Текст книги "Три горы над Славутичем"
Автор книги: Борис Хотимский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
17
Я БРАТ ИЛИ НЕ БРАТ?!
Бревенчатые стены со сторожевыми башнями по углам, курени для дружины, конюшни, амбары для провизии, загоны для скота и прочие постройки возводили сами поляне. Все прочие анты, пока ждали Кия, поуходили в свои земли…
Вырубали поляне боевыми секирами прибрежный лес. Бревен недоставало – пять сотен ушли вверх по Истру, где лесу было больше, валили его там, вязали в плоты и сплавляли по течению. Невеликое число взятых в полон окрестных славинов под надзором сторожи также участвовали в тех работах.
На месте каких-то развалин незапамятной давности ставилась над самой рекой каменная башня, высокая, круглая, с зубцами и бойницами для стрелков. Как у ромеев… Из камня же клали основу под княжий терем и под четырехугольную надвратную башню, которую ставили лицом к берегу, супротив круглой, глядевшей на Истр. Мастеров-каменщиков и при них несколько сотен рабов-каменотесов дал Император.
Поглядывать за ними Кий поручил Хориву. Тот ничего не смыслил в укладке камня и прочих строительных премудростях, да оно и не требовалось – ромейские мастера и рабы свое дело знали. Зато молодший брат князя с приданными ему Полянскими отроками не проглядит и не выпустит ни одного беглеца, ежели такой объявится. Каждый день трижды – утром, в полдень и вечером – Хорив в сопровождении полусотни отроков объезжал участок, где находились ромеи со своими рабами, любовался их слаженной работой и поглядывал, нет ли какого-либо непорядка. Те уже привыкли к молодому антскому всаднику, черноусому, на злющем вороном коне, в выгоревшем черном плаще поверх легкой кольчуги и в надвинутом на серые глаза вороненом с золотой насечкой шеломе. Делали свое дело, не обращая на него особого внимания.
Лишь несколько рабов-каменотесов всегда провожали всадника пристальными непонятными взглядами, негромко переговариваясь на своем языке. Тогда ромейский надсмотрщик, огрев одного-другого плетью, покрикивал лениво:
– Хватит глазеть, хватит! Вонючие бараны! Ваше дело работать, а не глазеть… За что вас кормят, бездельники?
Рабы, вздыхая, возвращались к прерванной работе, но при каждом появлении черного сероглазого всадника все повторялось сызнова.
Однажды Хорив не успел еще далеко отъехать, услышал за спиной злой ромейский окрик, быстро, как в бою, повернулся и увидел: дюжий надсмотрщик так полоснул плетью старого раба, что тот схватился за ухо, и меж пальцев проступила кровь. У полян не было принято бить стариков…
Хорив не успел ничего подумать, только ощутил в себе неудержимую ярость. Никто не успел опомниться, как вороной конь сшиб надсмотрщика, и жесткая антская плеть загуляла по голове упавшего. Поднялся шум и крик, набежало множество ромеев, но подоспевшие отроки Хорива живо оттеснили их конями. Рабы прервали свою работу, все ждали, что же последует далее. Стало тихо-тихо. И Хорив отчетливо услыхал сипловатый немолодой голос, произнесший по-антски:
– Нудь всегда здоров, благородный ант.
Он вздрогнул, будто пробудился, и увидел перед собой нескольких рабов-каменотесов, опустившихся на колени. Один из них, тот самый старик, придерживая кровоточащее ухо, повторил тем же голосом:
– Благородный ант, будь всегда здоров!
И все стоявшие на коленях коснулись лбами земли, как бы подтверждая сказанное.
Хорив всегда был скор в решениях и деяниях.
– Этих – ко мне в шатер! – И он указал на коленопреклоненных рабов.
Ромеи снова подняли было шум, но бешеный сероглазый ант мгновенно выхватил меч из-под своего черного плаща, окружавшие его всадники тотчас уставили свои копья. Пришлось угомониться. Здесь, вдали от Константинополя, с варварами лучше не спорить…
– Принесите вина, хлеба и листьев подорожника! – приказал Хорив, когда рабов ввели к нему в шатер, где было достаточно просторно, чтобы все уместились. – И оставьте нас одних.
Он велел приведенным подкрепиться, сам тоже куснул хлеба и запил вином. К рассеченному уху старика приложили свежих листьев подорожника – кровь унялась. После чего, обратившись к нему, Хорив спросил:
– Откуда знаешь нашу речь?
– Мало ли языков мы знаем! – вздохнул тот.
А другой добавил, по-славински, так что Хорив уразумел:
– Своего бы не забыть…
– Иные уже и не помнят, – заметил третий, тоже по-славински.
Затем все они начали кланяться Хориву и наперебой – кто по-антски, кто по-славински, кто по-ромейски, а кто по-своему – благодарить великодушного анта и желать ему вечного здоровья. А старик с рассеченным ухом еще сказал:
– Только умоляем благородного господина, пусть выкупит нас. Нам теперь нельзя возвращаться, никого не оставят в живых, всех распнут.
– За что же? – не понял Хорив. – Ведь вы не убежали, вашей вины нет. Я вас силой увел.
– Брату антского князя, другу самого Императора, никто из них не посмеет слова лишнего сказать. А мы, бесправные рабы, все будем распяты. Вниз головой.
– Вниз головой? – переспросил Хорив. – Как же это – вниз головой? Зачем так?
– А вот так, благородный господин. Очень даже просто. Как восемнадцать лет назад распяли тысячи наших братьев.
– Расскажите, – велел Хорив. – Где и за что их распяли? И кто вы, откуда вы?
Придерживая приложенный к уху подорожник, старый раб начал рассказывать. Остальные, слушая его, время от времени сокрушенно вздыхали либо вдруг начинали возбужденно говорить по-своему, все разом.
– Наша земля далеко отсюда, на окраине Империи. Там есть река – всего одна, а вокруг – на плоскогорьях – пустыня. Наши прадеды когда-то жили свободно, возделывали прибрежные земли и пасли скот весной на плоскогорьях, когда даже пустыня зацветает… Но, как это бывало со многими, жили они меж собой не дружно, отдельные племена и роды то бранились, то мирились. Когда мирились – народ дышал свободно. Когда бранились – этим пользовались соседи и набегали. Наша земля потеряла свободу. Временами в народе рождались и вырастали смелые вожаки, они поднимали восстания. Но ни одно не завершилось освобождением. Последнее было восемнадцать лет назад. Императорские солдаты и монахи-миссионеры начали разрушать наши храмы и строить свои.
– Как же так? – удивился Хорив. – Император не мешает нам молиться своим богам и приносить им жертвы.
– А предлагал ли он антам принять христианство?
– Предлагал. Но не заставлял.
– Потому что вы ему нужны. Поверь мне, много прожившему и многое испытавшему! Придет час, и он поступит с вами так же, как поступил с нами. Как поступает со всеми…
– Нет, старик! – уверенно заявил Хорив. – С нами будет только то, чего захотим мы сами… Рассказывай дальше про свой народ.
– Повинуюсь, благородный ант… Внимай же… Некоторые из нас, особенно кто побогаче, уехали в другие земли. Иные же изменили вере своих отцов и получили за это от Императора выгодные должности. А нам, беднякам, что оставалось делать? У нас нашелся молодой вожак, сын достойного отца, отчаянная голова. И мы снова восстали. О, как горела вся наша земля под ногами имперских солдат! И это – не в последний раз, нет!..
Тут все находившиеся в шатре рабы разволновались, как река под ветром, заговорили непонятно все разом и подняли такой шум, что стоявший у входа отрок-копейщик заглянул, встревоженный.
Хорив жестом отослал копейщика и сурово прикрикнул на рабов, повелев говорить одному только старику, а остальным – помалкивать.
– Голова нашего вожака, – продолжал старик, – была не только отчаянная, но и умная. Он знал, когда начинать. Император в то время как раз вел мирные переговоры с персами. Но те, тоже не дураки, услыхав о нашем восстании, прервали переговоры. Мы надеялись на помощь персов, вспоминая, как много столетий тому назад их благородный царь Кир, справедливейший из владык, помог нашему народу освободиться от угнетателей-чужеземцев. Но то было так давно! А теперь и персы не те, и времена другие… У Императора не хватало войска, чтобы и с персами воевать и с восставшей провинцией справиться. Зато у него хватило золота, чтобы подкупить и натравить на нас соседние племена… Тяжело об этом вспоминать и тяжело об этом говорить. Но я доскажу… Умная и отчаянная голова нашего незабвенного вожака, предательски схваченного, была отсечена и отправлена в подарок Императору. И мы, повстанцы, остались без вожака, как тело без головы. А когда тело без головы, даже самое сильное, его не так уж трудно повалить… Двадцать тысяч повстанцев были убиты в бою или распяты вниз головой. Еще двадцать тысяч попали в рабство, в том числе даже девушки и дети…
– Уразумел, вас подарили Императору, – прервал нетерпеливо Хорив, которому теперь стало все ясно и не хотелось более продолжать этот затянувшийся разговор. Хотелось выйти из шатра, вскочить на коня и мчаться вдоль берега навстречу свежему ветру – остудить голову, утомленную услышанным. Но как быть с несчастными рабами, которых он так неосмотрительно отнял у их господ-ромеев? Старший брат, надо полагать, не похвалит…
– Чего вы желаете? – спросил Хорив.
Те, обменявшись по-своему немногими словами, ответили:
– Об одном умоляем, благородный ант! Все о том же. Не возвращай нас, выкупи, оставь у себя. Мы будем твоими верными рабами. Мы пригодимся антам. Мы умеем тесать камни, но мы умеем и многое другое.
– Что же вы еще умеете?
– О, многое! – воскликнул старик. – Я, например, неплохо знаю языки – свой, греческий, латинский, а также антский, как ты мог удостовериться. И не я один…
– Что еще вы можете?
– Среди нас есть мастер, умеющий изготовлять украшения из золота и серебра.
– А оружие?
– Он будет украшать ваше оружие. Но один из нас знает секрет изготовления таких мечей, которые гнутся и тут же выпрямляются, не ломаясь при этом. Наши имперские хозяева не знают об этих умениях своих рабов, они убеждены, что мы можем быть только каменотесами. Но от тебя у нас нет ничего тайного. Выкупи нас! Не пожалеешь…
– Я потолкую с князем, – ответил Хорив. – Ему решать. Подождете возле моего шатра, здесь вас никто не тронет. Идите!
Они начали, кланяясь, выходить по одному. Последним уходил старик с рассеченным ухом. Он вдруг замешкался и, видимо решившись, обратился к Хориву:
– Позволь мне, благородный ант, прежде, чем уйти, задать тебе один вопрос без свидетелей.
– Останься, – разрешил Хорив. – Спрашивай.
– Прости меня, если я спрошу то, чего мне не следует знать. Не гневайся…
– Говори же!
– Ты не похож на других антов. Мы все это заметили. Ты похож на сыновей нашего народа. У меня был племянник, его распяли, бедного мальчика… Твое лицо так похоже на его лицо! Скажи мне, если можно, ты ант или не ант? И прости, если я спросил то, чего не следовало спрашивать.
Оторопевший Хорив ответил не сразу.
– Какой чудной вопрос задал ты мне, старик. Мой отец Рекс был ант, он был Полянским вождем. Мои братья – поляне, сестра тоже, мы все поляне, все анты. Кто же я, по-твоему?
– Ты наш, ты сын нашего народа, – тихо, но убежденно ответил старый раб и, в ужасе от дерзости сказанного, закрыл голову руками, ожидая удара.
Но загадочный брат антского князя не ударил. И в голосе его не было гнева – только недоумение.
– Нет, старик, я не сын твоего народа. Я сын Полянского вождя Рекса и брат Полянского князя Кия. А тебе взбрело в голову подобное, потому что мое лицо похоже на лицо твоего племянника? Но ведь в каждом народе, в каждом племени есть разные лица. И люди разных народов, разных племен, хотя и отличаются меж собой, но могут быть чем-то похожи друг на друга. Как различны и в то же время сходны меж собой кони разных мастей и пород. У всех коней, рыжих и серых, ромейских и антских, одна голова, четыре ноги и один хвост, а рук нету. У всех людей, антов и ромеев, готов и гуннов, тоже одна голова, но две ноги, две руки и нету хвоста… Ты что-то путаешь, старик! Наверное, тебе жалко племянника, вот ты и замечаешь всех, кто похож на него.
– Если бы только я… – пробормотал тот со вздохом. – Ведь мы все не слепые…
– Иди! – Теперь в голосе загадочного анта послышалось нетерпение. – Иди к своим! И ждите.
Едва только раб удалился, послышался оборвавшийся конский топот, громкие голоса, тут же смолкнувшие, и в шатер шагнул Кий, гневно сведя брови-крылья. Отшвырнув плащ и шапку, он отстегнул меч и, тяжело дыша, уселся на одно из лежавших в шатре седел.
– Садись! – указал на другое седло почтительно вставшему было Хориву. – Садись-садись, не торчи торчком! И поведай, что ты там натворил. Отчего ромеи пришли ко мне бить челом на тебя? Кто такие здесь, у твоего шатра? Не те ли рабы, которых ты у мастеров отбил?
– Они самые. – И Хорив коротко поведал о происшедшем и о просьбе рабов, умолчав пока, однако, о последнем своем разговоре со стариком.
– Рабов придется воротить ромеям, – твердо заявил Кий. – Распнут они их или в Истре утопят, то не наша с тобой забота. Наша с тобой забота – город поставить и не пускать славинов через реку. Наша забота – помнить уговор с Императором и не обижать ромеев.
Хорив молчал, побледнев и закусив губу. Мог ли он перечить старшему брату? Мог ли перечить своему князю? Князю – нет, не смел. А брату… Брату ли?.. Может, старый раб чего-то недосказал?..
– Не смею тебе перечить, – произнес Хорив, не глядя на князя. – Смею только просить. Ежели ты не брат мой, а только князь мой… я покорюсь тебе тогда. Но ежели ты мне брат, то отдай мне этих рабов, я уплачу за них ромеям. Ежели ты мне брат…
– Что-о?! – Кий вскочил и снова сел. – Ты что, выпил лишку?
– Ты знаешь, я лишку отродясь не пил. – Теперь Хорив взглянул в глаза Кия и узрел в них то, чего не видывал прежде никогда: растерянность и страх. Да, страх! – Скажи мне, князь. Я брат или не брат тебе?
– С чего это ты? – отозвался тот с небывалой неуверенностью.
– Я брат или не брат?! – настаивал Хорив.
– Брат, – не было, не было обычной твердости в голосе князя! – Молодший брат мой. Кто же еще?
– Поклянись!
Кий промолчал угрюмо.
– Поклянись! – Хорива трясло.
– Давай отведаем меду нашего, – произнес наконец Кий. – Осталось у тебя? Налей… Давай ковш… Здоров будь… брат мой!
– И ты здоров будь… княже!
– Теперь внимай, Хорив. – Кий вытер усы, перевел дух. – Молчи и внимай…
И он рассказал. Про отца своего Рекса и свой спор с ним когда-то, в этих краях, на берегах Истра. Про отбитую у ромеев рабыню, которую так и не довезли до Гор. Про то, как жена Рекса, мать Кия, выкормила вместе со Щеком и Хорива. Про все рассказал, ничего не утаил. И закончил:
– О том ни Щек, никто не ведает. И не должен ведать. Только мы с тобой. Ты брат мне. Как бы ни было – брат! Иначе не мыслю. А насчет рабов договоримся с тобой, не тревожься…
Теперь оба вскочили с седел и стояли друг перед другом. Хорива трясло и трясло. Он глядел распахнутыми до предела серыми глазами на умолкнувшего Кия. Наконец, срываясь в рыдание, отозвался:
– Всегда буду с тобой, княже!.. Всегда буду с полянами… Клянусь Дажбогом!
Кий провел рукавом по взмокшему лицу, приблизился и, не говоря более ничего, крепко прижал к себе Хорива, все еще дрожавшего, как вспугнутый конь.
18
ВОЛЧЬЯ ПРАВДА
Скошенное сено, уже высохшее, душистое, но еще не собранное, лежало клочьями, как будто состриженная с небывало великой овцы шерсть. Ясные дни стояли всю неделю – и скосить успели и высушить. Теперь успеть бы скопнить…
Тут же неподалеку, за долгим рядом выкорчеванных корней, тревожило взор побитое конями желто-зеленое ячменное поле, недозревшее, неубранное. Ряды побитых колосьев клонились под разными углами в разные стороны, как клонятся под вражескими стрелами ряды наступающих пеших бойцов.
На освещенном солнцем вывороченном корне сидела ящерка-невеличка, вся не более пальца, серо-бурая и потому на корне неприметная. Грелась, моргала и была готова, чуть что, юркнуть в убежище. В побитом ячмене, стрекоча, скакали туда-сюда голенастые кобылки, одни – цвета колосьев, другие – как трава, третьи – как земля. Над ними парили прилетевшие от реки различной величины стрекозы, а в вышине распевали наперебой свои замысловатые песенки невидимые жаворонки.
– Птахи высоко летают – не к дождю.
– Благодатный край! В других землях, сказывают, то сплошь одни дожди, то одна сушь.
– Земля наша, спору нет, благодатная. Да в ней свои беды. Вот заготовлю сена на зиму. Много ли моему ратаю достанется? Тому дай, этому дай, дружине княжьей дай…
– Такие беды, друже, в любой земле. Ты – про свою беду, а у меня – своя. Вон она, перед тобой… Что делать теперь, как быть? Не ведаю…
Сидели на корнях, меж скошенным сеном и побитым ячменем, два бедных Полянских хлебороба. Пропотевшие сорочки скинуты, тут же на корнях сушатся. Белые шаровары стали серыми. Медные спины и шеи. Золотые, как спелое жито, усы. Два добрых соседа, еще пращуры их подружились, сев на землю здесь, в благодатном краю, где Десна подходит к Днепру. Когда-то, во времена пращуров, их племена были разные и по-разному назывались, хотя говорили одной речью, ходили в одни походы и сели на одно поле. Теперь все они поляне…
Тот, чье поле потоптали, все глядел перед собой, свесив меж расставленных колен тяжелые руки, и ничего уже будто не видел. Так бывает, когда беда нежданная затмевает свет: глядишь – и не зришь.
Не чужаки пришлые набежали и погубили весь труд хлебороба, всю надежду его, – свои же, дружинники Полянские, проскакали, хмельные да шальные после счастливой охоты. Что за дело им, баловням, до пролитого здесь пота хлеборобского, до намозоленных рук хлеборобских?
Пока был князь Кий – на коротком поводу держал свою дружину, не позволял озоровать. Теперь ушел к царю ромейскому. Сказывают, не воротится. Брехня! Не может того быть. Воротится князь, наведет порядок в своей земле.
Оставил Кий на Горах княжить молодшего брата своего Щека.
Смышленого, ничего не скажешь. Да не грозного. Вот и…
Ходил наш хлебороб к самому тому Щеку – челом бить. Ласково принял его Щек, не обидел, внимал уважительно. Но и не помог ни зерном, ни хотя бы советом добрым. Ответил только, что время, мол, ныне суровое, что ждут полян напасти неведомые, что волхвы предрекают сечи лютые. Много жита, много хлеба надобно для дружины полянской. А потому нету смысла хлеборобам зерно из припасов давать. Надо бы с хлеборобов больше спрашивать. Дабы дружинников накормить досыта. А то от бессильного кмета велик ли прок?
– Так ведь сами дружинники тот хлеб конями топчут! – воскликнул тогда несчастный. – Не одного зерна прошу – управы ищу на обидчиков, правды ищу. Кто оборонит поле мое? Чур?!
– Поле твое, – ответил спокойно Щек, – те самые дружинники и оборонят, на которых управы просишь. А мне как обидеть их? Ну, побаловались, во хмелю были, с кем не случается… Велика туча – мал дождь! А обижу я дружину – кто оборонит нас с тобой? Придут гультяи – весь твой хлеб возьмут. Придут древляне – еще не так твое поле потопчут. Придут обры страшные, коих ждем уже, – дочерей твоих в полон угонят, тебя самого и вовсе живота лишат…
Разумно говорил Щек. Да неправедно. Где же искать простому полянину в родной земле своей суд-управу на обидчика, где правду искать?
На кого надеяться? На богов? Не помогают боги – знать, прогневила чем-то их земля полянская… Не с секирой же, подобно гультяям, на своих идти в такой час, когда про обров весь Подол, будто борть, гудит…
– Что сказать могу? – отозвался другой хлебороб, выслушав беднягу и пытаясь утешить его. – У богатого не проси, ему всегда мало, он первый прибедняется, тебе не даст – с тебя же и возьмет. Опять же, тут род княжеский, им все теперь дозволено. Им-то что? На горе сидят – не сунься. А нашего брата-смерда все, кому не лень, топтать будут – и гультяи с поля, и обры, и своя же дружина полянская. Так было, так будет всегда, какой бы ни был князь, добрый ли, строгий ли. Они – на горе, мы – внизу.
– Как же быть, друже?
– Как быть? А расскажу-ка я тебе сказку. Про волчью правду. Внимай же… Расположились, стало быть, волки в терновнике, на берегу Десны-реки. За недоеденную телку принялись. Да за разбор дел звериных. Первым разбирали дело оленя. «Чем еще олень недоволен?» – спросила волчица, усмехаючись. «Так он недоволен, что мы его еще не съели», – развеселились переярки. А волк пояснил, что олень тот на лису челом бьет, она олененка хвостом задела, напугала. «Так не желает ли олень с нами равняться?» – возмутилась волчица. «К тому же, – заметили переярки, – лисица нам родня». И присудили волки того олененка съесть. Чтобы не пугался. А потроха отдать лисице. Чтоб не обижалась…
– Хорошая твоя сказка.
– Еще сказке не конец. Внимай далее. Другое дело касалось зайцев. И рассудили волки так, что непременно один кто-то из них повинен заведомо, а посему надобно съесть обоих. Чтобы виноватый так или иначе кары не избежал. Мудро, что тут скажешь!..
– Сказка твоя хороша, да сыт ею не будешь.
– Не печалься, друже. Сколько смогу, дам тебе зерна. Чем богаты, тем и рады. А буду я в нужде – к тебе приду. Нам, небогатым, помогать друг другу надо… А с княжеским родом не спорь, про волчью правду помни.
