско-грузинских отношениях.

Отнюдь не гипотетическими представляются угрозы стабильности в ЦА/ЮК и факторы экзогенного характера. Достаточно взглянуть на политическую карту мира и ознакомиться с данными о запасах углеводородного сырья Казахстана, Туркменистана, Азербайджана и Узбекистана, чтобы понять, почему в нынешний период энергетической доминанты в глобальной политике, кризисной ситуации на Ближнем Востоке и обостряющейся конфронтации евроатлантических союзников с Ираном и его клиентами ЦА/ЮК и в геоэкономическом, и в геостратегическом измерении набирают все больший вес.

Оба региона вплотную географически примыкают к воспламенившемуся «Большому Ближнему Востоку».

В арабском мире, на Ближнем Востоке происходят необратимые перемены. В предвидимой исторической перспективе следует ожидать углубления и расширения внутриисламской конфронтации, нарастания агрессии между убежденными в своем превосходстве и всесилии иранскими аятоллами и автократами суннитского лагеря, между секулярными и теократическими режимами, между исламской «улицей» и распухшим от петродолларов правящим классом. Можно вообразить немало сценариев нарастания хаоса на Ближнем Востоке при активной, если не решающей, роли Аль-Каиды и других экстремистских организаций и групп. Но очевидно одно: Ближний Восток уже не будет прежним. Исходящая из него агрессия будет дестабилизирующе воздействовать на страны мусульманского мира; особенно на близлежащие; особенно с вестернизированным, хотя и мусульманским, населением и секулярными правящими режимами; особенно включенными в сферу политического и культурного влияния Запада. Именно к этой категории относятся страны ЦА/ЮК (за исключением христианских Армении и Грузии).

Пять постсоветских государств Центральной Азии расположены между тремя глобальными силовыми полями – евроатлантическим, российским и китайским. Среди многих рассмотренных в данном издании тем одна, а именно тема конкуренции между главными претендентами на контроль над регионом – Россией, Китаем и США, не получила должного освещения. Попытаюсь вкратце осветить ключевые аспекты этого противостояния.

Страны ЦА/ЮК ассоциированы в различных, и притом антагонистических по сути, региональных союзах. Грузия готовится вступить в НАТО и является членом организации стран Черноморского бассейна; Азербайджан состоит в антироссийском по сути и виртуальном по практической значимости политическом объединении Грузии, Украины, Азербайджана и Молдавии (ГУАМ); Армения входит в состав созданного Москвой военно-политического блока нескольких лояльных России стран СНГ – Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ); все центральноазиатские страны, кроме нейтрального Туркменистана, вместе с Россией и Китаем входят в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС).

И в геоэкономическом, и в геостратегическом отношении Центральная Азия играет сейчас относительно более важную роль, чем Южный Кавказ. Три главных конкурента в борьбе за влияние в регионе – Россия, Китай и США. Важным игроком на центральноазиатской арене является и Евросоюз.

Москва, не избавившись от комплекса «старшего брата», проводит реинтеграционные эксперименты, создавая под своей эгидой различные евразийские экономические и военно-политические блоки (ЦАЭС, ЕврАзЭс, ОДКБ и др.) с участием центральноазиатских стран. Однако все эти объединительные усилия повисают в воздухе. Ирредентистские помыслы московских евразийцев дугинского призыва и их идеологических сторонников остаются пустыми заклинаниями. Москвоцентричным постсоветское пространство уже никогда не будет. По словам ведущего казахстанского эксперта в области интеграции стран Центральной Азии и России Серика Примбетова, препятствием является неготовность (политическая и юридическая) этих государств доверить необходимую часть полномочий наднациональным органам. Иными словами, они не хотят уступить Москве часть недавно обретенного суверенитета. Интеграционным процессам должно, казалось бы, способствовать членство стран региона в Шанхайской организации сотрудничества. Но проблема в том, что интересы участников ШОС, особенно ее главных членов – России и Китая, далеко не совпадают. Москва стремится к превращению этой организации в военно-политический союз – своего рода евразийского НАТО; Пекин же не приемлет намерения Москвы втянуть Китай посредством ШОС в противостояние с Западом. Интерес Пекина состоит в экономическом освоении Центральной Азии, в доступе к энергетическим ресурсам региона и, в конечном счете, в обретении доминирующего влияния в нем. В начале первого срока путинского президентства целью российской внешней политики был провозглашен перенос ее главного направления с дальнего зарубежья на ближнее, т. е. на Украину, Белоруссию и страны ЦА/ЮК. В 2006 г. Россия перестала поставлять странам СНГ (за исключением Армении) энергоносители по низким в сравнении с мировыми ценам, т. е. отказалась от практики субсидирования и перешла на «рыночные» отношения с ними. По словам известного московского комментатора Федора Лукьянова, «платой за хорошие отношения с Россией официально объявляется передача тех активов, в которых заинтересован Кремль. Кто больше «сдал», тот и есть более надежный союзник»8. Отказавшись от принципа «дешевые углеводороды в обмен на лояльность», Москва во многом утратила свою притягательную силу. Избавившись от наркотической энергозависимости от России, партнеры по СНГ один за другим сходят с околомосковской орбиты и попадают в поле притяжения других, более могущественных центров силы – США и Китая. Судя по опросам, в массовом сознании русских Украина, Белоруссия и Казахстан воспринимаются как самые близкие из постсоветских стран. Путинское руководство разрушило отношения с первыми двумя, а Казахстан, под успокаивающие декларации Назарбаева о любви и дружбе, о стремлении к интеграции, по сути ведет себя все более независимо от Москвы. Казахстан становится крупным экспортером энергоносителей, расширяет масштабы и географию инвестиционной экспансии в самой России и в странах СНГ. Тот факт, что у России почти не остается надежных союзников в ближнем зарубежье, является серьезнейшим по своим последствиям провалом политики Путина и его политического штаба. Расширение и активизация радикал-националистических движений в России, «русские марши» и другие проявления ксенофобии, участившиеся случаи убийств иностранцев, мигрантов, «лиц кавказской национальности», организованная Кремлем антигрузинская кампания – все это, надо полагать, не оставляет у народов ЦА/ЮК иллюзий относительно прочности союзнических отношений с Москвой.

Пекин расширяет и углубляет свое влияние в Центральной Азии, используя для этого ШОС. Китай является главным и, пожалуй, единственным бенефициантом сотрудничества в рамках этой организации. Анализ российских экспертов О. Резниковой и С. Жукова показывает, что и аграрный сектор Центральной Азии, в том числе его главная отрасль – хлопковая, и обрабатывающая промышленность региона не в состоянии развиваться под давлением китайского импорта; что «Казахстан и Россия вне сырьевых отраслей абсолютно неконкурентоспособны в сравнении с Китаем», использующим Центральную Азию в качестве «сырьевого придатка»9. Надо полагать, что ожидаемое вступление России и Казахстана в ВТО еще больше обострит асимметрию в экономических отношениях членов ШОС в пользу Китая. Торговый представитель России в Пекине сообщает о сокращении в 2006 г. «практически всех статей российского экспорта в Китай за исключением минерального топлива и древесины». И он заключает: «Китайцы рассматривают Россию как рынок сбыта своей машиностроительной продукции. За год они увеличили свои поставки в Россию на 72,6 %»10. Комплекс неполноценности по отношению к Китаю, чувство обреченности владеет сознанием не только российской политэлиты, но и широких масс населения. Характерно в этом смысле высказывание Юлии Латыниной о том, что Китай «есть исторический тренд. Он неостановим». Такое состояние умов обусловливает восприятие Москвой растущую доминанту своего могущественного партнера по ШОС – Китая в Центральной Азии как нечто неотвратимое. Превращение России в младшего партнера Китая с горечью признается московскими political pundits. В предельно осторожной форме это выражено председателем Совета по внешней и оборонной политике Сергеем Карагановым: «Мы не конфликтуем с Китаем, но мы чаще ощущаем его геополитический вес», а в наиболее прямой – независимым аналитиком Павлом Святенковым, считающим, что Россия превращается «в лучшем случае в младшего партнера новой сверхдержавы», т. е. Китая. Смена «хозяина» осознается и политическими кругами в самой Центральной Азии. Характеризуя политику Пекина в регионе, известный казахстанский политолог и китаевед Константин Сыроежкин приводит китайскую притчу о «сидящей на холме мудрой обезьяне, наблюдающей борьбу двух тигров в долине». И заключает предостережением: «И главное – после того, как тигры обессилеют, не попасть в лапы этой обезьяны…»11 Думаю, что под тиграми он имеет в виду Россию и Америку. Такого рода фаталистические настроения в немалой степени обоснованны. Тем не менее пока еще преждевременно говорить о монопольном контроле Пекина над регионом. «Большая игра» на «центральноазиатской шахматной доске» продолжается, и третий ее участник – Вашингтон обдумывает ходы и разрабатывает свои комбинации.

Вашингтон, в принципе, предпочитает устанавливать двусторонние отношения со странами региона. Но в конце 2005 г. наметился новый подход США к Центральной Азии, получивший отражение в Национальной стратегии безопасности, опубликованной в марте 2006 г. В этом документе Центральная Азия рассматривается в сочетании с Южной Азией: «Южная и Центральная Азия является регионом чрезвычайной стратегической важности, куда американские интересы и ценности вовлечены как никогда ранее»12. Там же говорится, что «Афганистан примет на себя историческую роль моста между Южной и Центральной Азией, соединяя два этих важных региона». Иными словами, имеется в виду формирование новой геоэкономической конфигурации – «Южная и Центральная Азия», включающая в свой состав пять стран Центральной Азии, Афганистан в качестве «моста», Индию и Пакистан. Госсекретарь Райс в своем выступлении в Казахстане в октябре 2005 г. заявила: «Безопасный и процветающий Афганистан, скрепляющий Центральную Азию и соединяющий ее с Южной Азией, крайне важен для будущего экономического успеха»13. С концептуального уровня этот проект перешел в практику текущей работы и планирования американского внешнеполитического ведомства, глава которого Кондолиза Райс произвела в начале 2006 г. соответствующую структурную реорганизацию, переведя аппарат, занимающийся республиками Центральной Азии, из Бюро по вопросам Европы и Евразии в Бюро по вопросам Южной Азии, в поле деятельности которого теперь входят Индия, Пакистан, Афганистан и Центральная Азия. Комментируя эту акцию, госсекретарь заявила, что регион, включающий в себя эти страны, «нуждается в интеграции» и что такая интеграция становится очень важной целью американской внешней политики. Судя по заявлениям ответственных представителей Администрации, Вашингтон готов материально содействовать интеграции Центральной Азии и Афганистана, созданию афганского транспортного и энергетического коридора, который явится фундаментом построения нового мегарегиона на Азиатском континенте.

В теории все выглядит убедительно. Перед центральноазиатскими странами открывается путь к Индийскому океану. Разумеется, выход из состояния запертых в глубине суши стран (land locked countries) был бы чрезвычайно важен для их экономик. Нечего и говорить о колоссальных преимуществах включенности в необъятную экономическую сферу Южной Азии. Инвестиции в транспортную инфраструктуру Афганистана придадут мощный импульс развитию его экономики. Очевидны и выгоды для Южной Азии – Индии и Пакистана: транспортировка туркменского газа и казахстанской нефти через афганский коридор существенно облегчит их энергетическую ситуацию. И рынки Евразии станут для них гораздо более досягаемыми в транспортном отношении. Сама по себе идея связать единой транспортной и энергетической системой Евразию и Южную Азию сулит немалые преимущества всем странам, входящим в воображаемую территориальную организацию сотрудничества. Дух захватывает от перспективных возможностей!Но это в теории, а в действительности на пути воплощения в жизнь этого грандиозного проекта стоит проблема инкорпорации и адаптации Афганистана. Если оторваться от теоретических построений и спуститься на землю, то проект интеграции стран Центральной Азии с Афганистаном представляется оторванным от реальности. Отвлекаясь от фантастических размеров инвестиций, материальных ресурсов, которые было бы необходимо оторвать от решения стоящих перед предполагаемыми донорами более актуальных национальных и глобальных проблем, надо бы учитывать и реакцию в самой Центральной Азии. Не думаю, что политическая и экономическая элита Казахстана, да и население в целом, с энтузиазмом воспримет идею кооперации их петроэкономики с наркоэкономикой Афганистана. Такая интеграция еще шире откроет шлюзы для и без того интенсивного потока наркотиков, который захлестнет Центральную Азию, уже сейчас превратившуюся в транзитный наркокоридор. Нетрудно представить себе и последствия миграции афганцев, с учетом возможностей инфильтрации исламистов, на территорию Центральной Азии для политической и экономической стабильности в странах региона.

Учитывая весь груз афганских проблем и не внушающее пока оптимизма предвидимое будущее Афганистана, можно предвидеть, что планируемая Вашингтоном интеграция способна разрушить и без того неустойчивый мир в Центральной Азии. При такого рода геополитическом моделировании часто выпячиваются лежащие на поверхности выгоды интеграции, но остаются в тени проблемы, связанные с этнокультурной несовместимостью, с наслоениями вражды, заложенными в исторической памяти поколений, с несопоставимостью культурно-образовательного уровня населения, традиций, политических режимов и экономик.

Думается, что авторы рассматриваемого проекта озабочены не только экономическим развитием охваченных им стран. Они преследуют также и другую цель – создать противовес Шанхайской организации сотрудничества, которая фактически подчинена интересам Китая. Пекин и Москва подчеркивают, что ШОС никоим образом не следует рассматривать как организацию, противостоящую какому-либо другому региональному объединению. В свою очередь и Вашингтон заверяет, что новая ассоциация азиатских стран проектируется им только с целью экономического развития ее членов и тоже не должна восприниматься как антипод каким-либо иным региональным структурам. Ясно, однако, что это все камуфляж. И возникает вопрос: как могут Казахстан, Узбекистан и др. совместить аффилиацию в двух, если не антагонистических, то, во всяком случае, разных по геополитическим целям, региональных структурах, конкурирующих в борьбе за влияние в регионе? Попросту говоря, возможно ли для них быть одновременно клиентами Пекина, Москвы и Вашингтона?

Брюссель проявляет растущую заинтересованность в углублении отношений со странами ЦА/ЮК. Центральноазиатская и южно-кавказская политика европейцев становится все более целеустремленной. В роли председателя Евросоюза Германия определила в качестве одного из главных приоритетов политики установление тесных партнерских отношений со странами Центральной Азии. Тот факт, что страны региона не принадлежат к демократическому лагерю, что в них правят авторитарные, даже диктаторские режимы, не смущает европейских политиков. Их энтузиазм объясняется в первую очередь стремлением ослабить свою энергозависимость от России, усилившуюся после перебоев поставок во время Украинского (2004) и Белорусского (2006) кризисов. Преследуя эту цель, высокопоставленные представители ЕС – комиссар по внешним связям Союза, министр иностранных дел Германии и др. – в конце 2006 г. побывали в Казахстане, Узбекистане и Туркменистане. Они встречались даже с «нерукопожатным» Исламом Каримовым – «Мозес есть Мозес, а бизнес есть бизнес». В начале 2007 г. состоялась многообещающая встреча в Берлине Нурсултана Назарбаева с руководством Германии и лидерами германского делового сообщества. А Ильхам Алиев с целью расширения политического и экономического сотрудничества Азербайджана с ЕС провел в то же время аналогичную акцию в Париже. Для ЕС очень важно активизировать поставки газа и нефти из ЦА/ЮК. Многими владеет смутное ощущение надвигающихся тектонических сдвигов в мироустройстве. Пласты уже сдвинулись. Эпицентр находится на Ближнем Востоке, совсем рядом по планетарным масштабам от Центральной Азии и Южного Кавказа. Воодушевленные успехами в Ираке «воины ислама», спонсируемые множеством фондов и опирающиеся на широкую поддержку мусульманских масс, не имеющие недостатка в готовых к смерти фанатиках, ведут наступление на силы Запада на широком, проходящем через континенты фронте. Но главный фронтальный прорыв осуществляется сегодня в Афганистане. В классическом географическом смысле Афганистан является частью Центральной Азии.

Фактор Афганистана. Политика Пекина, Москвы и Евроатлантического альянса, в первую очередь Вашингтона, в Центральной Азии преследует, разумеется, не только экономические цели. ЦА/ЮК не только важный резервуар углеводородного топлива. Узбекистан, Таджикистан и Туркменистан непосредственно граничат с Афганистаном, а страны Южного Кавказа находятся в стратегической близости к Ближнему Востоку. К тому же Азербайджан, Армения и Туркменистан непосредственно соседствуют с Ираном. (Замечу, кстати, что, как считает эксперт по Ирану из Американского совета по внешней политике (Council on Foreign Relations) Вали Hacp (Vali Nasr), Иран рассматривает Центральную Азию как свое ближнее зарубежье)14. Возможность использования этих территорий в военно-стратегических целях имеет не менее важное значение для западных союзников, чем доступ к энергетическим ресурсам Прикаспия. А для Пекина неприемлемо американское военное базирование на западном backyard Китая, каковым в геостратегическом плане представляется китайским политикам Центрально-Азиатский регион. Но есть один фактор, объединяющий интересы всех участников новой «Большой игры», – угроза исламского радикализма, исходящая из Афганистана.

Реанимация Талибана, рост его влияния в жизни афганского общества, проявляемая терпимость по отношению к наркобизнесу, материальная и кадровая подпитка извне, особенно из приграничной пуштунской зоны Пакистана, использование испытанных в Ираке методов террора и партизанской войны делают ситуацию в Афганистане все более трудноразрешимой для западных союзников. НАТО и США пока не рассматривают возможность ухода из Афганистана. Напротив, в ноябре минувшего года в Риге была подтверждена решимость активизировать военные действия против талибов. Однако пока положение не улучшается. Все большая территория контролируется талибами, и растет их поддержка населением. Командующий американскими войсками в Афганистане генерал Айкенберри (Eikenberry): «Там, где кончается дорога, начинается Талибан» (“Where the road ends, the Taliban begins”)15. В американской прессе появляется информация о том, что талибы пользуются активной поддержкой пакистанских секретных служб. Правительство Карзаи не может противостоять диктатуре местных феодалов, росту производства наркотиков (командующий войсками НАТО генерал Джонс признал в прошлом году, что «на фронте борьбы с наркотиками мы терпим поражение»16), ставшему, по существу, основным средством выживания населения. Центральная Азия уже превратилась в транзитный наркокоридор, и интенсивность потока этого основного экспортного продукта Афганистана стремительно нарастает. Американский эксперт по Афганистану из Брукингского института Ванда Фелбаб-Браун признает, что «опиумная экономика лежит глубоко в основе политической, экономической и социальной жизни Афганистана», что вовлеченные в производство опиума и наркокурьеры – это не представители криминального мира. Многие из них принадлежат к элите афганских племен и пользуются решающим влиянием на население17. Когда над Центральной Азией нависла угроза нашествия Талибана, члены ШОС, включая Россию и Китай, поддержали размещение там американских баз. После того как американцы разгромили Талибан, ШОС по инициативе Пекина и Москвы стала требовать свертывания американского военного присутствия в регионе. В июне 2005 г. в Астане прошла встреча глав государств – членов ШОС, на которой была принята декларация, требующая от США и НАТО скорейшего вывода военных баз с территории Центральной Азии. («Мавр сделал свое дело, мавр может удалиться».) Сейчас военное присутствие западных союзников в регионе сведено к минимуму: осталась база в Манасе (хотя появляются иногда ненадежные сообщения о существовании еще каких-то баз, в частности, в Туркменистане).

Амбиции талибов и их соратников радикал-исламистов не ограничиваются собственно Афганистаном: известна их заветная цель – создание в Центральной Азии исламского калифата. Америка смогла в 2001 г. воспрепятствовать осуществлению этой мечты. За 12 лет своего существования ШОС ни разу не проявила себя как гарант стабильности и безопасности в Центральной Азии, хотя поводов для этого было немало. В критический момент, когда в 2001 г. талибы подошли вплотную к границе Узбекистана, Россия и Китай, не говоря уж о самих центральноазиатских властях, проявили растерянность и неспособность к активному сопротивлению. Вряд ли и сейчас, если возникнет подобная ситуация и если вообразить при этом, что западные союзники оставят Афганистан талибам и совсем уйдут из Центральной Азии, ШОС проявит большую боеготовность и боеспособность.