Текст книги "Человек из чужого времени"
Автор книги: Борис Сидненко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
– С Пряжки, стало быть?
– Оттуда.
– Ну ты даешь, прямо как Шурик. Но ведь ты ж не псих, да?
– Лично я думаю, что не псих, а что думают другие, не знаю. Во всяком случае, государству и обществу вреда не причинял и дурно ни на кого не влиял.
– Куи продест? – многозначительно и на полном серьезе произнес длинный.
– Да-а-а, – с пониманием протянул добродушный толстяк, – куи?
– Не выражайся, старпом, это тебе не женщина, это интеллигентный человек.
– А что я? Я только хотел сказать, что если пойдешь против общества и начальников, то тебе верная дорога на Пряжку.
– Ну, вы, знатоки хреновы, – прервал их первый собеседник Михаила, явно не желавший уступать другим свое лидерство, – хорош умничать. Видите, у человека проблема. А вам все хиханьки да хаханьки. И за что тебя туда упекли?
– Ну как вам сказать, уважаемый, – Михаил задумался. – Сложно самому себе поставить диагноз, найти повод, за что меня можно было бы изолировать от общества нормальных людей.
– Бред! Причин и поводов можно найти миллион. Это в наши дни диагноз номер два после гриппа, – неожиданно возразил высокий и худой мужчина. При этом он даже как-то по-военному приобрел осанку.
– Тогда, может быть, за это? – издалека начал Михаил, – Представим себе, что у меня в одночасье, по непонятной причине, все вдруг изменилось. Я жил-поживал, знал, что было вчера, что будет сегодня, и представлял себе, что будет завтра. Я жил по определенным правилам. И вдруг раз – просыпаюсь утром, а правила уже другие. Более того, я даже не знаю, какие они, эти новые правила. Все произошло без моего желания и участия. И я уже не знаю, какое оно – сегодня и что будет завтра. Вы это можете себе представить?
– Слышь, старпом, ты можешь привести хотя бы один пример, когда что-нибудь делалось с твоего согласия, короче, с согласия народа?
– Что-то не припомню.
– А чего тут представлять? Весь Союз в это добро вляпался, – не выдержал длинный, с армейской осанкой. – Наше мнение никого не интересует.
– Ты что думаешь, я всю свою жизнь брожу по кладбищам и бутылки собираю? – снова вмешался первый знакомый. – Да я до перестройки в конструкторском бюро работал на заводе Козицкого. Мы цветные телики конструировали и сами производили, не хуже японских!
– Ну тут ты слегка загнул, – заметил толстяк.
– Ну, чуть хуже, зато сами!
– Это точно, – кивнул головой толстяк, – он был суперским начальником КБ.
– Вот этот длинный – бывший майор, в одной из братских стран получил пулю в задницу, по-братски, ну его из армии и списали, – представил приятеля первый.
– Ага, отправили туда, куда пуля попала, – угрюмо заметил длинный.
– А толстяк, – продолжал новый знакомый, – был старшим помощником капитана на элитном океанском лайнере Михаил Лермонтов. Нам всем слегка больше тридцатника.
– Под сороковник, – уточнил длинный.
– Самое золотое время. И вдруг бац – и мы все, как ты говоришь, однажды проснулись в чужой стране. И нас никто не спрашивал, хотим мы этого или не хотим.
– Ну почему же, – возразил майор, – спросили, не колет ли меня в зад пуля, когда я сажусь. Я сказал: «Нет, когда я сажусь, то пулю из задницы вынимаю». Я думал, что они прикалываются, ведь пулю-то мне удалили. Но там шуток не понимают, а тут еще КПСС сама себя высекла. Одно к одному, списали подчистую. Извини, перебил.
– Ничего страшного, – продолжил Михаил. – Ну а если к тому же, представим себе, этот человек оказался без родных и друзей, без жилья и документов, без денег, одежды и пропитания?
– О-о-о, – протянул бывший начальник КБ, – это особый случай. Есть у нас и такие. Лохи они. Не знаешь правил – не суйся в бизнес. Захотелось денег срубить на халяву. Рыночная экономика им мозги быстро вправила. Сейчас всем органы и бандюки заправляют. Вот на них лох и напоролся. Был человеком, стал бомжом. Как говорят одесские евреи, жадность фраера сгубила.
– Да, фраеров заметно поубавилось.
– Зато бомжей немерено.
– Понятно, эта гипотеза не проходит.
– Не, не катит.
– Ну а если, предположим, случилось так, что наступило затмение, неведомые силы обрушились на мою жизнь? Если, предположим, я скажу, что потерял сознание в одном веке, а когда очнулся, гляжу – уже век другой. Амнезия. Все как обрезало.
– Если бы мне кто так загнул, я бы подумал, что он или прикалывается, или из психушки сбежал. Так это, значит, ты так прикололся? Не слабо. У меня тоже был один прикол. На моей двери на работе была табличка с надписью «Начальник КБ». Какой-то хохмач между «К» и «Б» вставил букву «Г». На следующий день я оказался без работы и в полном «г».
– Одним словом – Россия. У нас не любят самозванцев, особенно на пост начальника КГБ, – сделал свое заключение майор.
– А что означает КГБ? – поинтересовался Михаил.
– О, брат, эта хохмочка не пройдет. Мы на такие темы не беседуем. Здоровее будем. Это та сила в государстве, которой нет сильнее, и имя ей – Госбезопасность.
– А я считаю, что сам ушел из армии. Так спокойнее, нет ни сожаления, ни воспоминаний, ни ностальгии, – поменял тему майор. – Год зарплату не платили. Это нормально?
– А наше пароходство? Вот такое Харченко отъело, – толстяк показал двумя руками ширину лица. – Все корабли за границу разбазарило.
– Ага, жировой запас на черное время. А что, собственность за рубежом – это, пожалуй, покруче приватизации военторга будет.
– Им барыши, а нам шиши, – снова начал про себя толстяк, но его тут же прервал первый знакомый.
– Да что вы заладили, дайте сказать человеку. – Все умолкли. – Значит, если я правильно понял, ты стал косить под XIX век?
– А что, – заметил толстяк, – выглядит вполне антикварно.
– Угомонись, старпом. И что случилось дальше? Нашлись добрые люди, определили, куда надо?
– Нашлись, проводили до кладбища разума.
– Сам сбежал или под общую лавочку погулять вышел?
– Так они ж знают, что все равно мне деваться некуда. Найдутся добрые люди, доставят по адресу.
– Это точно, народ у нас, чокнутый, вроде меня. Мозги у нас набекрень. Систему хаем, а под ее дудку пляшем. Шестерок ненавидим, а сами шестерим. Стукачей осуждаем, а сами стучим. Всех считаем идиотами, а сами дураки.
– И вы так открыто об этом говорите?
– Да чего тут особенного. Сейчас время такое. Гласность. Можно трепаться, сколько хочешь, и нести всякую хрень. Всех психов повыпускали. Сходи к Казанскому, может, кого знакомого увидишь. Они теперь там от имени народа и разных партий выступают. За светлое будущее капитализма агитируют. И, что самое забавное, красиво говорят.
– Ага, я слышал как-то их дискуссию. Один говорит: «Ну зачем же оскорблять друг друга, ведь мы же все здесь соплеменники»! А другой ему в ответ: «Это что, от слова “сопли”?» – «Нет, – обиделся первый, – от слова «пельмени».
Все трое от души рассмеялись. Михаил тоже улыбнулся, каламбур ему понравился.
– А я недавно, – живо продолжил толстяк, – у Смольного собора видел одного дебила, который порножурнал разглядывал, и слюни у него были до полу. Стоит в них и ногами от счастья хлюпает. Говорю, где взял? А он отвечает, мол, у грузин чай фасует в подвале, а те за работу журналами расплачиваются.
– Ну вот, видишь, – вновь подхватил первый знакомый.
– А еще психи на перекрестках стоят, деньги клянчат, – снова вставил свой аргумент майор, – под инвалидов-афганцев косят.
– Слушай, в таком прикиде ты можешь хорошо заработать, – вовсю веселился первый знакомый. – Например, в метро на переходе. Типа Воробьянинов: «Же не манж па сис жур»!
– Нет, с этим у меня все нормально. До паперти я не опущусь. Вот только ощущение странное, словно я что-то забыл и не туда попал… Ву компроне?
– Аск! Еще как. Такое бывает. Я один раз так набрался, что напрочь отшибло всю память. Хожу, ничего не помню, никого не узнаю, где нахожусь, не знаю. И так было чуть ли не целую вечность, аж до одиннадцати часов, пока ребята не сбегали в магазин. Опохмелился, и все ко мне возвратилось.
– Нет, у меня другое.
– Понял, полез в политику или власть критикнул, так, да?
– А что лучше? Что сегодня более популярно?
– Слушай, ты совсем одичал там, на Пряжке, власть и органы никогда нельзя критиковать. Это все равно, что поливать против ветра.
– А если просто про смещение времени и пространства?
– Ну это как два пальца об асфальт. Это у нас любят. НЛО там, гороскопы, подзарядка воды, конец света и всякая такая чушь.
– Послушайте, любезные, а загибать про политику и говорить о политике – это что, большая разница?
– Мужик, ты совсем дремучий. Загибать – это значит рассказывать анекдот какой. Обычно про ихних козлов и про наших, где у них там, за границей, все политики – козлы, козлее которых просто не бывает, а наши – тоже козлы, но родные и симпатичные. Такие нормальные ребята, типа с бодуна.
– Наглые извращенцы с холеными мордами и умными фразами, – буркнул старпом.
– Жадные до денег, – добавил худой.
– И чужих баб, – дополнил толстяк.
Первый знакомый, не обращая внимания на диалог приятелей, продолжал:
– Лучший анекдот тот, после которого есть о чем поспорить, иногда даже до мордобоя. А говорить о политике не по бумажке – это значит сразу начинать с мордобоя и заканчивать психушкой. Только при этом фишку чистят только тебе. Ву компроне?
– Чего ж не понять. Понятнее понятного.
Михаил уже давно понял, что он познакомился с весьма толковыми людьми, которым почему-то нравилось «валять дурака» и выдавать себя за людей более низкого социального уровня. Это и настораживало его, и в то же время давало некоторую свободу общения.
– А что такое «бормотушка»?
– Сказать по правде, отрава еще та. Водочка – она, конечно, лучше, но втрое дороже. А бюджет наш ограничен. Мы тут утречком порыбачили вдоль могилок, два десятка бутылок насобирали. Вот тебе и бормотушка. Так вот прикинь, сколько надо на беленькую насобирать. Упаришься.
– Да шутит он, – вмешался старпом, – приличные люди по парадным и подворотням не пьют, а кафешки в это время не работают. Остается одно место, где русский человек может спокойно налить себе стакан вина и выпить за тех, кому не довелось увидеть сегодняшний позор.
– Ну что ж, приятно было познакомиться, пора и обратно, на Пряжку. Там спокойнее.
– Сказать по правде, ты прав. Мне и самому иногда хочется куда-нибудь упрятаться, хоть в психушку. Если откровенно, то время сейчас поганое. Не зря тебе девятнадцатый век мерещится. Там, поди, рай, а здесь одна хрень. Ну ладно, Миха, бывай.
– Между прочим, меня и впрямь зовут Михаил.
– Ну вот, я ж говорил – Боярский, а ты мне про Пряжку заливаешь. Ну что я вам говорил? – обратился первый знакомый к своим друзьям. – Вот так вот мы запросто пообщались с хорошим человеком. Со знаменитостью! За это надо выпить.
Остатки вина были разлиты с удивительной точностью в единственный граненый стакан и последовательно выпиты «типичными представителями нового общества». Выпивая свою порцию вина, каждый из новых знакомых Михаила крякал и отображал на лице блаженство и умиротворение. Наконец первый знакомый продолжил:
– Ну ты, Михаил, и приколист! Лихо нас на Пряжке раскрутил! А я уж было совсем поверил. По-вел-ся. Уважаю! Вот она, милостивые государи, волшебная сила искусства, как говорил о ней наш глубокоуважаемый товарищ Са…ах, какой человек Аркадий Райкин.
С этими словами он протянул Михаилу свою руку, и тот ее крепко, по-мужски пожал.
– Знаменитость – и мужик что надо, – вставил свое толстяк и тоже протянул Михаилу руку. Он пожал и ее.
– Уважаем, – сказал майор.
Пришлось обменяться рукопожатием и с ним.
– Если что, знай, Васька за тебя. Меня, кстати, тоже Василием величают, – представился первый знакомый. – И кончай с этой ботвой – «любезный», «уважаемый», будь проще, у нас это любят. А будешь умничать, так всю жизнь и просидишь, на Пряжку застегнутый. Да, и не болтай лишнего, то, что можно на кладбище, в жизни запрещено.
Вот так они и расстались. Спасибо Василию и его друзьям – с их помощью Михаил хоть что-то узнал, что-то понял и хоть что-то усвоил. Как сильно все изменилось, вот только психиатрическая больница Николая Чудотворца как была на Пряжке, так там и осталась. Ах да, Смоленское кладбище тоже сохранилось на прежнем месте и с тем же назначением.
Глава 2. И все же живой человек выглядит много лучше, чем его изображение на могильном камне
Михаил вышел на Малый проспект и остолбенел. Сказать по правде, некогда глухой уголок Санкт-Петербурга сейчас изрядно поменял свой облик. Но не это его поразило. В прошлом году в Париже Михаил имел счастливый случай попасть на завод «Пежо», куда его пригласил инженер Луи Ригуло. Он показал российскому гостю то, что во Франции уже привычно называли «автомобиль», и гость был очарован. Но то, что Михаил увидел, выйдя с кладбища, не вписывалось ни в какие масштабы его воображения. Один за другим проносились мимо него фантастические аппараты. Это уже не были безлошадные кареты с велосипедным рулем. Это были стремительно летящие обтекаемые капсулы. Машины неслись навстречу друг другу с огромной скоростью, которая была гораздо выше тех 30 километров в час, которыми так гордился Луи Ригуло. При этом они виртуозно разъезжались, даже не притормаживая. Изящные автомобили ехали практически бесшумно. Изобилие моделей с русскими наименованиями говорило о том, что Россия всегда была и остается величайшей державой во всех отношениях. Ни одной иномарки, какой патриотизм! Это ему понравилось. Даже немного полегчало, и на душе стало светлее. Приближаясь к Неве, он начал узнавать некоторые дома. Вот здесь, на 16-й линии, еще вчера, в девятнадцатом веке, жил его приятель. А вон там, за углом, на пустыре, третью зиму подряд устраивали огромный каток и ледяную горку из снега. Зимой дворники привозили сюда снег на санях и заливали его водой. По выходным здесь отдыхал и веселился питерский люд.
Машин стало меньше, и Михаил решил перейти проспект. Дойдя до середины, он увидел, как на него с огромной скоростью мчится белый автомобиль. Мозг незамедлительно отреагировал и приказал отскочить в сторону, иначе, понял Михаил, он никогда не узнает, что случилось 21 августа 1991 года. И, о боже, он вдруг увидел за рулем этого сказочного аппарата ту самую девушку, лицо которой было запечатлено на надгробном камне.
Он все вспомнил. Время словно нажало на тормоза, и в недолгом процессе его замедления Михаил отчетливо увидел три минувших события, те последние мгновения, которые отделили вчера от сегодня. Вот он увидел надгробье с поразившей его датой и портретом сказочно красивой девушки. Затем он вскинул голову вверх, удивленный тем, что на безоблачном небе вдруг появились огромные свинцовые тучи. Они быстро сгущались над его головой, закрывая собой и солнце, и свет, и все небесное пространство. И наконец, третье событие – он увидел вспышку, голубое свечение над надгробьем, шаровую молнию, ее стремительное приближение, удар. И все…
– Так вот как я здесь очутился, – беззвучно прошептали его губы. – Молния, удар – и ста лет как не бывало.
Михаил сразу же отметил один неоспоримый факт: изображение на надгробье было чарующим, но его живой оригинал был ни с чем не сравним, а взгляд огромных глаз девушки оказался просто гипнотизирующим. Михаил не мог отойти в сторону. Он стоял и умильно смотрел своей очаровательной смерти в лицо. Время сняло ногу с тормозов. Раздался скрежет от трения резины об асфальт, машина вильнула вправо и, слегка коснувшись своим крылом его ноги, остановилась. Не в пример времени, девушке удалось справиться с тормозами.
Все самые искренние и ошеломляющие чувства были написаны на лице Михаила. Он был парализован. Он стоял и смотрел широко открытыми глазами на то, чего не могло быть.
В тот же миг из автомобиля выскочила разъяренная девушка. Она уже открыла было рот, чтобы выплеснуть свое негодование в лицо олуха, растяпы, недотепы, обалдуя, придурка, из-за которого перепугалась до смерти, но, увидев огромные удивленные глаза и побелевшее лицо Михаила, сказала явно не то, что хотела произнести секунду назад. Она увидела человека, который был не просто напуган – он был охвачен ужасом. К тому же он был удивлен, потрясен и ошарашен одновременно. Молодой человек стоял и смотрел на нее во все глаза, как на некое чудо, и кроме тогоон был красив и явно ею очарован. Такой восторженно-идиотский взгляд ни с чем не спутаешь.
– Вы ненормальный? Вы псих?
Она сверкнула глазами, несколько раз с возмущением вместо подходящих слов с шумом выпустила изо рта воздух и наконец в завершение всего сердито топнула ножкой по асфальту.
– Я псих, простите меня, – тихо произнес Михаил, продолжая любоваться девушкой.
– Вы что, из космоса прилетели? Черт знает что! Вы напугали меня!
– Я виноват, простите меня.
– Зачем вы остановились? Машин, что ли, никогда не видели?
– Один раз видел, во Франции. Три машины, – еле двигая языком, промямлил Михаил, – но они не такие красивые, как у вас.
– А вот это напрасно, мой авто хоть и не «мерседес», но и не «запорожец», – с обидой и гордостью произнесла девушка. Накал возмущения ослабел.
– Простите меня, если я сказал глупость.
– Глупость? Да вы вообще непонятно что говорите. «Три машины во Франции», – передразнила девушка. – Бред какой-то.
Несколько секунд оба молчали и пытливо изучали друг друга.
– И что, – уже совсем доброжелательно добавила хозяйка белоснежного авто, – мы так и будем стоять посреди проспекта? Что вы молчите?
– Боюсь сказать очередную глупость.
– Я глупости не говорю, я их делаю, – улыбнулась девушка.
Она была в мужских брюках и блузке, которые обтягивали ее изящную фигурку. К тому же она была высокого роста. Ее иконописные глаза небесной голубизны и до плеч подстриженные солнечно-русые волосы, тонкая высокая шея и белоснежная кожа – тоньше и изящнее самого лучшего пергамента – окончательно лишили Михаила рассудка. Он чуть было не начал нести всякую околесицу, вроде «вы божественны и сказочно красивы, вы словно юная фея…» Эти высокопарные, слащавые слова мещан девятнадцатого века пронеслись в его мозгу за один миг. Усилием воли он тотчас прервал эту словесную патоку. Но в глубине своей души он изо всех сил прокричал: «Я так хочу понравиться тебе!» – и выплеснул на нее все свои флюиды. А вслух произнес:
– Бога ради, простите меня. Сам не знаю, как это вышло. Увидел вас – и все.
– Заклинило?
– Заворожило. Мне ужасно неловко. Не знаю, как это произошло. Со мной такое случается впервые.
– Какое совпадение! Со мной тоже.
Наконец девушка пришла в себя и уже спокойным голосом сказала:
– Признайтесь честно, вы так демонстрируете свою популярность?
– Вы имеете в виду мое сходство с каким-то там артистом?
– Не там, а у нас, и не с каким-то, а с главным мушкетером страны, – не без иронии произнесла девушка. По всей видимости, этот человек не был ее кумиром.
– Он что, играл роль д`Артаньяна?
– Не стану отрицать, он был великолепен.
– Боюсь вас разочаровать, но я – не он.
– Да уж, конечно. Господи, но до чего же похожи!
– Я тоже сыграл недавно одну роль. И мне кажется, весьма успешно.
– И кого же вы играли?
– Психа, сбежавшего из клиники.
– Вы только не обижайтесь, но, по-моему, вы так и не вышли из этой роли.
Она обворожительно улыбнулась.
– Теперь мне придется обдумывать каждое свое слово.
– Для психа – это бесполезная трата времени.
– Вы правы, со временем у меня действительно большие проблемы.
– Ладно, оставим эту тему. Я не ушибла вас?
– Не знаю, я ничего не чувствую.
– Но ведь я задела вас. Вон и брюки испачкала.
Только теперь Михаил почувствовал, что ушиб все-таки был, но решил скрыть от собеседницы этот незначительный факт.
– Пустяки.
– Только не говорите, что вы меня разыграли.
– Ну что вы, как можно!
– Послушайте, – девушка впервые слегка смутилась, – это, конечно, ваше дело, но все же почему вы так странно одеты? Опять же эти манеры, голос… – каждую фразу она произносила с некоторой паузой, словно проверяя, что это за тип – по жизни такой, шутит, валяет дурака или с человеком действительно что-то случилось. – А может, выпрямь сюда из психушки, ну, того? Вам, такого не говорили?..
– Говорили, совсем недавно, на кладбище. Еще и часа не прошло.
– Надо же. Вы, часом, не вампир? Кусаться не будете? Или вы потрошите трупы? Прямо какой-то фильм ужасов с Франкенштейном.
Михаил улыбнулся.
– И об этом мне говорили.
– Где? – машинально произнесла девушка.
И они оба одновременно произнесли:
– На кладбище.
Они разом рассмеялись.
– У вас хобби такое или болезнь возраста?
– Мистика какая-то.
– Наваждение?
– Может быть. Я еще и сам во всем не разобрался. Вчера все было по-другому.
– Вчера был четверг – рыбный день.
– По гороскопу?
– По Минздраву. Нам, видите ли, фосфора не хватает.
– И что из этого следует?
– Мы не светимся в темноте. А это непорядок. Ночью нас трудно отслеживать, – только сейчас Михаил понял, что девушка шутит.
– Я вижу, страна заботится о своем народе.
– Ну если под страной понимать КПСС и КГБ, то конечно. Они без нас просто никуда. Куда мы, туда и они. Чуть ли не в постель с нами ложатся.
– Это вы так шутите?
– Это я демонстрирую, как сильно они нас обожают.
– А мне сказали…
– На кладбище?
– Да, что о политике говорить небезопасно.
– Сейчас все небезопасно, тем более стоять и рассуждать посреди проспекта. Вам в какую сторону?
– Я не знаю. Все вылетело из головы, – не меняя своего восторженного взгляда, тихо произнес Михаил, – но если откровенно, то я бы выбрал ваш путь.
– Мой путь вам не понравится, он никак не подходит к вашему наряду.
– Значит, вы направляетесь в будущее?
– Сейчас мне не до будущего, разобраться бы с настоящим…
– А я до встречи с вами страстно желал попасть в прошлое.
– Яснее ясного, иначе для чего бы вы так вырядились, – девушка улыбалась, но при этом она заметила, что от ее слов Михаил насупился. – Не обижайтесь. Это я так вас взбадриваю.
Михаил молчал.
– Выходит, я все же вас сбила… с пути.
– Скорее, помогли определиться с выбором.
– Выбор есть всегда, а вы что, потеряли свой путь?
– Я оказался на распутье, где нет ни названий, ни табличек.
– Это Малый проспект, вон и табличка висит.
– Это для вас проспект, а для меня – тупик.
– Тупик Коммунизма? – улыбнулась девушка. – Сегодня это самая популярная шутка. Для большинства граждан – злая шутка.
– Вы все время шутите. Это здорово. Только сейчас я понял, что именно вы и наставили меня на путь истинный. Спасибо.
– На здоровье. Не знаю, что вы имеете в виду, но будем считать, что нам по дороге. Правда, наряд ваш не для настоящего, но это дело поправимое.
Девушка еще раз критически оценила взглядом одежду Михаила, и на ее лице отразилось сожаление. О восторге не могла быть и речи.
– Сейчас так не одеваются, я уже заметил.
– По правде говоря, да. Ладно, садитесь в машину. Я уже опаздываю.
Какое-то время они ехали молча. Наконец Михаил нерешительно произнес.
– А ведь это мой настоящий облик, повседневный.
– Имидж такой или что-то с верой связанное?
– Все намного проще – это обычный наряд моего времени. Стиль респектабельного человека.
– Так, первую часть пропускаем, каждый живет согласно своим тараканам, начнем со второй. Значит, вы – респектабельный человек? – девушка сделала паузу и улыбнулась. «Если он шутит, пусть повеселит, если валяет дурака, хоть время займет, если здесь какая-то мистика, даже забавно» – пронеслось у нее в мыслях. В любом случае она желала общения с ним.
Сказать по правде, он ей понравился. Причем он понравился ей не чем-то конкретным, а в целом. Сейчас у нее был не самый лучший период в личной жизни. По большому счету, она была одинока и подсознательно давно хотела с кем-нибудь познакомиться. Но с ее избирательностью и завышенными критериями найти подходящего человека так и не удавалось. И вот наконец-то ей кто-то понравился.
– Да, статский советник коллегии министерства юстиции, департамент по внешним связям и морским делам.
– О-о-о! – искренне удивилась девушка. – Говоря проще, государев человек, министерский юрист?
– Согласно табели о рангах – это слишком просто.
– А что, табель о рангах действует и в наши дни?
– Вероятно, это понятие уже вошло в историю.
– Извините, не хотела обидеть. У меня с историей всегда были проблемы.
– Потому у людей и проблемы, что у них проблемы с историей. Шучу.
– Браво! Вы еще и шутить умеете.
– В моем положении только и остается, что шутить.
– Скажите, – хитро улыбаясь, поинтересовалась девушка, – а там у вас все так одеваются?
– Для нашего века – это очень приличная одежда.
– Для какого века?
– Для девятнадцатого.
– Не обижайтесь. Я, между прочим, тоже не прочь пощеголять в бальных платьях с кринолинами. Но при этом я знаю, что живу в своем веке. В таком наряде даже в театр не выйдешь. Мягко говоря, не поймут. А в вашем министерстве, я понимаю, это нормальное явление – одевайся, как хочешь, лишь бы дело не страдало?
– Шутите. Это не игра в девятнадцатый век и не моя бредовая фантазия. Так уж получилось. Хотите – верьте, хотите – нет. Но еще вчера я был в своем веке, а сегодня – в вашем.
Пауза затянулась.
– Еще вчера мое одеяние не выглядело странным.
– Так, сударь, вы обещали обдумывать каждую фразу.
– Я не забываю об этом ни на секунду. Только сейчас я понял, что прошлое – это лишь определение времени. По сути оно ничего не меняет. Люди живут настоящим. Прошлое ничему не учит и выглядит смешно, как и мой наряд. Каждое поколение изобретает свой велосипед. Вот представьте меня без этого наряда. Или в рыцарских доспехах. А ведь человек один и тот же.
– Лучше, конечно, в рыцарских доспехах. Сейчас мне просто позарез нужен рыцарь, – слегка смутившись, с улыбкой произнесла девушка. Затем добавила: – Мы живем настоящим, грустим о прошлом, надеемся на будущее. Тут я с вами согласна.
– Полагаю, что так. Сам человек мало что выносит из прошлого, разве что собственные воспоминания, чьи-то истории и какие-то вещи. А это всегда грустно… Как будто с кладбища.
– Вы уверены?
– Я лишь рассуждаю. Так всегда было. Если бы издали приказ: «Красную площадь перекрасить в зеленый цвет, а тех, кто покрасит ее, – расстрелять», люди бы задали только один вопрос. Как вы думаете какой?
– Почему в зеленый цвет?
– Вот именно! Моя трагедия никого не волнует. Упоминание о прошлом веке вызывает смех, словно я анекдот рассказал. Все разговоры идут только о сходстве с кем-то и моем странном одеянии. Только о том, как я выгляжу сейчас и что собой представляю в данный момент. Так что дело за малым – стать таким, как все.
– Это от отчаяния. Стать таким, как все, – дело нехитрое. Переоделся, и все… Вы ведь не такой, правда?
– Вы правы. У меня слишком много унаследованных принципов и правил. Это и есть мое прошлое, моя память. Я не могу просто переодеться и отказаться от прошлого. Я ответственен не только за себя, но и за тех, кто все это передал мне, чтобы и самому быть лучше, и все лучшее передать другим, чтобы в будущем помнили о нас, тех, кто жил в прошлом.
– Все так красиво и правильно. А кроме этого есть еще что-нибудь удивительное, эмоциональное и необдуманное в вашей жизни?
– До сегодняшнего дня не было.
– Но это же скучно!
– Думаю, теперь мне скучать не придется.
– Вы даже представить себе не можете, какой кавардак вы устроили в моей голове, и всего за каких-то пятнадцать минут.
Снова наступило тягостное молчание. Неожиданно девушка произнесла:
– Меня зовут Лиза.
– Не может быть!
– Да уж поверьте, – девушка улыбнулась.
– Невероятно! Вы даже не можете себе представить, насколько это приятно…
– Да что вы говорите?
– Да, так, – у Михаила на лице от волнения появились красные пятна и на лбу выступили капельки пота.
– Вы себя нормально чувствуете?
– Да-да, не беспокойтесь.
– Это связано с вашей девушкой?
– Нет-нет, это совсем иное… я как-нибудь расскажу вам эту историю… Это имя для меня особенное… Такие имена рыцари носили на своих щитах. Теперь моя очередь, меня зовут Михаил.
– На самом деле или только что придумали?
– Это мое настоящее имя.
– Странный вы человек, Михаил. А фамилия у вас есть?
– Михаил Иванович Петров.
– И фамилия у вас хорошая, как у Ульянова-Ленина во время конспирации. А отчество просто замечательное, как у меня, в реальной жизни.
– Вы шутите.
– Более чем серьезно, а вот вы ведете себя, мягко говоря, странно. Только никак не пойму, зачем вам это.
– И хотел бы слукавить, но не могу. Мне никак не избавиться от ужаса произошедших со мной перемен. Хочу говорить на отвлеченные темы – и не могу. Хочу рассказывать о себе, узнавать все о вас, но мозг мне не повинуется. У меня какое-то странное паническое состояние. Это произошло всего час назад, и мне еще никак не привыкнуть к мысли, что это действительно произошло, причем не с кем-нибудь, а со мной. Думаю, со временем все это пройдет, но сейчас… Не знаю, зачем говорю вам все это. Простите меня, бога ради.
– Давайте договоримся, Михаил, говорить друг другу не только правду, но и по существу. Для начала не надо истерик. Из всего того, что вы сказали, я ровным счетом ничего не поняла. И потом, я не люблю банальных, слащавых и неискренних фраз. А пустой болтовней меня вообще никуда не заманишь. Если хотите мне понравиться, не паникуйте и будьте самим собой.
– Вы знаете, о чем я только что подумал? Никогда не догадаетесь. Я представил себе ситуацию, когда, как у Герберта Уэллса, вы спокойно едете по своим делам и вдруг прямо перед вами появляется инопланетянин, эдакий проворный десятиметровый уродец необычайной силы, который хватает вашу машину в свои щупальца и с любопытством разглядывает вас своей сотней глаз. Вы трясете головой, говорите: «Чушь какая-то, этого не может быть».
– И-и?
– Он уходит, исчезает. Вы трясете головой, говорите: «Надо же такому привидеться»! И тем не менее выходите из машины осмотреть ее, нет ли там вмятин и царапин.
– Это вы обо мне?
– Это отвлеченный пример.
– Хочу заверить вас, Михаил, вы ошибаетесь. Я бы не пошла осматривать машину.
– Почему?
– Я бы умерла от страха.
Лиза весело рассмеялась.
– Это значит, что он бы произвел на вас впечатление.
– Как и вы, – улыбнулась девушка. – С одной лишь разницей. Ощущение с инопланетянином можно пережить на обычном современном аттракционе, а с вашим появлением может вся жизнь перевернуться.
– Я другое имел в виду.
– Да не переживайте вы так, я все поняла. Больше оптимизма, хотя для этого нужен несколько иной костюм.
– Что ж, у меня все впереди, только дайте шанс, и я постараюсь не разочаровать вас.
– Не надо стараться, будьте самим собой. Вы – какой сам собой?
– Наверно, я очень скучный, хотя и образованный человек.
– Что-то я не уловила связь.
– Образование – это богатство ума, воображения, фантазии.
По кислому выражению лица Михаил понял, что хвалил не то, что следовало. Тогда он добавил.
