Текст книги "Южный Урал, № 6"

Автор книги: Борис Раевский

Южный Урал, № 6

Елена Хоринская
СТИХИ

УРАЛЬЦЫ – СТРОЙКАМ КОММУНИЗМА

I

 
В Туркмении есть мыс Тахиа-Таш…
О нем мы раньше думали едва ли,
Но он теперь знакомый, близкий, наш,
Как будто там мы сами побывали.
Прохлада горных рек у нас с тобой,
Густой травой заросшие поляны,
А там – пески, сухой, колючий зной,
Валами поднимаются барханы.
Когда-то расцветали там сады
И виноградные качались лозы;
Все меньше в реках делалось воды,
Озера стали солоны, как слезы…
И люди уходили от беды,
И люди отступали пред пустыней.
Им снились реки, полные воды,
Разлив озер, волнующий и синий…
Угрюмо смотрят русла мертвых рек.
Бредет верблюд чуть видною тропою…
И вот сюда приходит человек,
Простой, совсем такой, как мы с тобою.
 

II

 
В своей палатке он тревожно спит,
Идет чуть свет песчаным бездорожьем.
Кто он, кто этот смелый следопыт?
Он – большевик. Он отступить не может.
В горячие и памятные дни —
Это ему доверила Отчизна —
Вернуть реку, зажечь над ней огни,
Построить светлый город коммунизма.
И мы с тобой шагаем рядом с ним
По руслам, там, где соль блестит, как льдины.
Пройдем, пробьемся, вместе победим,
Пошлем на помощь во-время машины.
Чтобы в пустыне новый город рос,
Чтобы воде звенеть на перекатах,
Мы в срок дадим уральский землесос,
Мы в срок дадим уральский экскаватор.
Их повезем, быть может, мы с тобой,
Через пустыню прорываясь с боем,
Чтоб животворною, живой водой
Наполнить русло древнего Узбоя.
Хлебам расти, садам цвести навек
Над ширью полноводного канала.
В нем будут струи наших горных рек,
В нем будет сила нашего Урала!
 

УРАЛЕЦ

 
Чтоб до краев налить водой
Арыки смуглому туркмену,
Уральский мастер молодой
Уже с зарей спешит на смену.
       Искрится и сверкает сталь,
       Лучи сверкают тоже сталью…
       А поезда увозят вдаль
       Компрессоры с его деталью.
Вот перед ним его станки,
Их три, а иногда четыре…
И руки ловкие крепки,
И стал в плечах теперь пошире.
       Он поспевает здесь и там
       И новичку еще поможет.
       Он по-хорошему упрям,
       На многих, может быть, похожий,
Но вспоминаются не раз
И взлет бровей, и русый волос,
И мягкий отсвет серых глаз,
И по-ребячьи звонкий голос,
Его уральский говорок,
Неторопливая походка…
       Колонкой цифр и сжатых строк
       О нем рассказывает сводка:
       За месяц втрое выдал он,
       Лишь сердца подчиняясь зову…
…А эшелон идет на Дон,
На Волгу, в Крым или в Чарджоу…
 

В КОНСТРУКТОРСКОМ БЮРО

 
Над сонным городом встает рассвет.
В конструкторском бюро не гаснет свет.
За окнами отроги дальних гор.
Седые сосны. Снеговой простор.
Покрыла снегом скверы и дома
Морозная уральская зима.
Шуршат листы. Чертежных досок ряд.
Здесь в эту зиму до зари не спят.
От чертежей, не отрывая глаз,
Вникают люди в тот большой заказ,
В котором и мечты их и дела,
Который нынче Родина дала.
На окнах тонко выведен узор.
Зима. Мороз. В снегу заводский двор.
А люди здесь, склоняясь у доски,
Как будто видят желтые пески…
Над сонным городом встает рассвет.
В конструкторском бюро не гаснет свет.
Торопит время, говорит: – Спеши!
…Они до срока сдали чертежи.
 

НАМ МИР РАСКРЫВАЕТСЯ ШИРЕ

 
На гребне бархана оставленный «ГАЗ»,
Ни птиц, ни огня, ни дороги.
Вдали за барханами вечер погас,
И ноют усталые ноги…
В походах давно ты привык ко всему,
Бывал ты в краю этом прежде.
В походной палатке, раскинув кошму,
Ты спишь в запыленной одежде.
А утром, лишь только забрезжит рассвет,
Уйдешь по неведомым тропам,
Туда, где за гребнем теряется след
Мелькнувшей вдали антилопы.
На гребне бархана оставленный «ГАЗ» —
Не взять ему этой вершины.
Но ты пробирался, бывало, не раз
И там, где не ходят машины.
И там, где стремительных речек разбег
Да холод глубоких ущелий,
Ты жил на зимовках, облазил Казбек,
Свинцовые помнишь метели…
Поля Подмосковья… окопы и снег…
И голос вождя на привале…
Он в сердце глядит тебе, тот человек,
Чьим именем стройки назвали.
И к цели ты шире шагаешь, солдат,
И мир раскрывается шире…
…А белые голуби к солнцу летят,
Как песня о счастье и мире.
 

В. Наумов
СТИХИ

ТРАССА ЖИЗНИ

 
Когда над степью экскаватор
В ковше поднимет чернозем,
Мы вспоминаем —
Здесь солдатом
Ты проходил в сорок втором.
 
 
        Здесь пролегала
        Трасса смерти,
        Видны еще войны следы.
        Дорогу экскаватор чертит
        Для голубой донской воды.
 
 
На трассе нового канала
Моторы мощные гудят —
Здесь трасса жизни,
Здесь начало
Второго подвига солдат.
 

СЧАСТЬЕ

 
Не забыть нам лет,
Когда в России,
В ожиданье
Истомясь с утра,
Старики с ребятами босыми
За селом
Встречали трактора.
 
 
        Свежий ветер будто стал теплее,
        Поколенья
        Встретились с мечтой:
        Дед всю жизнь
        С лукошком жито сеял,
        Внук ведет машину бороздой.
 
 
Знаем мы:
И вас дороги те же,
Что и нас,
Ведут из года в год
Тракторами
Сравнивает межи
В Венгрии,
В Болгарии народ.
 
 
        И, быть может,
        Вот сейчас вприпрыжку
        Выбегает со двора
        Венгра безлошадного сынишка
        За околицу
        Навстречу тракторам.
 
 
И апрельским утром,
Теплым, синим,
Принимает на свои поля
Помощь братскую
Родной России
Древняя венгерская земля.
 
 
        И, взглянув
        На вспаханное поле,
        Говорит седой мадьяр сынам;
        «Дождались и мы
        Хорошей доли,
        Завернуло счастье
        В поле к нам!»
 

С. Лаптев
ГОЛОС МОСКВЫ
Стихотворение

 
В далеком Вьетнаме, горячем от зноя,
В Корее весеннею ночью холодной,
В момент передышки от боя до боя,
На кратком привале приемник походный
Кругом обступили друзья боевые.
И тихо. И лица становятся строже.
Настойчиво ловит Москвы позывные
В защитной фуражке радист смуглокожий.
В коробке трещат грозовые разряды,
Волна на волну набегает сначала.
Но вот устранились помехи, и рядом
Далекая русская речь зазвучала.
Далекая речь!.. Но такая родная,
И ближе ее не найдется на свете.
Она как в пустыне вода ключевая,
Она как уверенность в скорой победе.
И голос правдивый, пройдя все преграды?
И даль расстояний, звучит из эфира:
«Сжимая винтовки, уходят отряды
На битву во имя свободы и мира!..»
 

И. Якимов
НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ
Пьеса в девяти картинах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

О г н е в  Д м и т р и й  С е м е н о в и ч – агроном.

О г н е в а  Е л е н а  П а в л о в н а – агроном-семеновод и лаборант.

С а м о х и н  В а с и л и й  И в а н о в и ч – секретарь партийной организации совхоза.

М а к а р  Т р о ф и м о в и ч – секретарь обкома партии.

Х л е б н и к о в  А л е к с е й  И в а н о в и ч – директор совхоза.

Д о л г о п о л о в  Ф е р а п о н т  К о н с т а н т и н о в и ч – инженер-механизатор.

С е р е д к и н  К у з ь м а  П е т р о в и ч – управляющий отделением совхоза.

С у х о в е р х о в  Н и к о д и м  В и т а л ь е в и ч – профессор, доктор сельскохозяйственных наук.

П а в е л  Т у р о в }

Л и з а  М о л о д ц о в а }

П р о х о р  М а л я в и н } трактористы.

Н и к о л а й – шофер директора совхоза.

Е р м и л ы ч – сторож.

Рабочие, трактористы и трактористки, комбайнеры, поварихи, подростки

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Конец зауральской весны. Степь. Полевой стан тракторной бригады у одинокого березового колка. Слева и справа два спальных тракторных вагончика. В левом вагончике через открытую дверь видна тумбочка, на ней телефон. Впереди самодельный стол и скамейки на врытых в землю столбах. Около берез Николай обтирает легковую автомашину «М-1». Он сильно прихрамывает на левую ногу. Заход солнца. Издали доносится гул работающих тракторов. Две поварихи накрывают стол. К Николаю подходит Ермилыч с берданкой за плечами.

Е р м и л ы ч. Ну, как, Никола!.. Не надоело директора возить?

Н и к о л а й. Нет! Интересно: все видишь и обо всем свое мнение имеешь…

Е р м и л ы ч. Мнение? И на трактор обратно не тянет?..

Н и к о л а й. Еще как тянет-то: весной на трактор, осенью на комбайн. Все бы, кажется, отдал! А вот намедни попробовал на «дизеле» проехать (показывает на левую ногу) – не выжимает!

Е р м и л ы ч. Зато на выдумки горазд, голова, стало быть, варит. А нога пройдет, Никола. Я вот тоже лет шесть тому назад, во время бурана, простыл – три года нога волочилась, а потом ничего – отошла…

Н и к о л а й. С тех пор и сторожишь все?

Е р м и л ы ч. Да… И до чего надоело… Зимой на отделении, а летом здесь сторожу да молодым завидую. Скучища! (Смотрит из-под руки в степь.) Что это? Никак управляющий наш верхом с поля несется? Кузьма Петрович! Уж не беда ли какая стряслась?

(Середкин, взволнованный, сердитый, вбегает и тяжело опускается на скамейку около стола, все вопросительно смотрят на него.)

С е р е д к и н (хватаясь за голову). Зарезали, подвели управляющего… Чуяло мое сердце. Эх, Кузьма, Кузьма, быть тебе опять битым! (Задумывается. Резкий звонок телефона. Середкин вздрагивает и бросается к телефону.)

С е р е д к и н (в трубку). Управляющий отделением Середкин… (Оживляясь.) Здравствуйте, товарищ Долгополов… Дела? Хуже не придумаешь. (Удивленно.) Мне премию за выработку на трактор? (Горько смеется). Какие там премии, товарищ инженер… Меня агроном под суд хочет укатать… Беда! Налетел, как коршун, а у меня Прохор Малявин заовсюженную пустошь без предплужников пахал, а дед Панфил втихаря пшеницу вручную сеял. Скандал! (Кладет трубку на место.) И до чего мне не везет: третий год неурожаи мучают – сушь. В кои-то веки выскочил по выработке на трактор – так нет, опять заминка. Ну что особенного! Ведь дождик должен быть. Имел я право под дождичек рискнуть. (Смотрит на небо. В испуге.) Беда! Угробит меня этот агроном, чувствую. (Что-то вспомнив, срывается с места и бежит через стан в степь.)

Е р м и л ы ч (провожая глазами Середкина). Обратно в степь погнал. (Николаю.) Лаптем щи хлебает наш Кузьма, да и мы вместе с ним.

Н и к о л а й. Неосновательный, легкий человек.

Е р м и л ы ч. Да уж куда легче… Сеем – только гектары считаем, жнем – корешки собираем: деда Панфила слушает – агронома нашел. По Сеньке и шапка! А наш-то орел возьми и нагрянь, как снег на голову…

Н и к о л а й. Огнев? Боевой, как видно, агроном. Это же я его с парторгом и привез.

Е р м и л ы ч. В корень смотрит агроном. У нас ведь как: мягких гектаров много, а хлеба мало. А земля-то, она матушка, старанье любит. Ты к ней волком – она к тебе мачехой. Нет! При товарище Макаре этого баловства не было. Ферапонт Долгополов такие порядки завел. Ученый человек, слышь-ка: два института окончил, за границей был, говорят, шесть лет здесь за агронома и механика работал, а вот поди ж ты…

Н и к о л а й. Ученый, да не той науке, как видно.

Е р м и л ы ч (испуганно). Не той! Так их сколько наук-то?

Н и к о л а й (твердо). Две! Одна настоящая – наша, а другая фальшивая – из-за океана.

Е р м и л ы ч (в смятении). Из-за океана? Это, значит, чтобы помешать нам? Счастье-то наше им, стало быть, поперек горла костью встряло! (Немного подумав.) А… а не думаешь ты, Никола, что Ферапонт этот подведет нас?..

Н и к о л а й. Долгополов-то? Не пойму я его никак… Искры в нем нет, по-моему, настоящей!

Е р м и л ы ч. Искры?

Н и к о л а й. Ну сам посуди: изобрел я с кузнецами стогомет тракторный, сделали его в кузне. Идет, но на поворотах ломается: из утиля ж смастерили. Говорю инженеру: «Помогите, вещь нужная… Косим мы, мол, сено тракторными сенокосилками, а убираем на волах и вручную… Сколько добра гноим!» – А он: «Фантазии, говорит, глупости, пусть институты изобретают, а нам некогда».

Е р м и л ы ч. А ты бы к директору, к Алексею Ивановичу…

Н и к о л а й. Некогда ему. Подумываю я товарищу Макару написать. Хорошо о нем народ говорит… Я-то его не помню.

Е р м и л ы ч. Товарища Макара? Ты еще пацаном тогда был… Вот человек – огонь, сила. Из наших трактористов, здешний. Три года здесь директорствовал, а потом и пошел, и пошел в гору… Сначала в райком взяли первым, потом в другой, бо́льший район перевели, а теперь – секретарь обкома! Вот ужо доберется он до нас…

Н и к о л а й. Вот бы приехал!..

Е р м и л ы ч. К новому агроному со стогометом подайся… Раз он землю хочет прибрать к рукам, по-хозяйски – ему эта механика вот как нужна!

Н и к о л а й. И то правда. Сделаю модель – к нему понесу. (Таинственно.) А сегодня хочу бригаду обрадовать. (Достает из кабины аккумулятор с переносными лампочками на подставках.) Сам сделал. Светить можно и на полевом стане, и в лесу, где угодно… Зарядка на четыре часа, а потом опять можно зарядить от трактора. (Оглянувшись, включает и выключает лампочки).

Е р м и л ы ч (в восхищении). Ну и голова у тебя, Никола, ну и руки – золотые… Ведь это же какое удобство в отдаленности!

Н и к о л а й (прячет агрегат в кабину). Сойдется смена на ужин – зажжем! Люблю, когда люди радуются, поют, пляшут; газеты и книжки после ужина можно читать… Только ты, Ермилыч, пока… молчок.

Е р м и л ы ч (смотрит куда-то вдаль). Сколько в народе смекалки этой? Собрать бы ее всю да в дело… Эх-ма, соколики мои! (Слышен гонг).

Н и к о л а й (волнуясь). Слышишь, дневная смена кончилась. Сейчас придут.

(Подходят с поля люди. Они поют:

 
Солнце село. В небе чистом
Зорька алая зажглась.
Нажимайте, трактористы,
И над ночью наша власть.
Торопись, ночная смена,
Заводи моторы все.
К вам придем на пересмену
Мы по утренней росе.)
 

С л ы ш н ы  р а з г о в о р ы: – Комсорг-то наш, Лиза Молодцова, слыхали? Павла Турова сегодня догнала и по выработке и по качеству. Сам Самохин флажки нацепил обоим! – А Прохор какой номер выкинул!

Входит Лиза, ее догоняет Павел.

П а в е л. Поздравляю, Лиза. (Берет обе ее руки в свои.)

Л и з а (смущаясь, пытается высвободить свои руки). И я тебя поздравляю…

П а в е л (любуясь Лизой). В борозде, когда ты меня догоняла по выработке, я злился, жал во всю, а сейчас рад, что мы рядом. А ты?

Л и з а. А мне все кажется: время несется быстро, а я ползу медленно. Скажи, у тебя за рулем не бывает такого чувства?

П а в е л. За рулем я жаден, Лиза… Я все думаю: «Эй, Павел, смотри в оба, не упускай счастья из рук. Видишь, как оно бежит за плугом – еще корявое и сырое. Но подожди – какие здесь сады зацветут, какие хлеба поднимутся!» И кажется мне иногда: машина уже не коптит, вместо дизельного бака установлен на ней сверхмощный аккумулятор и вся она чистая, строгая, электрическая. А рядом на такой же машине – светлая, сияющая, как сейчас, мчишься ты, Лиза! И так мне хорошо, так радостно рядом с тобой.

Л и з а (отстраняясь). Павел, об этом не надо…

П а в е л (горячо). Лиза! Почему ты избегаешь меня? Нам надо объясниться…

Л и з а (совсем смущаясь). Хорошо, только после…

(Справа вваливается шумная ватага трактористов и трактористок. Последним, переваливаясь, идет большой, медлительный и степенный Прохор Малявин. Лиза подходит к Малявину.)

Л и з а. Отгадай, Прохор, что это такое: маленький, да удаленький, не жнет и не сеет, только верхушки снимает и сор убирает; а дает урожаи.

П р о х о р (застенчиво, почесывая в затылке). Это? Это… (решительно.) Плуг. (Всеобщий хохот. Все обступают Прохора. На сцене не замечаемые никем появляются Самохин и Огнев.)

Г о л о с а. То-то и хлеб на твоей пахоте не растет, что ты плугами верхушки сшибаешь.

– Это же бракодел, братцы!

– Вы посмотрите, какая рожь на его прошлогодней загонке растет.

– Колос от колоса – не слыхать девичьего голоса..

– Ты это кому, Прохор, мины подкладываешь, кому?

– Эх ты, горе луковое, не угадал. Не плуг, а предплужник: он семена сорняков со стерней на дне борозды хоронит.

Л и з а (Прохору гневно). Почему ты сегодня опять без предплужников пахал? Ты о чем думаешь, когда пашешь?

П р о х о р. О заработке. (Смелея.) Я вчера на сто тридцать норму выполнил.

Ч е й-т о  г о л о с. И на пятнадцать сантиметров пахал… Липа!

П а в е л (подступая к Прохору, гневно). А что вырастет на такой пахоте, ты не думал? Тебе все равно?

(Все смотрят на Прохора в упор, осуждающе. Прохор, растерявшись, пятится. Самохин и Огнев подходят, наблюдая. Все поворачиваются к ним. Прохор, воспользовавшись этим, исчезает.)

Л и з а. Ишь! Увидел начальство – и сразу в кусты…

С а м о х и н (кивая вслед ушедшему Прохору). Вот почему мы с вами в обозе! И дело не только в Прохоре… Такие факты вскрыты и в других бригадах. Это зло живучее. Оно угрожает срывом задуманного нами большого дела. А ведь задумали мы не легкое. Товарищ Огнев говорил вам…

О г н е в (горячо). Да! Побороть засухи, суховеи, сорняки, покорить стихию мы не сможем, если каждый не обуздает в себе такого вот… Прохора. Слепой человек не видит цели и не может победить. А цель-то какая! Сегодня ночью мы начинаем здесь, на Волчьих ямах генеральное, я бы сказал, наступление. (Показывает в степь.) Там больше двух тысяч гектаров. Когда-то массивы эти давали стопудовые урожаи.

Г о л о с а: – Правильно. При товарище Макаре это было.

– Земля была что надо…

О г н е в. Но ее запакостили, засорили, распылили. Появились кое-где солонцы – ее забросили… А мы с вами сделаем эти поля вновь плодородными, соберем здесь невиданные урожаи, посеем травы, новую пшеницу с «Горок Ленинских». Семена уже зреют на нашем опытном поле. Елена Павловна нам обещает… (Оглядываясь.) Где же она?

Л и з а. Елена Павловна на Сухом болоте пробы берет.

О г н е в. Все продумано. Вот только для удобрения нехватает навоза, скота мало держим. Это единственное узкое место в нашем плане…

(Все окружают Огнева.)

Г о л о с а: – Почва уж очень бедная на наших Волчьих ямах!..

– Волки детенышей там теперь выводят!..

– Да и лес вы рубили как раз с той стороны, откуда суховей летом бьет…

– Трудная земля, порченая!

(Радостно взволнованная вбегает Елена Павловна. У нее в руках кулек, наполненный землей.)

Е л е н а  П а в л о в н а. Товарищи! (Огневу.) Митя! Вы посмотрите – какое богатство! Его там тысячи тонн.

(Торжественно высыпает из кулька половину содержимого на землю. Огнев склоняется к земле и, достав из кармана лупу, рассматривает пробу, все напряженно следят за ним.)

О г н е в (с досадой). Совсем темно. Ничего не видно.

Н и к о л а й (появляясь вместе с Ермилычем, помогающим нести лампочки). Дайте-ка я посвечу. (Расставляет лампочки на земле, щелкает выключателем. Яркий свет. Все ошеломлены. Только Огнев, словно не замечая, откуда появился свет, рассматривает напряженно, через лупу, пробу.)

О г н е в (вскакивая, радостно). Да вы знаете, что это такое? Изумительное открытие! Узкого места больше нет… Нет, вы скажите, что это такое? (Елена Павловна счастливо смеется. Все склоняются над пробой.)

Г о л о с а: – Навоз вроде старый, товарищ Огнев.

– Навоз? Разве в навозе коренья бывают?

– Нет, братцы, не навоз…

Е р м и л ы ч (рассматривая пробу). Торф, соколики мои, самый настоящий торф!..

О г н е в. Вот именно – торф! Тысячи тонн! Вы говорите – почва бедная. А разве нельзя новую богатую почву сделать? Торфование проведем – две подкормки, всем народом навалимся на землю… Лес? Пока взрослые деревья пересадим из лесной дачи, а потом саженцы подрастут. Поставим на сухом болоте мельницу – крошку торфяную делать… А? Сколько тогда можно с гектара взять? (Все с волнением смотрят на Огнева.) На первый случай – двести пудов на круг наверняка. Механиков возьмем за бока… Механиков…

П а в е л (взволнованный). Возьмемся, товарищи. Нас двадцать трактористов… Если каждый даст полторы нормы за смену, а на подкормку родню созовем – осилим Волчьи ямы в срок!.. Я первый берусь две нормы вырабатывать и своих домашних на помощь бригаде поднять…

Г о л о с а: – И я.

– И я тоже.

– Меня запишите.

– Меня с прицепщиком Василием Грудковым, тещу Лукерью, Егорку – сынка (Самохин записывает).

С а м о х и н. Правильно! Весь народ поднимем!

Н и к о л а й (торжественно). Ужин, товарищи, подан. (Все шумно рассаживаются. Николай достает из кабины патефон, заводит его.)

О г н е в. Ну теперь мы на линии, друзья… Теперь… Пусть уж волки с волчатами потеснятся.

З а н а в е с.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Декорация та же. Ночь. Луна. Гул работающих тракторов. У левого края стола Самохин беседует с Лизой, у правого – Огнев с Николаем. Николай с увлечением рассказывает о чем-то, рисуя в воздухе рукой воображаемые линии. Огнев, слушая Николая, набрасывает чертеж в своем блокноте. Елена Павловна дремлет в кабине автомашины. Говорят полушопотом, чтобы не разбудить спящих в вагончиках людей.

О г н е в (вставая). Так, так… Значит прямо на ходу скирдуют, а стожки можно впритирку рядом ставить?

Н и к о л а й. Вот именно. (Встает.) В одну шеренгу. (Жестикулируя, Огнев и Николай уходят в степь.)

Л и з а. Василий Иванович, помогите мне осенью поступить в институт.

С а м о х и н. Что это ты как на пожар – так вдруг!

Л и з а. Я колебалась, но сегодня товарищ Огнев, вы, Николай и Елена Павловна заставили меня решиться.

С а м о х и н. При чем же тут институт? Мы говорили о Волчьих ямах. Ты наша лучшая трактористка, только что избрана комсоргом отделения, самого отстающего… Тебе и карты в руки!

Л и з а. Но время летит так быстро! Сегодня мне исполнилось семнадцать лет, десять месяцев и двадцать дней.

С а м о х и н (взглянув на ручные часы, смеется). Двадцать три часа и тридцать минут…

Л и з а. А разве минутами не надо дорожить? Ведь из них возникают дни, месяцы и годы. А я хочу быть такой же, как Елена Павловна, как…

С а м о х и н. А комсомольцы, отделение?..

Л и з а. Да, я очень беспокоюсь. Управляющий, Кузьма Петрович, такой тяжелый человек. Мы пришли к нему посоветоваться, как вытянуть отделение, наметили кое-что… А он отделался шуточками, высмеял нас. Ему бы только нажимать, а что будет через год, два – его не интересует. А мы обязательства взяли…

С а м о х и н. И ты тоже?

Л и з а. Ну, конечно! Берусь удвоить выработку в этом сезоне, делать вое на «отлично», подготовить себе смену, поехать в вуз и окончить его с отличием.

С а м о х и н. О, вот ты какая!

Л и з а. Уезжать сейчас отсюда очень не хочется… Но надо учиться, надо быть во всеоружии. А, Василий Иванович! Ведь надо?..

С а м о х и н. Надо!

Л и з а. Как Павел Туров, например. (Мечтательно.) Во время штурма рейхстага нес знамя и был ранен… Гвардеец! И тысячник. Он уже третий год заочно в институте учится. Инженером будет… Ведь будет?..

С а м о х и н (смеется). Будет!.. Готовься и ты к экзаменам.

Л и з а. Я готова…

С а м о х и н. Тем лучше А о том, как вам сейчас на отделении помочь, – подумаем.

Л и з а (обрадованная). Спасибо. (Быстро идет к правому вагончику и сталкивается с Павлом.)

П а в е л. Лиза!

Л и з а (растерявшись). Павел! (Молча уходит, Павел, удивленный, смотрит ей вслед, потом подходит к Самохину.)

П а в е л. Мои партийные документы уже получены в райкоме…

С а м о х и н. Знаю. Значит от отдыха ты отказался!..

П а в е л. Отдыхать в таких условиях я не могу.

С а м о х и н (насторожившись). Что-нибудь случилось?

П а в е л. Руки чешутся.

С а м о х и н. С управляющим говорил?..

П а в е л. Уже и поссориться успел. У меня теперь, товарищ Самохин, такая жадность к земле, к работе, такое нетерпение! После Берлина почти два года на сверхсрочной пробыл, в армии заочником стал, а как прочитал в газетах о февральском Пленуме – потянуло в совхоз. Я Кузьме Петровичу прямо сказал, по-солдатски: «Теперь такое бескультурье на полях – позор!..» А он обиделся: «Какой ты, говорит, беспокойный!..»

С а м о х и н. Тогда вот что: партийное поручение тебе. Помоги Лизе Молодцовой поднять молодежь на соревнование. Самое крупное отделение и самое отстающее. Здесь половина совхозных посевов. Предстоит огромная работа, особенно на Волчьих Ямах.

П а в е л. Знаю. План товарища Огнева. Когда и как начнем?

С а м о х и н. Завтра собирай с Лизой комсомольское собрание и… будь беспокойным, товарищ Туров, действуй!

П а в е л. Есть! (Быстро уходит).

С а м о х и н (один). Какая закалилась молодежь!

(Из темноты появляется Ермилыч.)

Е р м и л ы ч (таинственно). Хочу я, Василий Иванович…

С а м о х и н (оглянувшись). А, Ермилыч… что?

Е р м и л ы ч. По личному делу посоветоваться с тобой…

С а м о х и н. Да.

Е р м и л ы ч (подсаживаясь к столу). Из сторожей в звеньевые решил податься, по арбузам. (Показывает в степь.) Эвон там, на гриве, у речки песочек, легкость в земле необыкновенная – дыни и арбузы будут мировые.

С а м о х и н. Но ведь тебе поди уже под семьдесят, Ермилыч?

Е р м и л ы ч. Ну и что ж… В сторожах-то помирать неохота!..

С а м о х и н (обнимает Ермилыча за плечи). Ну, зачем, Ермилыч, помирать!.. Мы еще с тобой до коммунизма дойдем. А?..

Е р м и л ы ч. А что? Это ты, пожалуй, правильно рассудил, Василий Иванович, – дойдем! Значит действовать? Эх-ма, соколики мои, тряхнем, как бывало… Берегись, которые!

(Уходит. Входит Середкин. Он мрачен. Самохин, задумавшись, не замечает его. Середкин кашляет.)

С а м о х и н. Кто здесь?

С е р е д к и н (мрачно). Вызывали? (Садится.)

С а м о х и н. С твоими подчиненными беседовал.

С е р е д к и н (испуганно). Опять на меня жаловались?

С а м о х и н. И откуда у тебя, Середкин, эта боязнь людей.. Такие люди!.. Старичок этот, Ермилыч, говорил тебе об арбузах и дынях?

С е р е д к и н. Ну разве мне до дынь, Василий Иванович. Они все точно белены объелись – им и травы, и корнеплоды, и пасеку, и бахчи – вынь да положь. Леса, видишь ли, сажать желают, пруды строить, фацелию какую-то сеять для пчел…

С а м о х и н. А ты?

С е р е д к и н. Легко сказать, а где сил взять? Нам бы посевную, пары не провалить, скот зимой живым сохранить – и то ладно. Нам бы в середнячках кое-как продержаться, а звезды с неба хватать да новшества вводить – силенок нет. Начальство об этом знает. Пусть оно, значит, и думает и плантует…

С а м о х и н (гневно). Начальство! А ты?

С е р е д к и н (беспомощно разводя руками). Ну, что я могу, Василий Иванович. Кампании заедают. Сев, пары, прополка, силосование, сенокос, опять сев, хлебоуборка. Строительство! А рабочая сила в дефиците. Вот и вертись, как белка в колесе, на восьми-то тыщах гектаров… Они бы попробовали на мое место сесть, да эти, как их, севообороты на Волчьих ямах вводить.

С а м о х и н. Кто они?

С е р е д к и н. Критики…

С а м о х и н (гневно). Стыдно, Середкин! Это же лучшие люди – стахановцы! У каждого из них нам с тобой есть чему поучиться. (Стараясь быть спокойным.) Почему учиться не хочешь? Почему на курсы не поехал?..

С е р е д к и н (усмехаясь). Да разве я могу?.. Все дни заняты, а ночью какая же наука в голову полезет? Раз шесть за «Краткий курс» принимался. Дойду до четвертой главы и… (Ударяет ладонью по столу.) Стоп машина. Забуду, опять с первой начинаю, снова споткнусь на четвертой и… все. Как белка в колесе… А потом я так смотрю. Василий Иванович… Землю пахать да коров доить можно и без этого… Двадцать лет я работаю, десять лет руковожу. Был и в передовиках. Авось и сейчас поправимся как-нибудь…

С а м о х и н. Авось да как-нибудь? Не выйдет, товарищ Середкин. Пойми – в какое время мы живем. Мы коммунизм строим, понимаешь ты или нет, коммунизм? А ты тормозишь!..

С е р е д к и н (задетый за живое). Я? торможу? Товарищ Самохин! Я десять лет управляю, я это хозяйство строил, я…

С а м о х и н. Тебя сама жизнь выталкивает из колеи, потому что ты отстал, учиться не хочешь. (Задушевно.) Сделаем так: два раза в неделю, по вторникам и пятницам, приходи ко мне с конспектами… Буду сам тебя вытягивать…

С е р е д к и н. Конспекты? Ну что ж, постараюсь подтянуться. (Быстро уходит.)

С а м о х и н (глядя ему вслед). Эх, Середкин, сколько раз ты обещал. Сколько раз? (Задумался, входят Огнев и Николай и садятся справа к столу.)

О г н е в (продолжая разговор с Николаем). Постой, повтори… Стожок-то с платформы на землю как попадает?

Н и к о л а й (уверенно). Проще пареной репы. Стожок – он, извините, как готовая шаньга из русской печи, прямо на луг садится – с ходу. Вот так… (Зажигает спичку и показывает по чертежу в блокноте Огнева). Заднюю стенку платформы откидываем и… стожок сползает.

О г н е в (горячо пожимает руку Николаю). Молодец! Выйдет! Кончай скорей модель и приноси, а сейчас… заводи. (Николай бежит к машине, Елена Павловна вылезает из кабины.)

О г н е в (Самохину). Изобретение Николая устраняет еще одно узкое место в нашем плане. Механизируется уборка сена. Теперь дело пойдет.

С а м о х и н. Как много нами упущено! Факт! И чтобы наверстать быстрее, надо засучив рукава работать и учиться… Всем учиться… А кое-кому переучиваться… Как вы думаете?

О г н е в. Ты прав. (Елене Павловне.) Помнишь, Лена, Никодима Витальевича… генетика институтского, с которым мы спорили о бессмертных генах… Сегодня я получил письмо от Виктора! – он кончает нынче. Виктор пишет, что Никодим этот совсем обнаглел. Требует изгнания мичуринской науки из института, отказывается рецензировать дипломные работы студентов на мичуринские темы. Никодим и его присные открыли прямо крестовый поход против президента Академии Лысенко… (Самохину.) Ты прав, кое-кому переучиваться придется…

С а м о х и н. Будьте уверены: партия положит конец этим дезорганизаторам от «науки». А мы… давайте будем вместе дерзать!

Е л е н а  П а в л о в н а (гневно). Это диверсионный акт какой-то… Студентов, будущих строителей коммунизма, воспитывать в духе, чуждом советской науке и практике! Не пора ли за это отвечать кому следует перед партией и народом!

С а м о х и н. Пора! А нам на деле надо доказать свою непримиримость к ним.

О г н е в. И мы внесем свой вклад в эту борьбу делом… Наш план окончательно созрел. (Идет к машине, за ним Самохин и Елена Павловна. Садятся все в машину и уезжают. Входит Лиза. Садится. Задумчиво смотрит вдаль. Появляется Павел.)

П а в е л. Лиза, ты? (Любуется Лизой.) Какая ты… Чудесная!

Л и з а (смущаясь). Я? Нет, Павел, это ночь – чудесная!..

П а в е л (решительно). Лиза! Я хочу все выяснить до конца. Я не дипломат и… прошу тебя быть моей женой…

Л и з а (делает движение к Павлу, но спохватившись, отодвигается от него). Женой? Нет! Это невозможно!..

П а в е л (ошеломленный ответом Лизы). Невозможно? Значит не любишь?.. Или, может, другого любишь?.. Тогда, конечно!

Л и з а (порывисто). Нет! Только не это. Я тебе честно говорю.

П а в е л (радостно). Ну вот – я же знал, я чувствовал – любишь? Почему ты молчишь?

Л и з а (вскакивая, взволнованная). Павел… Пойми… Я должна… (Слышны голоса.) Сюда идут. (Хочет уйти, Павел ее удерживает.) Павел! Я уезжаю учиться в город, в институт, надолго… Ты будешь ждать меня, Павлуша?..

П а в е л (радостный). Лиза! Я буду ждать и буду любить тебя еще больше!..

Л и з а. Ты будешь мне писать и о себе, и о них, и обо всем, что здесь… (Показывает в степь.)

П а в е л. И буду работать за себя и за тебя. А о Волчьих ямах ты услышишь. (Гул тракторов прорывается сильнее, ярче сверкают огни, работающих машин.)

Л и з а (склоняя голову на плечо Павла, показывает вдаль). Смотри: там уже началось… Наступление!

П а в е л. Это начинается наша новая большая жизнь… И мы пройдем по ней с тобою вместе, дорогая, рука об руку, и будем инженерами, творцами этой жизни!..

З а н а в е с.