Текст книги "Похождения штандартенфюрера CC фон Штирлица (Книги 1,3,5,7,8)"

Автор книги: Борис Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Но раздумья Джекобса были прерваны неожиданным появлением его помощника.

– Мистер Джекобс, на проводе президент США...

– Что вы сказали?..

– Президент хочет c вами говорить.

Стерлядь вздохнул, машинально вытер пот со лба и взял трубку.

– Господин Джекобс?

– Да, господин президент...

– Вам было поручено выяснить смысл последних радиограмм русских.

– Да, господин президент...

– Вы на пути к разгадке?

– Да, господин президент...

– Вы думаете это серьезно?

– Да, господин президент... – Джекобс еще раз вытер пот со лба.

– Что вы заладили одно и то же? И вообще, вы там в своем уме?

– Да, господин президент...

– Да катитесь вы к черту! – сказал Дуайт Эйзенхауэр и повесил трубку.

– Да, господин президент, – сказал Джекобс и тоже повесил трубку.

Тридцать минут шеф отдела дешифровки сидел в оцепенении. Он второй раз разговаривал c президентом США и никак не мог овладеть собой. Кроме слов "Да, господин президент..." при звонках подобного рода он говорить не мог. Это его сильно удручало, и он каждый раз проклинал себя за это. И поэтому, когда снова вошел его помощник, взгляд Джекобса не предвещал ничего хорошего, а правая рука как-то произвольно сжалась в кулак. Джекобс встал, подошел к своему помощнику и врезал ему поддых. Парень взвыл и упал.

Через минуту Джекобс подошел к неподвижно лежащему телу и вылил на него графин воды. Когда тело очнулось, шеф отдела спросил:

– Ну, что там еще?

– Новая шифровка русских, – простонало тело, протягивая Джекобсу листок бумаги.

– Можете идти!

– Слушаюсь!

Джекобс сел за свой рабочий стол, закурил сигару и прочитал следующее послание Центра Штирлицу:

"Алекс – Юстасу.

1. Юстас, мало того, что вы – осел, вы еще и полный идиот. И это после стольких лет работы в разведке. Да вы представляете себе, что вы натворили?! Вы – дебил! Объявляем вам строгий выговор c лишением месячного пайка, а именно тушенки.

2. Продолжайте работать по новому заданию.

3. Местонахождение Бормана пока неизвестно.

4. После выполнения задания, вам надлежит явиться в Москву. C вами хочет поговорить Первый секретарь ЦК КПСC Никита Сергеевич Хрущев. (Кастетов c собой не брать!)

5. Первый очень недоволен теми эпитетами, которые вы послали ему в своих трех последних шифровках.

Подписал за пьяного Алекса – Брежнев".

Джекобс потерял сознание и упал под стол, где и пролежал до утра, несмотря на то, что ему вновь звонил президент.

Прочитав послание Центра, Штирлиц решил отдохнуть и прогуляться по Нью-йоркскими улицам. Он в третий раз подошел к газетному киоску и попросил свежий номер "Правды". Киоскер агент ЦРУ решился, наконец, спросить:

– Товарищ Исаев, вы третий раз смотрите газету и не покупаете ее. Почему?

Ни один мускул не дрогнул на лице легендарного разведчика. Пронзив своим коварным взглядом киоскера, он загадочно сказал:

– Я ищу некролог.

– Но некрологи же печатаются на последней странице.

– Тот некролог, который я ищу, будет на первой.

– Вы ждете смерти Хрущева?

Штирлиц не ответил, загадочно улыбнулся, снова отдал газету и ушел.

...В Нью-Йорке no-прежнему шел дождь, а в Москве дул холодный ветер, на Волге стояла прекрасная погода, на Дону тоже было все нормально, на берегах Лимпопо на солнышке грелись очаровательные крокодильчики, на Миссисипи дул легкий речной ветерок, в Австралии аборигены готовились ко сну, в Бразилии дикие обезьяны вообще ничего не делали, в Китае рыбаки сетями вылавливали вкусненькую рыбку, в Антарктиде шло очередное заседание троцкистско-зиновьевского блока, и лишь советский лидер находился в состоянии высшей степени нетрезвости...

ГЛАВА 7. ЧЕГО НЕ МОЖЕТ УРУГВАЙСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО

"Все бред, немыслимая никчемность и паразитарное осуществление конфиденциальной хаотичности социальной пошлости. Высшая степень идиотии – есть прагматическая необустроенность диалектики и ее связь c классами. Чистота – есть продукт дезинтарной антисанитарии марксистско-ленинской философии. А что есть деньги? Хрен без палочки! Что есть мысль? Одухотворенная чистота поноса без счастья! Построение здания смесь бетона, слизи и грязи! Люди, жалкие людишки – бред. Все бред, и только бред" – размышлял Мартин Рейхстагович, прося милостыню, сидя у мавзолея на Красной площади.

Только здесь мелкий пакостник наконец понял разницу между рублем и долларом. Только здесь, он наконец ощутил разницу между ударом по левой щеке правым кулаком и ударом по правой щеке левым.

Люди шли и шли... Бывшая кепочка рейхсляйтера была наполнена жалкими пятаками и дорогими центами. Никто не обращал на него внимания. И все было бы хорошо, если бы Борман не решился закурить. Он забыл прочитать, висевший у ГУМа плакат c надписью:

На Красной площади не курят!

Борман закурил сигарету, вдохнул легкий ее аромат и даже не заметил, как получил поддых от мощного парня – агента КГБ, маячившего у него под глазами третий час.

– Ты что, скотина, по-русски читать не умеешь?

– А в чем, собственно говоря, дело? – спросил удивленный Борман.

– Он еще и спрашивает! – сказал не менее удивленный агент КГБ и влепил очередную затрещину.

– Вы не имеете права! – запищал Борман.

– Имею, – сказал агент и мастерски врезал ногой в пах по-прежнему недоумевающему Борману.

– Да за что же, черт вас возьми?!

Агент КГБ, он же полковник срочной службы Григорий Мордобитов сделал довольную гримасу и надел на правую руку перчатку, предварительно вложив туда свинцовый кастет.

Борман видел все это и понял, что дело принимает серьезный оборот. Видели это и ротозеи, слоняющиеся по Красной площади, и молодые влюбленные парочки, зашедшие сюда, поглазеть на Ульянова-Ленина, и пенсионеры, и школьники, и студенты, и члены национальной Лиги Советского Союза "Ленин – не импотент, а просто больной человек!", и даже агенты ЦРУ, Великобритании, Франции, Германии, молодой еще тогда Республики Зимбабве и других разведок. Видел это и Юрий Алексеевич Гагарин. Все они собрались вокруг Бормана и ждали занимательного представления. Полковник Мордобитов не заставил себя ждать. Очередной удар он решил нанести в область, чуть ниже пояса. Борман взвыл и принялся материться на немецком языке. Мордобитов не знал немецкого языка, но его обучали в школе КГБ, где привили ненависть ко всем чуждым языкам, и поэтому, немного подумав, он повторно нанес удар в то же место. В толпе послышались радостные рукоплескания. Кто-то, очень порядочный на вид подошел к Мордобитову и крепко, no-товарищески, пожал ему руку, похлопав его по щеке и сказав:

– Вот такие мальчики восславят нашу Родину!

Видя такую поддержку, Мордобитов зажал жалкое горло Бормана в своих руках и принялся душить его. Изрыгая пену, Борман кричал:

– Помилосердствуйте, соотечественники!

Германские агенты молча стояли и не могли ничего сделать.

Гришка Мордобитов еще c детства был далеко не глупым парнем и решил отпустить несчастного, так как мог его задушить до смерти, и тем самым оградить себя от удовольствия издеваться над ним дальше. Положив несчастного лицом вниз, он врезал ему по почкам c двух сторон...

Неизвестно, чем бы это все закончилось, если бы в Кремле не открылась форточка и из нее не высунулась кричавшая лысая голова:

– Товарищи, дорогие мои, ну разве ж можно так?! По почкам же это очень больно! Надо просто, по морде, по морде и по-жестче!

Все были удивлены, узнав в кричавшем, Никиту Сергеевича Хрущева.

– А кого бьем? – спросила голова.

– Он курил на Красной площади, – крикнули из толпы.

– Так дайте ему еще и приведите ко мне на допрос.

– Слушаюсь, товарищ Первый секретарь! – сказал Григорий Мордобитов и мощным ударом в нижнюю челюсть заставил несчастного Бормана встать на колени.

– Я больше не буду! – заплакал мелкий пакостник.

– Там разберутся, – сказал Мордобитов и поволок за собой стонавшее тело...

...В кабинете Первого, кроме самого Первого, были Леонид Ильич Брежнев, Константин Устинович Черненко, Юрий Владимирович Андропов, Жуков, Микоян, Пельше, работники ЦК, секретари, секретарши, графин самогонки, икра черная, икра красная, икра баклажановая, рябчики в слоновом соусе, лягушатина в масле, говядина в виде тушенки, суп c фрикадельками, суп гороховый, уха из отборных сортов осетрины, грибки, запеченные в сметанном соусе, цыплята табака, рагу из баранины, обыкновенные русские пельмени, две банки консервов "Завтрак туриста", кильки в томатном соусе, пакетик молока, бутылочка кефира, черный бразильский хлеб, израильский кофе, английское какао и нежный, ароматный Южно-Африканский черный чай. Проходило важное совещание на тему: до какой степени дошли советские граждане, что курят на Красной площади.

– Товарищи, оказывается среди нас есть такие товарищи, что нам совсем не товарищи, – начал Брежнев.

– Товарищи, моя однако, возмущается! – подхватил Черненко.

– Сажать таких надо! – задумчиво изрек Андропов.

– Может, позвать Штирлица? – помыслил вслух Жуков.

Пельше посмотрел на Хрущева, перевел взгляд на Брежнева и, остановившись на Жукове, спросил:

– А может?..

– Ни к чему! – ответил Жуков.

– А если попробовать?..

– Не выйдет!

– А может, попытаться?..

– А вот это рискните! – сказал Жуков, и Пельше вышел.

Через минуту он вернулся вместе c Григорием Мордобитовым и грузным человеком, лет пятидесяти, c окровавленной физиономией и грустным выражением лица.

– Это он? – спросил Жуков.

– Да это же Борман! – удивился Леонид Ильич и, подойдя к Мартину Рейхстаговичу, плюнул ему в лицо, от чего тот заплакал. – Скотина, да тебя же ищет Штирлиц!

Полковник Мордобитов, вытянувшись, строго, как на параде, отчеканил:

– Это я его нашел!

– Где? – спросил Жуков.

– На Красной площади. Он там курил и просил подаяние.

Неожиданно вскочил Хрущев. Услышав про подаяние, он швырнул графин c самогонкой в несчастного Бормана, закричав при этом:

– В камеру пыток его!

Леонид Ильич, решив, что дело может принять нежелательный для него оборот, сказал:

– Сергеич, этот человек связан каким-то странным образом c новым заданием Центра, порученным Штирлицу.

– Кто такой Штирлиц? – спросил Хрущев, повергая тем самым всех в удивление.

Брежнев c ненавистью взглянул на Хрущева и тихо сказал:

– Это не важно. Но этот человек может повлиять на исход вашей встречи в Нью-Йорке.

Никита Сергеевич подошел к дурно пахнущему Борману, тупо уставился в его глаза, плюнул в них и, обращаясь ко всем, спросил:

– Неужели эта шалава может повлиять на исход советско-американской встречи?

Все молчали.

Наконец, Леонид Ильич, решив, что надо продолжать совещание, сказал:

– Товарищи, как бы там ни было, мы собрались для того, чтобы выяснить, до какой степени могли дойти советские граждане, чтобы позволить себе курить на Красной площади.

В кабинете сразу произошло оживление. Приглашенные принялись за свои обязанности, c присущей им партийной честностью и демократическим централизмом. В результате, уже через десять минут все было съедено и выпито.

Никита Сергеевич, как всегда в доску пьяный, подошел к Жукову, обнял его и поцеловал в губы, причмокивая при этом:

– Как же я тебя люблю, дорогой мой Георгий Константинович! Нет, ты ответь мне! Слышишь, ты ответь мне! Неужели эта собака хочет меня оскорбить?

Странным образом, произнося эти пьяные слова, палец Хрущева показывал на Пельше.

– Ну что вы, Никита Сергеевич? Товарищ Пельше и в мыслях даже не держит против вас зла.

Пельше слышал все это. Он подошел к Жукову и, несмотря на то, что болел гриппом, плюнул в лицо маршала заразной жидкостью.

– Это кто – собака?! – заорал Пельше.

– Простите, я вовсе не имел в виду вас!

– Ты что, тварь, будешь мне лапшу на уши вешать?! сказал Пельше и слегка врезал по физиономии Жукова.

Началась драка. Но это обстоятельство, которое могло привести в состояние транса уругвайское правительство, никоим образом не коснулось советского, так как драка возникла между всеми приглашенными, по причинам неизвестным никому.

Борман, видя все это, потерял сознание и его уволок на Лубянку полковник Мордобитов.

ГЛАВА 8. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ

В то время, когда на Марсе красные пески заманивали к себе летящие мимо метеориты, на Венере парился известняк, на Меркурии плавился алюминий, а на Плутоне вообще ничего не происходило, в Самаре, близ деревни Переносово, шел снег.

Мюллер стоял и смотрел в бездонное голубое небо. Мюллер был грустен. Его любимый совочек неизвестно кем был украден. И вот он стоял здесь и проклинал всех и вся. Рядом c ним стояли: одноглазая каналья Айсман, неутомимый подхалим Шелленберг, Карл Вольф, полураздетый пастор Шлаг, в плавках и валенках молодой и загорелый Холтоф, исхудавший Кальтенбруннер, а так же одна из пропавших секретарш Бормана, красотка "Тетя Фига". Все они стояли и смотрели в бездонное голубое небо. Все они, еще вчера узники магаданской тюрьмы, а сегодня – советские граждане, стояли и молились небу, проклиная штандартенфюрера CC фон Штирлица.

Холтоф подошел к Тете Фиге и начал ее соблазнять:

– Дорогуша, отдайся, я все прощу!

Элегантный Шелленберг, услышав это, залепил Холтофу пощечину, сказав при этом:

– Дорогуша, ты кому собираешься отдаться? Придурку в плавках или выпускнику Лондонского колледжа?

Тетя Фига удивилась и кокетливо произнесла:

– Господа, я вообще не собираюсь никому отдаваться. Я честная женщина и не могу работать в таких условиях!

– Какой слог! – закричал Кальтенбруннер и всем своим телом бросился на красотку.

– Ой! – закричала она.

– Все будет хорошо, – сказал Кальтенбруннер, облизывая девушку.

Шелленберг отошел в сторону, но Холтоф, не ожидавший такой наглости, попробовал вмешаться, за что получил профессиональный удар в висок от пастора Шлага.

– Побойся бога, сын мой! – умоляюще пролепетал пастор, нанося еще один удар, уже в челюсть.

Холтоф отошел в сторону.

Бывший генерал Карл Вольф, пока Кальтенбруннер наслаждался любовью красотки Тети Фиги, мочился в снег. Казалось, что из него выходили все запасы, накопленные за долгое пребывание в магаданских застенках. Прошло двадцать минут, но Карл Вольф продолжал мочиться на снег. Мюллер уныло смотрел на него и, наконец, не выдержав, сказал:

– А шли бы вы, дружище, в сортир.

Вольф очень культурно послал Мюллера на три буквы. Несмотря на свою тупость, Мюллер понял это и мирно потупил глазки.

А на Марс по-прежнему падали метеориты, Луна вращалась вокруг Земли, создавая на ней отливы и приливы, Сатурн извергал титановые газы, Уран спокойно вращался по своей орбите. И только Кальтенбруннер жадно впитывал в себя молодость, красоту и безумную страсть Тети Фиги. Снег, лежащий под ними, мирно таял, испаряя тепло и нежность жаждущих тел...

...Вечерело. Кальтенбруннер кончил, Вольф отмочился, пастор Шлаг продолжал молиться, Вальтер Шелленберг соблазнял Тетю Фигу, Айсман c Холтофом купались в проруби, а Мюллер строил снежные замки. Никто и не заметил, как вдали показался самолет американской авиакомпании "RUSSIAN – THE BEST MANS IN WORLD". Самолет приземлился и из него вышла рота американских солдат под командованием майора в отставке, товарища Керенского.

– За мной! – заорал бывший глава Временного правительства, ведя отряд вперед, по направлению к вышеописанной компании.

Мюллер первым увидел направляющихся к ним вооруженных солдат.

– Amac! – крикнул он.

Все разбежались, и только Шелленберг, прикованный к Тете Фиге, не мог последовать за остальными – так они и лежали вместе: она под ним, а он на ней...

Керенский, подойдя к влюбленным, брезгливо посмотрел на них и сказал:

– Товарищи, ну как же можно в такой, черт подери, мороз заниматься любовью?

Вальтер уныло взглянул на длинное лицо говорившего, плюнул в него и ответил:

– А пошел ты к чертовой матери!

– Как? Вы же нас сами вызвали! А теперь посылаете черти куда!

Шелленберг удивленно посмотрел на Александра Керенского, представил в нем Александра Македонского, и в мгновение отцепился от красотки Фиги.

– Господа, это же американцы! Наше письмо дошло до них! Да здравствует американское правительство и героическая армия! – орал Шелленберг, на ходу застегивая ширинку.

Все снова сбежались и принялись целовать американцев. Мюллер прослезился и, не подумав, подарил Керенскому свою любимую ложечку, которая на цепочке болталась на шее. Тетя Фига тут же отдалась одному из солдат. Холтоф снял свои плавки и обменял их на отличные штаны, а у Айсмана от счастья лопнула повязка, и взору всех предстал совершенно здоровый глаз, пустивший скупую мужскую слезу. Пастор Шлаг, Кальтенбруннер, Карл Вольф и Вальтер Шелленберг не могли прийти в себя и лежали в бессознательном состоянии.

Прошел час, заревели моторы, самолет поднялся в бездонное голубое небо и скрылся в облаках, унося c собой жалких людишек, когда-то творящих политику Третьего и Четвертого Рейхов.

ГЛАВА 9. ШТИРЛИЦ И ПРЕЗИДЕНТ

Штирлиц мерным шагом шел по столице Соединенных Штатов Америки. Ничто не могло смутить советского разведчика. И даже форма полкового комиссара, надетая специально к празднику Советской Армии и Военно-морского Флота, нисколько не стесняла его – Максим Максимович Исаев был очень горд, идя по чуждым улицам империалистического города, тем, что жители Вашингтона смотрели на него, как на идиота.

Пройдя центральную улицу, Штирлиц вышел к Белому дому. Здесь он немного постоял, выкурил бразильскую сигару, затянул потуже ремень и маршем, c песней, направился к оплоту империализма:

Мы красные кавалеристы, и про нас

Былинники речистые ведут рассказ

О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные...

Дуайт Эйзенхауэр, пьющий в это время утренний кофе, услышал песню и, высунувшись в форточку, c пятого этажа начал подпевать:

...Вэдии Бюдьенный нас смэлэе в бой

Пуст гром грэмитт, пускай поджар крюгомм

Ми беззавэтние герои всэ...

Штирлиц тепло, по-товарищески помахал ему ручкой.

– Hello! – поприветствовал президент США.

– Good morning! – ответил на приветствие Штирлиц.

– How are you?

– Very well! Do you speak Russian?

– Yes. And are you?

– И я тоже!

– Вы очень похожи на советского разведчика, штандартенфюрера CC фон Штирлица. Это вы?

– Нет, это не я. Я – полковник Исаев. Вы меня c кем-то перепутали.

– Говорите громче, ничего не слышно, – заорал президент, когда мимо Белого дома проезжал советский танк.

– Что?!

– Говорите громче!

– У вас тут наши танки ходят! – порадовался Штирлиц за свою Родину.

– Это подарок из Москвы.

– Говорите громче!

– Что?

– Говорите громче! – надрывал глотку Максим Максимович.

– Вы ко мне?

– К вам.

– По какому вопросу?

– Говорите громче!

– Что?!

– Говорите громче, ничего не слышно!

– Я тоже ничего не слышу! – орал президент, стараясь заглушить своим голосом ревущий танк, который остановился как раз под окнами Белого дома. Молодые американские танкисты высунулись посмотреть на своего президента и на придурка, так спокойно называющего себя "полковник Исаев".

Максим Максимович, решив, что в таких условиях вести переговоры c главой правительства США невозможно, вытащил из правого кармана галифе разрывную гранату, выдернул кольцо и c криком "Ура", бросил в танк.

Танкисты, как зайцы, разбежались врассыпную, а на месте, где раньше стоял танк, образовалась глубокая воронка.

– Отличные у вас гранаты, – угрюмо сказал президент и прикусил себе язык.

– Не жалуемся, – радостно сказал Штирлиц, вытирая сажу со лба.

– Так вы ко мне?

– К вам.

– По какому вопросу?

– Послушайте, господин президент, я в разведке не первый год, и не привык разговаривать c лицами вашего ранга, черт подери, стоя, как идиот, внизу, под окнами!

– Что вы предлагаете?

– Может, я поднимусь к вам, наверх?

– Извините, что сразу не пригласил, – сказал Дуайт Эйзенхауэр и закрыл форточку.

Штирлиц поднялся наверх и вошел в хорошо убранный и элегантно обставленный кабинет. Возле камина, на кресле, сидел немолодой человек, лет семидесяти, c очень яркими чертами лица и симпатичными ушами.

"Президент", – догадался Штирлиц.

"Штирлиц", – понял президент.

Два великих человека понимали друг друга без слов. Штирлиц сделал милую гримасу, пытаясь поприветствовать главу Белого дома, а Эйзенхауэр, в благодарность за это, очень мило пошевелил ушами.

"Хитрец", – подумал Эйзенхауэр.

"Хитрюга", – подумал Штирлиц.

Штирлиц подошел к камину, погрел руки и взглянул в честные глаза президента США. Президент ответил тем же. Так они и молчали в течение часа, до тех пор, пока тишину не нарушил черный-черный негр в белых-белых перчатках.

"Лакей", – сообразил Штирлиц.

"Штирлиц", – недвусмысленно подумал лакей.

"Откуда он меня может знать?" – подумал Штирлиц.

"От верблюда!" – подумал лакей и загадочно улыбнулся, показав Штирлицу свои великолепные белые зубы. Затем он тихим шагом подошел к президенту и что-то шепнул ему на ухо. Эйзенхауэр легким движением руки дал ему понять, что он может быть свободен и, обращаясь к Штирлицу, сказал:

– Мне только что сообщили, что пятнадцатого сентября к нам прибудет глава вашего правительства. Вы, наверное, по этому поводу пришли ко мне?

– Как вам сказать?

– Послушайте, Максим Максимович, я в прошлом военный, вы – тоже человек не глупый и хорошо одеваетесь, зачем нам хитрить?

– Я просто хотел сказать...

– Вот этого не надо.

– Ну, тогда...

– А зачем?

– Чтобы не осложнять...

– Об этом вы можете не беспокоиться, – сказал президент и закурил "Беломорканал", протягивая пачку Штирлицу; Штирлиц взял измятую папиросу и тоже закурил, c удовольствием вдыхая аромат близкого его сердцу табака.

– Но тогда мы во всем обвиним вас, – сказал Штирлиц и, прямо в лицо президенту, выпустил дым.

– Нас? – покашливая, спросил президент.

– А кого же еще?

– Вы хотите сказать, что Хрущев будет стучать своим ботинком по трибуне ООН и плеваться в зал, а мы в этом будем виноваты?!

– C чего вы взяли, что он будет стучать? – недоумевая, спросил Штирлиц.

– А что же по-вашему он будет там делать? высморкавшись, сказал Эйзенхауэр.

Штирлиц пренебрежительно посмотрел на него, тоже высморкался и ответил:

– Никита Сергеевич, расстрендить Кузькину мать, будет произносить речь за мир и процветание во всем мире!

– Какую мать?

– Кузькину мать!

– Вы что, надо мной издеваетесь?! – возмутился Эйзенхауэр.

– Простите, я не хотел вас обидеть, – потупив глазки, сказал Штирлиц. – Это русский сленг и любимое выражение Никиты Сергеевича.

– А-а-а! – протянул президент.

Прошел еще один час. Тот же лакей принес кофе. Штирлиц отпил глоток и его чуть не вырвало.

– Что это за гадостью вас поят?! – возмутился он.

– Это же кофе, – извиняясь, сказал лакей.

– Меня таким суррогатом даже в нацистских застенках не поили! – закричал возмущенный Максим Максимович и выплеснул на несчастного негра всю чашку. Тот что-то пробормотал на уругвайском языке c легким перуанским акцентом и, еще раз извиняясь, вышел.

Эйзенхауэр тоже извинился перед Штирлицем. Штирлиц простил ему и не стал доставать свой любимый кастет.

"Классно было бы, если бы я врезал ему!" – подумал полковник Исаев.

"Руки не доросли!" – подумал президент США, а вслух сказал: – Максим Максимович, мы c вами умные люди и зачем осложнять отношения из-за какой-то чашки кофе?

– Хорошо. Ну, допустим, вы все уже знаете. Допустим, вы даже знаете то, о чем я даже не догадываюсь. Допустим, Хрущев будет себя вести безобразно в зале ООН. Я здесь не за этим. И Штирлиц протянул президенту шифровку c заданием Центра.

Эйзенхауэр внимательно прочитал уже знакомый ему текст и, усмехнувшись, сказал:

– Вы хотите найти Бормана?

– Вы умный человек. Мы прекрасно понимаем друг друга. Вы знаете, где он?

– Знаю, – сказал Дуайт, шевеля ушами.

Штирлиц понял его и, вытащив из левого кармана галифе вторую разрывную гранату, протянул ее президенту.

– Годится! – сказал президент, пряча гранату в бронированный сейф. – Борман находится в вашем ведомстве, в параллельной камере c Гитлером.

– Благодарю вас, – сказал Штирлиц и, чеканя шаг, вышел из кабинета.

Придя в свой номер, Штирлиц передал Родине следующее послание:

"Юстас – Алексу.

По моим сведениям Борман находится в Бутырской тюрьме. Прошу провести c ним оперативную работу и выяснить, связан ли он c американской разведкой.

В случае отрицательного результата, прошу выслать того же Бормана ко мне.

Извиняюсь за те оскорбления, которые я нанес Первому. Это была роковая ошибка. Впредь, такое не повторится. Даю слово.

Юстас".

ГЛАВА 10. РЕЦЕПТЫ ПАРТИЙНОЙ КУХНИ

В то время, когда Гитлер ужинал, Борман страдал от голода – Мартина Рейхстаговича уже вторые сутки не кормили. Не кормили его не только потому, что в тюрьме всем было наплевать на судьбу бывшего рейхсляйтера Германии, но еще и потому, что для него еще не было разработано меню. Сталин умер. Штирлиц был в Америке. А кроме этих двух людей, больше некому было придумать адского рецепта для особы такого ранга.

Мелкий пакостник не мог тогда знать, что в Кремле шло секретное совещание среди высших руководителей партии и правительства. Обсуждался единственный вопрос: "Чем кормить Бормана?"

Хрущев, который был мастак до всяких пакостей, был в роли предводителя:

– Товарищи, вопрос, как вы все понимаете, очень сложный. К нам в руки попал бывший рейхсляйтер Германии, гражданин Борман Мартин Рейхстагович. Сейчас он находится в Бутырской тюрьме, там же , где и гражданин Гитлер. C Гитлером все ясно, но чем кормить Бормана? Мы должны сегодня же решить этот вопрос, так как завтра будет поздно – он уже вторые сутки ничего не ест!

Хрущев вытер пот со лба, высморкался, налил себе стакан самогонки, выпил, рыгнул и пьяным взглядом окинул присутствующих: рядом c ним сидел Брежнев и что-то рисовал, Микоян играл в карты c Пельше, Андропов и Черненко играли в домино, и только Жуков сидел в задумчивости...

Казалось, что всем не было никакого дела до обсуждаемой проблемы. Хрущеву это не понравилось. Тогда он встал, взял в руки графин и запустил его в Пельше. Пельше ловко нагнулся, и графин пролетел мимо, разбившись о портрет Ленина.

– Никита Сергеевич, вы что себе позволяете? Вы что против Ленина? Против партии? – заорал возмущенный Леонид Ильич.

Никита Сергеевич покраснел и сказал:

– Простите, я не сдержался...

– Вечно вы – "не сдержался", "не сдержался". Лечиться надо! – и Брежнев покрутил пальцем у виска, давая понять Хрущеву, что он полный идиот. – Ладно, что там у вас?

Первый секретарь еще раз повторил свою вступительную речь. Брежнев и все остальные очень внимательно выслушали ее. Слово взял Жуков.

– Товарищи, я предлагаю связаться со Штирлицем. Только он может решить эту проблему.

– Однако, мы и сами не дураки! Причем здесь какой-то Штирлиц! – сказал Черненко.

– Правильно, Константин Устинович, – подхватил Андропов. – Надо самим что-нибудь придумать!

– Товарищ Пельше, а что вы думаете по этому поводу? осмелился спросить Хрущев.

– Я? Я того же мнения, что и Леонид Ильич!

Брежнев слегка улыбнулся и незаметным взглядом поблагодарил за такое доверие:

– Но пасаран!

– Но пасаран! – ответил Пельше.

Хрущев оскалил зубы и начал скрежетать ими, затем нажал кнопку под столом и вызвал дежурного охраны:

– Принесите еще графин самогонки!

– Слушаюсь, товарищ Первый секретарь! – ответил охранник. Через минуту он вернулся c бутылкой водки.

– Самогонка кончилась, товарищ Хрущев, осталась только водка.

– Как кончилась?! – удивился Никита Сергеевич.

– Молча!

– Что значит – молча?!

– А то и значит – молча! Пейте, что вам дают! Пока по голове не получили!

– Что вы себе позво...

Но охранник быстро вышел, а Хрущев, плача, налил себе стакан водки и залпом выпил ее. Брежнев брезгливо посмотрел на него и сказал:

– Никита Сергеевич, а у вас есть какие-нибудь предложения?

– Есть, батенька, есть!

– Ну, что ж, дорогой мой человек, мы вас внимательно слушаем.

– На завтрак я предлагаю давать кукурузный початок, настоянный на конской моче, – начал Хрущев. – На обед суп из кукурузы и конского навоза. На ужин – то же, что и на завтрак.

– Вы это сами придумали? – спросил Брежнев.

– Сам, батенька, сам! – и Никита Сергеевич налил себе еще стакан водки.

– Вы много пьете! – сказал Андропов.

– А ты мне не указывай! Слышишь?! Не указывай! Не указывай, я тебе говорю! Шо смотришь то, а?! Ты чего пасешь?! А мне плевать на твое мнение! Понял? Нет?! – и Хрущева вырвало на стол.

– Леонид Ильич, я прошу вас оградить меня от этих пьяных выходок! – закричал возмущенный Юрий Владимирович.

– Товарищ Хрущев, не забывайте, что вы – коммунист! заорал Брежнев, залезая под стол.

– Простите, Леонид Ильич, я опять не сдержался.

В это время пришел Суслов.

– Товарищи, я разработал отличный напиток для товарища Бормана, – сказал он.

– Какой еще там напиток?! – спросил Хрущев, вылезая из-под стола.

– Здравствуйте, Никита Сергеевич! Чертовски отвратительная вещь!

– Что еще за вещь? – закряхтел Брежнев, высовываясь из-под того же стола.

– Здравствуйте, Леонид Ильич! Вещь – адская! Вам она не понравится. А товарищ Борман на всю оставшуюся жизнь запомнит, что значит идти против нашей партии.

– Мы вас внимательно слушаем! – сказал Леонид Ильич. Вы присаживайтесь.

Суслов сел рядом c Андроповым, открыл папку, достал исписанный листок бумаги и сказал:

– Я назвал это "От Суслова – Борману"! Рецепт приготовления очень простой: литр "Пшеничной" водки смешивается c литром виноградного сока. Затем, в полученную жидкость добавляются следующие компоненты: свежая канализационная вода (0.25 литра), раствор новокаина (0.25 литра), перекись водорода (0.5 литра), гематоген (0.5 литра), коровья моча (0.25 литра) и, наконец, рюмка "Бургундского", соль, сахар, перец – по вкусу. Все это тщательно перемешивается и отстаивается. В моей лаборатории мы эту жидкость уже пробовали на кроликах – все они живы, только облысели.

Хрущева еще раз вырвало, Брежнев последовал его примеру. Жуков культурно вышел, Пельше высморкался, Андропов и Черненко закашляли.

Первым оправился Брежнев:

– Ну, что ж, товарищи, Никита Сергеевич знает, как кормить арестованного, товарищ Суслов знает, как поить его. Я думаю, пора голосовать. Кто против такой кормежки, прошу поднять хвосты! – Брежнев оглядел присутствующих и улыбнулся. – Хвостов нет, значит все – "за". На этом и закончим.

...В полночь дверь в камеру Бормана открылась. Взору мелкого пакостника предстал толстый человек в белом колпаке и халате.

"Повар, – догадался Мартин Рейхстагович. – Ну, наконец-то, а то так и копыта отбросить недолго!"

– Твоя жратва! – брезгливо сказал повар и поставил миску c кукурузными початками и кружку c какой-то жидкостью, от которой исходило ужасное зловоние.

Повар вышел и поэтому не мог слышать звериного рева мелкого пакостника, который чуть не сошел c ума, выпив глоток напитка "От Суслова – Борману". Слышал его только Адольф Гитлер, сидевший в соседней камере и писавший письмо Еве Браун. Узнав знакомый рев, Гитлер насторожился. Но, решив, что это ему показалось, принялся писать дальше, не зная о том, что Мартин Рейхстагович решил покончить жизнь самоубийством. И кто знает, чем бы все это могло кончиться, если бы в Бутырскую тюрьму не приехал Леонид Ильич Брежнев, у которого созрел дьявольский план по смещению Хрущева c поста Первого секретаря ЦК КПСC.