Текст книги "In сайт / Out сайт, или Любовь из интернета"

Автор книги: Борис Прокудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Только смотри не напивайся! – кричала она. – У нас сегодня секретная операция!

Обессилев, они упали в прибой, и волна стала раскачивать их и тереть о дно, как два бревна. Никите страшно хотелось обнять Сашу. Но духа не хватало. Он боялся все испортить.

– Ты просто сумасшедший! – сказала она, смеясь. – Милый сумасшедший спасатель.

– А у меня песок во рту.

– И у меня. И водоросли в волосах. – Она засмеялась, вытягивая из волос какую-то веточку. – Знаешь, – сказала она после паузы, – оказывается, здесь есть море…

– Помнишь, – сказал Никита, – как я впервые встретил тебя? Это было миллион тысяч лет назад. Здесь еще не было моря, а был луг…

– Полевой жимолости.

– Да, жимолости, и кричали пеночки-веснички, и пела мухоловка-пеструшка. А я был на велосипеде с рамой. И я посадил тебя на раму.

– И мы поехали купаться на карьер…

– На песчаный карьер. А с твоих ног сыпались сандалии, и на руль ты повесила венок из одуванчиков.

Пока они болтали, солнце тихонько сползло за горизонт.

– Ну все, – сказала Саша, – надо сосредоточиться. Скоро появится наш объект. Объявляю боевую готовность.

– Какой у нас план действий?

– Действуем по обстоятельствам, – серьезно сказала она.

– То есть просто следуем за ним как тень?

– Вот именно. И еще: найди какой-нибудь хороший камень.

– По башке, что ли, ему дать?

– Если окажет сопротивление.

– Слушай, – сказал Никита, – я с детства твердо решил никого не убивать. Я воспитан на идеалах Достоевского. Понимаешь? У нас в семье все пацифисты, даже на живого карпа из магазина ни у кого рука не поднимается. Мама говорит, что она не в силах это сделать, и папа, хоть и полковник, чуть не плачет. Бабушка приходит, говорит, что мы семья придурков, и одним ударом разделочной доски отправляет рыбу на тот свет. А ты хочешь, чтобы я поднял камень на человека!

– Ну и фифа! – удивилась Саша. – Ты и комаров не убиваешь?

– Тихо, вот же он! – Никита втянул голову в плечи. – Не шевелись!

На пляже показался человек, похожий на того парня из интернет-кафе. Он нес здоровый мешок, из которого торчал черенок какого-то сельскохозяйственного инструмента. Когда парень оказался совсем близко, Никита ни с того ни с сего поцеловал Сашу, крепко обхватив ее руками. От неожиданности Саша оторопела и не сопротивлялась.

– Конспирация! – выпалил Никита, когда парень прошел.

– Знаешь, если ты еще так сделаешь, мы будем с тобой ссориться!

– Прости.

– Ничего.

– Я просто думал…

Саша встала.

– Ой, мы его потеряем! – сказала она.

Никита наскоро завязал шнурки кроссовок, накинул рубашку, и они поспешили вслед за парнем.

Глава 5

Прячась за каменными стенами бухт, Саша и Никита следовали за своим ничего не подозревавшим объектом. Он шел не оглядываясь, насвистывая что-то себе под нос. Еще минут десять им попадались по дороге редкие купальщики и парочки, спрятавшиеся от мира в уединенные уголки любви, где, среди коряг и сухих, как проволока, водорослей можно сорвать не только жаркий поцелуй, но и получить самое безответственное признание в любви, а скромникам – искупаться без трусов. Потом побережье стало совсем безлюдным.

В одну из бухт слетелись чайки, жирные и флегматичные. Они заняли все пространство от линии прибоя до скалы, ворковали, кричали и гадили. Парень из интернет-кафе пересек бухту по самой стеночке, не потревожив ни единой птицы.

– Смотри-ка, гуманист какой! – прошептал Никита.

– Осторожный, сволочь!

Так они шли еще какое-то время, пока парень не исчез из виду.

– Где он? – зашипела Саша.

– В море ушел.

– Ты чего?!

– Ну, значит, в гору!

По старому пересохшему руслу ручья они вскарабкались на ropy. Путь наверх преграждали колючие кустарники. Камешки-голыши предательски ерзали под ногами и шуршали, как самый дрянной полиэтилен. Склонной к безудержным фантазиям Саше казалось, что на них вот-вот набросится ядовитая змея. Саша так вцепилась в рубашку Никиты, что оторвала ему сразу две пуговицы.

– Я горжусь тобой! – прошептал Никита.

– Прости, пожалуйста.

Они поднялись на горку. За деревом сверкнули шлепанцы парня из интернет-кафе.

– Тихо! – скомандовал Никита и присел на корточки.

Щелкнула карабинами веревочная лестница, и парень пропал с поверхности земли.

– Я так и думала, он держит его в яме, – жарко сказала Саша на ухо Никите. Она даже коснулась уха губами.

– Ухо не откуси, оно мне дорого как память!

– Да ну тебя, что делать-то будем?

– Не знаю, надо, наверное, застать его врасплох.

– Точно. Поползли!

Яма оказалась довольно вместительной. А на дне, при свете шахтерского фонарика парень из интернет-кафе просто и буднично копал землю лопатой.

– Убил и закопал! – зловеще сказала Саша.

– Типун тебе на язык!

– Давай кинем душегубу что-нибудь на башку.

– Александра! – Никита повернул ее голову к себе и заглянул в глаза: – Остановись, мы никого не будем убивать!

– Еще скажешь, лучше в милицию позвонить!

– Слушай, – сказал Никита и знаком поманил Сашу к себе, – нам нужен «момент истины».

– Я про это тоже смотрела. Три раза.

– Ну да, – сказал Никита, не обращая внимания на ее ехидный тон. – Если он действительно прячет Пола, он это так просто не расскажет.

– Утюгом пытать предлагаешь?

– Его надо испугать. Я попробую это сделать, а ты будешь мне подыгрывать. Ясно?

– Ясно.

– Тогда пошли, – сказал Никита, – я прыгаю, а ты спускаешься за мной по лестнице и вопишь что есть мочи.

Саша возбужденно закивала. Никита приноровился и спрыгнул в яму, сбив с ног увлеченного работой парня.

– Пол!!! – заорал он, надавив на него коленом. – Где Пол?!!

Тот молча смотрел на Никиту обезумевшими от страха глазами. Никита с искаженным яростью лицом несильно давил ему локтем на горло и громко кричал:

– Что ты с ним сделал?! Что?! Что ты с ним сделал?!

– Н-ничего не д-делал! – хрипел парень.

– Это ты! Если немедленно не скажешь, что ты с ним сделал, прощайся с жизнью!

– Это не я! – Парень судорожно дергал ногами. – Не бейте меня! Пожалуйста!

– Я тебя замочу!

– Отстань от него! – наконец закричала Саша. – Ты дурак! Остановись! Давай лучше сдадим его в милицию. Тебя же посадят!

Саша спустилась в яму и тут же прыгнула на спину Никиты, который занес было над головой парня руку с фонарем.

– Пусти меня! Я с ним сам разберусь! – не унимался он. – Я душу из него вытрясу!

– Отдайте меня в милицию! – в ужасе кричал парень. – Я не знаю никакого Пола!

– Не знаешь?! – еще громче орал Никита. – По глазам вижу: ты врешь мне, гад!

– Не вру я, не вру! Я не понимаю, о ком вы?

– Если хочешь жить, говори, где прячешь Пола!

– Да никого я не прячу! – чуть не плакал парень. – Вы меня с кем-то перепутали! Я просто здесь копаю, ищу тетради Волошина. У меня нет ничего ценного, не трогайте меня!

– А откуда у тебя его бейсболка?

– Какая бейсболка?

– Вот эта! – Никита поднял с земли бейсболку и сунул ее парню под нос. – Говори, а то прибью!!

– Ее кто-то забыл в кафе! Ее просто кто-то забыл!

– Ты врешь!

– Да зачем мне врать-то? Ваши уже побили меня, когда я ходил по горам с лопатой, но, клянусь, ничего ценного я пока не нашел… Я ищу тетради Волошина.

Никита отпустил парня и устало повернулся к Саше:

– Сама видишь, никакой он не террорист. Что я тебе говорил! Только зря человека напугали!

– Ты уверен? – спросила Саша.

– Да посмотри на него…

Парень сидел, вжавшись в угол ямы, закрыв лицо руками, а на голову ему все еще сыпалась земля, оголяя крючковатые коренья плюгавых деревьев восточного Крыма.

– Мы ищем нашего пропавшего друга, – заговорила Саша… – А на тебе его бейсболка.

– Так вы не черные археологи? – робко спросил парень.

– Нет.

Он поднялся, и Саша принялась его отряхивать.

– Не черные археологи? – не веря себе, переспросил тот.

– Да нет, говорю тебе! – уверил его Никита.

– Ну вы и уроды! – потерянно сказал парень.

– Сам хорош! Человек пропал как сквозь землю провалился, а ты носишь его бейсболку…

– Да подавитесь вы своей бейсболкой! – И парень в сердцах бросил ее на землю.

– Ладно, ошибка вышла, извини, брат! – сказал Никита и протянул ему руку.

Парень не ответил, махнул рукой, выплюнул песок и устало полез наверх. За ним понуро поднялись Никита с Сашей. Все трое сели на краю ямы.

– Закуришь? – сказал Никита.

– Да пошел ты!

– Не обижайся! – Никита протянул ему зажженную сигарету.

– Отвали от меня, псих!

– Я тебя про друга спрашиваю, а ты мне про какие-то тетрадки…

– Издеваешься еще…

– Да нет, сочувствую.

– Меня черные археологи уже раз избили… А теперь вы… И кто этот чертов Пол?

– Да ирландец один. Ее жених.

Парень нехотя взял сигарету, глубоко затянулся:

– Ну вы и психи!

– А что это за дурацкие тетрадки? – вяло спросила Саша.

– Волошинцы, говорят, приносили жертвы богам. Девушки бросали всякие там кольца, бусы. А сам Волошин взял и швырнул с горы тетради стихов…

– Кто из нас псих, еще надо разобраться! – ухмыльнулся Никита.

– Да отвалите от меня! Я пошел копать… Кстати, сигарет еще оставьте. Мои-то раздавили, вандалы…

Ребята отсыпали парню сигарет и уныло побрели обратно.

– Удачи тебе! – обернувшись, крикнула Саша.

– Идите в жопу и там умрите! – бодро ответил голос из ямы.

– Готовь свой распрекрасный лобик для щелбанов, – сказал Никита, когда они вернулись в лагерь.

– Только осторожно, у меня там мозг!

На пляже кто-то бренчал на гитаре.

– Потанцуем?

– Чего это я с тобой буду танцевать? Бей свои щелбаны!

– Вместо щелбанов.

Саша засмеялась:

– Если вместо – я согласна.

Они подошли поближе к ребятам с гитарами и стали танцевать. Никита прикасался щекой к Сашиным волосам и с наслаждением вдыхал их морской запах. Потом они сидели на берегу и пускали в багровую полоску на горизонте дым сигарет.

Музыканты об ирландце ничего не слышали, зато оказались большими весельчаками. Они разделись и побежали купаться, а когда выскочили из воды, сложили в кучу гитары и стали водить вокруг них хоровод и орать во все горло:

– Ма-ма, ма-ма, что я буду делать, у ме-ня нет зимнего пальта!

– Какой ваш домен? – закричал один из них, лысенький, с бородкой и прозрачными голубыми глазами.

– Точка ру, – сказал Никита.

– Ненавижу этот домен, – засмеялся парень. – Чуваки, наша палатка сверху, зеленая такая, если будет скучно, заходите вечером пить глинтвейн.

– Хорошо, придем, – пообещал Никита.

У лагеря их нетерпеливо поджидал Скелетон. Наутро он должен был уезжать. Лицо его выражало озабоченность, между бровей залегли складки. Скелетон взял из пакета Никиты ракушки, пообещав, что раскроет, посмотрит и вернет, закинул маску на спину и вприпрыжку побежал к себе.

– Как он трогательно верит, что найдет свою жемчужину! – сказала Саша.

– Не говори!

Уже поздно вечером, когда Никита разогревал похлебку, из города наконец явились Дива с Юрой.

– Что-то вы припозднились, сколько можно мороженое есть! – сказал, размешивая варево в котле, Никита.

Дива ответила ему самой загадочной и обаятельной женской улыбкой из тех, какие он видел за всю свою жизнь. Никита даже ложку уронил.

А Дива, не промолвив ни слова, поманила к себе Юру, и они, положив у палатки пакет с продуктами, снова ушли.

– Что это с ними? – сказала Саша.

– Может, ему удалось протоптать тропинку к ее сердцу?

– Да ну!

– С помощью нескольких убойных научных терминов.

– Не иронизируй над Юриком, он хороший.

– Да я в него почти влюбился!

Саша ничего не ответила, она стояла, уперев руки в боки.

– Так, ты хочешь сказать, что они ушли обниматься-целоваться?

– Люди иногда это делают, – сказал Никита. – Коврик бы захватили.

– А зачем они взяли нож? Единственный…

– У настоящего пацана всегда должен быть нож.

– Странно, странно, – сказала Саша. – Дива и Юра…

Дива с Юрой вернулись в лагерь через час. Они выглядели счастливыми, как школьники на выпускном балу. Тогда вся четверка отправилась к новым друзьям, музыкантам из Донецка, прихватив с собой пермских молодоженов, вина со слойками и пенки, чтобы было на чем сидеть.

Еще через час у костра нарисовались три барышни. Лиц поначалу никто не разглядел, да особенно никто и не вглядывался. Они пришли из ночи, с гитарой. И вдруг запели так, что к скромному костру потянулись все, кто был поблизости. А когда в бархатной тьме раздалась песня «Ходят кони над рекою», разложенная на три голоса и звучавшая удивительно чисто и печально, некоторые из слушателей украдкой смахнули нечаянную слезу.

Девушки оказались из питерской консерватории, где они учились на дирижеров хора. Потом пришел Митяй, принес травы:

– Будете?

– Э, нет! – решительно сказал Никита. – Больше никакой ганжи.

Он разлил всем чаю и достал купленные в городе слойки, украдкой поглядывая на Сашу. Ему все нравилось в ней: как она смеялась, как болтала с донецкими, курила, пила чай, поднося горячую чашку к губам и морщась, опять смеялась, болтала, снова пила чай, смеялась, морщилась… На ней была широкая рубаха с большим вырезом и длиннющая юбка. Когда она наклонялась над костром, чтобы прикурить сигарету от тлеющей веточки, видны были ее небольшие грудки. Разгорающийся время от времени костер позволял ему на какие-то секунды разглядеть выражение ее лица.

«Всего две или три вещи, которые я знаю о ней, – подумал Никита. – Ее зовут Саша, у нее вздернутый носик… Она из Нижнего, хочет учиться на художника, но не смогла с первого захода поступить… С ней легко, она отличная девчонка…»

После хористок гитару взял Митяй. Хриплым пиратским голосом он запел «Крейсер «Аврора». На нем были грязные желтые шорты и зеленая расстегнутая рубаха. Саша начала раскачиваться. Видно было, что она не помнила слов, но ей хотелось петь, и губы ее беззвучно открывались навстречу мелодии. «Или как прежде в черных бушлатах угрюмо шагают твои патрули», – пел, привирая, Митяй. Его светлые, до плеч, волосы как у Курта Кобейна насквозь просвечивались костром. Глаза были полны печали, а губы улыбались. Сначала он пел тихо и медленно, но второй куплет уже голосил во всю мощь своих связок, запрокинув голову и закрыв глаза:

 
Волны крутые, штормы седые.
Доля такая у кораблей…
 

Он на секунду прикрыл струны рукой, заставив их замолчать, а потом с новой силой безжалостно по ним ударил:

 
Судьбы их тоже чем-то похожи,
Чем-то похожи на судьбы людей.
 

На последних аккордах песни голос его треснул. Завершающие слова:

 
Что тебе снится, крейсер «Аврора»,
В час, когда утро встает над Невой,
 

– он буквально прошептал. В мертвой тишине. Даже прибой ненадолго затаился, словно дослушивая песню. Казалось, Митяй со своим свистящим, сломанным голосом силился поведать собравшейся вокруг него горстке людей нечто важное. Он как будто постигал какую-то тайну. И все они, сидевшие у костра, благодаря ему были к ней причастны. Митяй положил гитару, чтобы прислушаться к своим новым мыслям.

– Как можно петь песни совков? – сказал вдруг в тишине какой-то белобрысый, появившийся неизвестно откуда.

– Кретин! – бросил ему кто-то, и белобрысый тихо исчез за спинами слушателей. Митяй не обратил ни малейшего внимания на эти слова. Он почти плакал.

Кто знает, может быть, он вспоминал свое детство, вкус мороженого в вафельном стаканчике, запах политого водой асфальта, маму, идущую по улице в простеньком платье с тяжелыми сумками, или военную форму деда с кортиком и орденскими планками. Кто знает. А может, он был просто сентиментальным алкоголиком, настолько растравившим свой больной мозг, что готов был заплакать после первой кружки пива просто от жалости к себе.

Покурившие ганжу отвалились на свои пенки и лежали пузом кверху, глядя в звездное небо. Митяй безмолвно созерцал море, светлевшее ближе к горизонту. Усталые от дневных гуляний Дива с Юрой дремали, подпирая друг друга спинами. Только Никита с Сашей и хористками активно бодрствовали. Они пели все, что только могли вспомнить, большей частью песенки из мультиков или старых фильмов. Они вообще не собирались ложиться, им хотелось застать утро врасплох.

Всех разбудил вопль Скелетона. Было часов семь утра. Мальчик стоял на берегу, мокрый, со всклокоченными, как обычно, волосами, и плакал навзрыд. Он звал бабушку, пытался что-то сказать, но понять его было невозможно. Вокруг скоро собралась толпа обитателей пляжа, которые спросонок никак не могли взять в толк, что случилось.

– Кто обидел Скелетона?! – кричал на бегу Митяй, разбуженный бестолковым шумом. Протиснувшись сквозь толпу недоумевающего народа, он бросился к мальчику:

– Скелетон, чувак!!!

И Скелетон, сотрясаясь всем телом, раскрыл кулак и показал ему то, что лежало у него на ладони. Это была жемчужина.

– Ура!!! – заорал во всю глотку Митяй. – Скелетон нашел свою жемчужину!

Всех охватила несказанная радость. С зеленки прибежала моложавая бабушка мальчика, и он бросился в ее объятия. Все поздравляли Скелетона и друг друга. Саша, Никита и Юра тоже вскочили со своих мест и присоединились к компании ликовавших нудистов. Они качали Скелетона и подбрасывали его, как это делают с футбольными тренерами после крупных побед.

На всем пляже только Дива осталась равнодушна к происшедшему. Она даже не встала со своего спального места, не расстегнула спальник. Больше того, она накрыла лицо какой-то кофточкой, словно была недовольна шумом, гамом и светом, которые мешают спать, а потом и вовсе перевернулась на другой бок. Никто и не увидел, как она плакала. Впервые в жизни с поразительной ясностью Дива ощутила, что жизнь наполнена смыслом, и это были слезы благодарности.

С одной стороны шумно чавкало, пожирая века и эпохи, Черное море, с другой – возвышались поросшие чахлой растительностью невысокие горы, которых точно так же не трогало время. И все это было покрыто нежной утренней дымкой. А между морем и горами, на маленьком диком пляже прыгали, кричали и обнимались безумные голые люди, преисполненные каких-то бессмысленных, но неподвластных времени надежд.

Глава 6

Прошло несколько дней. Саша, как ей казалось, повсюду видела следы Пола, но самого его нигде не было. А следы петляли, приводили в тупик и в конце концов оказывались очередной химерой. Между тем быт честной компании наладился. Никита с удивлением обнаружил, что потери, нанесенные кражей рюкзака, не так уж сложно было восполнить. Необходимых приобретений было всего три: шорты, трусы и пенка, на которой он спал, закутавшись в Дивино одеяльце. Да, еще он купил себе книгу. Но читать времени не нашлось, и он отнес ее на зеленку. Никите уже была известна заповедь этого места: если что-нибудь из еды или одежды остается, надо все собрать и отнести на зеленку. В зеленке все это исчезало, как в черной дыре.

Но деньги заканчивались не только у обитателей зеленки. Деньги заканчивались и у наших поисковиков.

В одно нежное, как руки любимой, утро Никита познакомился с Михой, музыкантом из Житомира. Проснулся он от странных звуков. А когда открыл глаза, обнаружил, что рядом лежит обветренный мужчина и кряхтит.

– Никита, – без лишних слов протянул он незнакомцу руку.

– Миха, – ответил tot. И они обменялись вялым утренним рукопожатием. – Прошу прощения за некоторую сумбурность нашего знакомства, меня тошнит…

И с этими словами обветренный неуклюже побежал к морю. У Михи был благородный и в то же время мужественный профиль, волосы стояли торчком, а глаза были голубые и дерзкие, и в них прочно обитала первобытная радость жизни. Кроме того, Миха оказался счастливым обладателем здоровенного члена и татуировки во всю правую руку. Целыми днями он валялся под тентом абсолютно голый на надувном матрасе и перебирал струны задрипанной гитары.

– Вообще, в Житомире я работаю водилой, – рассказал он. – А гитара – это так, хобби. Я самоучка. Не более того. Беда в том, что я не умею петь.

– Так я умею петь! – ответственно заявил Никита. – Не то чтобы петь, но повыть с полчасика могу. Пошли вместе деньги зарабатывать, а?

Миха был не просто самоучкой, а виртуозом-самоучкой. По вечерам он ходил в город и присоединялся к какой-нибудь банде. Быстро ловил мотив и начинал подыгрывать, добавляя к общей композиции несколько самодельных блюзовых соло. Делал он это очень эффектно, срывая аплодисменты слушателей, поэтому его охотно принимали в банду, а потом делились с ним общей выручкой.

– Зарабатывать? Размечтался! – сказал грустно Миха. – Знаешь, тут хоть Паганини играй, хоть Сибелиуса, хоть горлань, как Жанна Агузарова, ничего путного тебе не положат Чтобы зарабатывать бабло, нужен аскер.

– Кто?

– Аскер. Ты чего, аскеров не видел?

– А, ты имеешь в виду девчонок, которые ко всем пристают с пустой шляпой?

– Вот именно! Это очень активное занятие, и оно будет посложнее, чем просто играть на гитаре или петь.

– Нам повезло, у меня есть активная девочка на примете, – заявил Никита не без удовольствия. – Жди меня здесь, я скоро!

– Давай, – сказал Миха и вновь завалился на свой матрас.

Никита побежал в лагерь за Сашей.

– Эй, – крикнул Миха, – а у этой девочки найдется для нас кое-что между ног?

– Нет, Миха, извини, для тебя ничего.

– Ладно, я просто спросил…

…Через час они уже втроем расположились в аллее дома отдыха, ведущей от жилых корпусов к морю. Миха сидел на тротуаре, подложив под зад чехол от гитары, и играл. Никита усердно изображал, что поет, а посреди дороги стояла Саша с панамкой в руке и радостно набрасывалась на людей с подсказанными Михой словами: «Помогите голодным музыкантам!» или «Не найдется ли у вас немного мелочи на нашу бедность?». Через некоторое время она начала изощряться: «Зайка! Радость моя!» – обращалась она к молодым отдыхающим. Потом ее пробило на рифму: «Подайте немножко бедным на кормежку!» Но вопреки всем усилиям денег давали мало.

Тут они встретили пермяков-молодоженов. Те гуляли в тени елей и кушали банан.

– Что это вы решили здесь аскать? – спросил Ден, посмеиваясь.

– А что тебе не нравится?

– Да тут люди на пляж идут, у них даже карманов для денег нет. Аскать надо на рынке!

Ден говорил как человек рассудительный и опытный.

– На рынке?

– Ну да! Рынок – это праздник, который всегда с тобой. Там, кроме всего прочего, еще и еду подают. Вечером продавцы начинают отдавать хавчик, который до завтра не доживет: перезрелые помидоры, персики всякие, куриные ножки…

– Куриные ножки… – завелся Миха.

– Тебе даже с шапкой не надо будет ходить, – сказала Саше Танечка. – Сами предложат и сами все дадут.

– Вот-вот, – поддержал ее Ден. – Главное в нашей работе – выбор места!

Когда трио появилось на рынке, уже сгущался вечер. Они решили сначала купить себе по пирожку и расплатиться мелочью, честно заработанной на аллее дома отдыха. Резкие запахи рынка дурманили голову. Запах маринованного чеснока сливался с ароматом абрикосов, а откуда-то издалека, будто с другого конца вселенной, нежно пахло шашлыком. Саша долго отсчитывала монетки в шершавую руку немолодой продавщицы.

– Знаешь что, – сказала продавщица. – Возьми-ка это все обратно! – На ее крупном лице светилась золотая улыбка. – Берите пирожки так.

Она ссыпала мелочь в Сашину ладонь.

– Нет-нет, – сказала Саша.

– Да вот эти тоже захватите. – Женщина достала из-под прилавка штук пять сломанных теплых слоек. – Они хорошие, сегодня испекла… просто бракованные маленечко.

Женщина сложила все это богатство в пакетик и вручила Саше.

– Спасибо огромное! – сказала тронутая Саша. – Да у нас есть деньги вообще-то…

– Ладно уж, – отмахнулась от нее продавщица, – ешьте на здоровье!

Когда они отошли от лавки с пирожками, Саша толкнула Никиту в бок:

– Слышишь, дружок с эконома, нас приняли за бродяг!

– Ну и что тут такого?

– Ну так, прикольно. Расскажешь своим чиксам-однокурсницам за рюмочкой текилы.

– Я водку пью.

– Да-да, ты же у нас народник!

– Санька, сейчас получишь! – пригрозил Никита. – Посмотри лучше, наше место занято.

Пока они покупали пирожки, на рынке появились музыканты, и тут же принялись играть какую-то незамысловатую мелодию. Их было трое. Один – абсолютно лысый, загорелый, нервный, с лицом, обильно покрытым бисеринками пота. Лысый играл на гитаре. Второй теребил струны черного контрабаса и крутил во все стороны огромным пучком волос, который, казалось, был тяжелее головы. Третий не обладал какими-то ярко выраженными приметами, но явно был нетрезв. Он отбивал ритм мелодии на барабане, а на его меланхоличном лице было написано: «Еще бы пивка бутылочку да девочку рыжую, все было б зашибись!»

Миха сразу присоединился к музыкантам, и вместе они неплохо поиграли. Оказалось, что все четверо помешаны на музыке семидесятых. Никита и Саша, которые устроились рядом на земле, слушали с удовольствием, кивая головами, как игрушечные собачки в автомобилях.

Перед тем как попрощаться, парни рассказали, что приехали из Лиски подзаработать, а вообще собираются жить там до октября. В Коке они хотели подзарядиться суетой города, а назавтра вновь вернуться в свою «необитаемую» Лиску.

– А вы Пола случайно не знаете? – на всякий случай спросила Саша.

– А кто ж его не знает, – сказал лысый. – Но вряд ли это тот, кто тебе нужен, – он ирландец.

– Ирландец! Ирландец Пол! – почти закричала Саша.

– Ну да!

– А откуда ты его знаешь? – Саша чуть не запрыгнула на лысого. Тот даже опешил.

– Так это мы его сюда и привезли.

– Это вы его привезли?!

– У меня такое ощущение, что вы все-таки говорите об одном человеке, – сказал немногословный.

Музыканты рассказали, что ирландец Пол живет с ними в Лиске и ведет их незамысловатое хозяйство. Саша порывалась поехать туда немедленно, но ее уговорили подождать до завтра.

Когда Саша с Никитой вернулись в лагерь со своими добрыми вестями, они застали трогательную картину: Юра сидел перед Дивой и туго обматывал ей ногу эластичным бинтом. Дива кусала ноготь и время от времени взвизгивала. Тогда Юра шептал: «Тихо-тихо-тихо» – и гладил больную конечность.

– Что с тобой, красавица? – спросила Саша и присела на корточки.

– Допрыгался наш цыпленок, – скривилась Дива. – Ногу подвернула, в море на камень наступила. Но Юра уже сбегал в аптеку, все купил. – Она по-свойски взъерошила Юре волосы.

– А мы Пола, кажется, нашли!

– Да ладно!

– Точно, на этот раз точно!

– Его все-таки вернули инопланетяне? Никита, это правда?

– Похоже, правда, – сказал Никита. – Только он не здесь, а в Лисьей бухте. Отсюда полчаса на автобусе, а потом еще часок пешком. Нам ребята завтра покажут.

– Я очень рада за тебя, Санька! Серьезно. Жаль, не смогу с вами поехать, – сказала Дива и пошевелила пальчиками своей забинтованной ноги. – Мне ужасно интересно посмотреть на этого Пола. Он ведь у нас вроде жупела. Теперь придется сидеть одной, прикованной к палатке.

– Ну зачем одной? Я с тобой останусь, – сказал Юра.

– А тебе неинтересно посмотреть на это чудо?

– Во-первых, тебя нельзя одну оставлять. С таким растяжением на ногу лучше не наступать. А во-вторых, я уверен, что Пола не существует. Это типичный миф. Саша страдает издержками мифологического сознания, которое нормальные люди преодолели с появлением мировых религий.

– Умник ты фигов! – сказала Саша.

– Не слушай ее, контуженную… Спасибо тебе большое, Юра, – сказала Дива, – ты очень добрый.

Он в ответ погладил ее лодыжку и что-то нежно прошептал.

– Мы приволочем его сюда живьем и покажем тебе, чтобы не воображал, – сказала весело Саша.

– Ладно уж, – сказала Дива, – вы его сначала найдите. Я на него и в Москве могу посмотреть. И вообще, хоть мы его ни разу не видели, нам он успел уже порядком надоесть. Ты только о нем и говоришь, ничего вокруг не замечаешь. Хоть чуть-чуть бы хоботком покрутила… Разбил нам компанию, гад такой! Мы здесь сидим с Юрцом, а вы где-то пропадаете, все ищете его. Так что, по уму, надо бы хорошенько всыпать по его розовой ирландской попке, и лучше всего ремнем. А потом за ушко – и в Москву.

– И сдать на Лубянку, – добавил свои пять копеечек Юра.

– Точно!

Саша на это только скорчила смешную рожицу и высунула язык, синий от винограда.

Потом они пошли с Никитой прощаться с городом, а за ними потащились их длинные худые тени, жестикулирующие костлявыми трехметровыми руками. Солнце опять скатывалось за море, превращая его в огромную домну, плавильный котел, где следовало утопить ненужную, предательскую грусть.

Когда Саша и Никита вышли на благословенный променад, им вдруг показалось, будто в Коктебеле они уже сто лет Всюду встречались знакомые. Купив полуторалитровую бутылку вина, Саша и Никита принялись всех угощать. Сначала присели на теплый асфальт рядом с Робинзоном, продававшим резные ложки.

– А вот мы тут ложечки продаем, – на всякий случай говорила прохожим Саша, потому что Робинзону до его торговли не было никакого дела. Он строгал можжевеловую корягу кривым ножом питекантропа. И стружки сыпались на его вечную юбку.

Потом они угощали вином знакомую девчонку, мастера по тату. Она жила неподалеку от них, тоже в палатке, с годовалым ребенком, а работала в городе. Иногда приходила к их костру. У нее была непослушная челка и черные от работы пальцы. Она набивала татухи хной. Сидя с ними вечером у костра, девчонка постоянно вскакивала, потому что ей казалось, что ребенок плачет. А это, видно, Господь оплакивал своих неприкаянных чад.

На фонтанчике, напротив дома Волошина, они снова встретили Миху. Он ждал каких-то ребят из Екатеринбурга, чтобы играть с ними всю ночь. К вину он приложился так, что красная струйка пробежала под его майкой до самого пупа. Под алычовым деревом Саша закружилась с Никитиной бейсболкой в знакомом ей уже танце аскера. Неразговорчивые ребята с зеленки играли там песни группы «АукцЫон», непризнанные гимны коктебельских коммун.

Никита кинул в раскрытый гитарный чехол гривну.

– Забери, быстро! – сказал певец. – Со своих денег не берем!

Тогда Никита отдал им недопитую бутылку вина…

– Идешь по буржуйскому в принципе городу, а вокруг все знакомые люди, – сказал Никита Саше.

– Мы просто отбросы общества, – сказала Саша.

И они рассмеялись.

Утром одиннадцатичасовой автобус нес их в направлении Лисьей бухты. На автовокзале они съели по сочному чебуреку, приготовленному прямо у них на глазах целым семейством. Папаша мял тесто, сынок тесто резал и раскатывал, мамаша начиняла его снедью, а маленькая дочурка вынимала готовое кушанье из кипящего масла. Чебуреки получались богатыми и сочными. Такими сочными, что при укусе из них хлестал сок, сыпались куски помидора. Саше пришлось облизывать пальцы чуть не по локоть, а Никита вынужден был удалиться, чтобы отмыть свою еще не вполне загустевшую бородку. Словом, завтрак был королевский, достойный рыцарей Круглого стола.

В это время Юра, размотав ногу Дивы, на руках понес ее купаться. Теперь, на третьей неделе пребывания в Коктебеле, Дива была спокойна, как сфинкс. От столичной нервозности и суетливости не осталось и следа. Она стала румяна и послушна. Юра говорил: «Тебе не надо наступать на ногу». И она не наступала. Юра говорил: «Тебе надо искупаться и умыться». И она обвивала его шею своими тонкими загорелыми руками, и они вместе заходили в море. Легкие волны раскачивали их, а они играли в «Баба сеяла горох». Юра говорил: «Обвалился потолок» – и опускал Диву в воду под ее радостный смех.