Текст книги "Когда играют дельфины…"

Автор книги: Борис Краевский

Соавторы: Юрий Лиманов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

«Скажите как разведчик…»

Начальник Дома флота офицер Гришин принял Страхова в своем кабинете.

– Чем могу служить?

– Я прошу оказать нам маленькую помощь справочного порядка.

– С удовольствием. Слушаю вас.

– Вчера в ресторане вы разговаривали с неким пожилым солидным человеком, который сидел за крайним отдельным столиком у окна. Разговор был короткий, припоминаете? Кто был этот человек?

– Родлинский, фотограф. Он ведет у нас в Доме кружок фотолюбителей.

– Вы его хорошо знаете?

– Только по работе, по кружку… Иногда случайно сталкиваемся вне Дома флота. Отличный фотограф и преподаватель.

– Благодарю. Не буду вас задерживать.

– Всего хорошего. В случае чего я к вашим услугам.

У двери Страхов обернулся.

– Скажите, а почему вы не спросили, зачем мне понадобился этот человек – Родлинский?

– Не маленький, понимаю, – широко улыбнулся Гришин. – Сам когда-то был в разведке и знаю, что вопросы в таких случаях неуместны.

– В разведке? – Страхов задумался. – В какой?

– В войсковой, на фронте. До этого – в морской пехоте.

Страхов быстро подошел к столу, подвинул кресло и сел.

– Значит, в разведке… Скажите, какие сведения мог бы получить руководитель любого кружка в нашем Доме флота?

– Смотря для чего.

– Вы понимаете – и как член партии, и как офицер, и как бывший разведчик, что все, о чем мы говорим, должно остаться в тайне?

– Да.

– Предположим, Родлинский враг. Какие сведения может он собрать, работая в Доме офицеров флота?

Гришин побледнел.

– Черт возьми, действительно, может, – отрывисто проговорил он.

– Какие?..

Устроиться в Доме офицеров флота Родлинскому помог случай. Вернее, не случай: Родлинский терпеливо поджидал именно такой удачный момент.

Начальник политотдела, вернувшись из Москвы, жестоко раскритиковал работников Дома за отсутствие инициативы и выдумки. Действительно, в Доме занимались только несколько групп самодеятельности и кружок художественной вышивки для жен офицеров. Говоря о неиспользованных формах работы, политработник упомянул и о выставке снимков фотолюбителей, которую он видел в одном из столичных клубов.

– Великолепные снимки есть. Просто великолепные. А ведь и у нас многие этим увлекаются. Уверен, снимают, что попало. Нужно помочь фотолюбителям, да и разъяснить лишний раз, что снимать можно, а что не следует.

Гришин старательно записал предложения начальника и приступил к их реализации.

Что Родлинский был одним из лучших в городе фотографов, знали все, проходившие мимо витрины его ателье. Великолепно выполненные портреты и этюды (цветные и черно-белые) привлекали внимание и вызывали зависть многих фотографов. Его пригласили, он поотказывался для виду, ссылаясь на годы и фининспектора, который-де не снизит налога, а времени на «дело» останется меньше, и согласился.

Довольно скоро кружок Родлинского стал одним из популярных в Доме. Работы фотолюбителей получали премии на выставках, публиковались в газетах и журналах. В кружке работало много офицеров, Родлинский без особого труда «привязал» их к кораблям: помогли неосторожные разговоры – в своей среде моряки иногда теряли сдержанность, а к Родлинскому привыкли. Уже через год Родлинский мог точно сказать, когда какой военный корабль уходит в море и на какой срок. Достаточно было заглянуть в журнал посещаемости или просто спросить, почему нет такого-то. Больше того, фотограф свел знакомство с другими руководителями кружков, делал им снимки, снабжал проявителем и бумагой, а исподволь, жалуясь на нерегулярность занятий, узнавал все, что его интересовало. Подозрений ни у кого не возникало. Личное дело фотографа формально проверили и успокоились.

Все эти мысли промелькнули в голове Гришина, когда он обдумывал возможности фотографа получать сведения шпионского характера.

Гришин взял папиросу и, нервничая, изложил все это своему необычному посетителю.

Вечером Страхов анализировал у себя в кабинете события последних двух дней.

…Вскрытие показало, что Маневич за час до катастрофы был отравлен. Маневича убрал фотограф. Это ясно, так как никто другой за час до катастрофы отравить его не мог. Следовательно, Родлинский узнал, что дело о сейсмостанции не прекращено. Откуда? Нужно выяснить. Возможно, что руководит группой он. Доказательства – неоднократные и бесцельные поездки на такси, последняя поездка от ресторана до переулка – пять минут ходу, смысла ехать нет ни ему, ни Маневичу, дальше – работа в Доме флота, дальше – знакомство с Веселовым из редакции многотиражной газеты.

Фотограф живет в городе давно. Маневич тоже старожил. Солдатов – коренной житель этих мест. Следовательно, они были на «консервации» и активизировались лишь недавно.

Следовательно… – Страхов подошел к окну, – группа активизировалась не случайно, во главе ее стал новый руководитель… А значит, появляется еще одно «следовательно». Родлинского нужно оставить на свободе под строжайшим наблюдением, пока он не приведет к последнему звену цепи. Все же действия Родлинского необходимо незаметно парировать.

Юрочка уезжает в командировку

Утро редактора многотиражки Морзавода началось, как обычно. Два десятка корреспонденции ожидали его красного карандаша, в стороне лежала недописанная статья о фрезеровщиках, телефоны трезвонили, как пожарники на учебном выезде, а у стола стояли сотрудники и пытались обговорить свои темы. Редактор передавал им заметки, коротко бросая: «На завтра», «Надо уточнить», «Вежливо отказать», а сам записывал беседу с директором завода для очередного номера. Зазвонил городской телефон. Юрочка снял трубку.

– Редакция.

– Говорят из горкома. Попросите, пожалуйста, редактора.

Юрочка сделал серьезное лицо и шепнул:

– Из горкома!

Редактор взял трубку городского телефона.

– Да, хорошо, хорошо, сейчас буду.

– Вызывают, – с некоторым беспокойством руководителя, знающего, что у него не все в порядке, сказал он.

В приемной секретаря горкома редактор почти не задержался. Секретарь без предисловий сказал:

– Дело вот в чем: мы просим вас срочно послать литсотрудника Веселова в длительную командировку, примерно на месяц.

– Но у нас не бывает командировок, – растерянно ответил редактор.

– Горком рекомендует вам осветить опыт работы завода имени Кирова. С этим заданием и поедет Веселов. Согласны?

– Конечно, мысль интересная. А средства?

– Договоритесь с дирекцией. В случае чего позвоните мне.

– Понятно.

– Ну а теперь, раз уж мы с вами встретились, рассказывайте, как идут у вас дела…

…Вечером радостно оживленный Юрочка прибежал к Родлинскому.

– Аркадий Владиславович, в командировку еду!

– Что?

– Еду, еду в командировку, пришел попрощаться.

– Куда?

– Оказывается, в нашей многотиражке командировки есть! И представьте, меня послали! Говорят, снимать нужно будет. Голубчик, Аркадий Владиславович, дайте мне один из ваших объективов – эльмаровский, который я брал. Он же подходит к «Зоркому».

Родлинский немного растерянно смотрел на горящее лицо и глаза Юрочки.

– Ладно, дам. А надолго?

– На месяц.

– И куда?

– На другой завод, опыт освещать.

– Ясно. Можно позавидовать вам, – фотограф начал обретать свой прежний покровительственно-насмешливый тон. – Чудная поездка с видами на повышение. Пишите много и некрасиво. Пишите сухо и с цифирью. Ваши красоты редактор все равно в корзину отправит дозревать. А объектив я вам, молодой мой друг, не дам. Дам аппарат. Цените старика и бескорыстную его любовь к начинающим талантам. Жаль, не успели мы всерьез заняться фотоделом. Ничего, наверстаем.

– Наверстаем, – бездумно согласился Юрочка. – Мне вот другое жаль: не ко времени еду. Такая работа была, такая тема!

– Не уйдет, вся жизнь впереди.

– Да, не уйдет, такой заказ один раз, в первый раз бывает!

– Тоже мне – один раз, в первый раз! Эх, раз, еще раз, еще много, много раз – не знаете? Не уйдет.

– Уйдет. Вот так и ускользнет в море. Ну, да ладно. Командировка – тоже вещь.

– Вещь в себе. Вот когда родите серию очерков, будет вещь для всех.

И вручив растроганному Юрочке великолепную «Лейку-3», Родлинский проводил его до двери.

Оставшись один, он с минуту постоял, потирая пальцами виски, потом подошел к столу и что-то написал на листке бумаги. Внимательно прочитав написанное, он переписал еще раз, потом взял большую книгу и начал рассеянно перевертывать страницы, изредка отмечая что-то на листах.

Дела сердечные

На этот раз Николай и Вадим особенно тщательно готовились в увольнение.

Брюки, форменки, форменные воротники, или гюйсы, даже чехлы на бескозырках были отутюжены еще рано утром. Друзья сосредоточенно начищали выходные ботинки. Вадим, отличавшийся особенным щегольством в одежде, с самого утра буквально не расставался с бархаткой. Когда от сверкающей, как лак, кожи его ботинок побежали в дальнем углу кубрика зайчики, Вадим удовлетворенно выпрямился и сказал не очень уверенно:

– Блестят, а?

Теперь можно было приступить к последнему, завершающему этапу подготовки – к чистке блях на ремнях.

Человеку постороннему могло показаться, что бляхи сверкают ослепительно и никакой чистки не требуют. Но друзья думали иначе. Такая грязная бляха, по их мнению, могла раз и навсегда подорвать репутацию курсанта третьего курса (уже третьего!) военно-морского училища.

Через несколько минут сосредоточенной работы чистка была окончена. Николай достал кусочек замши и сделал несколько завершающих движений.

Переодеться в форму первого срока было делом одной минуты. Друзья критически осмотрели друг друга. Из-под умеренно широких флотских брюк выглядывали ослепительные носки ботинок. Великолепные складки врезались в черные лаковые ремни и вырывались выше – складками на форменках. Небесно-голубые воротники оттеняли загорелые сильные шеи. Лица… лица у обоих были сосредоточенны. У Николая дыбился непослушный вихор, выгоревший почти до льняного цвета, а черные гладкие волосы Вадима, казалось, были напомажены.

Второй взвод третьей роты, в котором занимались Николай и Вадим, вчера вернулся из учебного плавания, и курсанты впервые за целый месяц шли в увольнение. Понятно было их нетерпение и желание выглядеть как можно лучше.

Первым делом друзья отправились в библиотеку иностранной литературы. Еще на первом курсе они начали самостоятельно заниматься английским языком и регулярно туда ходили. Язык им был необходим, так как они твердо решили идти после училища в разведку. Но вскоре к чисто лингвистическим интересам, ради которых они ходили в библиотеку, прибавился еще один, уже личного порядка. Зиночка, молоденькая – библиотекарша, явно выделяла друзей из всей массы читателей, но вот кто из них нравился ей больше, друзья не знали. Вместе они ходили в кино, в театр, на концерты. Зиночка стала завсегдатаем на открытых училищных вечерах. Ходила она теперь и на все спортивные состязания: друзья увлекались волейболом, баскетболом и теннисом (для будущей работы они, правда, занимались боксом, самбо и фехтованием). Но ни теннис, ни волейбол, ни купание на городском пляже не помогли им выяснить, кто же нравится Зиночке. А сделать первый шаг каждому мешало чувство дружбы.

– Мальчишки, здравствуйте, наконец-то явились! – обрадовалась Зина. – Загорели, возмужали… Вы надолго?

– Весь день в вашем распоряжении, – шутливо щелкнул каблуками Николай.

– Тогда подождите минутку. Я кончаю. На пляж пойдем, – сказала девушка, скрываясь за боковой дверью.

В свое время Зиночка была, что называется, сорванцом: бегала вместе с босоногой стаей мальчишек, дралась с ними и даже гоняла голубей. Мать Зины, Ольгу Георгиевну, преподававшую в педагогическом институте английский язык, коробили «дурные» знакомства и «странные» наклонности дочери, однако она совсем не занималась ее воспитанием, не понимала дочь, да и не любила особенно. Ей казалось, что дочь мешает ей выйти замуж, а о замужестве Ольга Георгиевна, овдовевшая во время войны, мечтала со страстью глуповатой немолодой мещанки. Единственное полезное, чему мать научила Зиночку, – английский язык. В доме всегда было полно романов в разноцветных, кричащих обложках, валялись американские и японские газеты и пластинки.

Когда Зиночке исполнилось шестнадцать лет, мать, наконец, вышла замуж за известного профессора востоковеда. Зиночка искренне удивлялась, что нашел в ее матери этот умный, интересный человек, и даже немного сочувствовала ему, но в новую профессорскую квартиру переехать отказалась и поступила на работу в библиотеку иностранной литературы.

Из друзей девушке больше нравился Вадим. В этом не было ничего удивительного. До поступления в училище Вадим был, что называется, пай-мальчик, изысканно вежливый и скромный. В его семье Зиночка видела все то, чего лишена была после смерти отца, – дружбу, любовь и большую культуру. Николай же был под стать ей – сорви-голова, вспыльчивый, упрямый и грубоватый.

Молодые люди отправились на городской пляж. На трамвайной остановке Зиночку окликнула яркая, хорошо одетая блондинка.

– Зинок, здравствуй! Не узнаешь? Загордилась?

– Верка, милая, здравствуй. Познакомься, мои друзья.

– Вера Мещерякова.

– Вадим Ляховский.

– Николай Бабкин.

Церемония представления закончилась, и девушки с увлечением заговорили. Они познакомились в институте на вступительных экзаменах.

– Вы куда собрались? На пляж? И я.

– Очень хорошо, идемте вместе, – предложил Вадим и взял девушек под руки. Скромно молчавший Николай пошел рядом с Верой.

– Вы на каком? – продолжал Вадим.

– На английском факультете, на заочном.

– Почему ты нам никогда не говорила, что у тебя такие интересные подруги, Зина?

– Из корыстных побуждений, – засмеялась Зина. – Я жадная.

Николай всегда завидовал умению Вадима легко и свободно разговаривать с незнакомыми людьми. Сам Николай мог вести себя непринужденно только в своей, хорошо знакомой компании. При посторонних он терялся и долго молчал, отделываясь смущенными улыбками. Но на этот раз ему повезло. Каким-то особым, женским чутьем Вера поняла, что Зиночке нравится Вадим, и, взяв Николая под руку, заговорщически шепнула:

– Обгоним их?

– Обгоним! – почему-то страшно обрадовался Николай и стремительно зашагал вперед.

Уже в тенистой аллее до них донесся радостный, призывный шум и звуки музыки. Вот и пляж. На вышке мелькнула бронзовая фигура. Николай почувствовал, что ему нестерпимо жарко и что нужно немедленно, сейчас же, броситься в упругую воду. Не дожидаясь Вадима и Зины, они разошлись по кабинам, сдали платье и выбежали на пляж.

– Окунемся? – нетерпеливо спросил Николай и, не дожидаясь ответа, нырнул с мостков. Сделав несколько сильных взмахов, он лег на спину. Рядом с ним из воды показалась Верочкина головка в яркой синей шапочке. На длинных ресницах повисли искрящиеся капли, ровные зубки обнажились в безмятежной улыбке, в ямочках на щеках заиграли, как драгоценные камешки, соленые брызги.

Через час усталые, довольные, все четверо лежали на песке, подставив щедрому солнцу спины, и лениво переговаривались.

– Мальчишки, а как ваш английский? – спросила Зина.

– Вы изучаете английский в училище? – Вера чуть повернулась в сторону Николая.

– Да, но мы занимаемся и сами, дополнительно.

– Зачем? У вас ведь, наверное, масса предметов?

– Культурный офицер обязан знать иностранный язык, особенно морской офицер. И потом мы хотим стать разведчиками.

– Вадим!

– Что? Это же не секрет.

– Какими, мальчишки? Как у Казакевича в «Звезде» и в «Весне на Одере»?

– Это сухопутные. А мы морская разведка.

Зина удовлетворилась этим объяснением, так как уже привыкла, что на некоторые вопросы друзья упорно не отвечают, а Вера продолжала допытываться:

– Нет, какая? Какая в море разведка?

– Сложная, Верочка, подрастете – узнаете.

– Неостроумно, Вадим. Это что, секрет?

– Да, Вера.

– Ну и не надо. Я и без вас знаю, что это нужное дело и трудное. У нас вон до сих пор неизвестно, кто ранил Рочева. К нему даже в больницу не пускают…

– Что ты говоришь? – воскликнула Зина. – Когда это случилось?

Затаив дыхание, все выслушали короткий рассказ…

– А вы хорошо английский знаете? – вернулась Верочка к несекретной теме.

– Нам самим трудно сказать. Самостоятельно занимаемся год. Сейчас читаем Диккенса почти без словаря.

– Ой, как здорово! А мы только учебник. Как вы успели?

– Видите ли, Верочка, мы занимаемся по своей системе. Вернее, не по своей собственной, но мы ее придумали сами, а потом уже прочитали о ней. Так что считаем ее и своей.

– А как это по вашей системе?

– Вы английский в школе учили?

– Учила.

– Чему-либо научились?

– Почти что нет.

– А почему? В учебниках упор делается на грамматику. Преподаватели в институтах учат грамматике. Вопросы на экзаменах по грамматике. Все учебное время посвящается грамматике, а на практику – чтение, разговор, даже перевод – времени почти не остается.

– Разве это плохо? Грамматика – скелет языка.

– Правильно. Но можно ли по скелету, не будучи специалистом, конечно, представить себе человека? Трудно. А если тем более скелет разобран по костям? Ведь собрать его воедино, в одну стройную грамматическую систему, можно, только зная язык! Вот и получается, что мертвые для нас, учеников, правила, не подкрепленные знанием языка, забываются через месяц. Забываются и те примеры из учебников, которые мы зазубриваем.

– Не говоря уже о полном неумении учеников строить фразы, – мрачно вставил Николай. – И когда человек с такими знаниями хоть на пару месяцев, на лето, перестает заниматься, он немедленно все забывает. Так было и у нас, пока мы не начали заниматься сами, а помогло то, что брали мы интересные, захватывающие книги, по-русски не читанные. Это заслуга Зиночки, она подбирала для нас литературу. В этом-то и заключается наш принцип – читать только то, что интересно. Если тянет узнать, что дальше, легче преодолевать бесчисленные непонятные слова и беспрерывные справки в словаре. Работа такая требует большой настойчивости. Я один бы давно отказался – спасибо Вадиму.

– А меня поддержал Николай. Перед ним неудобно струсить и сдаться. Вот и научились.

– Наверное, это так здорово – свободно читать по-английски, – позавидовала Верочка. – Я вот сейчас мучаюсь над Диккенсом. Задали нам на лето две главы из «Больших ожиданий».

– Диккенс ведь трудно писал. Почему вам его задали?

– Классик.

– Зря. Ведь вы все равно всей прелести его языка сейчас не поймете.

– Там такие сложные предложения. Ой, мальчишки, помогите мне. Книга у меня с собой, в сумке.

– Пожалуйста, с удовольствием, – поспешно согласился Николай.

– Ну, на пляже… – протянул Вадим.

– Пойдем лучше окунемся, а то обед скоро.

– Тогда вечером.

– В субботу вечером? Варварство. – Вадим поймал укоризненный взгляд Николая и быстро добавил: – Мы лучше вот что сделаем. Все идем в театр. А завтра целый день в вашем распоряжении. В читальне у Зиночки собираемся.

Все четверо, не сговариваясь, вскочили на ноги и побежали к морю. Ласковая зеленоватая прохлада приняла их и с брызгами сомкнулась, а через минуту вдали на волнах закачались две яркие шапочки, черная голова и русые вихры, которые не могла сломить даже соленая вода.

«Большие ожидания»

В читальне с Верой занимался преимущественно Николай. Он с восторгом изображал живой словарь: девушка читала и все неизвестные слова спрашивала у него. Оба разрумянились и часто смеялись, хотя грустная история маленького Пипа и не давала особых поводов для веселья.

Некоторые слова в книге были подчеркнуты. Николай, увлеченный своей ролью живого словаря, не обращал на это никакого внимания. Подошел Вадим.

– Продвигается?

– Еще как, – улыбнулась Вера. – Коля почти все слова знает, так здорово…

– Это вы подчеркиваете слова? – заинтересовался Вадим.

– Нет. Так было.

– Возмутительная привычка. Я знаю, некоторые студенты незнакомые слова и подчеркивают и подписывают. Зачем? Только книгу портят.

– Кроме того, что подчеркивает один, не всегда интересно другому, – подхватил Николай. – Смотри – «тип», какой дурак не знает этого слова? А вот предлог…

Они перелистали несколько страниц.

– Смотри, даже артикль подчеркнут. Странный читатель. Неужели в этом предложении он не знал только одно слово – артикль?

– Посмотри дальше, Николай, – попросил Вадим.

– Зачем, мальчишки?

– Непонятно просто, Вера. Глупость какая-то – артикль подчеркивать.

– И вообще дурная привычка, – добавил Николай, перелистывая страницы. – Смотри «в первый». Ну, не знать таких слов и браться за Диккенса! А здесь «раз» – час от часу – не легче, идиот, простите, Вера, какой-то!.. Опять предлог, самый простой – «в». И все. Пожалуй, больше никто не черкал. Есть подписанные сверху, а подчеркнутых этим карандашом нет. Чисто все, – бормотал Николай, листая книгу. – Надоело ему, видимо, читать. Утомился, отыскивая в словаре такие общеизвестные слова… Стоп! Еще одно слово…

– Что, что?

Курсанты внимательно посмотрели друг на друга.

– Пойдем покурим, Верочка, вы извините нас?

Вадим и Николай вышли.

– Ты почему посмотрел на меня?

– Заметил? Повтори-ка фразу.

– «Тип впервые в производстве».

– Может быть, совпадение?

– Возможно. Давай-ка выпишем все подчеркнутые слова, – предложил Николай.

– Откуда вы начали читать? Здесь много подчеркнутых.

– Нужно смотреть тонкую, еле заметную черточку, сделанную карандашом… Вот есть, пиши, – зашептал Николай, лихорадочно листая страницы. – Ну, что получается.

– «Утонченный через декаду или в конце месяца»… Мы что-то пропустили.

– Нет. «Утонченный», а раньше нет ничего. Давай дальше.

Книга переходила из рук в руки. Но дальше почти ничего не было. Встречались только обычные, сложные, редко употребляемые слова, подчеркнутые различными карандашами и даже ручкой по неисправимой студенческой привычке.

В списке появлялись все новые и новые слова, но в фразы не складывались.

– По-моему, это совпадение. Как там было?

– Ага, вот еще слово – в том месте, где мы начали читать с Верой, – «спускать». Смотри, Вадька!

Написанные подряд слова несли в себе непонятный, но угрожающий смысл: «Утонченный через декаду или в конце месяца спускать тип впервые в производство».

– Чуешь?

– Мальчики, где вы пропали? – донесся до них голосок Веры.

– Идем. Попросим на вечер книгу и все исследуем. Девчатам ни слова.

В обеденный перерыв все четверо побежали на пляж, затем Вадим с Зиной вернулись в библиотеку, а Николай пошел провожать Веру.

– Верочка, вы не дадите мне «Большие ожидания» дня на два почитать?

– Вы же читали.

– Заинтересовался. Хочется просмотреть опять.

– Пожалуйста, берите.

– А это ваша книга?

– Нет, библиотечная. Я долго ходила – нет и нет, все на руках. Мне Зинина мама, Ольга Георгиевна, сказала, что недавно брала ее сама и что, возможно, книга лежит еще в библиотеке. Я тогда не сообразила, что можно Зину попросить задержать.

Николай подумал, что Зину можно попросить проверить по формуляру всех читателей.

Вечером друзья, наконец, смогли сесть за расшифровку непонятной фразы.

– Что же у нас получилось?

– «Утонченный через декаду или в конце месяца спускать тип впервые в производство».

– Ясно? Язык чуть телеграфный, но понятный. Сведения.

– Какие? Кому?

– Все это мы и должны выяснить. Ясно, что неспроста передают таким образом важные сведения. Думаю, о Морзаводе. «Спускать» – ведь специальный термин.

– Ты прав. А знаешь, ведь здорово получается. Раскроем, кто писал и кому, и сообщим! Сейчас над нами смеются: «Горе-разведчики… Англичане…», а мы всем докажем, что мы разведчики и что английский нужно знать!

Было решено, что отпуск (а через несколько дней они оба получали отпуск) будет затрачен на выяснение этой проблемы. Необходимо действовать самим.

– Знаешь, Николай, нужно узнать у Зины, кто брал книгу.

– Я уже думал об этом. Я спрашивал. До Веры «Большие ожидания» читала мать Зины, Ольга Георгиевна.

Целый день, подготавливая отчет по практике, друзья были рассеяны и задумчивы. Их терзали подозрения. Они подозревали всех прикасавшихся к книге. Вспомнилось странное поведение Веры, рассказ о покушении на Рочева, стало казаться подозрительным даже поведение Зины, но больше всего смущала Ольга Георгиевна. Легкомысленная, всегда в обществе военных или ученых, подруга жены директора Морзавода.

Друзья быстро запутались в косвенных уликах. Никакие логические схемы не могли помочь им выбраться из лабиринта намеков, удивительных сопоставлений и подозрительных фактов.

Вечером Вадим удивил Зиночку неожиданным предложением:

– Пойдем в гости к твоей маме.

– Вот еще.

– Ты что у нее не бываешь?

– Два раза в неделю. А иногда встречаемся так.

– В библиотеке?

– Нет, она не записана. Те книги, которые ей нужны, она берет через меня. Позвонит, а я ей домой принесу – со всеми удобствами.

– Это все определенные книги?

– Ну да, по курсу литературы. У нее есть все, что проходят в институте, в своей библиотеке, а книги она берет для студентов, кому для доклада, кому для работы.

– А многие у вас в библиотеке Диккенса читают?

– Не очень. Но есть постоянные приверженцы… Что это тебя библиотечные дела заинтересовали?

– Так, сам не знаю, – поспешил Вадим переменить разговор.

Ничего нового не узнал и Николай. Расспросы ему пришлось прекратить после того, как Верочка с удивлением заметила, что, видимо, Диккенс его интересует больше, чем она, Вера.

– Просто подозрительно, – укоризненно проговорила она, окончательно смутив незадачливого следователя.

Подводя итог, друзья пришли к следующим выводам: скороспелые подозрения мешают ходу следствия. Людям нужно доверять. В первую очередь Зиночке. Без ее помощи они ничего не смогут сделать. И, следовательно, необходимо рассказать ей все.