Текст книги "Три горы над Славутичем"
Автор книги: Борис Хотимский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)
15
САМОЕ ТЯЖКОЕ
День был ясный и знойный. Вдоль Месе – центральной магистрали Константинополя, украшенной сегодня алыми и пурпурными полотнищами, яркими коврами и гирляндами свежесорванных цветов, – в тени колоннад и деревьев толпились зеваки. Богатые торговцы, которым посчастливилось основать свои лавки на этой улице, приостановили свою бойкую деятельность и – вместе с домочадцами, приказчиками и слугами – ожидали предстоящего зрелища. Все равно никто сейчас не станет покупать их товары, будь то дорогие ткани, модные одежды или ювелирные изделия. Все поглощены другим, все взоры обращены на каменные плиты, которыми вымощена Месе. Вот-вот по этим плитам застучат звонкие копыта множества коней – и падкие до всяческих развлечений граждане Второго Рима получат еще одно удовольствие от предстоящего красочного зрелища.
По обеим сторонам Месе, на всем ее протяжении выстроились сотни пеших и конных гвардейцев. Ослепительное солнце многие сотни раз повторялось, уменьшившись, в их шлемах, латах и наконечниках копий.
Множество улиц, справа и слева вливающихся в центральную магистраль, оцеплены отрядами угрюмых федератов-наемников, сдерживавших несметные толпы простолюдинов, стекающихся сюда с окраинных кварталов, чтобы тоже поглазеть на ожидающееся шествие. Если их не сдержать, если всех пустить, они собьют с ног почтенных граждан столицы, затопят всю Месе и не дадут пройти процессии. Вот отчего стоят на перекрестках вооруженные до зубов бородачи-наемники, сдерживая толпы мелких торговцев и ремесленников, моряков и строителей, поденщиков и неприкаянных бродяг, которые теснятся, давят друг друга, шумят и ропщут, но не посмеют прорвать оцепление. Знают, не раз убеждались: с федератами шутки плохи. И ведь все равно ничего не увидят отсюда, но не уходят – такова уж непоследовательная человеческая натура…
Константинопольцы помнили, как более десяти лет назад они вот так же толпились вдоль Месе, такой же нарядной, по которой возвращался из похода Первый Полководец, победивший вандалов и подчинивший Второму Риму земли Северной Африки. Долго длилось тогда триумфальное шествие. В строгом порядке двигались бессчетные ряды всесокрушающей бронированной конницы. Бодро шагала легкая пехота – лучники и копейщики. Мерно топали рослые солдаты тяжелой пехоты – в металлических панцирях поверх плотных кольчуг, в непробиваемых шлемах, с полутораметровыми щитами, вооруженные мечами и секирами. Возглавляемые своими вождями, проходили на полудиких конях прославленные боевые сотни федератов – готов и герулов, гуннов и гепидов. А впереди всех, на рослом коне, пятнистом, как пантера, ехал в золоченых доспехах сам Первый Полководец, вдвое расширивший территорию Империи, не раз спасавший жизнь и честь Императора, который при всем при том относился к своему верному слуге, земляку и другу юности с необоснованными подозрительностью и ревностью. Любимец народа и армии, Полководец ехал в сопровождении телохранителей-готов, хладнокровно взирая на ликующие и приветствующие его толпы своими прищуренными глазами, светлеющими на потемневшем под африканским солнцем лице. За триумфатором, с угнетенно опущенной головой, в небрежно свисающей с напряженных плеч красной мантии, в окружении своих несчастных приближенных, брел вождь побежденных вандалов. Проезжали роскошные вандальские колесницы, захваченные в боях. Сотни измученных пленных несли на себе богатую добычу, которую не сумели отстоять: золотые вазы и кубки, наполненные драгоценными каменьями и грудами золотых украшений. Все это богатство и всех этих пленных Первый Полководец швырял к обутым в пурпурные сапожки ногам своего Императора, добавив таким образом к многочисленным титулам его священной особы еще один – Африканский. Да, константинопольцы никогда не забудут того триумфа…
Но сегодня ожидалось другое шествие. Император пригласил в свою столицу еще одного вождя варваров – таинственных антов, которые не раз, заодно с родственными им сплавинами, разоряли пограничные провинции государства. Теперь, благодаря мудрой и дальновидной политике Императора, анты поссорились со склавинами и, кажется, готовы оказать Второму Риму военные услуги, взять на себя защиту тех самых границ, на которые сами же прежде нападали. Константинопольцы не забыли нескольких принявших христианство антских вождей, один из которых в свое время возглавлял пограничные войска на правом берегу Истра, а другой командовал боевым флотом на просторах Понта Евксинского. А на сей раз речь шла об антском вожде-язычнике, который со своим войском должен был помочь Империи охранять ее рубежи вдоль Истра. Говорили, будто он уже дал предварительное согласие послам. И конечно же, Император, величайший из дипломатов, сумеет здесь, в своей столице, окончательно уломать этого дикого варвара, как не раз уже уламывал ему подобных.
И еще шли разговоры о том, что ожидавшийся гость – вождь далекого антского племени, обитающего на горах у среднего течения Борисфена, где степи сменяются лесами, и что племя это за последнее время стало сильнейшим среди антов, а вождь его стремится объединить под своим началом все прочие антские племена.
Но вот послышались звуки многих труб, звонкий стук множества подков по камню, и толпа увидела показавшихся всадников на одинаковых конях, в золотых шлемах с красными перьями – почетный эскорт гвардейцев, возглавлявших и замыкавших шествие…
* * *
Когда миновали, пройдя под сводами ворот, окруженные глубокими рвами новые и старые стены Царьгорода, каменные, мощные, многорядные, с частыми и высокими башнями – четыре сотни круглых и угловатых башен! – Кий усмехнулся невесело и тихо сказал ехавшему рядом Горазду:
– Таких стен не одолеть, их и подкопом не возьмешь. Зря хвалился Воислав.
– Нам бы такие… – задумчиво отозвался боярин и придержал коня, чтобы дать князю возможность выдвинуться вперед. Они въезжали на головную дорогу Царьгорода – княжью честь следовало блюсти.
«Нам бы такие! – повторил мысленно Кий. – Да где столько камня добыть? А ежели не из камня – из дерева? А? Что ж, лесу хватило бы. И рвы копать ни к чему – яров и обрывов на Горах хоть отбавляй. А кто и когда станет строить? Да и надо ли? Ладно, там видно будет. Сейчас не о том забота…»
Он приосанился, стараясь никому и никак не показать, как потрясла его обширность этого города на семи холмах, в который они въезжали, – с прямыми мощеными улицами и площадями, в зелени широколистных платанов и мохнатых кедров, с высокими, как родные тополя, кипарисами; с великим множеством мраморных и бронзовых статуй, с бессчетными рядами светлых колонн и темных древесных стволов. Возможно ли на Горах создать подобное? Нет, пожалуй. А отчего?..
Кий не оглядывался, но знал, что позади, в окружении многих сопровождающих ромеев, едут сероокий Хорив, долгобородый Горазд и десяток лично им отобранных гридней; а в ромейской колеснице – Белослава с пятью родственницами; и еще – в трех других колесницах – обильные дары ромеям: различнейшие меха редких мастей, куски воска и сосуды с медом, а также с десяток украшенных золотом и каменьями отменных железных мечей, изготовленных лучшими мастерами Подола и взятых с собой не без умысла…
А перед ним мотались рыжие конские хвосты и покачивались на золотых шеломах всадников яркие перья: впереди гарцевала полусотня ромейских гвардейцев. Он знал, что другая, такая же полусотня, идет позади. Как, однако, стучат по камням их подкованные кони! А что, ежели свою дружину так же подковать? Невелика наука, а коням – сбережение, особенно зимой, чтобы по льду не скользили ни в полюдье, ни на Боричевом увозе. Или подольские кузнецы на сумеют?..
Кий глядел прямо перед собой, не поворачивая лица, но замечал, что по краям дороги, за рядами ромейских гвардейцев, толпилось множество нарядно одетых горожан, и вдоль всего пути – в пурпурных полотнах, коврах и цветах светлокаменные колонны различных строений, среди кустов и деревьев – фонтаны и всевозможные статуи, пешие и конные.
Особенно поразила его одна статуя, выше всех прочих, уже в конце дороги, когда въехали на обширную головную площадь, именуемую Августеон, что означало «Священный». Площадь вся была устлана мрамором и окружена галереей аркад и портиков с двойными рядами колонн, вся уставлена бронзовыми и мраморными фигурами. В стороне высился невиданного великолепия многоглавый храм, а впереди теснились под куполами и двускатными кровлями колоннады и портики императорского дворца. Здесь же, на площади, стоял золотой столб, от которого во все стороны расходились дороги, ведущие ко всем провинциям Империи. А рядом со столбом – на семи беломраморных уступах с какими-то надписями – уходила в небо колонна из потемневшей бронзы, и на ней – устрашающе великий бронзовый конь, несущий всадника в золоченых доспехах. Хвост у коня был подвязан, а грива подстрижена, как у коней федератов. А одна только бронзовая нога всадника была, пожалуй, поболее самого Кия. В одной руке тот всадник держал увенчанный золотым крестом шар, а другую простирал ладонью перед собой, будто повелительно останавливал кого-то, видимого им с высоты. С плеч спускался на широкий круп коня плащ, усеянный золотыми звездами. Кию подумалось, что звезды эти собрались здесь со всего неба и только ждут наступления темноты, чтобы покинуть дневное пристанище и вновь подняться обратно, поближе к ясному месяцу… На голове у всадника красовался золотой обруч с расходящимся кверху пучком золотых перьев. Золото, золото, золото… повсюду золото… Сколько же его в Царьгороде!
Предупредительный ромей-пересказчик подъехал к Кию и прошептал по-антски:
– Сие – изображение нашего великого Императора.
Прошептал и отъехал. Чтобы не заслонять колоритную фигуру знаменитого вождя варваров-антов от глазеющих со всех сторон граждан Второго Рима.
Они миновали увенчанную великим крестом четырехугольную Триумфальную арку с двумя фигурами по краям – мужской и женской: самого первого ромейского царя, основавшего этот город, и его матери. «А отец его кто был и отчего не помянут?» – удивился Кий, но не стал расспрашивать. Теперь подъехали к Халке – парадному входу в императорский дворец. Здесь все остановились, всадники спешились, Белослава и ее спутницы вышли из колесницы. Нарядные безмолвные слуги приняли и увели коней, другие разгрузили колесницы с подарками. Кий особо не следил за всеми этими делами, понимая, что ромеи все равно распорядятся по-своему. Его заботило иное – предстоящее…
Раскрылись тяжелые железные ворота узорчатой ковки, гостей провели в огороженный золочеными бронзовыми решетками и устланный мрамором двор. Отсюда прошли в невиданной высоты восьмиугольный зал с куполом. Под ногами был опять же мрамор, посреди зала темнела великая круглая плита непонятного назначения. Кий поднял глаза и увидел ясные лучи, пробивавшиеся через шестнадцать окон под куполом. Озаренные этими лучами и огнем множества свечей и светильников, видны были по верхам стен выложенные разноцветными камешками яркие картины, изображающие Императора, Императрицу и сенаторов в различных торжественных случаях, будь то победный триумф или радостный праздник, – лики у всех веселые, улыбающиеся.
Гостей вели из зала в зал, через двустворчатые бронзовые двери, и всюду под ногами был редкостный мрамор – ступить жалко, а по верхам стен красовались картины, одни из мелких цветных камешков, другие же нарисованные несмываемыми яркими красками. И на всем пути стояли недвижимо, будто бронзовые, ряды гвардейцев-спитариев, рослых и крепких, с долгими мечами у левого бедра и овальными щитами на левой руке. На правом плече каждый спитарий держал копье с золоченым наконечником либо обоюдоострую секиру с долгой рукоятью. И на всех сияли золотом шеломы с пышными красными перьями.
Перед выходом в тронный зал – Консисторион, закрытый красным занавесом, остановились. И долго-долго стояли, непонятно и утомительно долго. Поляне изрядно проголодались, но, судя по всему, кормить их здесь не торопились. И поить также, а пить после долгой дороги под солнцем еще как хотелось! Но не беда, анты терпеливы и выносливы – не привыкать…
Наконец красный занавес бесшумно раздвинулся, раскрылись разом три двери из резной слоновой кости, и гостям разрешили ступить несколько шагов вперед – на мягкие пестрые ковры.
Поначалу Кий был ослеплен великим обилием золота, серебра, каменьев, ярких красок. Но тотчас совладал с собой и увидел самого ромейского царя. Императора.
Ростом пониже любого из Полянских гридней, внимательные утомленные глаза на полноватом лице, в усах и бородке кое-где проседь. Златотканая туника под багряной мантией, а на челе – золотая диадема в прозрачных цветных каменьях. Он восседал на сверкающем трехступенчатом троне под золотым куполом, который держался четырьмя колоннами. За троном угадывались три закрытых бронзовых двери. Оттуда, надо полагать, и выходил сюда Император с приближенными. По бокам от трона две золотокрылые богини Победы простирали к восседавшему лавровые венки. Тут же замерли телохранители в золоченых шеломах с красными перьями, в белых одеждах, с золотыми ожерельями на крепких шеях, с золочеными секирами и копьями на дюжих плечах.
Вдоль стен, справа и слева от трона, выстроились сенаторы и высшие сановники Империи, все в парадных шелковых одеяниях, с подстриженными не выше уха волосами – прямыми и завитыми, черными, рыжими, седыми, – а иные вовсе плешивые.
Еще во время унизительно долгого стояния перед входом в Консисторион, утомленный дорогой и торжественным шествием через Царьгород, томимый ожиданием предстоящего, Кий окончательно смирил себя, решив, что выполнит все, о чем предупредили и на чем настаивали ромеи. Выполнит ради того заветного, о чем давно помышлял и к чему неудержимо стремился: стать самым сильным в антском мире, ни от кого не зависеть и никого не страшиться! И теперь, ощущая на себе внимательно изучающий, будто насквозь пронизывающий и как бы выжидающий взгляд Императора, он шагнул вперед, приблизился к трону и, совершив над собой последнее великое усилие, – опустился на ковер, вытянувшись, опершись ладонями и расставив локти, как в боевом поиске, когда неприметно приближаешься к недругу, вжимаясь в землю… Но ковра на ступенях трона и красного сапога императорского коснулся одними лишь усами – не устами! Кто мог бы приметить?
– Встань, князь! – негромким приятным голосом повелел по-антски Император и повторил то же самое, но чуть погромче по-гречески: – Встань!
Кий поднялся рывком и выпрямился. Самое тяжкое теперь осталось позади, преодоленное.
16
ГОЛОВНОЙ РАЗГОВОР
Настал день переговоров.
Император Второго Рима, прозванный к тому же Вандальским, Африканским, Готским, Алеманнским, Гуннским – каких только званий тут не было, всех не перечесть! – на сей раз был простоволос и одет в темно-бурую тогу без украшений, именно таким своим видом выделяясь среди немногих сопровождавших его приближенных, сверкавших золотом и каменьями на ярких нарядных одеждах. Император принимал антского князя Кия в одном из невеликих покоев Вуколеона, своего жилища, где в полумраке на едва освещенных стенах видны были нарисованные несмываемыми красками разные случаи из ромейской жизни – осада крепости, охота на зверя, строительство храма…
Рядом с Императором, за недолгим столом, восседали всего четверо ромейских мужей, в их числе – безбородый военачальник, славившийся не только храбростью, но и разумом.
На другой стороне стола усадили троих гостей: с Кием были здесь Хорив и Горазд.
Стол был уставлен золотыми и серебряными блюдами с изображениями сражающихся бойцов и самого Императора – то на коне, то пешего с копьем, либо одни только голова да плечи. На блюдах лежали невиданные плоды, различное мясо с подливами, всевозможная птица, рыба – свежая и соленая, сладости, пряности и всякая прочая изысканная снедь. Сосуды с вином и кубки также были из серебра и золота, тоже с разными изображениями и узорами.
У входа и в углах, сплошь в золоте, недвижимо стояли рослые гвардейцы-спитарии. Бесшумными тенями, как приднепровские кожаны, сновали туда-сюда слуги.
Поляне с удовольствием пробовали замысловатые ромейские вина и налегали на мясные блюда. Не отставали и остальные. Только Император не прикасался ни к вину, ни к мясу, лишь отведал несколько плодов. От выпитых вин гости чувствовали себя свободнее, хозяин изъяснялся их родной речью и держался просто, вовсе не по-ромейски, в конце концов Хорив не выдержал и спросил:
– Отчего Император так щедро потчует всех нас, а сам не пьет нисколько? И ест менее дитяти… – Тут он смущенно осекся под строгими взорами Кия и Горазда.
Но Император не обиделся, засмеялся добродушно и с явным желанием ответил:
– Да, я так же мало ем, как и мало сплю. И, справедливо заметил юный ант, не пью вина. Зато мои верные друзья и дорогие гости могут есть и пить по потребности. Разве это так уж дурно?
Никто за столом не мог тягаться с бледнолицым обжорой-толстяком в светло-зеленом хитоне, в котором Кий, приглядевшись, узнал самого комита священных щедрот, ведавшего имперской казной, славившегося не только чревоугодием, но еще и великой скаредностью.
– У меня на военной службе, – говорил Император, – немало готов-федератов. Правда, в гвардию зачислены только те из них, кто принял нашу веру. Но на границах Империи, возглавляемые своими же вождями, мне служит множество готов, причем готов еще не крещенных. Хочу сказать, что для надежных друзей я могу делать исключение из своих правил. А тебя, дорогой князь, я смело считаю своим надежным другом. И не ставлю условия, чтобы ты отвернулся от своих привычных богов и непременно крестился, коль скоро душа твоя не готова к этому. То же самое могу сказать о твоих родичах и прочих антах…
Вслед за Императором заговорил безбородый военачальник.
– Мой великий Император, – начал он, временами останавливаясь и выжидая, пока Горазд перескажет, – поручил мне информировать князя о наших пограничных укреплениях вдоль правого берега Истра. Надеюсь, что сумею выполнить это ответственное поручение. Надеюсь, что наш дорогой гость и друг поможет мне выполнить его, внимательно и терпеливо слушая. Полагаю, князю будет интересно то, что он услышит…
«Вот где головной разговор!» – подумай Кий. А Горазд продолжал пересказывать:
– Вдоль правого берега Истра, как и вдоль всех необозримых границ нашей Империи, стоит множество городов, великих и малых. Наш дальновидный Император укрепил их стенами и башнями, в каждом городе построена цитадель – центральная крепость. В цитаделях стоят сильные гарнизоны, способные принять подкрепление или выйти на помощь соседу. За городскими стенами может укрыться окрестное население в случае вражеского набега. Между цитаделями, достаточно близко один от другого, расположены посты-крепости с малыми гарнизонами. Их задача – охранять свои участки границы, следить за приближением неприятеля и поддерживать присланные на подмогу войска. Каждая цитадель и каждая промежуточная крепость достаточно снабжены водой, съестными припасами и фуражом. Все они соединены меж собой и с Константинополем прямыми дорогами, вдоль которых также поставлены крепкие сторожевые башни. Население каждой провинции обязано ремонтировать эти дороги…
– Введена специальная повинность, – вставил комит священных щедрот, продолжая пить и жевать, в то время как все остальные приостановили трапезу.
– Такова система наших укреплений на Истре, – заключил военачальник. – Всех цитаделей и постов шесть сотен и восемь десятков, поставлены они в три линии. Князь, если пожелает, сможет увидеть нее это своими глазами и еще раз убедиться, как мы ему доверяем.
– Более того, – снова вступил в разговор Император. – Я склонен оказать сильнейшему из антских князей еще большее доверие. Я готов доверить ему и его антам охрану своей северной границы. За это имперская казна четыре раза ежегодно будет выплачивать князю достаточно золота, чтобы он мог содержать свою сильную дружину и сделать ее еще сильнее…
Кий вздрогнул.
Откуда выведал Император его заветную мечту о самой сильной собственной дружине?
А Император говорил:
– …Опираясь на помощь могущественного Второго Рима и на наши неприступные крепости, антский князь легче и скорее разобьет и, если пожелает, покорит этих дикарей-склавинов, которые в безумии своем не только нападают на Империю, но, насколько мне известно, вероломно выступают против своих сородичей-антов. Коли их не наказать, они не дадут тебе покоя, князь! Надеюсь, мой друг Кий понимает, что склавины не простят ему отказа участвовать в совместном грабеже моих владений? Я не хочу вспоминать то, что было прежде. Как это говорится у антов, кто давнее припомнит, того ослепить? Так говорят у вас, да? Я предлагаю всем нам глядеть вперед, а не назад…
Кий, Хорив и Горазд слушали речь Императора, напряженно выпрямившись, понимая, что сейчас, здесь вот, решается завтрашний день каждого, решается доля всех полян.
– …А впереди, – продолжал Император, – еще одна опасность. Аба-ры! Они набирают силу и надвигаются с востока, откуда прежде шли гунны. Они дойдут до вашего Самбатаса на Борисфене, до ваших селений, там ничто не остановит их. Их смогут остановить только наши пограничные крепости. Мы остановим и разобьем их, если будем сражаться вместе, рядом. Мы справимся и с абарами, и с остатками гуннов, и с неразумными склавинами, если вместе, плечом к плечу, встанем на Истре. Под защитой крепостей Второго Рима тебе и твоим антам никто не будет страшен. Подумай, князь! Ведь ты разумный вождь, ты не можешь не видеть своей выгоды и упустить ее.
– Я разумею, – сказал Кий. – В чем моя выгода, вижу и разумею. Но хочу уразуметь, в чем же тут выгода ромеев?
– Похвально! – Император весело рассмеялся. – Люблю, когда говорят прямо и откровенно. Друзья только так и должны говорить между собой. Ты прямо и откровенно спросил. Я прямо и откровенно отвечу. У тебя в Самбатасе и вокруг него нет таких неприступных крепостей, как мои, а у меня сегодня нету стольких славных воинов, как твои анты. У меня немало гвардейцев и федератов, но моя Империя растет, мне нужно завтра иметь больше войска, больше союзников, чем я имел вчера. Видишь, я не скрываю от тебя своей выгоды. Мне нужен такой разумный, сильный и надежный военный союзник, как ты, князь. Что тебе еще невдомек? Спрашивай – отвечу, не таясь.
– Мне надобно поразмыслить, – сказал Кий.
– Разумеется! – воскликнул Император. – Какой же истинный вождь принимает необдуманные решения? Подумай и скажешь мне, что и как сам решил. И заодно подумай еще вот о чем. Я знаю, твои дружины остались на Истре, ждут тебя. А зачем им после уходить оттуда обратно к далекому Борисфену? Твоя жена и твой брат здесь, с тобой. Другой твой брат и другие твои ближние, если верны тебе, придут по первому зову. А не придут – значит, неверны…
– Не разумею. – Кий снова насторожился.
– А ты дослушай, князь. Есть на Истре земли, тебе их покажут. Они не хуже твоих прежних. Там еще теплее, еще больше урожая могут собрать земледельцы. И пресной воды в Истре немало. И коням корма хватит. А под боком – наши крепости. Уразумел? Оставайся на этих землях, князь. И, если пожелаешь, ставь свой город. Я помогу, дам мастеров, рабов, золото дам. Ставь свой город и живи на новой своей земле.
– И моя земля войдет в состав твоей Империи?
– Нет, князь, нет! Ты будешь единым хозяином на своей земле. Я дарю ее тебе. Уразумел, князь? Да-рю! Наши земли будут рядом, наши войска будут рядом, плечом к плечу. Кто тогда одолеет нас? Ни-кто! Есть у антов свой город на Борисфене? Сам знаешь, Самбатас – еще не город. А здесь, на Истре, в самый короткий срок вырастет город – твой город! Будет у тебя, у детей и внуков твоих, у всех антов свой город, своя цитадель. Не на Борисфене – на Истре! Подумай, князь, крепко подумай, другого такого случая у тебя не будет.
– Подумаю, – сказал Кий. – Дареному коню в зубы не смотрят, то так. Но на коне том ездить. А посему погляжу я ту землю, про которую ты говоришь, поразмыслю и после того дам свой ответ.
– Мудрые слова твои, князь. На том и порешим. Покажем тебе ту землю и будем ждать твоего ответа. А теперь неплохо бы запить такой разговор. Даже у меня, непьющего, в горле пересохло. Какого вина налить гостям, фалернского или критского?
– Разреши послать за нашим медом, – улыбнулся Кий.
Это предложение явно оживило всех остальных, особенно комита священных щедрот. Принесли темно-золотистый антский мед и наполнили им золотые ромейские кубки. Подняв свой кубок, но не собираясь его осушать, Император сказал:
– Выпьем за новый город на Истре, город нашего друга, сильнейшего и мудрейшего из антских князей. Всем известно, сколько городов я построил. В одной только Африке полторы сотни… Всем известно, что многие новые города были названы моим именем либо именем моей Императрицы. Так отчего бы не назвать новый город на Истре именем его основателя, строителя и первого государя – именем антского князя Кия? Выпьем же за город Кия!
– За город Киевсц! – возбужденно выкрикнул нетерпеливый Хорив и разом осушил свой кубок.
– За Киевец на Истре, – уточнил безбородый военачальник, неторопливо смакуя крепкий антский мед.
«Кажется, удалось, – подумал Император, едва коснувшись губами края своего кубка. – Теперь граница вдоль Истра наконец-то будет надежно защищена. Пускай там анты и склавины грызут друг дружку. Кстати, и сильнейшие из них, анты, расколются: половина останется на берегах Борисфена, другая же осядет на берегах Истра. Разъединенные не страшны Империи. И пускай примут на себя первый удар абарской грозы…»
«Я еще погляжу, – рассуждал Кий, молча потягивая знакомый напиток. – Погляжу да поразмыслю… А ведь быть мне наисильнейшим среди антов!»