Текст книги "Знак Лукавого"

Автор книги: Борис Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц)

– Вообще-то, – повернулся к нему, отвлекшись от наяривания на клавишах телефонного аппарата, Дуппельмейер, – мы должны были сразу предположить самое худшее. Но мы-то предположили не наихудшее, а наивероятнейшее. И надо же – просчитались!

– Наивероятнейшее, – попробовал догадаться я, – это то, что я от вас прятался. Дезертировал. Не захотел идти туда, куда вы оправляете таких – меченных этим дурацким Знаком…

Лицо Ольгреда исказилось, словно молния сверкнула где-то рядом.

– Никогда не говори так о Знаке!

Он почти выкрикнул это.

Я даже испугался немного – вдруг он кинется бить мне физиономию. Но он быстро взял себя в руки. Хотя и не сразу. Похоже, что я наступил на какую-то его любимую мозоль. А вообще все происходящее казалось мне какой-то дурацкой постановкой: ну не мог такой серьезный мужик, как Ольгред, всерьез нести какую-то чушь про колдунов и Темный Мир.

Однако же нес.

– Вот тебе и доказательство, – снова подал голос Дуппельмейер. – Симулянты делают вид, что не узнают Знак. Что не понимают, о чем вообще идет речь… Что они утратили Дар. Что они сделались полными идиотами. Даже что они продались тем – другим. Были и такие дурни, которые пытались Знак вытравить. – Его лицо неприятно дернулось. – Таких жаль, ей-богу… Но ни один из них – ни один! – не смеялся над Знаком. Не говорил о нем дурного слова. Это – в крови. И только те, на ком заклятие, должно быть, могут преодолеть это…

Он так и не дозвонился до того номера, который все набирал и набирал без конца, и, бросив это занятие, грохнулся в кресло и озадаченно уставился на меня.

И словно чтобы разрешить повисшее в воздухе напряжение, откуда-то сверху, изнутри громоздящегося над нами дома пришли звуки. Масса приглушенных звуков. Хлопнула дверь. Загрохотали шаги. Послышались голоса.

Кто-то требовательно спрашивал кого-то о чем-то. Кто-то торопливо и, похоже, бестолково рапортовал. Кому-то о чем-то.

Мои непрошеные опекуны сразу подтянулись и напряглись. Словно забыв обо мне, устремили свои взгляды на входную дверь. Виски, шпротная банка исчезли как-то совершенно незаметно. Я демонстративно принял расслабленную позу человека, которому все по фигу.

Ожидание не было долгим. Старательно визируемая двумя парами глаз тяжеленная с виду дверь мягко отъехала в сторону, и в кабинет стремительным шагом вошел хозяин. Тут не могло быть сомнений – конечно же это был хозяин. Об этом говорило все: и его – невзрачного в общем-то мужичонки – небрежный, но в то же время пронизывающий взгляд из-под приспущенных ресниц и столь же небрежный – в никуда – кивок коротко стриженной головой. А главным образом об этом говорила реакция ожидавших его подчиненных: вот уж воистину короля играет свита. Свита играла неплохо. И Ольгред, и Дуппельмейер буквально ели вошедшего глазами. Как ни странно, на меня он обратил куда больше внимания, чем на них. Подошел вплотную и протянул мне руку – маленькую и сухую ладонь. Чтобы пожать ее, мне пришлось подняться в полный рост и тоже как-то подтянуться.

Он был невзрачен – я уже сказал об этом. Короткие, редкие и белесые волосы. Белесые ресницы. Бесцветные глаза. Рост пониже среднего. Кривоватые ноги. Одет тоже неброско. Куртка – светлый вельвет и уйма «молний». Светлые брюки – слегка помятые. Кроссовки «Рибок»… Неприметный, в общем, такой чухонец. Только старательная осанка и натянутое лицо-маска с чуть подергивающимися мышцами придавали его внешности хоть какую-то выразительность

– Трои, – коротко бросил он.

Я не сразу понял, что это он представился, и поэтому некоторое время просто стоял столбом, чувствуя себя довольно нелепо. Хозяин, впрочем, не придал этому ни малейшего значения. Он деловито расположился за столом, сцепил пальцы в замок и уперся ими в полированную крышку стола. Теперь он перенес свое внимание на моих «опекунов» и некоторое время молчал, переводя взгляд с одного на другого.

– Ну как? – спросил он наконец. – Ноль? Полнейший?

Дуппельмейер как-то очень ловко принял невинно-посторонний вид, уступив честь общаться с явно раздосадованным шефом более стойкому Ольгреду.

– Ноль, – признал тот. – Знак есть, но и только. Никакого отзыва – ни на один стимул. Вывод – заклятие. Другого ничего не напрашивается.

– Дубовая работа, – коротко заключил Трои. – Заранее угадать слабо было? Сколько вам дали на разработку? Месяц? Потом еще один? И что толку?

– Такое раз в сто лет бывает… – развел руками Ольгред.

– Это ты мне рассказываешь? – уставился на него шеф. – Вот что – осрамились мы с вами. И с этим еще будем разбираться, но не сейчас. Сейчас мы с господином Сергеевым разобраться должны. Сегодня. До полуночи. По их времени. И сдается мне, что разобраться с ним можно только одним способом. Вы знаете каким.

От этих слов у меня – Который уже раз за эти сутки – неприятно похолодело под ложечкой.

– Слушайте, – попробовал я вмешаться в разговор. – Может, хоть что-нибудь и у меня спросить стоит? Хочу я в ваших играх участвовать или нет… Я ведь не пенек все-таки. И вообще, не пора ли мне домой? К родному братику, как говорится. Он у меня, кстати, неблагополучный. Проблемный. Он из-за ваших, господа, фокусов на каких-нибудь ментов наехать может. В натуре. А это, знаете, чревато…

Трои посмотрел на меня участливо, как положено смотреть на убогих.

– Конечно, – тихо ответил он мне. – Конечно, у меня есть о чем спросить вас, Сергей. Правда, только об одной вещи… – Он заглянул мне в глаза. – Вы хотите жить, Сережа? И не желаете смерти своему братишке? Ну и другим своим близким тоже…

Секунду или две мы молча смотрели друг на друга.

– Только ты не пойми меня так, Сережа, что я тебе угрожаю… Просто ты попал в тяжелое положение… И нас в него поставил тоже. После того как ты выдал себя… Пожалуй, ты и действительно напрочь забыл, что такое Знак. Раз ты даже не пытался скрыть его. Но постарайся понять: теперь ни у тебя, ни у нас здесь нет выхода. Просто нет выхода. Все.

Он поморщился и переложил с места на место нож для разрезания бумаги, неведомо зачем украшающий его стол.

– Нам остается только одно, – вздохнул он, – перебросить тебя туда. Не обещаю, что там ты уцелеешь, но это все, что мы можем сделать в сложившейся ситуации – и ты, и мы…

Он снова умолк, постукивая кончиками пальцев по столу.

– Не буду тебе врать, Сережа. Оттуда не возвращаются. Не для того ты помечен Знаком. Да ты и не захочешь возвращаться. Там у тебя будет совсем другая жизнь… Но о своем братишке не беспокойся. Ты его еще увидишь. Сможешь попрощаться. Передашь деньги. И потом он будет получать от тебя переводы, очень приличные. И письма ты ему сможешь писать… Мы его успокоили уже – звонили, принесли извинения и отпустили. Грубый он у тебя…

Трои поморщился какому-то недавнему воспоминанию, снова переложил с места на место не дававший ему покоя ножик и закончил:

– А сейчас ты успокойся немного, придумай объяснение для поспешного отъезда далеко и надолго. Мы сейчас это дело немного отрепетируем и потом домой к тебе съездим…

– Вы, я вижу, уже все тут за меня здорово так решили… – зло, но уже не так, как раньше, отозвался я. – С вами, кажется, не поспоришь.

А про себя подумал: «Если удастся увидеть Ромку, то еще посмотрим, как у вас все обернется»…

– Сообрази уж сам, – развил достигнутый эффект господин Трои. – Если бы мы хотели тебя угробить, так давно б уж в лесополосе тебя прикопали. Грабить тебя или выкуп за тебя ждать – пустой номер. Мало того, мы твоему братишке еще и деньжат подкинем. Да и вообще присмотрим за парнем. Чтобы далеко по плохой дорожке не зашел. Так что на нас тебе злиться нечего… Просто поработай немножко головой…

Он набрал на своем мобильнике номер. Подождал. Нажал «редиал» еще раз и еще раз подождал. Потом пристально посмотрел на меня.

– Не отвечает Ромка твой, – бросил он. – Похоже, что трубка снята. Может, он по милициям да по моргам названивает. Не поверил нам. А может…

Он откашлялся и повернулся к замершим в ожидании Ольгреду и Дуппельмейеру.

– Придется туда ехать. Срочно.

– А?.. – Ольгред кивнул на меня.

– Его?..

Трои отбил по столу очередную задумчивую дробь:

– Его на всякий случай с собой прихватите. Только осторожно. Осторожно, ребята…

* * *

Джип «Чероки» снова катил меня по городу. Наручники на время передвижения на меня, слава богу, надевать не стали. И – за что богу особая хвала – обошлось без того, чтобы напяливать мне на голову мешок со спецпропиткой. Несколько раз, когда машина притормаживала на поворотах или плутала по лабиринту запутанных и плохо мощенных переулков и тупиков, мною овладевало желание выкинуть номер в стиле чернушного боевика ошарашить чем-нибудь сидевшего слева Дуппеля или сидевшего справа Ольгреда (а то и обоих) и, вышибив боковую дверцу, выброситься на мокрый асфальт и пуститься бежать. Когда мелькавшие мимо подворотни, переулочки и закоулки становились вдруг страшно знакомыми, это желание становилось прямо-таки неудержимым.

Но я справился с этим искушением. Из этого, кстати, могло что-то получиться. Все-таки в армии я не мух хлебалом ловил. Но меня удерживал Ромка. Точнее – та неопределенность, что нависала над ним.

Мы добрались до моего дома спокойно. Без приключений.

По лестнице до дверей нашей с Ромкой квартиры мы так и поднялись втроем. Впереди – Ольгред, за ним – я, за мной, в двух шагах – Дуппель. Оба моих конвоира придерживали наготове по стволу – осторожно, за полами пиджаков, чтобы не привлекать внимания. У двери оба слегка отступили назад. Я потянулся к звонку и замер. Неприятный холодок пробежал внутри.

Дверь была незаперта.

Я молча смотрел на нее секунды три. Потом события стали разворачиваться стремительно, словно сорвались с цепи, и разворачиваться в основном без моего участия.

И Ольгред и Дуппель одновременно поняли, что происходит, обменялись короткими кивками и вытащили свои стволы. Дуппель что-то тихо буркнул в появившийся в левой руке мобильник, а Ольгред, оттолкнув меня к стенке, рванул дверь на себя, ударом ноги распахнув вторую, внутреннюю. Тоже полуоткрытую.

А затем они с Дуппелем рокировками (один бросался вперед и закреплялся в укрытии, другой прикрывал его своим стволом, после чего они менялись ролями) ворвались в квартиру и молниеносна прочесали ее. Все это выглядело очень эффектно, кинематографично… Я даже двинулся за ними вслед – не из смелости, скорее из любопытства. И потому, что стоять одному в гулком колодце подъезда было еще более жутко, чем быть там, в деле.

Я бы даже оценил художественные достоинства разыгравшегося передо мной действа, если бы оно разыгралось не в тех коридорах и комнатах, в которых прошло мое детство. (Остальная жизнь – бог с ней! Ее словно и не было.) И если бы после этого мини-погрома из своей спальни вдруг вылез бы похмельный Ромка и, тупо хлопая глазами, заорал бы: «Вы че, мужики?! Одурели или как?! Да я щас! Да я вас!»

Но Ромка не выскочил. Его не было нигде. Ни в спальне, ни в гостиной. Ни в заваленной спортивным хламом «комнате родителей». Ни на лоджии. Ни на балконе. Ни (чего я боялся больше всего) под окнами, ни на улице, ни во дворе. Но еще хуже было другое.

Конечно, Дуппель и Ольгред порядка в квартире не добавили. В своих бросках оба моих конвоира перевернули пару-тройку стульев и обвалили одну или две полки с книгами и какой-то ненужной, вообще говоря, ерундой. Но они – ясное дело – не пролили в моем доме ни капли крови.

А тем не менее кровь теперь здесь была повсюду – веером брызг на стене в прихожей. Потеками на зеркале в ванной. Пятнами на скомканных листах у принтера. И аршинными буквами на стене спальни. Полукругом. Словами на неизвестном языке. Непонятными буквами. Иероглифами.

Знаками.

Я закричал.

Заорал, скорчившись под этим жутким орнаментом, у скомканных (и тоже измазанных кровью) простыней, сваленных у изголовья Ромкиной кровати, между нею и дурацкой тумбочкой с наваленными на ней глянцевыми журналами. Какой-то из них (помнится, это был помятый номер «Птюча») окончательно доконал меня, и я принялся рвать и топтать его, выкрикивая что-то дикое и несуразное.

Это помрачение отступило только тогда, когда Ольгред тряхнул меня за плечи и, влепив крепкую затрещину, заорал:

– Сопляк! Заткнись! Заткнись и кончай свои нюни! Читай! Если хочешь брата спасти – читай.

Я не сразу сообразил, чего он хочет от меня. Не знаю, сколько ушло времени – секунды или минуты – на то, чтобы, хоть мало-мальски придя в себя, я понял, чего от меня хочет Ольгред: прочитать то, что кровью было написано на стене. Но эти сложившиеся в полукруг, торопливо намалеванные буквы не говорили мне ровным счетом ничего.

Да и не буквы это были вовсе. Знаки. Руны.

Иероглифы…

Какое-то воспоминание скользнуло в самом темном углу моего сознания. Но не дало себя задержать и рассмотреть.

– Быстро… – распорядился Ольгред. – Надо уводить его отсюда…

– Ага… —каким-то странным, задумчивым, совсем не подходящим к ситуации голосом отозвался Дуппель. – Только вот… Смотри…

Оба они, словно зачарованные, замерли в дверях спальни. Уставились на что-то там, что было перед ними в коридоре… Я глупо заглянул через их плечи. Ничего особенного там, в коридоре, не было. Только карта лежала на полу. Не географическая, конечно, а карта Таро. Или вроде того. Я такие довольно часто видел разбросанными по дому у Яши. Покойного…

Я неправильно сказал, что в этом не было ничего особенного. Было. Да еще как было! Карта-то эта дурацкая просто не могла лежать там, где она лежала, на слегка потертом линолеуме, на полпути к входной двери. Ее просто не было, когда мы влетели в квартиру. Несмотря на быстроту происходившего тогда – всего-то несколько секунд назад – и несмотря на владевшее мною волнение, я был внимателен. Я был чертовски внимателен! Именно потому, что понимал: случилась беда! В момент стресса память моя становится цепкой и емкой. У меня, например, все еще стоял в глазах проклятый полукруг кровавых Знаков, на которые я и смотрел-то секунд пять.

– Заперто… – каким-то враз упавшим голосом определил Дуппель. – Хана. Влипли в ловушку!

Он стал пятиться, оттесняя всех нас назад, в разоренную, забрызганную кровью спальню. Ольгред, держа ствол наготове, кинулся к окну.

И тут началось!

Музыка. Ударивший по ушам немой хорал. Именно немой, потому что ни звука не прозвучало на самом деле в наполненной напряженным ожиданием комнате. Он был во мне – этот странный хор, запредельными, бьющими по душе рифмами выпевающий одно заклятие за другим.

Иногда мне кажется, что он и до сих пор звучит во мне – этот немой хорал.

Свет залил пространство – там, снаружи. Белый, слепой свет, полный чьей-то чужой ненависти – слепой и слепящей. Пыльными столбами проник в квартиру сквозь щели наглухо задвинутых штор. Сделал все в доме каким-то мертвенно-фиолетовым – только черное и белое, никаких переходов– отпечатком. Оба моих спутника бросились на пол, заслоняя лица от этого холодного пламени. Дуппельмейер резко рванул меня за штанину, и я, ругаясь на чем свет стоит, грохнулся рядом с ним, пребольно треснувшись затылком о спинку кровати.

– Уходим! – хрипло заорал Ольгред. – Быстро! Влей ему это! Его надо забрать! С собой! Любой ценой! Обязательно!..

Дуппель только растерянно хлопал глазами, глядя на него.

– Мы ведь не… А как же?.. – выдавливал он из себя.

– А вот так!!! – хрипло заорал Ольгред, всовывая ему в руку причудливой формы металлический флакон. – Ты в передел хочешь?!

– Н-нет… – запинаясь, вымолвил Дуппельмейер, отвинчивая крышку сосуда. – От-т-куда у т-тебя Фиал? Кто дал тебе? И… и п-потом – к-как ж-же мы?

– От верблюда!!! – Ольгред уже не мог не орать – Кто надо, тот и дал! Заливай ему в пасть весь! До дна! Для нас у меня второй есть!

Дуппель никак не мог справиться с крышкой флакона. Пальцы не слушались его.

Дом начало трясти, словно сотни уродливых демонов, по-мартышечьи ухватившись за все, за что там – снаружи можно было ухватиться, взялись раскачать, разнести вдребезги все, что мешало им тут же ворваться в дом и начать в нем свой шабаш. Свет, бьющий в окна, сделался вконец нестерпимым. Казалось, выжигал все живое.

– Пей! – Дуппель протянул мне флакон.

Ему удалось-таки справиться с винтовой заглушкой сосуда. В ноздри мне ударил терпкий нездешний запах. Запах, пришедший с «той стороны».

– Н-на, г-глотай! П-полный Фиал! До дна! Не р-раз-злей, дубина! П-пей! Это – твое спасение!.. Б-больно не б-будет!

Глава 2
ПО СТРАННОМУ КРАЮ

Сволочь – обманул! Больно было.

Еще как больно! И снаружи, и внутри. Внутри – это я не про ту боль, которая скрутила мне внутренности и вывернула все до единого суставы. Это я про состояние души. По всей видимости, состояние это было примерно таким, которое заставляет наркомана лезть на стенку на пике «ломки». Только в сто раз сильнее. В смысле – хуже. Хотя, конечно, это только предположение. Ширяться мне не приходилось. И может быть, то, что испытал, было всего лишь цветочками. В таком случае прошу прощения у наркоманов.

Я даже утратил чувство времени. Говорю вам честно: я до сих пор уверен, что кошмар этот длился вечность. И ни секундой меньше. Пожалуй, единственной осознанной мыслью, которая посетила меня на протяжении этой вечности, было только острое желание лишиться наконец сознания.

Приходить в себя я начал, когда понял, что пытаюсь закричать. В самом деле, что может быть естественнее, когда тебе больно, чем кричать от боли? Какое-то время– не знаю какое (повторяю, со временем у меня тогда были крупные нелады) – этот крик оставался во мне, не в силах почему-то вырваться наружу. Но потом вырвался. И вместе с ним вырвался и я. Откуда? И куда?

Это мне трудно объяснить. Я не то чтобы ничего не видел вокруг себя. Просто память моя сохранила только одно – боль. Скорее всего, вокруг меня была просто тьма. И из этой тьмы я и вывалился со страшным сдавленным криком.

Прямо на кого-то, кто заорал еще страшнее меня.

* * *

Должно быть, мое появление в месте, куда я попал, было полной неожиданностью для его обитателей. И обитатели эти от такой неожиданности были явно не в восторге. Я бы тоже не понял прелести ситуации, свались на меня неведомо откуда корчащийся и исходящий криком мужик. Что до самого этого места, то было оно освещено довольно плохо и наводило на мысль о подземелье. Только вот пол этого подземелья – корявый, неровный и к тому же скользковатый – судорожно подергивался и как бы уплывал из-под ног.

Я дико озирался вокруг. Теперь наконец ко мне подобралось – доползло, докатилось, прорвавшись через все барьеры восприятия, чудовищное зловоние, царившее в этой странной пещере. И то, что это было не зловоние отхожего места, а зловоние бойни, мясокомбината или, может, рыбоконсервного цеха, нисколько не облегчало моих мучений. Надо было срочно, любой ценой убираться из этого явно гиблого места. Раздумывать было не о чем и некогда. Я устремился следом за стихающими где-то вдали и в глубине звуками, издаваемыми отчаянно шлепающими по чему-то жидкому ногами или лапами. Сразу сообразить, куда юркнул перепуганный мною беглец, было довольно трудно. Еще труднее оказалось втиснуться в обнаруженный мною лаз – довольно скверное место. Это была неправильного сечения щель, стенки которой составляло нечто меньше всего напоминающее каменную твердь. Нечто упругое и содрогающееся. Покрытое чем-то осклизлым.

«Господи! – подумал я. – Я ползу через кишку какого-то чертового моллюска… Куда, черт возьми?»

Это я узнал довольно скоро с точки зрения только что пережитой мною вечности, наполненной невыносимой болью. Не больше чем через час, а на самом деле, скорее всего, минут через пятнадцать я снова выпал в разверзшуюся подо мной полость. На этот раз я оказался внутри чего-то, что можно было без особой натяжки назвать рукотворным помещением. Порадовало – в первый момент, – что тут не так воняло, как на предыдущем пути. Не так, но все-таки воняло. Уже потом я стал ориентироваться в той информации, которую мне поставляли зрение и слух. Вокруг меня высились стены из каменной кладки, а подо мной – пол из чего-то напоминающего изразцы. Чем-то это место походило одновременно и на операционную, и на предбанник. И почему-то на проходную какой-то древней электростанции или завода. И еще – на морг. Небольшой зал, в котором я очутился, освещали вполне обычные электрические светильники. А вдоль стен, прижавшись к ним, стояло с полдюжины – как мне должно было бы показаться – детей или карликов. Но мне как раз этого-то и не показалось. Они вообще (и сразу) не показались мне людьми.

Может быть, кино и иллюстрации к разным сказочным историям подготовили меня к этому. Но скорее всего дело было в том, что не сработал автоматизм восприятия – та таинственная штучка, которая позволяет нам не задумываясь укладывать образ впервые увиденного предмета на нужную (как правило) полочку. Но для этих созданий в моем сознании подходящей полочки, кроме той, на которой складировались всяческие сказочные и бредовые, из скверного сна пришедшие видения, не нашлось. Не те у них были пропорции, не та посадка головы, не те движения и уж конечно, не та речь. Все, примерно с десяток причудливых созданий, опасливо жавшихся к облезлым фрескам, когда-то украшавшим интерьер полутемного зала, были явно чем-то взбудоражены. Собственно, ясно чем. Моим к ним – как снег на голову – явлением. И они оживленно галдели, чирикали, щебетали на языке, не похожем ни на один из тех, о которых я имел хоть какое-то представление. Хотя по жестикуляции и паническим интонациям, доминировавшим в этом кудахтанье, можно было составить приблизительное представление о том, о чем же все-таки шла речь.

О том – кто виноват во вторжении нежданного гостя. «Я что? Я вот… Я ничего… Так я вот так, а он на меня сразу сверху – ну прямо вот так! А я!.. А он…» Что-то в этом роде.

Я наконец сообразил, где в этой дурацкой помеси предбанника и силовой станции находится дверь, ведущая куда-то. В этот момент мне было совершенно безразлично куда. Лишь бы выбраться поскорее из этого сумасшедшего дома. И не просто сумасшедшего, а еще и наполненного удушающим, выворачивающим наизнанку зловонием!

Дверь, к счастью незапертая и достаточно широкая, вела, слава богу, не в какой-нибудь новый лабиринт, а просто к выходу из здания. Наружу. А снаружи было вот что.

Серый, жемчужный какой-то, затянутый мглистыми облаками небосвод сеял на землю мелкий дождичек. И все вокруг было мокрым, влагой сочившимся или влагу эту жадно впитывающим. Такое здесь было небо. А земля под ногами была вроде самой обыкновенной землей. И трава на ней росла тоже самая обыкновенная. Вообще все здесь было вполне обыкновенным. Если не считать, что всего этого не могло быть.

Внизу, под склоном, протекала опять же самая обыкновенная, заросшая камышом речка. Не большая и не маленькая, с надежным – древней, видно, постройки мостом, перекинутым через нее. Спуск к реке зарос кустарником и высокой – в рост человека – травой. От моста сюда, вверх, тянулась проселочная дорога. Там, где дорога эта выходила на скальную площадку, на которую очумелым турманом выскочил я, виднелся небольшой шлагбаум и что-то вроде будки дежурного.

За рекой, в долине, тающей в дождливой мгле, эта дорога, вяло извиваясь, уходила куда-то вдаль. И совсем уж вдалеке – на размытом дождем горизонте – громоздилось что-то огромное и мрачное. То ли горные кряжи, то ли странно неподвижные гряды облаков – темных и насыщенных грядущими дождями, а то и снегопадами.

Но в тот момент мне было не до созерцания окружающего пейзажа. Я ломанул через кусты и высокий травостой вниз, к реке, не разбирая пути. Даже на сооружение, из которого только что вырвался, я оглянулся только тогда, когда, спотыкаясь и оскальзываясь, спустился к реке, преодолев, наверное, треть расстояния до нее. Потому что главным для меня в эти минуты были только дождь и река. Мне не терпелось отмыться от той зловонной мерзости, которая, казалось, пропитывала всего меня насквозь.

И еще – выбросить из себя воспоминание о чудовищной боли. Боль эта уже покидала меня, постепенно затухая в уголках истерзанного ею организма. Дождь, – сеявшийся с серых небес, немного облегчил мое самочувствие, заодно позволив на ходу очистить глаза и лицо от той липкой дряни, которая пристала ко мне по пути через чрево проклятого чудища, соединившего непостижимым для меня образом мой – привычный и знакомый – и этот – странный, пронизанный дождем и ветром, – миры.

То, что за мной следует погоня, я понял не сразу. Точнее, какое-то время мне это было безразлично. Я просто приходил в себя после пережитых боли, отвращения и ужаса. После острого приступа страха. Приходил в себя от ощущения полной нереальности того, что происходило вокруг меня.

Когда капли дождя и струйки воды, стекавшие с волос на лицо, вернули мне способность хоть как-то оценивать происходящее, я понял, что ухожу от погони, по-идиотски организованной, галдящей и квохчущей, как сорвавшаяся с насеста куриная семейка. Погоня эта за мной началась от странного дома, словно вырастающего из скалистой тверди. Из высящейся над ним почти отвесно горной кручи. Дом этот был очень стар (потом я понял, что тут – в Странных Местах – вообще мало новых вещей).

В его – в доме этого – фасаде, по его разным вертикалям было разное количество этажей: где только три (более высокие «глотала» скальная стена), а где и все шесть. Когда-то фасад этот украшала огромная по площади мозаика – от нее и сейчас уцелели изрядные куски, между которыми темнели угрюмые клочья более поздней каменной кладки. И окна, и двери здания этого тоже были разными, не похожими друг на друга. Создавалось впечатление, что строили дом разные архитекторы и в разные времена. Теперь я уже и не мог догадаться, из какой двери этого конгломерата архитектурных стилей и вкусов вырвался на свободу.

Свобода эта, впрочем, обещала скоро кончиться. Толпа карликов – «человек» этак сорок – бестолково метавшаяся по площадке перед домом, наконец догадалась растянуться в цепь. Цепь эта неровным пунктиром двинулась прочесывать спуск к реке. Меня они явно потеряли в высокой траве – мне даже приседать не потребовалось, чтобы исчезнуть с глаз преследователей. Как выяснилось потом, у Малого Народа неважно обстояло дело со зрением вообще. То есть оно у гномов было замечательным: на расстоянии до десяти – пятнадцати метров один из них узнавал другого в густом сумраке подземелья. Но вот при свете дня и на сотни метров увидеть что-либо меньше железнодорожного вагона было для них непростой задачей. Впрочем, в неровной цепи преследователей я рассмотрел и неведомо откуда взявшиеся фигуры вполне человеческих габаритов и пропорций. Я решил не убегать от этой оравы – в конце концов я еще не успел сделать никому из них ничего особенно плохого. Разве что перепугал маленько. Но и облегчать жизнь этим чудакам не входило в мои планы. Я просто стал не спеша, отирая лицо, руки, одежду пучками сорванной травы, продолжать спуск к воде. Не прячась – только оглядываясь время от времени для того, чтобы посмотреть, как там идут дела у моих загонщиков.

У них, оказывается, опять не все было слава богу. Вдогонку за рассыпавшимися в длинную цепь преследователями от Странного Дома вдруг, галдя и спотыкаясь, устремилась новая куча народу. Похоже, что-то снова приключилось у них там – в этом таинственном месте соединения миров. От свежеприбывших коротышек разве что только дым не валил. Они произвели на погоню несколько неожиданное действие – спугнули ее вообще к чертовой матери.

Все составлявшие нескладную цепь карлики враз заголосили нестройным хором и, подбирая полы своих одежд, кинулись карабкаться вверх по склону – назад, к Странному Дому. Трое или четверо людей, участвовавших в этой гномьей затее, вмиг остались в одиночестве. Задумчиво почесав в затылках и подтянув штаны, они как один повернулись в сторону дома и поспешили вслед за нелюдью

Я пожал плечами и продолжил свой спуск к реке. Как-то даже обидела меня такая вот потеря всякого интереса к моей персоне. Что до реки, то берега ее были довольно пологие. Камыш стоял сплошной стеной по обеим сторонам мирной водной глади. И красиво отражался в ней. Только рыбаков, затаившихся в своих заповедных местечках повышенного клева, видно не было. Как выяснилось, я их просто не сразу заметил.

Выбравшись на небольшую отмель, намытую впадающим в реку резвым и необыкновенно чистым ручейком, я принялся прямо на себе, не задумываясь о простуде, отстирывать одежду и отмываться от налипшей на меня скверны. Оглядываясь по сторонам, отфыркиваясь и отплевываясь, я начал – теперь уже внимательно – присматриваться к окружающему. И, присматриваясь, успокаивал себя. Все здесь было как везде. Даже вкус речной воды.

Все как там – дома. И вода плещет так же, как на плесах наших рек. И дождик моросит так же. И рыба всплескивает – там, где только рябь дождя тревожит гладь воды. А карлики в сутанах – господи… Ну, значит, в этих местах полно уродов… Только и всего.

А вот и что-то совсем земное… Из камышей у противоположного берега выглядывал нос плоскодонки. А колеблемая каплями дождя поверхность воды отражала сгорбившуюся на корме фигуру рыбака в нахлобученном (по самые брови) брезентовом капюшоне. А если присмотреться – там, ниже по течению, можно было рассмотреть еще пару лодок одиноких рыболовов. И выше по течению – тоже…

Все как дома.

Я поднял взгляд на высящуюся над Странным Домом горную гряду. Облака немного разошлись над ней, и в просвете их жемчужного занавеса стало на миг видно голубое небо – совсем такое же, как дома.

И поперек этого просвета – совсем далеко – по голубой глади пролетел дракон. Появился справа. Дохнул пламенем и исчез. Слева.

* * *

Несильный, моросящий дождь успел смениться теплым, к моему счастью, ветерком. Я никак не мог сообразить, утренним или вечерним, – здешнее солнышко не торопилось ни выбираться в зенит, ни закатываться за горизонт. Во мне было дело или в солнышке – бог весть. Впрочем, я не слишком задумывался над особенностями астрономии здешних, мест. Теперь я ни над чем не задумывался – в моем положении это было бы только вредно. Голова моя была совершенно пуста.

Этому я научился еще в армии: отдавать свои проблемы, даже самые острые, на откуп судьбе, подсознанию, тишине… Течению времени. Иногда надо предоставлять событиям идти своим чередом. У них своя логика. И тебе необязательно ее понимать. А пока надо самому прийти в форму. Ведь оттуда – из дома – меня выдернули в самом начале ночи. Где-то после одиннадцати вечера. И я не могу даже представить, сколько времени прошло с тех пор. Тогда, одеваясь в спешке, я и не подумал надеть часы. Мне и в голову не приходило, что вскоре я могу оказаться в ситуации, когда определить время суток будет затруднительно. Так я сидел на бережку, просыхая вместе с одеждой, разложенной поодаль на травке. Сидел, ни о чем не думая, когда за мной наконец пришли.