Текст книги "Альфа и омега"

Автор книги: Борис Кригер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Нужно признать, что Парменид, который один из первых, или, по крайней мере, как вы любите уточнять, – насколько нам известно, один из первых ввел философское понятие истины, использовав его как антитезу понятию «мнение». Таким образом, основным критерием истины признавалось постоянство, – продолжил профессор.

– Похвальная осторожность... Однако основываться на постоянстве – это ненадежно. Мы ведь можем наблюдать постоянство только в прошлом. Мы не знаем, останется ли наше постоянство столь уж постоянным в будущем... Ведь буря наиболее вероятна именно в самом конце долгого затишья! Классическое определение истины весьма поверхностно, однако представляет собой самую распространенную и укоренившуюся концепцию истины. Такое объяснение было принято многими философами разных эпох. Эта концепция называется классической концепцией истины. Впервые она была сформулирована Аристотелем. Ее суть сводится к формуле «Истина есть соответствие вещи и интеллекта...» По-латыни, кажется, это звучит так: «Veritas est adaequatio rei et intellectus». Уж простите... в греческом я слаб. Точнее всего, это можно сформулировать так: «Истина – это адекватная информация об объекте, получаемая посредством его чувственного и интеллектуального постижения и характеризуемая с точки зрения ее достоверности». Другая, более упрощенная трактовка: «Истина – адекватное отображение действительности в сознании».

– Ну, это не противоречит вашему определению с оговорками...

– Да, но выпадает человеческий фактор, и истина, основанная на отображении иллюзорной действительности, в человеческом сознании принимается за абсолют. На этом абсолюте строятся некоторые другие теоретические науки, а результат, разумеется, – полная чушь.

– Что же нового вы предлагаете? – не унимался профессор.

– Упаси боже, ничего нового я не предлагаю. Понимание истины как соответствия знаний вещам было свойственно в античности Демокриту, Эпикуру, Лукрецию. Классическая концепция истины была принята такими гигантами мысли, как Аристотель, Фома Аквинский, Гольбах, Гегель и даже Маркс. Классическая концепция присуща философам двадцатого века и многим современным философам. Такое понимание истины было свойственно, в частности, английским и французским философам-материалистам Нового времени. Они определяли истину довольно четко, постулируя ее в своих формулах как «адекватное отображение действительности», присоединяясь к приверженцам классической концепции. Материалисты довольно часто считали истину самоочевидной в смысле рационалистической интуиции.

Бэнгу хотелось поскорее закончить разговор. Честно говоря, его клонило в сон, а он собирался вечером развлечься с девочкой. Пятница была самым подходящим днем, и, разрядившись, Бэнг мог предаться спокойным размышлениям в течение выходных...

– Что же вы думаете об идеалистической теории истины в античной философии?..

Бэнг подумал, что ему вовсе уже не хочется разговаривать об этом, но все же ответил:

– Вы имеете в виду Платона, согласно которому истина есть вечная идея, как и прочие вневременные свойства других «идей»? Что ж, повторюсь... Положим, это так. Допустим, эти вечные идеи существуют. Хотя, скорее всего, это плод человеческого сознания. А значит – всего лишь слова... Не более того. Красивые слова... Они не имеют практического смысла, при всей своей универсальной значимости. И сколько бы мы ни вторили Фоме Аквинскому, идеалистически трактовавшему учение Аристотеля, и Августину, опиравшемуся на взгляды Платона, проповедовавшему учение о врожденности истинных понятий и суждений, – это дела не меняет. Все эти концепции проистекают из веры в особое положение человека в мире. И Декарт, и даже Гегель, считавший идею «истиной в себе и для себя», просто подтверждают мое сомнение... Мы рождаемся, живем и умираем в рамках нашего человеческого восприятия, мышления... Мы представляемся сами себе мерой всех вещей, даже тех, познание которых нам недоступно...

– В таком случае, вы отрицаете и иррациональный подход к пониманию истины.

– Экзистенциалисты противопоставляли объективной истине представление о личной истине, которая интуитивно постигает бытие. Хайдеггер считал, что сущность истины есть свобода. Поскольку эти соображения помогают нам существовать, они хороши, но увы, не имеют никакой самостоятельной ценности...

– Позвольте... Разве это не означает, что вы умаляете значение человека?

– Это было бы нецелесообразно... Самоуничижение ничему не способствует, а, скорее, мешает трезвому взгляду на мир в той же мере, как и самовозвеличивание.

Бэнг встал. Профессор понял, что разговор подошел к концу.

κ

Проводив наскучившего ему профессора, Бэнг удостоверился, что прислуга ушла на выходные, и он в замке один. «Какая-то животная жизнь у меня получается», – кольнула мысль, пока он набирал номер. Он пользовался услугами практически всех агентств, поставляющих девиц, и настолько боялся привязаться, что требовал каждый раз разных женщин. Поскольку их количество все же было ограничено, иногда приходилось проводить вечер в обществе одной и той же дамы. Впрочем, фантазия Бэнга была скупа, а девушек заранее инструктировали о его пристрастиях и о том, что клиент не любит разговорчивых.

В этот раз Бэнг открыл дверь блондинке. Черты ее лица выдавали восточноевропейское происхождение. В силу определенных обстоятельств именно такие девушки нравились Бэнгу.

«Наверное, полячка или чешка... Новенькая...» – удовлетворенно подумал Бэнг.

Он провел гостью в просторный салон, включил музыку и развалился в креслах. Девушка отошла на несколько шагов и стала медленно двигаться в ритм незамысловатой мелодии. Довольно быстро она освободилась от одежды и стала совершать соблазнительные движения. Бэнг не беспокоился за себя. Он принимал таблеточку виагры, чтобы не пропадали напрасно потраченные двести фунтов стерлингов за полтора часа.

Он внимательно разглядывал стройную фигуру девушки, ее немного великоватую грудь, тонкую шею. Ему понравились ее ноги. Бэнг поманил соблазнительницу пальцем и сладко отвел душу. Перед самым концом девушка неожиданно сжалась и стала лихорадочно царапать его спину.

– Еще! Да! Да! – внезапно закричала она...

«Русская», – подумал Бэнг и кончил.

Он был удивлен и растерян. Его гостьи еще ни разу не выказывали такого явного оргазма. В этих кругах потеря контроля над собой считалась совершенно непрофессиональной и нетипичной.

– Новенькая? – по-русски спросил Бэнг, подавая девушке разбросанную одежду.

– Да... – ответила она и потупила взгляд, не ожидая услышать русскую речь от солидного английского лорда, обитателя замка.

– Больше не приезжай, – сказал Бэнг, расплатился и поспешно выставил ее за дверь.

– Козел... – послышалось из-за двери, и это хорошо знакомое с детства ругательство показалось Бэнгу каким-то милым и неуверенным. Ему захотелось отворить дверь и позвать девушку обратно, но он сдержался.

«Я же разумный человек... Всё. Довольно. Мне не нужно этих историй, привязанностей, хватит... С меня достаточно Миры. Да и других тоже. Я больше не позволю женщинам выкручивать шиворот-навыворот мои мозги...»

Ночью Бэнг долго не мог уснуть. Что-то мешало ему прийти в обычное самодовольное расслабление, притягивающее сон. Он пробовал читать, специально выбрав из своей необъятной библиотеки одну из самых скучных книг: «Энгельс и Маркс о религии». Издание было английским, что прибавляло сухости в и без того до боли знакомый бред с редкими проблесками ясной мысли. Наконец, часам к двум ночи, книга выпала из его рук, и легкий одурманивающий сон окутал его беспокойное сознание...

– Все кончено! – услышал он голос Миры.

– Нет! Нет! Нет! – кричал Николай и целовал ее в губы, глаза, уши, чувствуя на своих губах горьковатый привкус Мириных слез.

– Я умоляю тебя... Я заклинаю тебя... останься! Я буду тебя прятать... Отдай эти проклятые деньги... Я брошу мужа... Только не оставляй меня... Зачем тебе все это?

«И действительно, зачем мне все это? – мучительно всхлипнул мистер Бэнг. – Разве нельзя было жить обычной человеческой жизнью? Жениться на Мире, родить детей... Зачем мне эта мания величия? Берложное копошение? Тоже мне, выискался мессия...»

Во сне Николай не закричал на Миру, как тогда, при реальном прощании. Наоборот, неожиданно легко согласился остаться, и она – она посмотрела ему прямо в глаза и поверила. ПоверилаПоцелуи посыпались со всех сторон...

– Николушка, миленький...

Тело Миры было стройно и привлекательно. Почему-то она была похожа на вечернюю блондинку, но Николаю было все равно. Он любил ее, как никогда прежде.

«Проклятая таблетка... – мелькнуло в голове Бэнга. Видимо, одного раза было мало, чтобы разрядиться...»

Его подсознание словно расщепилось. Вот он Николай, мальчишка – и любит свою драгоценную девочку, свою несчастную, заплаканную Миру.

А вот он мистер Бэнг – стоит и внимательно рассматривает себя и ее со стороны, трезво осознавая, что нет, не может быть, чтобы Мира сейчас выглядела, как двадцатилетняя... Столько лет прошло!

И тут вошел Джованни.

Мира, увидев повара, встрепенулась, оттолкнула Николая от себя, тот мгновенно слился с мистером Бэнгом в одно целое, а Мира стала торопливо прикрывать свою грудь, которая была вовсе не ее, а вечерней блондинки.

«Запутался в бабах», – мелькнуло в голове Бэнга.

Между тем Джованни ничуть не смутился, а быстренько снял штаны и, не обращая внимания на изумленного Бэнга, с итальянскими прибаутками принялся насиловать Миру. Та не сопротивлялась.

– Люблю женское мясо, – приговаривал Джованни, аккуратно ощупывая Мирину грудь.

Бэнг пришел в ярость, схватил откуда ни возьмись появившийся огромный кухонный нож и зарезал повара. Мира испуганно посмотрела на окровавленные руки Бэнга и прошептала:

– Ты никогда не будешь счастлив!

Она промолвила это так ясно и четко, что Бэнг немедленно проснулся. Мирин голос все еще звучал в его ушах. Бэнг даже включил свет и оглядел комнату. Конечно же, спальня была пуста.

У него раскалывалась голова.

– Мне необходимо забыть тебя. Может быть, тебя давно и в живых-то нет... – горячо зашептал Бэнг. В последнее время он все чаще разговаривал сам с собой, правда, пока только шепотом. – Почему ты меня не отпускаешь? Ведь ты же сама от меня отреклась?

В который раз Бэнгу до мельчайших подробностей – он помнил их наизусть, назубок – вспомнилась давняя сцена. Мира наконец успокоилась, взяла деньги на билеты и пообещала, что как только разведется с мужем, приедет к нему... Приедет туда, куда он ее позовет... Она приедет, пусть только позовет... «Николушка, миленький!..»

Оба торопились: он опаздывал на поезд, она – в детский сад за ребенком, но едва поезд тронулся, он заметил на перроне Миру. «Значит, все-таки пришла проводить...» Николай опустил окно и, высунувшись, закричал:

– Мира, все будет хорошо! Ты ко мне приедешь, и мы обязательно поженимся!

Попутчики в купе дружно заржали, а Мира вся сжалась, отвернулась и медленно ушла. Может, он ошибся? Может, это была не она?

Когда уже из Финляндии Николай задал ей в письме этот вопрос, Мира на него не ответила.

Она написала: «Николушка, я никого так не любила, как тебя, но я понимаю, что тебя сдерживаю... Я не хочу быть тебе обузой. Я оставляю тебя именно потому, что действительно тебя люблю, а ты не должен спорить со мной, потому что ты тоже меня по-настоящему любишь. Не пиши мне больше. Помни обо мне».

Как ни странно, первое, что он почувствовал, – огромное облегчение. «Да, ты права. Все чрезвычайно сложно. Я – беглец. Ты несвободна... Спасибо тебе за все...»

Затем он сел к столу и написал: «Мирчонок, мой зайчонок... Ну что ты говоришь?.. Я не отступлюсь. Я никогда тебя не предам. Скажи „да!“, и я переверну этот мир вверх дном. Мира, стань моей женой. Ты согласна?»

Он немедленно отправил письмо и принялся ждать ответа. Прошла неделя, другая, третья... Пора было съезжать со съемной квартиры, в которой он временно обосновался. Он остался еще на месяц. Ответа так и не пришло. Мирин телефон не отвечал...

Утро наступило незаметно. Так подкрадывается светлая тень преждевременного дождя, так тихо и молчаливо накатывает чувство отчаяния – необязательного, странного, неуместного... Вроде бы все хорошо, и нет нужды предаваться унынию, и нет никаких причин для шероховатой тоски, но то ли тяжелое предчувствие, то ли дремучее, первобытное, укоренившееся, как ржавый якорь, знание неизбежности разочарования прорастает во все уголки предутреннего подсознания. Николас Бэнг проснулся, хотя не мог с точностью сказать, спал ли он в этот предутренний час.

«Кажется, я начинаю сходить с ума», – с неожиданным облегчением подумал он и резко поднялся с постели. Голова закружилась, и в глазах стало темно.

– Ерунда... – прохрипел Николас и, немного постояв в нерешительности, отправился умываться. Он страдал приступами ипохондрии и поэтому научился не придавать значения своему самочувствию.

 
Влюбленный попугай
Читал стихи Петрарки,
Которые он слышал
По радио однажды, —
 

бормотал он, одеваясь. Сон не выходил у него из головы.

Аккуратно одевшись – не слишком помпезно, но по-деловому, – Бэнг спустился в кабинет. Там ждал Локхарт, его секретарь. Только нечто экстраординарное могло заставить мистера Локхарта выйти на работу в субботнее утро.

– Что случилось? – спросил мистер Бэнг, сдерживая подступивший ужас.

Мистер Локхарт молча протянул мистеру Бэнгу газету. На первой полосе красовался огромный заголовок: «Апологет мракобесия: Парламентское расследование деятельности мистера Бэнга».

– Мне показалось, что я вам буду нужен, – тихо промолвил секретарь и присел на краешек кресла для посетителей, стоявшего перед столом хозяина кабинета.

Мистер Бэнг тяжело опустился в кресло и погрузился в чтение статьи. В связи с жалобами трех крупнейших университетов Объединенного Королевства была назначена парламентская комиссия по расследованию деятельности мистера Бэнга. Его обвиняли в намеренной дискредитации системы высшего образования, фальсификации фактов и даже мошенничестве. В статье также говорилось, что деятельность мистера Бэнга направлена против интересов Объединенного Королевства, и если его вина будет доказана, ему, Бэнгу грозит длительное тюремное заключение, а по окончании срока ему надлежит покинуть Великобританию. Заканчивалась статья оценкой деятельности Бэнга как «терроризма против британской науки».

– Вот теперь я узнаю этих подонков... А то все сидели в тени да утирались! Видимо, нашли своих людишек в правительстве, а может, какой-нибудь член парламента оказался чьим-то гей-любовником... В этой стране все работает через одно место... Вот бы узнать, кто конкретно за этим стоит? Мистер Локхарт, будьте любезны, наберите номер нашего адвоката... – мистера Бэнга охватило чувство апатии и ему захотелось принять яду. – Ах да, сегодня суббота... Разыщите его домашний номер...

Не успел Бэнг сформулировать свою просьбу, как телефон зазвонил.

– А вот он и сам звонит... Наверное, уже прочел, негодяй... Почувствовал, что будет на чем поживиться...

Однако это был не адвокат. Звонили с телевидения с просьбой дать интервью. Локхарт вежливым, бесцветным голосом пообещал передать просьбу мистеру Бэнгу и незамедлительно перезвонить с ответом.

Не успел секретарь положить трубку, телефон зазвонил снова. И на этот раз звонили журналисты.

– Так дело не пойдет... – промолвил Бэнг раздраженно. – Скажите им, что я приглашаю всех на пресс-конференцию. Они хотят шоу? Они его получат... Мистер Локхарт, соберите всех завтра в полдень...

– Да, сэр... А где вы желаете с ними встретиться?

– Здесь... Пусть приезжают ко мне. Распорядитесь, чтобы подготовили обеденный зал. Пусть рабочие отодвинут стол в сторону и расставят стулья. Итак, до завтра мне необходимо выяснить, кто конкретно за этим стоит... Локхарт, миленький, переверните все, но дайте мне хотя бы версию... За последние годы на меня у стольких вырос зуб, что я прямо теряюсь в догадках, кто оказался таким шустрым...

– Слушаюсь, сэр.

– И еще, Локхарт...

– Да, сэр?

– Пожалуйста, свяжитесь с местными террористами и скажите им, что нам понадобится минимум пятьдесят килограммов взрывчатки. Когда все соберутся на пресс-конференцию, мы взорвем зал...

От этой шутки у мистера Бэнга немного поднялось настроение.

– Хорошо, сэр, – без тени улыбки ответил секретарь, – только позвольте уточнить...

– Да! В чем дело?

– Обеденный зал мы только недавно отремонтировали... Может быть, лучше взорвать их на лужайке?

– А если пойдет дождь и загасит фитиль? – парировал мистер Бэнг.

– Я об этом не подумал, сэр...

– Ничего, мой друг, ничего... Вы многому научитесь, если согласитесь сопровождать меня в тюрьму.

– Почту за честь, – ответил Локхарт и отправился выяснять зачинщика скандала.

Мистер Бэнг набрал номер адвоката. Тот ответил не сразу.

– И что же вы мне не звоните? – скандально и с искренней обидой в голосе спросил Бэнг. – Только не притворяйтесь, что ничего не знаете.

– Знаю, мистер Бэнг, – непривычно холодно ответил адвокат. Несмотря на то что он был одним из самых дорогих адвокатов королевства, с Бэнгом он всегда разговаривал весьма приветливо.

– Мне не нравится ваш тон... Мне нужно понять, кто за этим стоит...

– Боюсь, сэр, в этом нет никакой тайны...

– Кто этот человек? Кто он? Ректор одного из университетов?

– Вы не смотрели выпуск новостей?

– Что, и там говорили об этом?

– Увы...

– Ну? Так кто он?

– Это не он, это она. Точнее, ее представители.

– Женщина? «Неужели вчерашняя блондинка?» – мелькнуло в голове Бэнга.

– Ее Величество...

От изумления трубка выпала у Бэнга из рук.

– Кроме всего, – тон адвоката стал ледяным, – вы обвиняетесь в публичном оскорблении британской монархии... Я не думаю, что смогу быть вам полезен как адвокат.

– Что? Вы боитесь за свой гонорар?

– Вовсе нет... Просто я британец, сэр, и не могу защищать врага моей королевы.

Мистер Бэнг швырнул трубку так, что та раскололась пополам... «Черт, эти подонки подтрунивают над королевским двором, как им заблагорассудится, но стоило мне, чужаку, шутливо заикнуться о свержении монархии, сразу раздули дело... В этом мире ничего не изменилось. Пожалуй, еще и отрубят мне голову Ее Высочайшим повелением... Кажется, двор уже лет триста не вмешивался в политику... Надо же, как я умудрился их достать! Похоже, пора смываться...»

Бэнга разрывали противоречивые чувства. Несомненно, произошедшее было сравнимо с тотальной катастрофой, но он не мог не понимать, что скандал такого масштаба взвинтил его известность до заоблачных высот. Теперь все будет зависеть от того, как он себя поведет. Если сделать несколько верных шагов, то он только выиграет от сложившейся ситуации. Единственное, что становилось ясным с каждой минутой, – оставаться в замке, да и в Британии вообще, небезопасно. Скотленд Ярд может появиться на его пороге в любую минуту. Бэнг лихорадочно бросился устраивать свой отъезд...

– Мистер Локхарт! – закричал Николас, забыв, что может вызвать секретаря по коммуникатору.

Однако Локхарта не было на месте.

«Сбежал... Тоже, небось, не хочет служить врагу своей королевы... И ведь что забавно! Я ничего не имею против британской монархии и тем более против Ее Величества! Все, чего я желал, – это очистить науку от мракобесия и словоблудия... Освободить человеческую мысль! Как хорошо, что у меня нет семьи... Мне некого защищать, не за кого беспокоиться... А она верила в наше семейное счастье... А мне отрубят голову... Нет, замечательно, что она не со мной... Но если секретарь сбежал, кто же организует пресс-конференцию?»

Мистер Бэнг включил телевизор и услышал собственный голос: «Нам понадобится минимум пятьдесят килограммов взрывчатки. Когда все соберутся на пресс-конференцию, мы взорвем зал...»

«Это похоже на кошмарный сон! Локхарт – предатель? Когда он успел? Это же была шутка!»

Дверь в кабинет медленно отворилась. «Группа захвата? Отряд по борьбе с терроризмом?» Бэнг присел, спрятался за стол на случай, если сразу начнут стрелять.

В комнату вошел Джованни.

– Вы все еще обижаетесь, что я изнасиловал Миру? – весело спросил он. – А я вот простил вас за то, что зарезали меня моим же кухонным ножом!

– А как же ты... – растерялся Бэнг, выбираясь из своего укрытия.

– А я не умер. Меня оживила вера... Знаете, сэр, я ведь истовый католик... И, между прочим, работаю на разведку Ватикана. Так что вам не стоило критиковать современную космологию. Она вполне устраивает понтифика... Вот он и послал меня, чтобы отравить вас... Помните вчерашний супчик?

Николас немедленно проснулся... Как повар мог узнать, что приснилось ему ночью? Значит, и все происходящее снова было лишь сном. Явь и иллюзия столкнулись, как два сорвавшихся с тормозов поезда.

«Мне нужно что-то менять в своей жизни», – подумал он, окончательно проснувшись.