Текст книги "Балтийская легенда"

Автор книги: Борис Котельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Пропавший агент

За массивным резным письменным столом черного дуба сидел глава политического сыска в Эстляндии полковник Мезенцев. Напротив в глубоком кожаном кресле устроился его заместитель подполковник Никишин. Рядом с ним почтительно стоял новый полицмейстер Цицерошин. Он только что закончил доклад, после которого в комнате воцарилась тишина. Ее нарушил полковник:

– Да, итоги неутешительны. Прошло столько времени, а мы с вами не можем найти убийц. Гибель нашего осведомителя, без сомнения, дело рук государственных преступников, которые до сих пор гуляют на свободе. Между тем суд над ними – великолепный материал для доказательства правоты наших мер. Тогда ни один либерал не заикнется о том, что мы якобы действуем жестоко.

– Вся агентура, и наша и полиции, имеет соответствующее задание, – заговорил подполковник. – Обещаны большие поощрения…

– Это все известно. – с явным неудовольствием перебил его Мезенцев. – А в штабе дружины имеется наш человек?

– С гибелью агента связь с заговорщиками нарушена, – ответил Никишин. – Квартира, где собирался их штаб, неожиданно сменена. Мало того, сама дружина реорганизуется, сокращается. Двое известных нам лиц, состоявших в ней, остались не у дел.

– С недавних пор в городе действует чья-то очень опытная рука, – проговорил Мезенцев.

– Без сомнения, – подтвердил полицмейстер.

– Да вы садитесь, господин Цицерошин, – сказал полковник, спохватившись, что полицмейстер все еще стоит.

– А не кажется ли вам, что Оскар Минес и есть этот новоявленный реорганизатор? – проговорил подполковник. – В городе он недавно. Выступает с ярыми антиправительственными речами. В конце июня тайно был на борту крейсера «Память Азова». А на днях опять видели, как он с барышней, которая с ним бывает на митингах, в лодке подплывал к крейсеру.

Заметив, что полковник только нетерпеливо кивает головой, подтверждая., что все это уже известно, Никишин стал выкладывать новые факты.

– Установлено, что Минес, он же Степан Петров, снимает квартиру в доме номер девятнадцать по Малой Юрьевской, устраивает свидания с подозрительными личностями из матросов и мастеровых. Наконец, Минес-Петров дважды откровенно уходил на улице от слежки наших людей. Какие же еще нужны улики? Пора его арестовать.

– Не горячитесь, Иван Андреевич, – ответил Мезенцев. – Все эти сведения собраны лишь на основании агентурных данных. Они, безусловно, соответствуют действительности, и я не сомневаюсь, что перед нами антиправительственное лицо. Но, согласитесь сами, для следователя, а тем более для суда, не хватает достаточно убедительных доказательств преступности названной вами личности. У нас нет даже намека на то, что Минес-Петров связан с дружиной, а тем более причастен к убийству в море. На наш запрос относительно Минеса-Петрова Петербург молчит. Это тоже что-то значит. Да и в городе ли он? За последние дни в агентурных донесениях о нем ни слова.

На это подполковнику Никишину, непосредственно ведавшему секретной службой, ответить было нечего: Минес-Петров действительно как в воду канул.

В кабинет вошел адъютант и положил перед полковником бланк с текстом, написанным от руки.

– Благодарю, можете идти, – сказал адъютанту Мезенцев, впиваясь глазами в поданную бумагу. – Час от часу не легче! Шифрованная депеша из Петербурга. Нас предупреждают, что из Гельсингфорса в Ревель на рыбацкой лодке для эстонских боевиков отгружено оружие и динамит. Высадка предполагается в черте города. Захват злоумышленников на берегу категорически запрещается. Лодочнику дать возможность отплыть в Финляндию. Об аресте группы террористов доложить шифровкой. Что скажете, господа?

Отто знал, что Аст, более известный в городе под именем Румора, сотрудничает в одной либеральной эстонской газете. Поэтому из Нымме направился прямо в редакцию. Пришел он, когда работа над номером была в разгаре. По коридору сновали сотрудники с рукописями, гранками, иллюстрациями. Отто ходил по полутемному коридору, заглядывая в комнаты. Открыл дверь с табличкой «Местные новости». За столом у окна сидел белобрысый, лет тридцати, репортер, одетый в пестрый костюм, в ярких, почти красных ботинках.

– Не понимаю… что… что? – кричал репортер в трубку телефона. – Ах, самоубийство? Прекрасно! Очень хорошо! – застрочил белобрысый в блокноте. – Еще что? Случился пожар? Где? Сгорел дом? Человек остался в огне? Так это же великолепно, просто великолепно!.. Спасли? Жаль, жаль, была бы изюминка… Больше ничего?.. Признателен вам за сообщение. До свидания, господин пристав…

Потрясая блокнотом, белобрысый выскочил в коридор, чуть не сбив Отто с ног. Тот проводил репортера взглядом и услышал за спиной приглушенный голос Румора:

– Зачем ты здесь? – Они вошли в пустую комнату.

– Срочно нужны деньги, паспорта, квартиры для шестерых боевиков.

– Тише, нас могут услышать… Деньги? Но где их взять?! – замялся Румор. – Так неожиданно…

Скажи, почему не выполняете решение городского комитета и не даете денег на подготовку восстания?

– В кассе их немного.

– Неправда, деньги есть!

– Они нужны для типографии. Во время восстания потребуется много листовок.

– К чему листовки, если из-за нехватки оружия поступление провалится!

– Тише… Чего ты раскричался? – И, взяв Отто под локоть, Румор заговорил примирительным тоном: – Не иди на крайности. Не смотри на революцию с колокольни кучки террористов, которыми ты теперь восхищаешься. Одумайся и работай с нами, твоими старыми, испытанными друзьями…

Продолжать разговор было бесполезно. Не попрощавшись, Отто быстро направился к двери, бросив на ходу:

– Это подло!

Выйдя на улицу, он все еще возмущенно повторял про себя: «Вот трусы, вот мерзавцы!..».

Отто направился к Петеру Ярви, руководителю городской дружины. Тот рассказал ему: как-то он назначил заседание штаба городской дружины, связной пошел известить того парня с большими ушами, которого Отто заприметил. Связной застал его еще в постели и случайно бросил взгляд на ночной столик, где лежала записная книжка. «Лопоухий» перехватил взгляд, на лице его промелькнул испуг. Он поспешно сунул книжку под подушку и, предупреждая вопрос, проговорил:

– Здесь письмо невесты.

У связного возникло подозрение: уж очень перепугался парень, похоже, что-то скрывает от товарищей. Изображая безразличие, он ответил:

– Кто же собирается читать письмо невесты? – И, показав на часы, заторопил: – Вставай скорее, опаздываем.

«Лопоухий» натянул брюки и вышел умываться. Как только за ним закрылась дверь, дружинник вытащил из-под подушки записную книжку. В ней действительно лежало какое-то письмо. Он развернул его и увидел донесение в жандармское управление. Связной стал лихорадочно листать страницы книжки и обнаружил фамилии нескольких товарищей из дружины и городского комитета РСДРП. Против каждой стоял домашний адрес.

«Так вот каков этот тип! Что же теперь делать?» Тут же пришло решение: «Предатель ничего не должен заподозрить».

Когда провокатор вернулся в комнату, его записная книжка лежала на прежнем месте, а связной с безразличным видом рассматривал висевшую на стене литографию.

В штабе связной отозвал в сторону Ярви и рассказал ему о доносчике. План действий созрел моментально. Но для его осуществления требовалось время. Решили затянуть заседание. Под благовидным предлогом двое покинули штаб. Когда они вернулись, то объявили:

– Получено указание немедленно выйти в море и в условном месте принять с парохода оружие.

Приказ есть приказ. Выбрали тех, кто поедет. В их число попал и «лопоухий».

– А что, если в наше отсутствие полиция у кого-либо обыск учинит? – задал кто-то вопрос.

– Опасение законное. Давайте обойдем свои квартиры, заберем все, что не следует оставлять, – предложил Фридрих Леберехт, которому поручили возглавлять поездку.

Предложение поддержали.

– Пойдем вместе, нам ведь по дороге, – обратился к провокатору Леберехт.

Сперва они зашли к Леберехту, его дом был ближе. Фридрих достал из-под половицы какую-то брошюру, взял с собой. Потом оба направились к доносчику. Тот вытащил из-под подушки записную книжку, спрятал в карман пиджака.

К бухте отъезжающие подошли шумной гурьбой, неся корзину с бутербродами и пивом. Внешне все обстояло так, будто компания друзей отправляется на морскую прогулку. Участникам экспедиции явно везло: на рейде не было ни одного корабля. Когда отплыли на порядочное расстояние, солнце уже садилось. Очертания берега стали неясными, с лодки нельзя было рассмотреть даже памятник «Русалке». Значит, с берега лодку и подавно не различишь. Решили немного отдохнуть и закусить. Ели не спеша. По сигналу Леберехта дружинники выхватили револьверы:

– Руки вверх!

– Вы что, ребята… – едва выдавил из себя побелевшими губами «лопоухий». – Разве можно оружием шутить?!

Руки он все же поднял.

– А это тоже шутка?

Один из дружинников вытащил из кармана провокатора записную книжку. Другой отобрал у предателя револьвер.

Вслух прочитали записи в книжке и донос. В нем сообщалось о подпольной типографии.

– Ты писал? – обратился Леберехт к шпиону.

Доносчик сознался. Его тут же расстреляли. Труп бросили в воду, привязав к ногам камень, лежавший в лодке вместо якоря. Повернули к берегу. Гребли медленно, чтобы рассеять гнетущее чувство: предатель в самом штабе дружины! Вдруг Леберехт спохватился:

– Нельзя сдавать лодку, ведь хозяин наверняка запомнил, что садилось шестеро, а вернулось пятеро.

Отъехали подальше за устье Пириты. Все вышли на берег, а один, раздевшись, отвел лодку в море и вплавь вернулся к товарищам. Ночью разыгрался шторм. Очевидно, камень отвязался, и всплывший труп выбросило на берег.

После разоблачения провокатора штаб дружины немедленно сменил явки, пароли. Некоторые дружинники были взяты под наблюдение.

– Почему же не сообщили Оскару о случившемся? – спросил Отто.

– С ним у меня не было личной встречи, – ответил Ярви. – А через связного информировать о таком деле посчитал неразумным.

Корабли уходят в море

Последующая неделя оказалась богатой событиями.

В среду на крейсере «Память Азова» произошло чрезвычайное происшествие. Во время своего утреннего доклада старший офицер Мазуров обратился к командиру с просьбой подписать приказ об аресте минера Исадского. Текст приказа он положил на стол. Командир удивленно поднял брови:

– Я вам уже сказал, что подпишу приказ только при наличии убедительных улик.

– Совершенно верно. Я продолжал дознание по делу Исадского. Мне оказал важную услугу кондуктор Лавриненко. Исадский просил его помочь составить какое-то прошение, которое собирался отправить с письмом домой. Кондуктор сумел прочитать и письмо. В нем матрос оскорбительными словами отзывался о наших офицерах.

– Почему же кондуктор не пресек крамолу на месте?! – возмутился Лозинский.

– Лавриненко, осмелюсь заметить, благоразумно поступил, не спугнул крамольника. Через жандармское управление мне удалось заполучить это письмо. Вот полюбуйтесь, Александр Григорьевич, оно здесь.

Мазуров раскрыл перед Лозинским тощую канцелярскую папку.

Командир нехотя стал листать подшитые в папке бумаги. Доклад Мазурова о прокламациях, найденных на борту крейсера; показания кондуктора Давыдова и минера Исадского. Эти документы Лозинский уже читал. А вот и злополучное письмо матроса вместе с почтовым конвертом. И все. «Читать чужое письмо?» – Лозинский брезгливо поморщился и стал листать «Дело минера Исадского» в обратном порядке. «Боже мой, флотский офицер обращается за содействием в жандармерию… Занимается перлюстрацией писем… И все это происходит на образцовом крейсере императорского флота! Гм, интересно, а где же показания Лавриненко?»

Командир уже хотел спросить об этом старшего офицера, но тот сам заговорил о кондукторе:

– Считаю своим долгом доложить, Лавриненко помог выявить еще одно важное обстоятельство. Оказывается, наши матросы получают письма на городскую почту «до востребования».

– Ничего не вижу в том предосудительного.

– Извините, капитан первого ранга, но на время прохождения службы корабль для матроса – дом родной. Посему и личную переписку ему надлежит вести через корабельного почтальона, а не пользоваться услугами гражданского учреждения, сиречь, почты.

– Уставом это не возбраняется. И давайте прекратим разговор на постороннюю тему.

– Слушаюсь. Но приказ я настоятельно прошу подписать. – Мазуров извлек из-под папки проект приказа и положил его поверх дела.

– А вы уверены, что Исадский смутьян?

– Не только уверен, знаю доподлинно.

– Ну, воля ваша!

Лозинский подписал приказ и передал его вместе с папкой Мазурову.

– Разрешите выполнять?

– Выполняйте, – ответил командир, устало махнув рукой.

Выйдя от Лозинского, Мазуров тут же послал вестового за Исадским. Когда тот явился в каюту старшего офицера, его ожидал караул.

– За ведение революционной агитации, – объявил Мазуров, – приказом командира крейсера минер Исадский подлежит аресту и немедленному свозу на берег для передачи властям.

Начальник караула, получив запечатанный конверт, вывел минера на палубу. Весть об аресте товарища разнеслась по крейсеру. Не успел караул подойти к бортовому трапу, как возле него уже собралось несколько десятков матросов.

– Куда ведете? – спросил кто-то у конвоиров.

Караул остановился в нерешительности.

– На берег, братцы, списывают, – громко сказал Исадский. – Под арест сажают, канальи!

Толпа зашумела, двинулась на караул. Находившиеся на палубе офицеры растерялись.

– Что тут происходит? – строго спросил подошедший Мазуров.

Ему никто не ответил.

– Разойдись! – крикнул старший офицер. – Дайте караулу дорогу!

Тем временем толпа увеличивалась. Ропот нарастал. Матросы стали оттеснять караульных от Исадского.

– Господа офицеры! – скомандовал встревоженный Мазуров.

Угрожая револьверами, офицеры довели арестованного до трапа и спустили на катер.

Долго еще волновались матросы. «Будь у нас оружие, черта с два дали бы свезти товарища», – говорили они.

О новом выступлении матросов командование учебного отряда доложило в морское министерство.

В пятницу в Ревель пожаловал морской министр, вице-адмирал Бирилев. В тот же день он назначил смотр учебно-артиллерийскому отряду. Приняв рапорт командира флагманского корабля, адмирал молодцевато обратился к команде:

– Азовцы! Ваше судно – георгиевское. В пятом году вы удостоились похвалы его императорского величества и лобзания руки ее величества императрицы Александры Федоровны.

Сделав паузу, министр продолжал:

– Ныне внутренний враг становится все нахальней и наглее. Нужны надежные силы, и я верю, что вы будете верными присяге и военному долгу. Да здравствуют батюшка царь и матушка Русь! Ур-ра-а!..

Матросы молчали. Лишь побледневшие офицеры ответили на приветствие.

Лобадин, стоявший в первой шеренге канониров, ясно видел, как лицо Бирилева побагровело, перекосилось от злости. Теряя самообладание, адмирал подбежал к строю. Он в упор посмотрел на артиллерийского квартирмейстера. Выдерживая взгляд холодных глаз министра, Лобадин думал: «А ребята – молодцы, встретили как надо!.. Ишь как бородой-то трясет, двуглавые орлы того и гляди с погон слетят!..»

– Кто тут стоит? Русские люди? – неистовствовал адмирал. – Да здравствует русский народ! Ур-а-а!..

Лобадин молчал. Молчали и матросы.

Вице-адмирал окончательно вышел из себя. Не попрощавшись с командой, он поспешил к парадному трапу и отбыл на берег.

Вечером, после совещания у губернатора, министр приказал вывести из Ревельской бухты все военные корабли.

На следующее утро учебно-артиллерийский отряд взял курс на Папон-вик – пустынную бухту в сорока милях к востоку от города. В Ревеле временно осталась только «Рига», проводившая стрельбы.

После работы группа парней с завода «Вольта» через кладбище Каламая направилась к морю. Весело переговариваясь, молодые рабочие разделись и улеглись на берегу.

– Что-то Оскар запаздывает, – озабоченно заметил Тамберг. – Не случилось ли чего?

– Будем надеяться на лучшее, – успокоил Альтдорф. – Дорога до нас неблизкая, да и дел у Оскара много.

– Может быть, начнем без него? – помолчав, предложил Тамберг. – Прошлый раз Оскар показал приемы метания бомб.

– Послушайте, а не изготовить ли нам бомбы самим? – предложил Бауэр.

– Мысль хорошая, – поддержал Тамберг. – Придет Оскар – обсудим. А пока приступим к тренировке.

Дружинники с интересом стали наблюдать, как Тамберг закурил, поднял голыш, попробовал, удобно ли его держать в руке.

– Это бомба. Вот здесь у нее торчит фитиль. – Тамберг показал на белое пятнышко, вкрапленное в черном камне. – Мы должны напасть, скажем, на отряд полицейских. Подбираемся к нему сзади.

Тут Тамберг, пригибаясь, добежал до большого валуна, торчащего у самой воды, и спрятался за ним. Сделав глубокую затяжку, он левой рукой вынул папиросу изо рта.

– Смотрите. Вот как надо поджечь фитиль. Как только он зашипит – кидай бомбу прямо в фараонов! – Тамберг метнул камень через валун. – Бросил – и тут же прячься за укрытие, чтобы осколки не достали… Среди врагов паника, падают раненые. Мы выбегаем из засады с револьверами наготове. Командуем: «Сдавайтесь! Руки вверх!»

– И захватываем оружие! – вскочил Бауэр.

Появился запыхавшийся Оскар Минес.

– Простите, что запоздал. Дела неожиданные нахлынули… А вы, я вижу, зря время не теряете. Молодцы!

Он быстро разделся и подсел к товарищам. На его правой ноге выше колена ребята увидели большой рубец, а на предплечье – след еще одного ранения. Дружинники заговорили между собой по-эстонски.

– Это они о твоих шрамах, – сказал Тамберг Оскару. – Называют геройским парнем. Расскажи, где тебя ранили?

– Да какое тут геройство, – смущаясь, ответил Оскар. – Когда выполняешь поручение партии, о себе не думаешь. Ногу мне казак пикой пометил, а сюда жандарм стрелял на вокзале… Не завидуйте, и вам может перепасть такое угощение. От него не откажешься… Теперь поговорим о деле… – Оскар передохнул.

– Ночью восстал Свеаборг!

– Как, уже? – воскликнул Тамберг.

– Да, я только что получил сообщение – и прямо к вам.

Долго все молчали. Первым заговорил Тамберг:

– Но ведь так рано не предполагалось. Верны ли сведения?

– В том, что Свеаборг восстал, у меня сомнений пет. Подробностей не знаю, но долг обязывает нас поддержать тех, кто сейчас борется там. Вам, наверное, уже известно, что учебная эскадра ушла в Папон-вик?

Дружинники молча кивнули головами.

– Представляете, как это усложняет нашу задачу? – продолжал Оскар. – Ревельская военная организация вынуждена на ходу перестраиваться, менять план действий. На вашу дружину возлагается многое. С сего часа она должна быть в полной боевой готовности. Вам поручается установить постоянное наблюдение за рейдом. Как только появится крейсер с красным флагом, дайте условный знак – заводской гудок. Это послужит сигналом для остальных боевых дружин: «Бросайте работу, за оружие!». Рабочих поддержат батарейцы. Постарайтесь увлечь за собой пехотинцев. С крейсера мы высадим десант. Если понадобится, обстреляем губернаторский дом, казармы. Все понятно?

– Все… А как насчет бомб? – спохватился Тамберг.

– Должен огорчить: ручных бомб изготовить не успели.

– Мы решили сами бомбы сделать!

– Это рискованно… – задумался Оскар. – Но время не терпит. Давайте попробуем! Тем более специалист по этой части у нас есть, он свяжется с вами. Динамит тоже. Оболочки изготовить вам, металлистам, несложно. Главное – умело снарядить бомбу. Фитильная безопасней ударной. Вот за нее и возьмитесь.

– Согласны, – за всех ответил Тамберг. – Желаем удачи на крейсере! Передавай от нас привет матросам.

– Спасибо, друзья, передам. Непременно передам!

Час пробил!

В окаймленную вековым сосновым бором бухту Папон-вик вошел однопалубный, с высокой трубой и узорчатыми бронзовыми украшениями на носу небольшой корабль. Минный крейсер «Абрек» возвратился из Ревеля, куда он ходил за провизией для учебно-артиллерийского отряда. «Абрек» бросил якорь неподалеку от «Воеводы». Поднятая крейсером волна улеглась, и от его борта отвалил к флагману катер с артельщиками.

Закатный пожар опалил распластанные над горизонтом редкие облака. Края их почернели, словно обуглились. Финский залив накрыла ночь, безветренная, звездная, на редкость для Балтики теплая. Загорелись корабельные сигнальные огни – на миноносцах, приютившихся у западного берега бухты, за лесистым островком; на минных крейсерах, находившихся недалеко от миноносцев; на крейсере «Память Азова», стоявшем мористее и ближе к противоположному восточному берегу.

Перед сном отец Клавдий вышел на верхнюю палубу. Он медленно прогуливался на шканцах, видимо кого-то поджидая. Вот от кормовой надстройки отделилась фигура:

– Батюшка!

– Кто это?

– Тильман.

– Слушаю, сын мой.

– Прошу предупредить господина капитана второго ранга Мазурова, – зашептал Тильман почти в самое ухо священника, – что я хочу прийти сегодня в час ночи к нему в каюту. Очень важное дело.

– Передам твою просьбу. Иди с богом.

Тильман скрылся так же бесшумно, как и появился.

Отец Клавдий еще немного постоял и, вздыхая, побрел к каюте старшего офицера. «Вот ведь немец, колонист из Бессарабии, – размышлял он о Тильмане, – а службу царю несет верно, не чета иным нашим, православным…».

Тесное таранное помещение, находившееся в носовой части жилой палубы, куда не только офицеры, но и кондуктора обычно не заглядывали, было заполнено матросами. Шло собрание корабельной большевистской организации. Оно началось сразу после отбоя. Председательствовал Лобадин. Рядом с ним сидел Оскар Минес, одетый в матросскую форму, в бескозырке с ленточкой учебно-артиллерийского отряда. Он только что тайно прибыл на крейсер с «Абрека», вместе с артельщиками, доставившими провизию. Обсуждалась полученная Гавриловым телеграмма о восстании в Свеаборге.

Все сознавали сложность положения: сигнала о восстании так рано никто не ждал; к выступлению не были готовы ни корабли отряда, ни рабочие Таллина. На собрании выявились две точки зрения. Одни матросы высказывались за немедленное выступление; другие, более осторожные, не советовали спешить, предлагали прежде запросить Свеаборг и Кронштадт, узнать, как там идут дела. Духота в помещении стала невыносимой. Оскар предложил:

– Сделаем перерыв. Тем временем соберется партийный комитет и решит, что делать. Его решение обсудим сообща.

С Оскаром согласились. Люди стали расходиться. Когда в помещении осталось несколько матросов, показался Мазуров. Его сопровождал караул. Узнав от Тильмана, что на крейсере появился посторонний, старший офицер приказал поручику Высоцкому обойти машинное и кочегарное отделения, а сам спустился в носовую часть корабля.

– Переписать всех! – приказал Мазуров караульному начальнику и направился в жилое помещение.

На одной из коек старший офицер увидел двух матросов. Один был маляр Козлов, второго Мазуров в лицо не знал.

– Кто такой?

– Кочегар номер сто двадцать два, – доложил неизвестный.

– Такого номера среди наших кочегаров нет, – усмехнулся Мазуров. – Караул, взять его!

Оскара схватили и тут же обыскали: нашли заряженный браунинг и запасную обойму с патронами.

Арестованного отвели в офицерскую ванную комнату, которая располагалась на корме за кают-компанией. У двери поставили сразу четырех часовых, в их числе Тильмана. Дверь в ванную оставили открытой, а охране приказали заколоть арестованного при малейшей попытке к побегу.

Лобадину стало ясно: медлить нельзя! Он собрал членов комитета и сообщил о случившемся.

– Не теряй время, – заявил Колодин. – Командуй!

– Правильно, – поддержал Котихин.

– Драконы не простят нам, – вставил Гаврилов. – Нужно их опередить.

– Значит, решили, – твердо сказал Лобадин. – Действовать будем по намеченному плану. И помните девиз потемкинцев: «Один за всех, все за одного!»

«Один за всех, все за одного!» В этих словах был глубокий смысл. Азовцы не забыли геройскую смерть Вакуленчука, который сам погиб, но не дал старшему офицеру Гиляровскому расправиться с матросами. И вот сейчас на балтийском крейсере девиз черноморцев прозвучал как клич к восстанию, как клятва верности революционному долгу. Восставший Свеаборг пока один. Ему на подмогу должна подняться вся Балтика. И Оскар Минес, презирая опасность, прибыл на корабль, чтобы вовлечь команду в борьбу за общее дело. Сейчас он в беде. Азовцы должны его выручить. Так действовали бы потемкинцы. Час пробил!

– Уж коли доверяете мне, то слушайте команду. В первую очередь – всем вооружиться. Если со мной что случится – старшим будет Петр Колодин. Добудем патроны. Они возле денежного ящика. Там, на посту, – ученик Могильный. Пусть одногодки его – Пинькевич и Кузькин – попробуют договориться с ним. Не отдаст патроны – захватите силой и тащите сюда. Действуйте!

– Члены комитета – на свои места! Котихин, быстро в жилую палубу, к ученикам! Костин пусть собирает артиллеристов, Аникеев – машинную команду. Захватывайте винтовки. За патронами – сюда. Стрельбу не начинайте. Нужно постараться решить дело мирным путем. Ты, Баженов, займи телеграф.

Вернулся Пинькевич.

– Могильный отбивается штыком!

– Вот черт упрямый! – выругался кто-то. – Что он, с ума сошел!

– Колодин, пусть выключат свет, – приказал Лобадин. – В темноте нам будет сподручней действовать.

На верхней палубе щелкнул выстрел. Прибежавший Григорьев сообщил:

– Лейтенант Захаров застрелил матроса. Ребята не стерпели и прикладом разбили дракону голову. Сейчас отдает богу душу.

Погас свет.

Наверху послышались револьверные выстрелы. В ответ ударили винтовочные. Притащили ящик с патронами.

– Колодину занять батарейную палубу! – приказал Лобадин. – Остальные – ружья заряжай! За мной, товарищи!

Выбежав на верхнюю палубу, Лобадин задержался у люка. Пропуская мимо себя матросов, он напутствовал:

– Живей прочищайте палубу, занимайте выходы! Старайтесь без кровопролития, берите офицеров в плен.

Лобадин бросился выручать Оскара.

Среди офицеров началась паника. Они бестолково метались по внутренним помещениям кормовой части корабля. Некоторые попытались оказать сопротивление, но были сметены матросской волной. Одним из первых был убит вахтенный начальник мичман Зборовский. Затем пронесли в каюту тяжело раненного Мазурова.

Скоро выстрелами через люки почти все офицеры были загнаны в каюты, кают-компанию и на кормовую батарею. Единственная возможность не попасть в руки матросов – бежать на командирском катере, который стоял под кормой.

Дабич первым покинул крейсер. За ним на катер снесли тяжелого раненного Лозинского. На адмиральском балконе, с которого спускались по шторм-трапу беглецы, появились мичманы Сакович и Крыжановский.

– Господа офицеры, – обратился Крыжановский, – подождите, мы сейчас принесем раненого капитана второго ранга Мазурова.

– Ждать больше не можем, – ответил Дабич. – Садитесь, или мы отваливаем!

– Я отказываюсь ехать, – заявил Сакович.

– Я тоже, – добавил Крыжановский.

Шум заработавшего винта был ответом. И сразу же с верхней палубы раздался голос:

– На баркасе, на шкентель!

Катер продолжал двигаться.

– На баркасе, стой! Будем стрелять!

Загремели винтовочные выстрелы. Катер не останавливался. Напротив, он набирал ход.

Лобадин с несколькими матросами бежал по внутренним переходам. Вот и кают-компания. Миновали ее. На ощупь определили: начинается кривой борт. Зажегся свет. В коридорчике перед офицерской ванной комнатой лежал убитый Тильман.

В дверях показался Оскар.

– Ося! Ты жив! – обрадовался Лобадин. – Скорее к нашим!

На верхней палубе первым они встретили Григорьева.

– С офицерьем покончено! – воскликнул он. – Крейсер в наших руках!

– Наконец-то! – Оскар крепко пожал матросу руку. – Надо засечь этот светлый час!

– Сколько на твоих? – спросил Григорьева Лобадин.

Матрос проворно вытащил серебряные часы:

– Уже половина третьего.

– А склянок не слышно, – заметил Лобадин. – Непорядок…

С кормы донеслись крики и выстрелы.

– Драконы удирают на катере, – прибежал Котихин.

– Выпускать их нельзя! – Лобадин поспешил к корме.

Катер с офицерами находился уже в трех кабельтовых.

– Прекратить стрельбу! Надо ударить из орудия. Быстрее несите к «гочкису» снаряды! – приказал Лобадин, а сам побежал вдоль борта. – Фельдфебель Старостин! – крикнул он вниз, где стоял паровой рабочий катер.

– Есть Старостин!

– Подать катер к трапу!

– Паров маловато.

– Выполняйте приказ!

Вдруг с кормы донеслось:

– Драконы тонут!

Море серело, и можно было разглядеть, что катер, получив пробоины, зарывается носом. Оружейный огонь по беглецам прекратили. С крыла кормового мостика притащили тридцатисемимиллиметровую пятиствольную пушку на деревянной тумбе. Орудие установили на носу парового катера.

– Богданов, за офицерами! – распорядился Лобадин.

Матросы поспешно уселись в катер и устремились в погоню. Командирский баркас еле двигался, погружаясь в воду. Вот он застыл на месте, сев на мель.

С него стали прыгать офицеры, спеша вброд добраться до берега. Богданов нажал на спуск. Выстрел. Поворот рычага – и сработавший ствол отошел по барабану влево, а на его место заступил другой. И сразу новый выстрел. Снаряды один за другим легли около катера.

Офицеры, бросив в катере на произвол судьбы умирающего командира крейсера, выбрались на берег и скрылись в лесу. Вдогонку им Богданов сделал подряд три выстрела, опорожнив магазин пушки.