Текст книги "О грусти этих дней"
Автор книги: Борис Кригер
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Борис Кригер
О грусти этих дней кто, как не я, напишет...
Издательство Э.РА
Москва,
2004
Корректура и компьютерная верстка: Эвелина Сигалевич
* * *
О грусти этих дней,
Когда последний вестник
Из лиственных клочков
Вращается на месте
Свинцеющих небес,
Волнения не без,
Сложу немые песни
Для нежных паучков,
Хоть им не интересней
От песен, не теплей...
И холодом несёт
С арктического тыла,
И даже голова
Как будто бы остыла,
И замирает вновь
В растениях их кровь,
Текущая по жилам,
Весёлая сперва,
Но ей совсем не мило
Вновь превращаться в лёд...
О грусти этих дней,
Когда дыханье тише
И нет в печи огня,
Кто, как не я, напишет?
Уже в который век,
В миру твоих опек,
Под ласковою крышей,
Напишет, как не я?
И кто, если не мы же,
Прочтём это скорей...
* * *
Ища покровительства рифм
В сетях молчаливого танца,
В глубинах рояльного глянца
Мы видим кружение нимф.
И прелесть далеких Тулуз,
Скорее, придуманных вовсе,
Мы всласть сфантазируем после
С участием опытных муз.
Не чтя уже выцветший шарм
По сущности дикой Европы,
На тонких папирусах что-то
Оставило время не нам.
И травами словно целясь,
Отварами редких растений,
Селю я тебя в средостенье,
И плача, и тихо молясь.
Молясь, чтобы что-то понять,
Молясь, чтобы выгадать время,
Немыми молитвами теми
Хоть как-то рассудок занять.
Клянясь, что протиснусь я сам,
Где сходятся жизни и лица,
Но нам мировая столица
Всегда была где-то не там.
Но нам был не там даже храм,
Но нам всё хотелось по-свойму.
И мир нас в тугую обойму
Впихнул, лишь сложив пополам.
И ставя превыше всего
Значение слов и сюжетов,
Нас вечность поглотит за это,
Так и не сказав ничего.
* * *
Со дня творенья ласковый кристалл
Твоих зрачков, не ведая подвоха,
Меня в себе послушно отражал,
Не понимая, что же в этом плохо?
Я там, селясь, разведывал углы,
И разносил по комнатам предметы,
И составлял грузинские столы,
Чиня застолья для немого света!
Ты провожала птиц за облака,
Куда ещё податься бедным птицам,
А я лежал и мирно мял бока,
Своим недонаписанным страницам...
И разнеся по всей твоей земле
Причины слез, как прах твоих пернатых
С прозваньем Феникс, я таил в себе
Твоих зрачков бездонные караты!
* * *
Дома стареют медленней, чем люди,
И не дают себя разубеждать
В необходимости неспешно ждать
Того, что будет и чего не будет.
Дома стареют медленней, чем мы,
И даже ещё медленней, чем мысли,
Кружа пылинки капельками жизни
В просветах окон и чуланной тьмы.
Мы заполняем их немой каркас
Своими недожитыми речами,
Они их доживают вместе с нами,
И после нас, и даже вместо нас.
Ни шум дождя, ни ветреная ночь
Не может заявить себя последней,
Стуча дверями в замкнутой передней,
Стараясь стуком тем часам помочь.
В домах стареют книги и цветы,
Засушенные в выцветших страницах.
Ах, что же тем столетним книгам снится?
Всё чьи-то пальцы, вздохи да мечты.
* * *
Большую часть бытия посвящая
Разглядыванию вещей,
Подробному рассмотренью
Трещинок на буфете,
А также всегда прощая
Всё за похлебку щей,
За сонное истощенье
Пепла на сигарете,
Жизнь проникает в быт
Струйкой того тепла,
Что сочетает в дне
Сотни его пределов,
И лабиринт корыт,
Полных до края тла,
Не соблазняет бег
Неразведённых стрелок.
Так начинает день
Крышечка от чернил
Серною кислотой
Сонного разговора,
И протяженьем в жизнь
Столбики от перил
Строго хранят покой
От неземного взора.
Ставнями шелестя,
Как черноухой жестью,
Суммами перечтя
Всё, что имеет смысл,
Вьётся, жеманясь, спя,
Ссорясь и греясь местью,
То, что, увы, нельзя
Звать гордым словом мысль.
Разбередя себя
И возникая снова,
В строгом учете знаков
И недоимке слов
Корчится, теребя,
В кожных моих покровах
Ниточка зодиаков
Генов моих дедов.
К обнаружению таблички из Первого Храма с капельками золота от расплавившейся при пожаре кровли
На маленькой табличке письмена
В ложбинках букв, запомнивших паденье
Калёных капель золочёной кровли,
Разбередя немую боль ли, кровь ли,
Мой бедный Храм, заплакавший в гореньи,
Исторг родного Бога имена.
За что? Мне больше негде горевать!
Нет больше груд неравенства ступеней,
Не позволявших, восходив, забыть,
Куда восходишь! Негде мне завыть
И разбросать на жёстких плитах пени,
Которые мне некому подать!
За что лишил меня мой строгий Бог
Простого чувства значимости духа
И принадлежности к единой цели?
О чём мне капли золота пропели
И донесли сквозь эхо в область слуха
То, что я зреньем ощутить не мог?
* * *
Мы сетуем на быстротечность! Hу?
Виним в несправедливости тугие,
Страдающие паранойей стрелки!
А между тем, сии упрёки мелки,
Как, может быть, наверно, и другие,
Поставленные Господу в вину.
Итак, взгляните, мы живём меж скал
Застывшего промеж мгновений время,
Для нас опрысканного на бегу
Внезапным клеем липкого рагу,
Изваренного из сухого семя
Полей, в которых Млечный Путь скакал.
На острие стальной калёной мглы,
На самом кончике застывшей битвы,
Едва достигшей апогея в том,
Что называют всуе бардаком,
Мы поселились на разрезе бритвы
И обживаем острые углы.
* * *
Я в таинствах немого примирения
С негодными предательскими снами
Нашёл свое утраченное кредо,
Как краешек разлитого варенья
Собой являет грозное цунами
Для всех, кому ещё бездонней небо.
Я обнимаю тех, кто изневолен
Своей души изъеденным мочалом,
И возвращаю горький поцелуй
Тому, кого залил бы алкоголем
И позабыл бы все его начала
Средь первозданных одиноких струй.
Так возникая в отраженьи судеб,
Растянутых в тугие струны буден
В несовершенных святотатствах уст,
Мой жалкий профиль, утомлённый трутень,
Бежит от края, что чрезмерно люден,
К иному краю, что чрезмерно пуст.
* * *
Мне ещё многому так надо научиться,
Мне ещё многому так надо научить.
Такая сложная наука – просто жить
И не ловить за хвост несчастную синицу.
Мне ещё много надо серых журавлей
Поймать средь неба вверх подвешенных пределов
И, разрыхляя свет, по выделке небелый,
Разбережать в себе остаток светлых дней.
Мне ещё много ненаписанных стихов
Пропеть хотелось бы, хватило б только силы,
Чтобы не вышли эти песенки плаксивы,
Как то бывает с приближением годов.
Мне ещё многое придется позабыть,
И даже то, – узнать что предстоит лишь,
И к этой жизни, видимо, привыкнешь,
Лишь как придет пора отвыкнуть жить.
* * *
Завороженный творогом,
Нежным творогом зим,
Всё, что было мне дорого,
Растерял и забыл.
Всё, что было мне значимо,
Важно больше не мне,
И в чертах обозначенных
Календарь на стене.
Расколоченным омутом
Бьётся сердце забот,
И каким-то поломанным
Выдаётся восход.
И каким-то не выданным
Замуж или врагу
Возникает предвиденье
Острой боли в боку.
Не витаю в сознании,
Как в пергаментах грез,
А хромаю в старании
Урезонить невроз,
И брожу незамеченный
Средь творожности зим,
Как больной обесцвеченный,
Лишь с тобой не один.
* * *
От гениев всегда несёт загробьем,
Не столько хладом, сколько хладнокровьем,
А также неприступным веществом,
Которому не стоит за столом
Искать сравненья или же подобья
С банальностью учебного пособья.
И каждый божий протрезвелый шквал
Нас, обуяв потребностью похвал,
Ведёт к столу с уверенностью дерзкой,
Что в этот миг писать бы впору фреcку
С нас, оседлавших стул, как пьедестал.
Но то – не так совсем, не так, оставь,
Не разменять фантазию на явь,
Не различить ни калек, ни пророчий,
И гений – только узник многоточий,
В реке забвенья плещущийся вплавь.
* * *
Я взял вас в сеть, скупого мира дни,
Кроша сухарь метеоритным ливнем,
Гордясь клыком или же лучше бивнем,
Ловя на кухне шкурки ананаса,
Плода и символа моей родни,
Буржуев злостных и жильцов Парнаса.
И так не по-монашески влюбясь,
Едва ль кичась заученным наречьем,
Глотая горечь беленьких пилюль,
Плету я нескончаемую вязь
Непроходимой сети человечьей,
Ловя в нее то дни, а то часы,
И звонкие кружки, что из металла,
Которому предстало заверять
Весьма весомую надежду сделок
И грусть моих уже больных сиделок,
Не воспринявших мысль мою о том,
Что нет везенья в стае человеков,
И материальным миром подструнясь,
Не бередя в себе поток сознанья,
Я пропускаю летние купанья
И проживаю вскользь свои плоты,
Которые уходят и уходят
На самый краешек того, что мы
Зовём созвездьем сладкого покоя,
Которого нам не узнать, но мы
Его и так узнать бы не желали.
И бог с ним, лучше снова о металле,
Который больше не несёт в себе
Ни сласть владения, ни грусть потери.
И на Востоке сонные тетери
Уже узрели солнечный приход,
Пока у нас ещё почти всё пусто.
Ни торжества, ни змея, ни мангуста,
Ни колдовства по кухням второпях,
Ни расставанья с жесткостью постели,
И телом чуя приближенье сна,
Я сознаю себя во всем виновным,
И в то же время невиновным, так
Уже сложилось, каждый мы пустяк
К себе привяжем и воркуем нежно
О своезначьи и большой вине,
А между тем нет истины в вине.
По крайней мере в том, что неизбежно
Нам поставляет душный магазин.
Нас обманули, из стальных витрин
Украли всё, чем славились напитки,
А нам остались пытки, только пытки
Распространять влечение своё,
Вливать в себя отравленные зёрна
Народных благ и пошлости народной,
И незнакомых мыслей о войне,
Которая считалась неизбежной,
Какой-то окончательно небрежной
И не возникшей где-то всё равно.
* * *
Я с яблока снимаю кожуру,
Сначала океаническое ложе
Белеет, на Антартику похоже,
И континент, где скачет кенгуру.
Я по-субботни банному утру
Творю хребты под кончиком ножища,
Мне яблоко уже не просто пища,
А шар гигантский, что парит в миру.
Его ведя вокруг настольной лампы,
Меняю дни на ночи и назад.
Как жаль, что не купили виноград
Иль сливу, я б луну пристроил там бы.
Но бьют часы. Лет миллиард прошел.
Потыкал я свой мир метеоритом,
И вот уже моя Земля залита
Холодным соком, словно дождь пошел.
И там внизу на гладях белых вод
Льнут облака – то лепестки ромашки,
Те, что я днем отчалившим вчерашним
Тебе дарил, закончив свой поход.
Ну, хватит тверди мять пустой поднос,
Пора и тварям дать простор обжитый,
Опять потыкав мир метеоритом,
Росточки жизни я в него занес.
А там уж поселил и человеков
По несомненно стойким островам,
И пусть живут без страха за тот хлам,
Из коего творится жизнь эта.
Но, наигравшись, яблоко я взял
И просто съел, забыв о том, что создал,
Наверное, затем мне Бог и мозг дал,
Чтоб глупости я быстро забывал.
* * *
Животные страдают бессловесно.
Хворая, длят несчастие своё,
Как будто ждут на станции метро
Или трамвай – занять пустое место.
Животные хворают, не моля,
Не задавая лишние вопросы,
А просто ждут, как прежние матросы
Команды ждали сняться с якоря.
Сосредоточив мысли на своём,
Обмякши, с шёрсткой вялой и нелепой,
Они не ждут ни рая, ни ответа
И не дрожат, как мы, пред небытьём.
* * *
Практически привыкнув горевать
О том, что составляет окруженье
Всего, что можно обозначить словом
"Покой"; в неравной схватке за Нирваной
Себя сгноив по разным пустякам,
Я продолжаю мять свои диваны
И пропускаю то, что нам отлил
Веселый Бог из чашечек восторгов,
Безумный ветер, смелость скоростей,
Поток игристых вод и попугаев,
Знакомых птиц и северных светил,
Короче, всех, что он уже отлил
Нам из своей бутыли ожиданий.
Вот волшебство прокуренного сна -
Взять верх над тем, что будто бы сокрыто
В знакомых складках разрыхлённой кожи,
И всё, что есть, отдать тебе, о Боже,
Бери, что дал, и дай мне отдыхать,
Не возникая снова в подтасовках
Твоих невзрачно снятых авантюр,
Средь восхитительных небес, натур,
Культур и встрясок силы откровенной.
Я не возник из призрачных колен,
Описанных в твоих настольных книгах,
Я не способен в тяжестях и ликах
Распространять виденье перемен.
Даже потомством скупо семенясь,
Я растворяюсь в пытке поколений,
В их несомненном зареве, что нам
Не светит больше, чем другим светило.
Могила. Пусть. А что, и пусть могила.
Я научусь себя не вспоминать.
* * *
Я люблю тебя, как дымку над холмами,
Я люблю тебя, как воздух над рекой,
И хоть мало расстоянья между нами,
Но не смею я дотронуться рукой!
Я люблю тебя, как солнечные блики
На воскресных полуснежных облаках,
Я люблю тебя, как радостные крики
Лебедей, несущих сказку на руках!
Я люблю тебя, как озеро дневное,
Заполняющее впадины земли,
И во мне клокочет бурное живое
Слово: "Милая, меня ты полюби!"
* * *
"Умирают только за то,
"ради чего cтоит жить".
Антуан де Сент-Экзюпери
Средь созвездий немого оскала,
Средь пустыни и звёздного сна
Я рисую, рисую удава,
Проглотившего сдуру слона.
И стоит предо мной человечек,
Потонувший в широком плаще,
И рисую ему я овечек
И каких-то зверюшек вообще.
Говорит мне мальчонка с зевотой,
Обронив как бы вскользь, невзначай:
"Если ты приручаешь кого-то -
То навеки его приручай".
* * *
Мы слишком умны, чтобы знать о простейших вещах,
И слишком безумны, чтоб верить своим откровеньям,
И кружится шарик растущего в душах смятенья,
И теплится отблеск его на застывших устах.
Мы слишком устали, чтоб мерить иные миры,
И слишком вольны примирять непомерные меры,
А также шумны, хвастуны, суеверны, безверны,
Чтоб скрыть неминуемость нашей отжившей поры.
Мы слишком не те, для кого распинали Христа,
И слишком уж те, для кого заплатили Иуде,
От этого выпало нам то обилие буден,
В которых и есть нашей жизни пустой суета.
* * *
Розоватая ткань облаков
В невесомых расщелинах неба -
Это грузные гроздья Богов,
Не дающих ни зрелищ, ни хлеба.
Как бродяга, развенчан Олимп
И назначен вулканом на Марсе,
И, как вялый и томный полип,
Отживает своё, как ни майся...
Отмежёваны сказки зазря
Перезревших богинь и героев,
И прохладное небо, коря,
Не кивнёт нам своей головою.
Мы одни, как и были, во все
Разлинованные разнолетья,
И какие-то давние "не"
Добавляют себе междометья.
И дорвавшись до наших страстей,
Наполняется небо горстями,
И ложится в пустую постель
Этот мир, оставляемый нами.
И воркует под сводом, томясь,
Голубица о канувшем лете,
И скользит, как волшебная вязь,
Пестрота непутёвых столетий.
* * *
В щенячьем восторге
От пьяного воздуха,
От просто весёлой
Границы холмов
Мы время на торге
Воруем без роздыха
И с радостью голой
Смакуем свой кров.
За смутными силами
Выцветших праздников,
За серыми складками
Наших невзгод
Какими мы милыми
Стали, проказники,
Смешными закладками
В книгах природ.
Прочь, грузные прения
С грозными масками,
Невнятный разбег
Всевозможной тоски...
От сладкого трения
Кисточки с красками
На сочный побег
Нахлобучь лепестки!
* * *
От мельниц ветряных
Пропеллером взмывая
Беспечных и иных
Оскалистых ветров,
Хмельные кубки нам
Свободой наполняя,
В них подсыпает сны
Сервантес-суеслов.
Кольчугою моей
Не уберечь от смерти
Ни страстности огня,
Ни алчности побед,
Постылый суховей
Житейской круговерти
Не высушит меня
В моём рассвете лет.
Размеренным в моём
Немеренном скитаньи
Лишь будет стук копыт
Да отблески костра,
Поношенным копьём
Срывая одеянье,
Зовущееся быт,
Вновь станет жизнь остра.
Кочующих племён
Издёрганный наследник,
Растративший свою
Ознобшую изнань,
Я средь больных времён
Уверовал не в бредни,
А в вечную струю,
Стирающую грань.
И шлем свой очертя,
Без хладного расчета
Ищу я одного -
Источник тот добра,
Который, говорят,
Избавит мир от чёрта,
Я б капельку его
Хоть горстью б подобрал.
Пусть мельницы дрожат,
Исчадие драконье,
Я вырву в крыльях их
Последнее перо,
Какой же аромат
Имеет беззаконье,
Когда законов смрад
Не знает естество.
В седло манит меня
Душа моя испанца
Из тёмных крепостей,
Где несвободы сонь,
Седлай скорей коня,
Мой верный Санчо Панса,
На волю поскорей
Неси меня, мой конь.
Манит в седло меня
Душа моя – калека,
По разным пустякам,
На разных берегах,
Пусть конь, во тьму неся
Безмерность человека,
Развеет по бокам
Его безмерный страх.
Календарь – гильотина весны
"Прошлое – родина души
"человека".
Генрих Гейне
Чуть остывши, забыто, отпето,
Календарь – гильотина весны,
И какое-то вечное вето
Проникает и селится в сны.
Ни следа, ни отметин – отжито,
Не воспрянет, не станется вновь,
И рекою забвенья омыто
Всё, что было: восторг и любовь.
Где-то там в разветвленьях корений,
Дней, времён или даже эпох
Поселился мой маленький гений,
Мой родной и улыбчивый Бог!
* * *
"На самых высоких вершинах
"ничего не растет".
Юл Бриннер
Высокие вершины
Безжизненно пусты.
Разумные причины,
Как правило, просты.
А линия изгиба,
Как правило, нежна,
А ледяная глыба -
"Титанику" – хана.
Так мы сидим на кухне
И знаем обо всём.
Когда кто где-то ухнет,
Посуду сполоснём.
* * *
«Господь Бог живет в деталях».
Аби Варбург
Протекая во всех направленьях,
Растворяясь во всех эликсирах,
Застывает и теплится время,
Опресняясь в глубинах эфира.
В мелочах и неспешных деталях,
В столкновеньях былинок и пыли
Мы с тобою вдвоём проживали
Всё, что раньше с тобой не прожили.
В сочетаньи с росинкой, с травою
И пустынным размахом вселенных
Проживает Господь. Я с тобою.
Ну, а также весь мир современный.
* * *
Как в созвездьи искомом
Мир нам кажется домом,
Я "Британники" томом
Отворяю строку.
Там я маленьким гномом
Поселился в знакомом
Окружении буквы
Под названием Q.
Я поставил кроватку
На изгибе покатом,
Буквы лесенку-хвостик
На ночь я подогнул.
Не узнал я отгадку
Кто был Понтий-Пилатом.
Я не звал его в гости,
Потому что уснул.
Я вообще нелюдимый,
Потому что сплю зимы.
Мне на уровне буквы
Дела нет до людей.
Пусть они много скачут,
Бьются, плачут, судачат -
Мне мой морсик из клюквы
Лучше всех новостей.
* * *
Дождь, следуя примеру палачей,
Считал листву простреленною жертвой.
В жилище тёплом громкий треск печей
Подтрунивал над юностью мольберта.
А по углам ворчала тишина,
Что вечно нет покоя ей от треска.
И льдистых окон чудо-пелена
Застыла, как мифическая фреска.
Всё это было рядом, не во сне,
Не где-то в неизведанном столетьи,
И снова жизнь вилась в печном огне,
И снова тень писала на мольберте.
И тёмный лес не ухал, не пугал,
А просто оставался между нами.
Сынишке он по азбуке читал,
Дочурку он баюкал пустяками.
А я с тобой по призрачной заре
Бродил и мял ковер из мшистых веток,
И не найдя в усохшем словаре,
Слова мы ткали из немого света.
Октябрь 1999 г.
* * *
Едва в Рёльсоссен
Приходит осень
И все норвеги
Ложатся спать, -
Средь мрачных сосен
Наш домик посен,
Но мы так любим
В нём зимовать.
Кружат над Гломмой
Снежинки-гномы,
Свет невесомый
Льёт Млечный путь...
Наш дом укромный,
В снегах бездонных
Наш дух бездомный
Ты приголубь.
Едва весны же
Полог бесстыжий
Покроет грыжи
Болотных чащ,
Мы спрячем лыжи,
И станет рыжим
На горизонте
Хребета хрящ.
* * *
Я не знаю, как жить,
Как смотреть на сиреневый куст,
Как над книжкою думать
Неверной лесистой порою.
Как мне сдерживать прыть
Ненасытных блуждающих уст,
Как узнать мне, где сумма,
Сместившая вечную Трою.
Как завязывать бант
У моей нерождённой сестры,
Как мне потчевать хлебом
Неясных друзей или стражей.
Как назойливый Кант
Связан с эхом июльской жары.
Как под вымытым небом
Не знать о внезапной пропаже.
Как заставить осечься
Внезапный тоски дилижанс.
Как испить многоточье,
Как выпить до капли молчанье.
Кто мой гневный предтеча.
Кто даст мне невыбитый шанс.
Кто уснёт во мне ночью
С моими немыми речами.
Пифагору о переселении душ
Семя вздрогнуло и взмыло ввысь росток,
Раздвигая комья пыльной суши.
По утрам растенья на восток
Навостряют солнцелюбы-уши.
В этом семени родился Пифагор.
Много лет душа бродила в козах.
А теперь среди поросших гор
Застывает мой мыслитель в позах.
Так вкушает каждый чашу ту,
Что в своих мытарствах уготовил.
Знать, не всякую свою мечту
Стоит нам замешивать на крови.
* * *
Вчера внимательно осматривал я глобус,
Земля мне показалась очень рыжей.
Я не имел в виду её утробу,
А я имел в виду, что шар напыжен.
Уж очень он не входит в список тем,
Где я имел бы дело с колыбелью
Всего того, что – я, и чем дышу, и ем,
Где я грущу и предаюсь веселью.
* * *
Мотылёк, как вспыхнувший огонь
Неурочной чудо-зажигалки.
Снова вечер – сквозь лесную сонь
Облепил немого леса палки.
Ты грустишь и плачешь иногда,
Затопляют глаз твоих слезинки,
И герань, прижившись у окна,
Прячет тельце в норочке корзинки.
Ты не плачь. Нам рано горевать.
Я тебя люблю сильней, чем прежде.
Отнесу тебя я на кровать,
И заснёшь ты, кутаясь в одежде.
6.08.2000
Амстердам
В молоке онемелого неба
Лилась высь без высотного страха,
Где бы после я этого ни был,
Колокольня звонила мне Баха.
Среди крыш с чернотою каналов,
Средь широких, невдумчивых окон
Эта музыка не остывала,
Не давая мне быть одиноким.
Я гулял, представляясь Спинозой,
Я вникал в шум речного трамвая,
Этот город щемящей занозой
Влёк меня, ничего не скрывая.
Я пил воздух коктейлем креветок,
Брал рукой холод столбиков чёрных.
И с сетями обглоданных веток
Плыли прошлого барки и чёлны.
06.08.2000
Лондон
Настоящие камни тротуаров,
Настоящая зелень садов.
Здесь себя я почувствовал старым
И немного родившимся вновь.
Я носился с вселенской идеей,
Ел сосиски и пил чёрный эль,
Был в тени Трафальгарской помпеи,
Где на Christmass норвежская ель
Украшает несбывшийся праздник,
Где толпятся чужие мозги.
Я в плаще посещал место казней
У холодной селёдки-реки.
Я немного остался задавлен
Этой мощью имперской стопы.
Закрывал свои медные ставни
Город в гуще несмелой толпы.
06.08.2000
Шекспировский сонет
(перевод)
Как сорок зим нам взбороздят чело,
Тревожа гладь на пастбищах заката,
И гордый стан, согнувшись о число,
Листвой пожухлой разменяет злато.
Где свежесть лет, низвергнутая в прах,
Где блеск похвал, где призрачность преграды?
Они в глазах, затопленных глазах,
Среди стыда, моленья и досады.
И тот лихой бесёнок новизны,
Устав от нас, резвится в наших чадах.
О, как объятья времени тесны.
Не нам ли новь уже иная рада?
Пусть кровь вскипает в жилах наших чад,
Когда уже привычнее нам хлад.
* * *
Собирая лесную малину,
Мы бродили вдоль тихих небес,
И ловил нас в ветвей паутину
Необъятный, чуть пасмурный лес.
Комарьё, всё жужжа, словно бредя,
Пожирало нас всласть вчетвером.
Не боялись мы даже медведя,
Хоть он жил в двух шагах, за ручьём.
И лилась, словно давняя песня,
В тихих вздохах несмелая тишь.
Я молчал, отчего – неизвестно,
Удивляясь, зачем ты молчишь.
2000
* * *
Я покупал себе свободу
По пять копеек килограмм.
Садился я на хлеб и воду
И всё бросал к её ногам.
Теперь свободен я. Жирею.
Хандрю и плачу обо всём.
Продал родную Иудею;
Купил в Норвегии я дом.
И вот теперь, чего же боле,
Свободен я, но глух и нем,
Хромаю, корчаясь от боли,
Соплю, коплю и тупо ем.
22.08.2000
* * *
Всей семьёй мы лепили пельмени,
Только я их опять не лепил.
Во дворе удлинялися тени
От дощатых неровных перил.
– Почему ты не лепишь пельмени? -
Ты спросила меня невзначай.
– Неужели от матушки-лени,
Неужель оттого, что лентяй?
Не сердись на моё поведенье -
Не при чём тут коварная лень,
Я в стихи, словно в тесто пельменье,
Заверну этот свет, эту тень.
* * *
Поросёнка бы с хреном, сметаной,
Бок бараний бы с гречневой кашей.
Мы с мечтой о таком пропитаньи
Проживали, как в веке вчерашнем.
Мы на зиму дрова запасали
И, купив кочергу с поддувалом,
Всё топили и всласть засыпали
Под пуховым норвежским одьялом.
А потом в полнозвёздную темень
Век грядущий стал серою былью,
Только мы оставались всё теми,
Что и прошлый не переварили.
10 августа 2000 г.
* * *
Я в Норвегии пожил -
Как попал вдруг домой я.
Всё знакомые рожи,
Только нету запоя.
Море гордые фьорды
Обрамляют опрятно.
Всё знакомые морды -
Говорят непонятно.
Припев:
Что же мы все пегие?
Хуже мы Норвегии?
Вроде тоже водку пьют,
А как чистенько живут!
Тут родные берёзы
Вдоль уральских опушек,
И крутые морозы
Оставляют без ушек.
Тот же лес, те же горы
И такие же дымки;
Только нету ни сора,
Ни мытарств, ни дубинки.
Припев.
Я крутил головою
И мечтал всё с упрёком,
Чтоб Россия такою
Стала вдруг ненароком.
Но не станет уж, видно,
Всё ей вечно не ладно.
За Россию обидно,
За себя мне досадно.
10.08.2000
* * *
Я полагаю, все киты
Обиды меряют в китах
И у гренландской широты
Крушат торосы в пух и прах.
Ведь для кита вселенная
Теснее в двадцать раз,
И даже море пенное
Для них, что медный таз.
Я полагаю, всем слонам
Любви отмерено в слонах.
Дано им много, ну, а нам
Любовь осталась лишь в стихах.
Ведь для слона всё кажется
Миниатюрненьким -
Шагнёт – и всё размажется
Под колоссом таким.
Я полагаю, что комар
Всё мерит в комарах.
И оттого не входит в жар
И не впадает в страх.
У комара ничтожное
Понятье обо всём,
И потому умножено
Нахальство в нём.
10.08.2000
* * *
Перелётные птицы уже собрались -
Уложили платки да сорочки.
И неспешным конклавом в упругую высь
Потянули пернатые строчки.
Значит, скоро и нам собираться на юг -
Тихо тают недели-пропажи...
От январских белёсых, простуженных вьюг
Улетим налегке, без поклажи.
Встретит нас испещрённый морщинами край,
Весь в морях, словно в горькой подливке;
Залистает, закружит опять календарь
Наших жизней сухие отрывки.
18.08.2000
* * *
Астероид под именем Эрос
Оказался простой каменюкой.
И учёные, силами мерясь,
Не смогли совладать с ним наукой.
Астероид под именем Дельта
Оказался булыжником просто.
Вроде тех, что забытые кельты
Применяли в сравнении роста.
Так и мы ждём, чего – неизвестно,
А дождёмся – всё пальцами тычем.
Ты не плачь. Жизнь отчасти прелестна.
И булыжник весьма симпатичен...
18.08.2000
* * *
Ты моё сарафанное счастье,
Ты мой самый незыблемый друг.
Даже если бушует ненастье
Никудышно задуманных вьюг.
Даже если сидишь ты с печенькой,
Не оставив мне крошки потом,
Ты родная моя деревенька,
Ты мой милый, единственный дом.
Ну, а если оставишь мне крошку,
То подагра меня посетит.
Я не буду гонять твою кошку,
Пусть она по углам пыльно спит.
10.08.2000
Где же ты, Исуси, милый парень...
Может, это непатриотично
Или даже вовсе непрактично,
Засидевшись с поздними гостями,
Вещи я свои раздал горстями.
Это как во сне неоткровенном
Или в откровеньи внутривенном,
Утешая боль свою обманом,
Я раздал всё местным наркоманам.
Где же ты, Исуси, милый парень,
Я уже во вкусе – скарб раздарен,
Но молчит ловитель человеков,
И в окно протяжно воет Мекка.
Мы пошли б с тобою по дорогам,
Ты б глаголил, я б писал немного,
А потом увёл б тебя случайно
От вечери в неумытой чайной.
Мы бы пели песни, пили колу,
И детей б не посылали в школу,
И садились б в поезд на вокзале
В мире, где тебя не распинали.
Эта жизнь – как ложечка от чая.
И несет вагон нас, чай качая,
Подстаканник с дрожью меж зубами
Расставляет вечность между нами.
Я не знаю, сколько мне осталось,
Я не знаю, что со мною сталось,
И бегу я снова, как ошпарен.
Где же ты, Исуси, милый парень?
2.12.2000
* * *
Всё, что было у нас, мы отдали врагу,
Предаваясь любви и коврижкам,
И упрямую боль затаив на бегу,
Разбежались по тёмным подмышкам.
А врагом оказался сосед по ручью,
Он не ел, не любил он, не спал он
И, почти что как мы, пав в неравном бою,
Убегал по затравленным шпалам.
Солнце билось в висках наших чуждых мозгов
И кровило небесной отрыжкой.
Оставляли с врагом мы страну для врагов,
Разбегаясь по тёмным подмышкам.
2.12.2000
* * *
На столе лежала помидора,
Красная, как знамя коммуниста,
Словно от обеда до забора
Вымыта моя судьба нечисто.
Жаль, что я не признанный вельможа
И не дообученный растёпа,
Жаль, что не раскидывал я ложа
В выемках всемирного потопа.
Жизнь проходит в истовом сопеньи,
Хрюканьи и сонном ожиданьи.
Лучшее из всех моих умений -
Это всласть мечтать про берег дальний.
2.12.2000
Пробуждение
Мои мысли – мои сторожа.
Ими брежу, но правды не режу.
Из чердачного этажа
Открываются окна всё те же.
Как ты мил, соломоновый мир,
Где что было, опять то и будет,
Где признанья надтреснутых лир
Не подвластны ни Торе, ни Будде.
Дураки мы с тобой, Соломон,
Что ж, протрём запотевшие уши
И на стыке истёртых времён
Встанем мы умываться и кушать.
* * *
Повторив частицу «бы»,
Не уйти мне от судьбы.
Затвердив частицу "ни",
