Текст книги "Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота."

Автор книги: Борис Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

Глава 7. Не ждали.

4 марта, где-то в Ямской слободе.

По мнению десятилетнего Петьки, у кухонного окна находилось самое лучшее в доме место – здесь всегда сидел отец. Сейчас на столе блестели отточенными лезвиями круглые, плоские и треугольные резцы. 'Ширк-ширк'... треугольный резец углубил очередную морщинку на лице чудища из липовой чурки. Десятилетний Петька заворожено смотрел на руки отца. В мальчишеском сознании это было даже большим чудом, нежели ежедневные превращения отца в уважаемого городового. Стоило тому надеть шапку с блестящей кокардой, как сердце мальца переполнял восторг. Петька мечтал когда-нибудь примерить ее на себя, но более всего Петька любил смотреть на волшебные превращения дерева.

– Батя, а у тебя сегодня не получается, – произнес Петька после очередного движения резца.

– Смотри-ка, Пинкертон какой выискался.

Петьке показалось, что отец доволен сходством сына с неизвестным ему Пинкертоном. Федор Егорович Тарханов, действительно, был основательно выбит из равновесия. Вчера к обеду околоток переполошила весть о дерзком ограблении экспресса 'Москва – Санкт-Петербург'.

'Только недавно убили Великого князя, а теперь поезд ограбили. Вовремя господин Столыпин принял постановление об усилении охраны порядка на железных дорогах, хотя можно было бы и ранее. Эхх, Рассея!'

Вчера эту новость полицейские узнали из газет. К ним в участок даже заскочил один ретивый из 'Московских ведомостей', но получил от ворот поворот. Да и что ему могли рассказать полицейские Ямской слободы, коль этим делом занималась транспортная жандармерия. Зато сегодня все подтвердилось. Приезжал сам господин полицмейстер и такого рассказал! Оказывается, злоумышленников было всего трое, но они сумели оглушить пассажиров и обслугу вагона-столовой. Стреляли в повара, но, кроме сломанного ребра, доктор других повреждений не нашел. Грабили явно не обычные бандиты. По всему выходило, что о некоторых пассажирах они знали. Старуху Николаеву не тронули, а у старшего приказчика господина Гужона забрали саквояж. Приказчик Шамаев хотя и молчит, но все показали, как тот переживал, с ним даже случился удар. Спасибо доктору – выходил болезного.

Сам Федор Егорович Тарханов дослужился до городового среднего разряда сыскного отделения Московской полиции. Был он дотошен, много читал и исправно охранял порядок. Будучи человеком свободолюбивым, Федор Егорович недолюбливал начальство, платившее ему той же монетой. К сорока годам рассчитывать на повышение по службе не приходилось.

– Петька, а ну положь резец! Сколько тебе раз говорил, резать надо от себя, – отвлекся от своих мыслей Траханов. – Твой дед меня за это порол, так и я могу!

– А вот и нет, ты самый добрый, – нашелся Тарханов младший. – Вчера дядя Коля говорил, что ты просто так никого не тронешь.

– Я вот тебе! Дядю Колю он вспомнил. Иди, поиграй с мальчишками.

Тарханов, собрав инструмент, присел в свое любимое кресло. У него не выходила из головы вся странность этого происшествия. Поражала беспримерная дерзость злоумышленников. Очень нетипично все выглядело. Тут и бомбы странным образом всех ослепившие, и непонятная стрельба. С другой стороны, преступники явно нацеливались на приказчика, значит, навел их кто-то из ближнего круга господина Гужона. Видать, знали, что и у кого брать. Скорее всего, говоруна заводские сами отловят, не любят они огласки. Наверняка кто-то из обиженных. А вот удастся ли отловить бандитов? Тарханов испытывал по этому поводу большие сомнения. Деньги, конечно, где-то всплывут, но где? Коль скоро бандиты не обычные, так и загулов по трактирам ждать не приходится. Особенно непонятно выглядело исчезновение похитителей. Дело громкое, потому перетрясли всех ехавших в тот день к Дмитрову. Результат обескуражил: высадившиеся на развилке дорог бандиты, словно испарились. Опять же странное дело – задаток извозчику они оставили.

Привыкший анализировать поведение преступников, Федор Егорович невольно попытался представить себе троицу. Толком ничего не получалось. В воображении сыщика поочередно сменяли друг друга то отчаянно смелые и хладнокровные бандиты, то интеллигентные хлюпики. Может, действительно бомбисты баловались? Нет, на революционеров не похоже. Те норовят запулить бомбу в сановника. И все же Тарханов больше и больше склонялся к мысли, что 'инттелигентики' там были. Во-первых, не тронули женщин, во-вторых, пассажиры выделили одного, по виду учителя, что неприкаянно бродил между столиков. Но и интеллигентики они были неправильные. Оглушить охранника Шамаева, пристукнуть прислугу и стрелять в повара дано не каждому встречному поперечному. Но эти все едино насильники. Поднять руку на беззащитных! Бесстыжее время породило бесстыжих людей.

Городовой невольно стал сравнивать это происшествие с необычными делами последних лет. Всего месяц назад какие-то негодяи до смерти перепугали домовладелицу Семенову. Старуха слегла с сердечным приступом, но перед смертью поведала о малолетках. У старухи тоже тогда ничего не забрали. Малолетки и есть малолетки – испугались.

Вспомнилось еще одно происшествие. В канун Рождества двое неизвестных под корень извели банду Филимона. Говорят, тот связался с политическими. Ходила молва, что с ним свели счеты те самые политические подельники. В том деле необычным была беспримерная жестокость. Двум бандитам свернули шею, остальных покалечили. Были ли там замешаны деньги, выяснить не удалось.

4 марта 1905, северная окраина Москвы.

***

В марте погода средней полосы России всем без разбора дарит солнце и бодрящий мороз. И добрым, и злым, и людям, и тварям. Сегодняшнее утро исключением не явилось.

Рассеянно посматривая в окно, Ильич вспоминал вчерашний ночной разговор с Настасьей. Сегодня на душе Мишенина царили покой и благодать. Вчера, может быть, впервые в жизни, он осознал, что по-настоящему нужен, что у него появилась родная душа. Ильич неожиданно для себя ощутил потребность защитить эту удивительную женщину. Более того, не только потребность, он знал, что может это сделать. Состояние гармонии наполняло его тихой радостью, той, которой не делятся с друзьями.

Борис размышлял, каким образом он начнет входить в здешний технический мир. Димон же планировал навести знакомства c местными борцовскими клубами.

Друзья заканчивали завтракать, когда их размышления были прерваны скрипом саней и лошадиным фырканьем. Мишенин, сидя у 'своего' окошка, которое Дима окрестил наблюдательным пунктом, комментировал все происходящее в 'большом мире'. Благодаря ему друзья своевременно узнавали, кто к кому пошел, а кто выехал со двора на дровнях. Вот и сейчас он сообщил чрезвычайно важную весть:

– Мужик приехал, в папахе. Похоже городской.

– Кто ходит в гости по утрам, тот голоден не будет, – тут же откликнулся Дмитрий. – И к кому этот временно голодный пожаловал?

С улицы послышался громкий голос, спрашивающий у Настасьи Ниловны, где проживают постояльцы.

– Странно, а ведь это к нам, – удивился Ильич.

В подтверждение этому раздался скрип калитки и зычный голос гостя:

– Хозяева, войти можно?

– Палыч, открой. Наверное, к прежним жильцам кто-то приехал, – попросил Борис.

В сенях послышались стук откидываемой щеколды и скрип отворяемой двери. Невнятное бормотание с предложением войти, сменилось шарканьем ног. Распахнувшаяся дверь впустила Дмитрия Павловича и кряжистого незнакомца, отчего в горнице сразу стало тесно.

Вошедший был в круглой папахе из серого каракуля с темным верхом. Меховая шуба с широченным отложным воротником сидела на посетителе, словно он в ней родился. Внимание привлекала буйная веселость в слегка напряженных карих глазах. Внешность, наклон головы, взгляд – все выдавало в незнакомце человека сильного и нахрапистого. Лишь в уголках губ прятался затаенный надрыв.

Глядя на незнакомца, Федотов почувствовал нарастающую тревогу:

'Черт побери, да где ж я видел этого амбала? И эти белые усищи я определенно видел. Ну что за 'усатая' напасть: только на завод собрался, как этот Громозека приперся'.

Больше всего посетитель напоминал Борису многорукого героя из мультфильма 'Тайна третьей планеты'.

Когда гость с легким поклоном осенил себя крестным знамением, Дмитрий представил вошедшего:

– Уважаемые, к нам пожаловал сам господин Гиляровский!

В этой фразе отчетливо послышалось: 'К нам приехал ревизор!'

Эта весть повергла Мишенина и Федотова в ступор, но реакция была различна. Мишенин традиционно вцепился в воротничок сорочки. Со стороны казалось – клиент решил удавиться.

Федотов же мысленно выматерился. Еще вчера он вспоминал дикий треп с Лжегиляровским. От этих воспоминаний ему было неуютно. Лишнего он тогда наговорил с лихвой. Постепенно он убедил себя, что все обойдется, все забудется, и сегодня даже не вспоминал о злополучной пьянке. От ожившего кошмара Борису на секунду показалось, что это наваждение, что сейчас он моргнет и видение исчезнет. Борис моргнул. Увы, ни видение, ни привидение не растворились в мировом эфире. Вместо этого 'оно' отрепетировано приветствовало постояльцев:

– Здравствуйте, господа! Не сочтите за нахальство, но вы так разожгли мое любопытство, что я решил воспользоваться вашим любезным приглашением.

'Ну, приплыли, еще и любезное приглашение. Черт, да когда же мы его приглашали? Неужели в том самом трактире?' – все больше впадал в уныние Федотов.

При этом лицо Федотова сохраняло саму приятность, ну может, только самую малость на нем отображались горестные мысли.

– Вот какие люди в Голливуде, господин Гиляровский, прошу с морозца отпить с нами чайку, – скаламбурил Дима, жестом приглашая гостя.

Димкино упоминание о непонятном Голливуде гостя несколько озадачило, что лишь едва отразилось на его лице.

Друзья давно подметили: стоило им произнести хоть словечко, как на них обращали внимание. Окружающие безошибочно замечали непривычный, а порою чуждый говор. Более всего внимание привлекали шуточные словечки. Еще бы, как, к примеру, аборигену понять 'не бери в голову'. За столетие многие слова изменили звучание, а некоторые даже поменяли смысл. Как-то, попросив кофЕ, Дима в ответ получил: 'Вот ваш кофЭ!' – естественно, с вежливым намеком на неграмотность. На Мишенина долго смотрели с недоумением, услышав 'профЕссор' вместо привычного в этом времени 'профЭссор'.

Переселенцы старательно учились местному говору. Поначалу они намеренно заезжали в отдаленный трактир, чтобы получить уроки 'родной речи' у местных пьяных словесников. Это дало свои плоды, но в минуты волнения привычные словечки выскакивали сами собой и как всегда некстати.

Судя по всему, гость явно понимал, что утренним визитом поставил постояльцев в неловкое положение. Давая хозяевам собраться с мыслями, он спокойно и по-домашнему непринужденно усаживался в красном углу. Все его действия сопровождались прибаутками и мягкими движениями сильного человека.

'Надо же было так напиться! На хрена я нес ахинею о его смерти и тем более о книге? Черт, такое наплести! А этот? Да вы посмотрите на него. Это же клещ! Такой вцепится крепче нильского крокодила. Он же не полицай, он журналяка! С полицаем хоть договориться можно, а с этим? Да ни под каким видом не отвяжется. Ну, точно, пришел северный зверек. Большой и усатый. И водку хлещет, как паровозный шланг. Черт, что же мы ему еще наплели? Кстати, а книгу он еще не написал и не помер. Не смахивает этот здоровяк на покойника'.

Так Федотов корил себя, пока гость, наконец, не умостился.

– Для нас большая честь удостоиться вниманием известного московского журналиста, – с пафосом обратился к Гиляровскому Борис. – Но прежде я должен за всех нас извиниться. К стыду своему, мы позавчера так набрались, что не упомним ни имени вашего, ни отчества. Господин Гиляровский, Вы не будете так любезны представиться еще раз.

– С удовольствием, с удовольствием, – энергично потирая руки, произнес Гиляровский. – Звать меня Владимир, по батюшке я Алексеевич.

– Очень приятно, меня величать Борис Степанович, я по электрической части. А вот Владимир Ильич у нас настоящий большой математик. Ну и наш молодой друг Дмитрий Павлович. А что вас привело к нам, Владимир Алексеевич?

Этим вопросом Борис хотел подтолкнуть гостя к откровенности, рассчитывая тут же все свалить на пьяный бред и тем закончить эту встречу.

Федотову, конечно, было любопытно познакомиться с репортером. Ему хотелось сравнить его с тем Гиляровским, каким он его представлял по книге. Он даже строил умозрительные планы, рассчитывая через репортера выйти на полезных людей. Но в этих отвлеченных мечтаниях предполагалось, что Федотов сам найдет Гиляровского. Теперь же только наивный человек мог поверить, что репортер удовлетворится сказками. Именно поэтому Борис хотел все свалить на неумеренное возлияние и более с репортером не встречаться. Однако журналист на уловку не поддался:

– Борис Степанович, ваш молодой друг Дмитрий Павлович своими фокусами поразил меня до глубины души. Раньше мне приходилось и в цирке выступать, и воевать. Но, поверьте, такого фокуса с расколотыми кирпичами я себе и представить не мог. Это фе-но-ме-нально! Я чуть руку себе не сломал, но ничего не получилось. Вот посмотрите, – Гиляровский показал припухшую кисть.

– Дмитрий Павлович, что же так! Вы же могли стать виновником массового членовредительства. Видите, и Владимир Алексеевич пострадал. Хорошо еще, что вы не показали, как головой стены ломаете, – от неожиданной встречи у Ильича прорезался юмор.

'Значит, кирпичи в трактире мне не почудились', – обреченно подумал Федотов.

– М-да, мужики, с пьянками точно надо завязывать. Владимир Алексеевич, а что мы еще натворили? – спросил Борис.

Борису показалось, что гость едва не поперхнулся.

'Интересно, в чем опять дело? Я неправильно построил фразу или пирог ему не в то горло попал? Черт возьми, да здесь же не принято о себе говорить 'мужики', – наконец-то осенило Федотова.

– Я, признаться, и сам плохо помню, извините старика, – степенно поглаживая шикарные усы, ответил Гиляровский.

'Ага, он плохо помнит. Извините старика. Да ты всего-то лет на пять старше меня. Поди за сутки всех извозчиков перетряс, нас разыскивая. Впрочем, сейчас проверим', – проговорил про себя Борис, лихорадочно обдумывая, что ответить, если последует крайне неприятный вопрос о злосчастной книге.

– Владимир Алексеевич, а как же Вы нас разыскали? – продолжал прикидываться простачком Федотов.

– Так вы сами адресок подсказали, Борис Степанович, – с подкупающей искренностью репортера ответил Гиляровский. – Вы просили меня познакомить вас с Москвой, вот я и откликнулся. Да и мне, признаться, любопытно поговорить с путешественниками.

'Зараза, журналяка хренов, как же от тебя отвязаться? Черт усатый. С путешественниками поговорить захотел. Доброхот любознательный. Это, наверное, тебе Зверев нашу легенду по пьяни рассказал. Слава богу, не забыл', – ярился Федотов.

– Владимир Алексеевич, да это же здорово! – неожиданно встрял в разговор Зверев, отчего теперь едва не поперхнулся Федотов. – Я с удовольствием приму ваше предложение. Посудите сами, как мне еще познакомиться с Москвой. Кстати, а с московскими борцами вы меня познакомите?

– Да, конечно же, и с Москвой познакомлю, и с борцами. Но с условием: вы учите меня вашему фокусу с кирпичами, – обрадовано ответил Гиляровский. – Кстати, вчера в саду Аквариум начался турнир по французской борьбе. Состав так себе, но для зимы неплох. Так как насчет фокуса?

– Да нет там никакого фокуса, одна голая физика.

– Странно вы говорите, Дмитрий Павлович, а чем вы занимаетесь и что такое 'галивуд'? – учуяв к себе интерес, гость профессионально обрушил на Диму град вопросов.

– Голливуд – это столица кинематографии в Штатах, – рассеянно вставил Ильич.

– Ильич, не морочь голову нашему гостю, – пнул под столом Доцента Дима.

– Да что я такого сказал? – обиделся Ильич.

– А откуда господину Гиляровскому знать, что такое 'штаты'? – перехватил инициативу Дима и, не давая Мишенину ответить, скороговоркой продолжил. – Владимир Алексеевич, 'штатами' среди наших земляков в южной Америке принято называть Североамериканские Штаты Америки. Я слышал – в России они называются иначе. Впрочем, что нам штаты, Владимир Алексеевич, вы давеча упомянули, что выступали в цирке и воевали...

После такого дебюта недоделанного Психолога Федотов обрушил на его голову отборный мат. Естественно, только в мыслях. Обрушил и начал думать, иного ему не оставалось:

'А если разобраться по существу, что необычного сообщили мы нашему гостю? Мы показали ему сотовый телефон или шариковую авторучку? Нет у нас таких прибамбасов. На самом деле, конечно, есть, но надежно убраны до лучших времен. А может, были захватывающие откровения об истории? Опять же нет, об истории мы не заикнулись, если не считать упоминаний о товарище Сталине с дубинкой. Ну и что? Надрались мужики. Одного из них понесло в расовые теории. Вдобавок приплел какого-то товарища Сталина с непонятной дубинкой. Так мало ли кто с дубинками носится, всякое бывает. Что же привлекло журналяку? Естественно, упоминание о Его Книге. С моей стороны это прокол'.

В пол-уха слушая, как гость умело описывает фрагменты своей жизни, Борис продолжал рассуждать:

'А если подойти к проблеме с другой стороны? Если приглядеться к Гиляровскому. Сейчас ему около пятидесяти. Судя по его рассказам, он всю жизнь метался от одного громкого дела к другому и нигде толком не преуспел'.

Вспоминая прочитанную в юности книгу, Борис пытался почувствовать нынешнего Гиляровского и сопоставить с тем, из своей юности:

'Помню, что во всем ощущалось пристрастие автора к Его Москве. На этом фоне скрывались затаенная печаль и сожаление о потерянном или несбывшемся. Мне он представился легко ранимым, скрывающимся под внешней бравадой. Темперамент же только помогал ему маскироваться.

А какой вывод можно из этого сделать? Очень даже простой: Гиляровский в критическом возрасте. Многие его любят, но всерьез не воспринимают. Врагов у него – мама не горюй. Ничего существенного он не совершил, хотя не бесталанен. Раньше вечное состояние 'на мели' его не сильно волновало, но теперь начинает доставать. Хотя нрав у него взрывной, но уже хочется чего-то стабильного. Что я еще упустил? Ну да, интуиция, можно сказать 'нюх журналиста'. Именно этот самый 'нюх' привел его к нам, и, конечно, упоминание о Книге! Но сегодня об этом Гиляровский говорить не будет, и завтра не будет, не дурак. Теперь он затаится. В таком случае получается, что на сегодня наш гость свою задачу выполнил. Димку он на крючок подцепил. Правда, неизвестно, кто кого подцепил. Сейчас он должен заскучать и откланяться. Поэтому и извозчика не отпустил, на которого так задумчиво смотрит Ильич. Но не уйти тебе, братец Гримм. Если не получилось отвязаться, то придется использовать тебя по полной'.

Мысленно приняв решение, Борис услышал конец разговора.

– ... так что, если есть надобность, то, Дмитрий Павлович, можно прямо сейчас отправиться. По пути непременно закажем столик в приличном трактире. Наши-то борцы кроме как через накрытый стол и не разговаривают, – намекнул гость на известные денежные обстоятельства.

– Одну минуточку, Владимир Алексеевич. Дим, одну минуточку, – встрепенулся Федотов. – Владимир Алексеевич, а если нам потребуется помощь по литературной части?

Борис бросил внимательный взгляд на Зверева.

– Извините, это как? – опешил собравшийся было уходить репортер.

– Да вот представьте себе, уважаемый Владимир Алексеевич, что захотели мы описать наши замечательные приключения. Кому, как не вам, понимать, сколь специфичен труд литератора. Но мы-то все больше пишем сухие отчеты да расчеты. Творчеством в этом деле не пахнет, оно в другой стороне проживает.

– Правильно ли я понимаю, что у вас есть некоторые записи и вы предлагаете их художественно обработать?

Гиляровский произнес фразу осторожно, будто боясь спугнуть добычу. Пьяные предсказания незнакомцев его, конечно, озадачили, но не столь существенно, как это мнилось переселенцам. Репортер давно перестал верить в подобную чепуху. Его чуткое писательское ухо заинтересовали непривычные шутки и словечки. Он обратил внимание на несколько непривычные мимику и жесты. Все выдавало в незнакомцах 'чужаков'. Поначалу он грешил на их 'чилийское происхождение', но, подумав, усомнился в столь масштабном влиянии культуры какой-то задрипанной страны, в которой, поди, еще в моде набедренные повязки.

Сегодня неподалеку от 'чилийцев' у него планировалась встреча с Шумиловым. До встречи еще было время, естественно возникла мысль заглянуть к незнакомцам. Накарябанный с ошибками адресок, нашелся в портмоне.

Сейчас репортера озадачил переполох, вызванный его появлением. Он нутром почувствовал тайну, что манила его почище, нежели сметана голодного кота. Услышав предложение, Владимир Алексеевич понял – вот та ниточка, потянув за которую, удастся распутать весь клубок. Будет время присмотреться, повыпытывать.

– В первом приближении можно и так сказать, – глубокомысленно изрек Федотов.

– Дьявол меня забери, Борис Степанович, я порою с трудом вас понимаю, вы хотите поручить мне работу?

– Ну да, совершенно верно, работу.

– Борис Степанович, – но из голых фактов, из этих ваших сухих отчетов много не выжать. Нужны живые воспоминания, надо будет дотошно выспрашивать и уточнять.

– А то мы этого не понимаем, Владимир Алексеевич, еще как понимаем, но партия сказала 'надо' – комсомол ответил 'есть'! – дурашливо перехватил разговор Зверев.

От репортера не укрылось, как вздрогнул Мишенин, как слегка поморщился Федотов. Гиляровский почувствовал – этого наглеца надо ставить на место.

– Милостивые государи, а вы представляете, сколько стоит писательский труд? – спросил тот Гиляровский, что знал себе цену.

– Так и я о том же, Владимир Алексеевич. Что нам говорить за деньги, может, нам выгоднее говорить о процентах с продаж? Небольшая текущая оплата и процент. Посудите сами, мы не писатели и конъюнктуры писательского рынка не знаем, а вы нам за рыбу деньги. Нет, так дела не делаются,– развязно резюмировал Димон.

– Господа, вы что же, предполагаете, что на ваших записках можно заработать?

В вопросе прозвучала явная насмешка.

– Заработать, не заработать, но если бы у моей бабушки были усы, она была бы дедушкой. Мы же от вас пока ничего не услышали, или я не прав?

По всему было видно, что Димон начинал наглеть. Реакция со стороны Гиляровского последовала незамедлительно.

– Дмитрий Павлович, что это за ерничество! Откуда у вас эти чудовищные прибаутки? – впервые рявкнул журналист и клювом пьяницы грозно нацелился на Зверева.

– Откуда, откуда, – тут же стушевался Димон. – Степаныч говорит, что все в этом мире от виртуальной реальности. Вот послушайте, я вам лучше анекдотец расскажу:

– Жалуется один мастеровой другому: 'Мне кажется, моя жена изменяет мне с плотником'. – 'И как ты догадался?' – спрашивает второй. – 'Да как лягу в постель, а там гвозди, молотки разные лежат'.– 'Да, трудно тебе, а мне кажется, что моя жена изменяет мне с трактористом, извините, с машинистом', – слегка замялся Дима. – 'А ты как догадался?' – 'Я прихожу, а в постели машинист лежит'. Это я к тому вспомнил, Владимир Алексеевич, что мы отдаем себе отчет– на записках не заработать. Зато у нас есть десяток сюжетов детективов. Думаю, очень неплохих сюжетов и прилично проработанных. Но вот реалий сегодняшней России мы не знаем. Я-то вообще Россию толком и не помню, маленьким меня увезли. Вы же и Москву знаете, и вхожи во всякие двери. Так что без Вас, уважаемый Владимир Алексеевич, нам будет очень трудно.

– Борис Степанович, у вас есть что выпить? – охрипшим голосом спросил Владимир Алексеевич.

'Ну, силен Димыч! – хохотал про себя Федотов. – Заставил-таки этого пройдоху просить'.

На этот раз Федотов не ошибся. Гиляровский действительно был поражен, ошеломляющим предложением, которое могло существенно изменить его жизнь.