Текст книги "Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга II"
Автор книги: Борис Штерн
Жанр:
Юмористическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
И еще одно: в повести надо женщин изобразить. Без женщин никак нельзя. Я немедленно прикатил бы в Петербург, но моя фельдшерица жрет морфий и уже на три четверти отравлена – не на кого мне бросить больных.
А. Чехов
Сашко полюбил бы лиульту Люси, если бы от Люськи не несло как из винной бочки. Пушкина она не родила, никого не родила и была отдана колдуну Мендейле. Она и рада была. И колдун был доволен. Винный перегар ему не мешал, напротив. Отправилась с ним в его племя тиграи, для нее это была почетная ссылка. Там ей было хорошо. Мендейла уже повторил опыты Менделя и взялся за изучение дезоксирибонуклеиновой кислоты для определения строения гена, за которое полагалась Нобелевская премия, что он и сделал, но его опередили Уотсон и Крик. Люська же открыла бензоколонку. Жила Люська долго и счастливо, пользовалась известностью и даже стала исторической достопримечательностью. Ее даже посетил для заправки своего лендровера Эрнесто Хемингуэй и описал эту аудиенцию в своих «Антидиевниках». Люську же называли «королевой виски». Оплатой за право ее лицезреть и запечатлеть на пленку Люська требовала русский гонорар – бутылку; но всем напиткам она предпочитала не русскую водку, а виски «Джонни Уокер». Впрочем, если не было виски, сходило все. Первую бутылку этого виски преподнес ей Хемингуэй, и она хранила ее (пустую, конечно) как память о встрече с ним. Хемингуэй хорошо заправился на ее бензоколонке как в прямом, так и в переносном смысле – лыка не вязали ни он, ни Люська, ни его лендровер (т. е., никак не мог завестись). Жила Люська в обычной крестьянской хижине, ее рисовали Дали, Малевич, Кандинский – весь джентльменский набор художников XX века, – даже, кажется, Пикассо. Ей привозили со всей Африки лучшие бананы и апельсины, из Европы – лучшие шоколадные конфеты. Все сполна оплачивалось офирским банком. Из описания анонимного путешественника:
«Телохранители королевы назвали нам пароль: „Bouteille“.[44]44
Бутылка (фр.).
[Закрыть] Мы поняли. О'кей, сказали мы, и дали им bouteille «Черного Джонни». Входим. Ее Величество откладывает переписывание очередного письма-щастья (она каждый день сочиняет и рассылает эти письма по всему свету, желая всем счастья) и внимательно смотрит на нас. Мы достаем bouteille, и она благосклонно принимает наше подношение с веселым бродягой Джонни на этикетке. Это обнаженная но пояс хрупкая женщина с девичьей грудью и морщинистым лицом. Бедра ее обернуты куском пестрой ткани, спадающей до земли. Королева приглашает нас осмотреть свой дворец. Это обычное крестьянское жилище, если не считать груды пустых бутылок у входа. Мы просим сфотографироваться па память. «Bouteille», – говорит королева. О'кей. Получив вторую бутылку, она изъявляет готовность облачиться по такому случаю в королевское платье, но и не удивляется нашему настойчивому желанию запечатлеть ее в будничном виде – ведь парадных изображений вельможных особ по свету гуляет более чем достаточно, а мы хотим иметь фотографию королевы «как она есть». Ей все было до фени – кроме «Черного Джонни». Мы просим на память черновик письма-щастья с ее стола. «Bouteille», – опять говорит она. О'кей, грустно отвечаем мы. После ее смерти в хижине нашли все те же груды пустых бутылок и очередной черновик письма-щастья,[45]45
Желаю щастья само письмо находится в Антвенруме (Голандия) оно облетело 444 раза вокруг света и пришло к Вам с получением щастья но при одном условии надо написать 20 копий за 100 часов жизнь письма началась в Англии а потом попало в Россию Его получила крестьянка Круглова и через 4 дня откопала у себя в огороде клад с золотом и вышла замуж за князя поручика Голицына ее дочь миллионерша живет сейчас в Америке письмо также попало к Тухачевскому и он его сжег и через 4 дня был арестован Хрущеву подбросили письмо на дачу он выбросил его а через 4 дня его свергли соратники Алла Пугачева отправила 20 копий а через неделю получила приглашение от одной американской фирмы и положила на свой счет 2 миллиона долларов и вышла замуж за Киркорова ни в коем случае нельзя рвать письмо это нить между прошлым и будущим
С(ИМХА) БК(ВОД)Р Й(ОСЕФ) А(ЗАКЕН) З(ХРОНО) ЗЛ ОТ эти знаки должны принести Вам щастье ждите сюрприза это не шарллотанство а истина даже если Вы не суеверны.
[Закрыть] к сожалению, уже не сексуального, а политического содержания.
ГОЛИАФ родил ДОСААФА, ДОСААФ родил ОСВОДА, ОСВОД родил ВАСХНИЛА, ВАСХНИЛ родил ВХУТЕМАСА и т. д.
Л. Измайлов «Родословная АББРЕВИАТУР»
Сорокоградусная жара, дьявольская проницательность и навязчивое плетение словес майора Нуразбекова окончательно сбили Гайдамаку с толку. Надо было собраться с мыслями, но от утренней выпивки сильно разболелась голова, будто в ней прогарцевал эскадрон. Вроде бы товарищ майор вызывал Гайдамаку на откровенность, но сам был настолько откровенным, что места для откровенности не оставалось! Все-то он знал, майор. И про уголь, и про реголит, и про самосвал, и даже про Элку Кустодиеву – все, все, все знал майор! Неизвестно, знал ли майор о трех сторублевых купюрах в «Архипелаге ГУЛАГе», но по всему выходило: знал!
А теперь еще этот «труп»… Гайдамака уже перестал вникать в это странное собеседование, а чувствовал лишь головную боль и озлобление к этому американскому шпиону – дурак он, что ли? Какой уважающий себя шпион из-за бугра станет записывать секретные сведения в записную книжку?
Но следователь ожидал какого-то резонанса после конца цитаты.
– Почему это Сковорода – труп? – тупо, безо всякого интереса спросил Гайдамака.
– Не труп, не труп, живой! – обрадовался майор Нуразбеков. – Смотрите сюда: видите, как у Шкфорцопфа записано – заглавными буквами? Он вас под Сковородой зашифровал. Ох, и намаялись мы с этой сковородой – хуже трупа. Никак не могли понять, что за сковорода такая. Я точно срисовал, смотрите: «Сковорода А. А. – Т.Р.У.П.» Вроде бы получается «труп», но это, конечно, не труп, а зашифрованная запись.
– Что же она означает?
– С вами работать – одно удовольствие! Не я вас спрашиваю, а вы – меня. Что ж, вы спрашиваете – мы отвечаем. Киевские хлопцы-дешифровщики постарались, всю книжку расшифровали, но относительно этой записи возникли разночтения. Буква «П» – вне всякого сомнения означает «перспективный». Эта характеристика к вам относится. Вы для Шкфорцопфа оказались в чем-то перспективным. Знать бы – в чем?
– У него спросите.
– Спрашивал. Не отвечает. Сами видите.
– Тогда я не знаю. Значит, плохо спрашивали. Не мне вас учить, как надо спрашивать.
– На что это вы намекаете?… На особые методы допроса, что ли? И вам не жаль Николая Степановича? Экий вы кровожадный. А что вы сами думаете об этом «П»?
– Не могу сообразить, голова разболелась. В чем я могу быть перспективным для американского шпиона?
– Коньяк – лучшее средство от головы. Сейчас принесут. А откуда вы взяли, что Николай Степанович – именно американский шпион? Кто вам сказал?
– Значит, японский.
– Иван Трясогуз сказал. Дур-рак он, ваш Трясогуз! Я его утром прогнал, потому что он тут Ванькой прикидывался – а когда дурак притворяется дураком, думаете, получается умный? Нет, получается дурак в квадрате! Хотя на Трясогузе в записной книжке тоже буква «П» стоит, по в нем Николай Степанович явно ошибся. Куда там американским шпионам до нашего Николая Степановича – как до Луны пешком. Шкфорцопф у нас – хо-хо! Но вернемся к нашим баранам… Сейчас Люська коньяк принесет, полечитесь. С «П» все понятно, а вот с остальными буквами посложнее. «У» – это, наверно, «уголь». Как вы думаете?
– «У» – это не «уголь», – наконец-то обозлился сам на себя Гайдамака, забывая держаться трясогузской дурацкой линии.
– Интер-ресно! Какая же ваша версия?
– «У» – это «уран».
– Как?
– «У» означает «уран». Однажды по пьянке за бутылку водки я выдал этому шпиону, япона мать, стратегические урановые залежи в районе Гуляй-града, – признался Гайдамака. – Вот почему я для него «перспективный».
– Вы настаиваете на этом урановом «У»?… Я могу, с вашего позволения, занести это чистосердечное признание в протокол?
– Можете заносить, можете не заносить – у вас и без протокола все на магнитофон записывается.
– Экий вы умница! Насмотрелись кинофильмов… – нимало не смутился майор Нуразбеков. – Я и забыл вас предупредить. Естественно! В этих дореволюционных застенках бывшего полицейского управления – оно же ЧК, ГПУ, НКВД, оно же сигуранца, гестапо, КГБ – все прослушивается, записывается и простреливается. Ну и что? Ну и пусть себе пишут, какое нам дело? Сейчас не 37-й год. Хотите, я сейчас заору во все горло: долой Советскую власть! А? Пусть пишут.
– Хочу! – немедленно возжелал Гайдамака.
ГЛАВА 10. Кто-нибудь знает трезвого поэта?Значит, это не настоящий поэт. Такой ничего хорошего не напишет.
С. Есенин
Наконец поняли, что заставить Сашка хотя бы приблизительно повторить судьбу арапа Петра Великого никак не получится – да и не надо: эволюция сама вытащит, надо только немного задать начальные сходные условия задачи и слегка подправлять и тормозить на поворотах, если занесет, – и просто выбрали юную нетроганую шоколадную негритяночку с европейскими чертами лица по имени Гураге из одноименного племени, побочную 48-ю дочь вождя гураге, великолепный промежуточный расовый экземпляр, голубоглазую, с сотнями тоненьких косичек-канатиков, похожую на неспившуюся Люську Екатеринбург в юности. Хороша была девочка. Она еще не знала лифчиков, ее груди напоминали формованные полушария из натурального горького шоколада. Нгусе-негус приберегал Гураге в своем гареме для собственных надобностей, но, пораскинув мозгами, уступил ее в жены Сашку. Гамилькар еще пытался по возможности следовать русской пушкинской легенде и подарил Сашка нгусе-негусу вместе с германским аккордеоном и русскими частушками в придачу. Нгусе-негус полюбил частушки и блатные песни городских русских слободок – всех этих подолов, молдаванок, бугаевок, люберцов и Васильевских островов. Вскоре этот жанр сделался в Офире национальным, и никто уже не помнил, откуда в Африке появились частушки. Их распевали во всех концах страны, от Джибути до Голубого Нила, от Эритреи до самых до окраин южных офирских границ – а т. к. устойчивых границ у Офира вообще не существовало, то частушки по пустыням, саваннам и джунглям доходили до самой Руанды и мыса Доброй Надежды на юге, до Марокко и Карфагена на севере, шли через Конго к Атлантическому океану, а на востоке заполонили Мадагаскар. Кочевники везли русские частушки на верблюдах и пирогах через экватор и тропики в Кению и Анголу, в Камерун и Замбези, в Мали и Берег Слоновой Кости. Верблюжьи погонщики распевали на привалах:
Эх, яблочко,
Да с боку мятое!
Девки щупают попа
По-за хатою!
Сам нгусе-негус любил «Кирпичики» и по утрам, бреясь опасной бритвой из золингеновой стали «Два близнеца», подаренной ему Гамилькаром, напевал:
По винтику, по кирпичику
Наша юность в труде родилась,
Лет семнадцати, горемычная,
Проституцией я занялась…
В этой песенке нгусе-негусу нравилась очаровательная необъяснимость русского юмора, какая-то неуловимая глуповатая взаимосвязь пафоса свободного труда и горемычными заботами юной проститутки. Негус напевал:
…И по винтику, по кирпичику
Растащили кирпичный завод…
Нгусе-негусу отчего-то было смешно, хотя сам «нам» он не мог объяснить, что же тут смешного, если весь кирпичный завод растащили?
Но «им» было смешно. Смешно. Смешно, и все.
Нгусе– негус намыливал белой пеной черные щеки и прислушивался к набору слов, которые горлопанил Сашко внизу на дворцовых ступеньках:
Бананчики!
Ананасики!
Микоянчики!
Анастасики!
Сашко пел теперь не для подаяния, а по привычке, или от скуки, или из любви к искусству.
Одуванчики!
Карнавальчики!
Корвалольчики!
Корваланчики!
«Пушкин говорил, что поэзия должна быть глуповатой, – раздумывал нгусе-негус, кромсая бритвой подбородок. Он никому не позволял себя брить, чтобы не быть однажды зарезанным. Нгусе-негус всегда готов был согласиться с великим Пушкиным: – Да, Пушкин как всегда прав, поэзия для государства важна, нужна, должна быть и должна быть немного глуповатой, чтобы и дурак понял, но не до такой же степени!» Что означают эти странные слова: «Микоянчики! Анастасики!» – офирский нгусе-негус не знал, не мог знать, да и знать не хотел. «Корвалольчики! Корваланчики!» Ровным счетом ничего не означали. Сашки их тоже не понимали. Но в этих странных словах чувствовалось что-то пророческое и смешное. Нгусе-негусу почему-то было смешно и страшно от этой галиматьи.
Государственные дела стояли, a Pohouyam думал о каком-то кирпичном заводе…
«Мы согласны, поэзия должна быть глуповатой, но поэт-то, поэт должен быть умницей, – продолжал думать нгусе-негус – Глуповатая поэзия – лишь на первый взгляд что-то не то; но на второй, более внимательный взгляд, Пушкин прав. Умная проза – на первый взгляд, все верно; на второй, внимательный, – нет, все-таки и проза должна быть глуповатой».
– Хоп-стоп, Соя, сачем дафала стоя?[46]46
Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя?
[Закрыть] – напевал негус.
«Наверно, все искусства должны быть глуповатыми, как глуповата сама жизнь, – делал вывод Фитаурари I. – Жизнь глуповата изначально. В самом деле: сначала появляется какое-то концентрированное протопланетпое облако, потом свет и тьма, вода и твердь, дезоксирибонуклеиновая (названьице-то!) кислота, вирусы и сине-зеленые водоросли, шесть дней творения, и увидел он, что это хорошо – хорошо-то как! Да вот негаразд: человеку без пары скучно, без пары Адам бледен, хмур, неразвит, онанирует в кустах – сделаем ему из его же ребра самочку с дырочкой; плодитесь и размножайтесь; а процесс пложения-размножения умственно глуповат, а зрелищно смешон: при виде прелестей красивой самки мужской половой орган набухает, поднимается, вводится в женский половой орган, ходит туда-сюда, испускает сперму и пр.».
«Глупо, смешно», – думал он.
ГЛАВА 11. Долой Советскую власть!Пятьдесят восьмую дают статью,
Говорят: «Ничего, вы так молоды!»
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пыо,
Он бы хрен доехал до Вологды.
В. Высоцкий
Майор Нуразбеков опять выглянул в окно. Полный город людей… Курортники понаехали.
– Что, вот так прямо и крикнуть: «Долой Советскую власть»? – с сомнением переспросил майор.
– Во все горло! – подзуживал Гайдамака.
– Нет, орать нельзя, – решил майор. – Некрасиво. Неэстетично. Что люди на улице подумают?… Милицию вызовут, милиция прибежит, не хватало нам здесь в КГБ милиции!
– А вы не кричите, а просто громко скажите.
– Что именно сказать? Напомните.
– То, что вы хотели сказать, – увернулся Гайдамака.
– Долой Советскую власть? Сказать, что ли? Думаете – побоюсь? Ну, пожалуйста… Приготовились… Тишина в студии… Записываем…
Майор Нуразбеков глубоко вдохнул и вдруг заорал, аж в ушах заложило:
– ДОЛОЙ СОВЕТСКУЮ ВЛАСТЬ!!! Мир вроде бы не перевернулся.
– Ясно? – спросил майор. – Заорал, и ничего не случилось. Может быть, желаете повторить?
– Нет уж, спасибо. Это вам можно, а мне – нельзя.
– Поверьте – вам тоже можно. Но не нужно. Зачем дразнить гусей? Была такая песенка при Хрущеве: «Долой колхозы, совнархозы, власть Советскую, долой правительство, долой КПСС!» – не знаю, кто написал, но с юморком. Ну, пели себе на кухнях, не орали и мир не переворачивали. В общем, благодарю за чистосердечное признание, но вы на себя напраслину возводите. В 37-м году вам бы за этот уран…
– В 37-м за уран еще не сажали. Японо-американские шпионы урановой проблемой еще не интересовались.
– Ошибаетесь! В 37-м сажали за все. Так что не надо шутить с ураном. «У» – это уголь, уголь!
– Тогда «Р» – это реголит, – расшифровал Гайдамака.
– Точно! А что, по-вашему, означает «Т»?
В коридоре раздался топот, и в дверь постучали условным стуком лейтенанта Вовы Родригеса.
– Да, Вова, заходи!
– У вас тут все в порядке? – озабоченно спросил лейтенант, заглядывая в кабинет.
– А что должно быть не в порядке?
– Кричали сильно. Аж на улице слышно.
– Так было надо, Вова. Что, Вовчик, украла масло?…
– Да бросьте шутить, Нураз Нуразбекович, – обиделся Вова и ушел.
– Мы его так называем – Вова Украла Масло, – сказал майор. – Прозвище такое.
– А он что, масло украл? – удивился Гайдамака.
– Нет. По доносу работал. В «Вечерней Одессе» какой-то пенсионер вычитал опечатку – вместо «улица Карла Маркса» напечатали «улица Украла Масло». Вот Вовчик и проверял – кто там масло украл. Работка! Трех человек работы лишил – замредактора, ответственного секретаря и корректора. Страсти!.. Так что, по-вашему, означает буква «Т»?
– Ума не приложу.
– «Т» означает «танки».
– Какие танки?
– Ну, какие танки бывают? С колесами, на гусеницах. Что у вас там с танками произошло?
– Да ну его к черту, шпиона засранского! – обиделся Гайдамака. – За что только хозяева ему деньги платят? Ну, была у меня одна танковая история с «Мосфильмом»…
– Знаю, проверили. Эльдар Рязанов на съемках раздавил ваш велосипед. Мы Эльдара на «Мосфильме» отловили, спросили, он подтвердил. Он о вас хорошего мнения – спокойный, говорит, рассудительный мужик этот Гайдамака. Философ! Это о вас – философ! Стоял, говорит, над своим «Кольнаго», как над убитым конем. Внутренний плач хорошо изображал – артист! Это о вас – артист! Вот только матерился Эльдар чрезмерно: «Допросы тут на работе, хрен вашей маме, бля!» Мне одно непонятно – на съемках всего один танк присутствовал, а хлопцы из Киева почему-то расшифровали: «танки». И настаивают на множественном числе. Или у них от усердия глаза повылазили?
– Нет, все правильно, во множественном. Могу объяснить, вспомнил. Пили мы водку в компании под День Победы у Скворца… у Шкфорцопфа этого, на селекционной станции, я все про наши дороги трепался – как у нас да как на Западе; а Скворцов… Шкфорцоиф то есть, под руку сказал, что, мол, весной на моем бездорожье даже танки утонут, а я ему ответил, что, мол, ни в коем разе, что однажды в марте по одной из моих дорог шла целая танковая колонна и не утонула, прошла без потерь, вот только в темноте моего «запорожца» раздавили, а саму дорогу стерли с лица Земли. Шкфорцопф спрашивает: шутки шутите? А ребята меня поддержали – тот же Трясогуз спрашивает: какие шутки, Шкфорцопф?
– Так и спросил?
– Нет. Спросил: «Какие шутки, Скворцов?» И все стали Скворца доставать: ты где воевал, Скворец? Ты вообще танки видел, Скворец? Такой себе трактор, а наверху дуля с маком!
Майор слушал с неподдельным интересом. Гайдамака продолжал:
– Вот он и записал: «Т». Тапки!.. А «Б» у него там нигде не записано?… Если хотите знать, он собирался сплавить мне американский бомбардировщик в обмен за уголь! – Гайдамака вошел в раж и даже не заметил, что начал с головой выдавать Скворцова контрразведке. – Настоящий «Б-29»! На металлолом!
– Знаю. Что же вы ушами хлопали? Надо было брать – «летающей крепости» цены нет!
– Танки, понимаешь! Бомбардировщики! – кипятился Гайдамака. – Дурак! Получил, значит, от меня сведения о передвижении боевой техники в районе румынской границы и в записную книжку зашифровал. Стоп! Может быть, он – румынский шпион?!. С Румынией у нас тоже не слава Богу!
– Опять вы про шпиёнов! Ну, нету, нету в вашем Гуляй-граде никаких американских шпионов и никогда не было. Они его в упор на карте не видят. Нечего им там делать, у вас и без шпионов своего говна хватает. А что у нас с Румынией – не наше дело! Давайте пока не лезть в политику, туда сегодня еще с головой нырять. Все, вопрос о «танках» снимается. Но существует еще одна версия – моя собственная – насчет этих «Т» и «Р». Хлопцы-дешифровщики о ней не знают. «Т» и «Р» – это не «танки» и не «реголит». «Т» и «Р» означают всего лишь: «ТРИСТА РУБЛЕЙ». А полностью эта финансовая запись расходов расшифровывается так: «Сковорода Александр Александрович – ТРИСТА РУБЛЕЙ за УГОЛЬ. ПЕРСПЕКТИВНЫЙ». Запомнили?… Вы подумайте над этой расшифровкой, а я пойду Люську потороплю.
Вот и приехали.
Все стало ясно Гайдамаке. О чем тут думать? Услыхав о своих кровных расшифрованных трехстах рублях, Гайдамака окончательно успокоился, испекся, покрылся румяной корочкой и был готов к употреблению в собственном соку – оставалось лишь проткнуть его вилкой, всунуть в рот букетик петрушки и съесть с хреном или с горчицей.
Майор же Нуразбеков открыл дверь, выглянул в коридор и заорал на весь КГБ:
– Лю-ся!!!
– Иду, иду, Нураз Нуразбекович! – звонко отвечал женский голос в конце коридора под сводами чердака.
– Чего так долго, Люсь?
– Да лифт, его мать, опять не работает! Ребята эту телегу на горбу таскают!
– А я тебя зову-зову, кричу-кричу!..
– Что-то не слышала…
– В душе зову, Люся. Душа кричит: «Хочу кушать! Долой Советскую власть!»
– Скажете такое…
– Водку не забыла? Шкфорцопф водки хочет!
– Везу, везу водочки Николаю Степанычу!
ГЛАВА 12. ЧемоданчикА это был не мой чемода-анчик!
Песня про чемоданчик
Нгусе– негус циклевал свои щеки опасной бритвой и продолжал прислушиваться к пенью внизу. Он боялся засмеяться, чтобы не порезаться. Фитаурари I обладал сильно развитым чувством юмора и потому не любил смеяться по любому поводу. Сашко тихонько завел песенку про чемоданчик:
А поезд тихо шел на Берди-ичев,
А поезд тихо шел па Берди-ичев,
А поезд тихо шел,
А поезд тихо шел,
А поезд тихо шел на Берди-ичев.
Фитаурари I был известен всему миру своей экстравагантностью. Английский король Георг V однажды через переводчика спросил его на сафари, знает ли он английский язык. «Нет», – ответил нгусе-негус. «Французский? Немецкий?» – «Нет. Нет». Английский король был в замешательстве. Он понял нетактичность своих вопросов и не знал, как выйти из неловкого положения. Нгусе-негус помог ему. Он спросил короля, знает ли Георг V офирский язык? «Нет». Языки тигре, галлиния или амхара? Получив отрицательный ответ, нгусе-негус с милой улыбкой обнял короля за плечи и заметил, что ему неприятно это констатировать, но оба они одинаково невежественны.
Сашко внизу тихонько напевал:
На полочке лежал чемода-апчик,
На полочке лежал чемода-анчик,
На полочке лежал,
На полочке лежал,
На полочке лежал,
Чемода-анчик.
Государственная культурная программа – вырастить из российского хлопчика собственного офирского Alexandr'a Hannibala-Pouchkin'a – конечно, отдавала черным юморком, но, в конце концов, черный юмор происходил из черной же Африки, и нгусе-негус понимал, что делал. Сашко продолжал:
Ах, уберите свой чемода-анчик,
Ах, уберите свой чемода-анчик,
Ах, уберите свой,
Ах, уберите свой,
Ах, уберите свой
Чемода-анчик.
«Каждый великий народ должен иметь своего великого поэта, – думал нгусе-негус – Иначе какой же он великий народ? Великий поэт зовет свой великий народ за собой, вперед и вверх. Если сравнить народ с телом человеческим – почему бы и не сравнить? – то поэт в этом теле является чем-то вроде детородного органа: он не подчиняется разуму и поднимается вперед и вверх, когда ему заблагорассудится. Без великого поэта великий народ кастрат, евнух, импотент. Надо иметь хотя бы одного великого поэта, чтобы называться великим пародом. Великому народу без великого поэта никак нельзя – хотя бы одного великого поэта великий народ должен вырастить; одного великого поэта вполне достаточно. Если такового поэта нет, мы должны его объявить, даже назначить, но назначенный великий поэт не сможет подняться вперед и вверх, а просто будет бесполезно свисать или болтаться во всех направлениях между ног государства поливальным шлангом. Лучше все же иметь настоящего великого поэта. Это раз».
Сашко убыстрял темп чемоданчика:
А я не уберу чемода-анчик,
А я не уберу чемода-анчик,
А я не уберу,
А я не уберу,
А я не уберу
Чемода-анчик.
«Во-вторых, – продолжал размышлять нгусе-негус, – чтобы вырастить хотя бы одного великого поэта, нам понадобится совершить много проб и ошибок, понадобится множество – десятки, сотни – стихоплетов разного уровня для перехода количества в качество. В этом трудность, мучительная трудность выведения и ожидания великого поэта. Это длительный процесс, но он оправдывает себя».
Я выброшу ваш чемода-анчик,
Я выброшу ваш чемода-анчик,
Я выброшу ваш,
Я выброшу ваш,
Я выброшу ваш
Чемода-анчик!
Третье: нгусе-негус понимал, что с этими поэтами забот не оберешься, предстоит много возни, нервов, проблем, неприятностей, связанных с пребыванием великого поэта в обществе. Ни Гамилькар, ни нгусе-негус все-таки серьезно не задумывались о природе поэтического таланта и мастерства, о предназначении поэта, о вечных проблемах «поэт и гражданин», «поэт и царь» или, например, о такой проблеме: «Поэт в России больше, чем поэт, или меньше?» А в Украине? А в Латвии? А в Офире?
Выбрасывайте мой чемода-анчик,
Выбрасывайте мой чемода-анчик,
Выбрасывайте мой,
Выбрасывайте мой,
Выбрасывайте мой
Чемода-анчик.
И эти вопросы следовало обязательно решить хотя бы для себя, хотя бы грубо и приблизительно решить: ну, появится в Эдеме или где-нибудь в другом уголке Офира угрюмый неразговорчивый курчавенький черный толстенький мальчонка, ну, подрастет, ну, отправят его в офирский национальный лицей, где он проявит свой скверный характер, будет плохо учиться, грубить учителям, задирать друзей и юбки горничным, курить гашиш, пить с друзьями вино «Червоне мщне»,[47]47
«Красное крепкое» (укр.) – марка вина.
[Закрыть] писать скабрезные частушки: «Эфиопку эфиоп – опа-опа-опа-оп. Эфиопка эфиопа – опа-опа-опа-опа», оскорбительные для властей стихотворения «Анчар» и «Вольность» и эпиграммы па самого нгусе-негуса: «Полуподлец, полуневежа…», подбивать неграмотных офирян к топору, на бунт кровавый, святой и правый, на спор таскать диких львов за хвост, дразнить носорогов, купаться в реке Уйби, кишащей крокодилами, удирать в Эритрею к валютным итальянским проституткам, лечиться от сифилиса, рифмовать «кровь-вновь» и «розы-козы», любить и ненавидеть родину, стреляться с каким-нибудь атташе итальянского посольства… – это и есть великий национальный поэт Hannibal-Pouchkine?
Я выбросил ваш чемода-анчик,
Я выбросил ваш чемода-анчик,
Я выбросил ваш,
Я выбросил ваш,
Я выбросил ваш
Чемода-анчик.
Нужен ли Офиру такой Ганнибал-Пушкин?
Африканцы поют вечером после ужина, но и на голодный желудок тоже, поют то, что видят, о происшедших дневных событиях и об их участниках; вот примерное прозосодержание бесконечных африканских песен под дворцом негуса, изводивших бессонницей нгусе-негуса, напоминавших, впрочем, безразмерную южно-российскую песню о поезде, который тихо шел на Бердичев:
Вот белый человек:
он не священник,
не доктор и не учитель.
Он пришел из далеких краев
и едет неведомо куда.
Он много пьет,
он много курит,
но никого никогда
не угостил сигареткой.
Или такая песенка:
А это Уайт,
все женщины к нему льнут,
подмигивают, заигрывают, тормошат,
но проказницы стараются напрасно,
совсем, совсем напрасно.
Не знают женщины стыда,
пытаются добраться…
Да!
Куда?
Вот именно – туда.
Но каждой станет ясно:
стараются напрасно,
совсем, совсем напрасно!
Ужасно!
Нгусе– негус был для Африки великим Pohouyam'ом Фитаурари I вроде русского Петра Великого, ведь это он, командуя из Эдема, выгнал из Африки полумиллионную армию итальянцев и выиграл войну у самого Бенито Муссолини.
А это был не мой чемода-анчик,
А это был не мой чемода-анчик,
А это был не мой,
А это был не мой,
А это был не мой
Чемода-анчик.
Фитаурари I вообще приводил офирян в чувство, учил с какого конца ложки щи хлебать. Офиряне – народ простой, упертый, похожий на русских – то любят, то ненавидят, то бунтуют, то в задницу целуют. С таким пародом не соскучишься, надо держать ухо востро и уметь вовремя уйти. Но Фитаурари I слишком много взвалил па свои плечи, на троне он пересидел, зацарствовался без всякой меры, ему следовало вовремя озаботиться о собственной старости – как-нибудь тихо уйти или просто помереть, не доводя дело до тайных офицерских собраний, заговоров, кинжальщиков и бомбистов – ведь на каждого цезаря есть свой брут, на каждого хайле селассие свой менгисту хайле мариам, – но подобные советы легче давать, чем им следовать.
А чей же это был чемода-анчик?
А чей же это был чемода-анчик?
А чей же это был,
А чей же это был,
А чей же это был
Чемода-анчик?
Нгусе– негус все это отлично понимал и прятал от себя золингеновую бритву, чтоб избежать соблазна и не перерезать самому Наше горло от долгих идиотских африканских песен; в ночи и от Сашковых чемоданчиков днем. Сашко уже орал:
А это был ваш чемода-анчик!
А это был ваш чемода-аичик!
А это был ваш!
А это был ваш!
А это был ваш
Чемода-анчик!
Соблазн был очень велик. Нгусе-негус чисто выбрился. Умыл и погладил щеки. И полоснул себя бритвой по горлу. Боли он не почувствовал. Пошел на вокзал и сел в поезд, который тихо шел на Бердичев, а поезд тихо шел на Бердичев, а поезд тихо шел, а поезд тихо шел, а поезд тихо шел на Бердичев.
