Текст книги "Балтийская легенда"

Автор книги: Борис Котельников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Лишнее болтают, ведут себя неосмотрительно, – добавил Колодин. – Из-за них того и гляди дело провалить можно.

– Понимаю, – ответил Оскар. – Обособленность эсеров можно объяснить, партия-то самостоятельная. А то, что они конспирацию нарушают, – это недопустимо. Надо тебе, Нефед Лукьяныч, поговорить с их руководителями.

– Пытался. Да куда там! – махнул рукой Лобадин. – Раскудахтались: «Не командуй, сами с усами!» А разве я командую? По-товарищески, как бы между прочим сказал об этом. Во внутренние ихние дела и не думал встревать.

– Правильно делаешь, – одобрил Оскар и, обращаясь ко всем, добавил: – Мы против царизма, и эсеры против него. Значит, ближайшая цель у нас общая. Но вот формы борьбы у них ошибочные – индивидуальный террор, много стихийного. И программа путаная, далекая от научного социализма.

– Революция не закончилась, товарищи, – с подъемом заговорил Оскар. – Россия бурлит. Пролетариат собирается с силами для решающего боя. Мы, большевики, сейчас работаем над тем, чтобы флот и крепости ка Балтике дружно поддержали народное восстание. Потемкинцы начали, азовцы продолжат. Не так ли?

– За нами дело не станет, – твердо заявил Колодин.

– Добре говорите, – ответил Оскар. – А власти пуще огня боятся выступлений матросов! Одессу четыре дня лихорадило от одного присутствия броненосца «Потемкин». Сам видел…

– Ну! Расскажите! – попросил Колодин.

Матросы оживились, ближе пододвинулись к Оскару.

– В Одессу я приехал с партийным поручением, – начал Оскар. – А там – «Потемкин». Услышал о революционном корабле и, как мальчишка, бросился на берег. Вижу, группа рабочих грузит на шаланду провизию. Узнаю: купили в складчину для матросов «Потемкина». Попросил ребят и меня взять с собой…

– Взяли? – нетерпеливо спросил кто-то.

– Едва уговорил… – усмехнулся Оскар. – Подходим к броненосцу. Только передали на палубу корзины с буханками хлеба, мешки с колбасой и сахаром, как на корабле пробили боевую тревогу. Мы давай скорей отходить. Видим, со стороны Севастополя дымят пять броненосцев. А вокруг – флотилия контрминоносцев. Скоро в полуденной дымке можно было различить «Ростислава» и «Трех святителей». Они впереди шли. Мы замерли.

Оскар обвел взглядом азовцев и продолжал:

– Тем временем «Потемкин» снялся с якоря и двинулся на эскадру, наведя на нее гигантские пушки. Вот красный флаг плывет меж вражескими кораблями. Их строй рассечен. Смотрим, броненосцы «Синоп» и «Георгий Победоносец» нарушили боевой порядок. «Георгий» совсем близко от нашей шаланды прошел. С него семафорят: «Не могу. Не могу. Не могу…».

Эскадра застопорила ход. «Потемкин» тоже остановился. Впереди – открытое море. Но нельзя же ему оставлять Одессу! И революционный корабль утюжит бухту в обратном направлении. Вновь красный флаг рассекает строй правительственных кораблей. На броненосцах «Георгий Победоносец», «Синоп», «Двенадцать апостолов» команда высыпала на палубу. Матросы кричат «ура», машут бескозырками. Потемкинцы отвечают тем же. Мы тоже вскочили, размахиваем веслами, руками…

– Вот здорово! – воскликнул кто-то из азовцев. – А дальше-то что?

– Тише, – одернул Лобадин. – Дай же человеку закончить.

Оскар улыбнулся.

– Дальше для царской эскадры получился полный конфуз. Едва «Потемкин» вновь занял позицию у Одессы, как пришедшие корабли развернулись и отправились восвояси. Но ушли они без «Георгия Победоносца». Он присоединился к «Потемкину». Правда, вскоре предатели совершили свое черное дело: посадили «Победоносец» на камни.

Оскар поведал азовцам все, что знал о восстании на «Потемкине». Когда замолчал, Колодин спросил:

– А Вакуленчука вы знали?

– Нет, – покачал головой Оскар. – Я его видел только мертвым, во время похорон. Вся трудовая Одесса пришла прощаться с павшим героем. На его груди лежала записка, в которой говорилось, как погиб вожак потемкинцев. Помню, она заканчивалась словами: «Один за всех, все за одного!»

– Один за всех, все за одного! – в раздумье повторил Лобадин.

Серебряные часы

Вскоре после встречи в лесу за ситцевой фабрикой Лобадин и Гаврилов попросили увольнение на берег. Выйдя из Купеческой гавани, куда их вместе с другими матросами доставил катер, друзья быстро зашагали мимо сложенных из серого плитняка складов, спиртозавода и вышли на Нарвское шоссе – одну из оживленных улиц города. Убедившись, что все съехавшие с ними на берег азовцы разошлись, Лобадин и Гаврилов перешли на другую сторону улицы и свернули на Большую Юрьевскую, застроенную, как вся эта часть города, одноэтажными и двухэтажными деревянными домами.

На углу Большой и Малой Юрьевских улиц азовцы постояли у круглой афишной тумбы. Матросы не столько читали афиши, сколько внимательно просматривали улицу, настороженно прощупывали глазами прохожих.

– Как будто штилевая погода, – проговорил Гаврилов.

И они зашагали по Малой Юрьевской. Вот и нужный дом № 19. Вошли во двор. Гаврилов остался возле калитки, выглядывая на улицу. Лобадин приблизился к двери с двойкой, написанной на жестяном квадратике, и постучал ладонью, затем пробарабанил пальцами. Некоторое время в квартире было тихо. Потом послышался мужской голос:

– Кого нужно?

– Степан Петров тут проживает? – не очень решительно спросил матрос.

– Здесь, только его нет дома.

– Разрешите тогда письмо оставить.

Дверь приоткрылась.

– Входите.

Лобадин позвал спутника, и они вошли в полутемную прихожую.

– Что, не узнали? – спросил уже другим голосом человек, открывший дверь.

– Ну и артист же вы, товарищ Оскар! – восхитился Лобадин.

– Наше дело такое.

Оскар Минес провел матросов в небольшую комнату с простым столиком, железной кроватью и тремя венскими стульями. Два окна выходили во двор, на солнечную сторону.

Обычно свидания с нужными людьми Оскар назначал в сквере, чайной или просто на улице. Адрес квартиры на Малой Юрьевской он дал только для экстренных встреч руководителям большевистских организаций. Временного квартиранта в доме знали как мещанина Степана Никифоровича Петрова, приехавшего из Тамбова по личным делам.

Азовцы были здесь впервые, явились без предупреждения. Поэтому Оскар с тревогой спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Да.

И Лобадин рассказал об инциденте, происшедшем на корабле накануне, 25 июня.

Во время обеда матросы обнаружили, что суп сварен из протухшего мяса. Команда отказалась его есть, вышла из-за столов и собралась на баке. Были вызваны командир и старший офицер. Лозинский сдержанно обратился к матросам:

– Чем, братцы, недовольны?

– Не хотим есть гнилое мясо, – послышалось в ответ.

Прибежал врач. Сделал пробу и доложил:

– Ничего особенного, есть можно.

Лозинский брезгливо пригубил ложку с супом.

– Обед за борт, приготовить другой! – громко приказал он и, резко повернувшись на каблуках, поспешил в каюту.

На палубе, кроме вахтенного начальника, который тотчас же ушел на ходовой мостик, не осталось ни одного офицера. Среди матросов снова поднялось возбуждение. Раздавались выкрики, призывы к расправе с офицерами.

– С большим трудом удалось угомонить горячие головы, успокоить людей, заставить их разойтись. А сегодня, – закончил сообщение Лобадин, – по распоряжению командира выбрали артельщиков.

– Если такая заваруха начнется в другой раз, не знаем, удастся ли удержать команду, – вставил Гаврилов.

Оскар слушал матросов в большом волнении. «Как опасны сейчас вот такие «суповые бунты»! – думал он. – А матросы-то пошли за нами, но не за крикунами. Значит, наша партия имеет авторитет, силу на корабле!»

– Удерживать надо! – произнес он. – Вот вы рассказывали, что командир велел вылить суп за борт. Неслыханное дело! Так ведь?

– По всему видно, офицерье крепко перепугалось, – заметил Гаврилов. – Доподлинно известно, что командир не доложил о случившемся начальству.

– Может, господа офицеры извлекли урок из «Потемкина», – рассудил Лобадин. – Не решились на кровопускание.

– Возможно, это и так, – обдумывая слова матросов, медленно сказал Оскар. – Но и нам такое поведение офицеров необходимо учесть. Матросам продолжайте разъяснять: стихийное выступление одного корабля – только бунт, а нам нужно накапливать силы для революции… Меня известили, что восстание поднимет Свеаборг.

– Значит, скоро?! – не удержался Гаврилов.

– Не совсем, – ответил Оскар. – Как крестьяне уберут урожай, тут и следует ждать больших событий. Раньше никак нельзя. По сигналу свеаборжцев вы должны поддержать восстание и увлечь за собой остальные корабли отряда.

– Как мы узнаем о сигнале? – спросил Лобадин.

– О том я и хочу посоветоваться. Это будет условная телеграмма из Свеаборга. На кого, по-вашему, ее следует послать? – И, не дожидаясь ответа, вдруг спросил: – Что, если на товарища Гаврилова?

– Выбор правильный, – заметил Лобадин. – На корабле он вне подозрений, увольнительные получает безотказно.

– А вы сами-то как думаете? – обратился к Гаврилову Оскар.

– Пусть отобьют на меня, – согласился тот. – Нефеду и так дел по горло. К тому же на него начальство коситься стало.

– Вот и порешили, – сказал Оскар. – Телеграмма должна гласить: «Отец здоров». Это читай: «Восстание началось». Не забыли, что в воскресенье будет митинг?

– Как можно, товарищ Оскар, такое забыть! – воскликнул Лобадин.

– На митинге надо рассказать о вчерашнем случае, разъяснить товарищам, как сейчас держаться.

Выйдя из дома на Малой Юрьевской, Лобадин и Гаврилов заспешили к Ратушной площади. Там, в знакомом кабачке, была назначена встреча с Дмитрием Григорьевым, который отпросился на берег, чтобы купить часы.

Григорьев уже сидел за столиком в дальнем углу. Когда к нему подошли товарищи, он с нарочитой важностью вынул из брючного кармана часы и проговорил:

– Господа матросы, вы изволили опоздать… по моим серебряным на тридцать семь минут.

– Просим господина хозяина трюмных отсеков извинить нас за опоздание, – ответил Гаврилов, именуя новоявленного обладателя часов его полной флотской должностью. – Кажется, ваше превосходительство, довольны приобретением?

– Очень. Мне повезло с покупкой.

– Не думаете ли вы, – продолжал Гаврилов, усаживаясь за стол, – что от морского воздуха механизм часов может заржаветь?

– А для чего папаша Томас? – поняв намек товарищей, подмигнул Григорьев спешившему с подносом в руках хозяину кабачка.

На столе появился графинчик водки, три рюмки и тарелки с горкой жареной мелкой рыбы.

– Спасибо, папаша! – ответил Лобадин. – Пригубь и ты с нами.

– С хорошими людьми почему не выпить. – И эстонец принес четвертую рюмку.

– За покупку и здоровье ее хозяина! – провозгласил Гаврилов.

Все выпили, закусив килькой, зажаренной на собственном жире.

– Они не только серебряные, но еще и ходят! – улыбнулся Гаврилов, прикладывая к уху часы.

Рассматривая их, он открыл верхнюю крышку футляра.

– А это что еще за штуковина?

Друзья склонились над часами. На внутренней стороне откинутой крышки они увидели искусно выгравированную фигурку странно одетого человечка, держащего в отставленной в сторону руке копье с флажком. Тут же короткая надпись на непонятном языке.

– Я и не заметил!.. – растерянно проговорил Григорьев.

– Чего ты забеспокоился, часы ходят хорошо и не старые, – стал подбадривать товарища Лобадин. – А что рисунок, так это даже интересней.

– Правильно, – поддержал Гаврилов. – Вот только бы узнать, что здесь написано.

– Папаша Томас, – обратился к кабатчику Лобадин. – Не сможете ли прочесть нам, что тут за надпись?

Тот взял часы и посмотрел на гравировку. Глаза его посветлели.

– Надпись сделана по-эстонски. Она означает: «Помни Таллин».

– А кто этот человечек? – спросил Лобадин.

– О, это же Вана Томас!

– Кто? – переспросил Лобадин.

– По-русски – Старый Томас, разъяснил эстонец. – Это страж нашего города.

– Значит, твой тезка! – удивленно воскликнул Гаврилов.

Хозяин кабачка заулыбался, явно польщенный таким замечанием.

– Да, я ему тезка, – проговорил он. – В старой Эстонии это было самое распространенное имя, как у вас, скажем, Иван.

– А чем же Старый Томас так знаменит, что его даже на часах вырезают? – допытывался Гаврилов.

– У нашего народа про Старого Томаса сложена легенда. Давно это было, очень давно. Однажды на Таллин напали враги. Городские ворота не успели закрыть, но стоявший возле них часовой не растерялся. Он смело вступил в бой и дрался до тех пор, пока подоспевшие на подмогу воины не отогнали врагов. Будете проходить мимо ратуши, посмотрите на ее шпиль: там увидите Вана Томаса.

Ну, давайте расплачиваться. Пора и на корабль, – заметил Лобадин.

Когда азовцы пересекали площадь, они задержались против средневековой ратуши. Над ее высокой двускатной крышей вонзалась в небо увенчанная шпилем башня. На шпиле, словно живой, чуть-чуть покачиваясь на свежем ветру, стоял знакомый морякам металлический воин в средневековых доспехах.

– «1530», – прочитал вслух Григорьев вырезанную на флаге дату. – Без малого четыре века стоит на посту!

Оружие будет!

Вопрос об оружии все чаще и чаще вставал перед Оскаром. Наконец он решил послать в Петербург надежного человека. Перебирая в уме своих помощников, Оскар остановил выбор на Эдуарде Отто, в преданности и осмотрительности которого успел убедиться.

Вскоре после ночного разговора на даче в Нымме он дал Отто явку в штаб дружины. Эдуард отправился туда в сопровождении двух латышей-боевиков, которые, скрываясь от полиции, недавно перебрались в Эстонию из Риги. В Таллине их никто не знал.

Когда Отто и его товарищи пришли на конспиративную квартиру дружины, там уже находился начальник штаба жестянщик Петер Ярви. Разговорились.

– Организовалась дружина прошлой осенью, – сообщил Ярви. – Она поддерживала порядок в городе, охраняла митинги, собрания. Напуганные революцией, власти терпимо относились к нам. Но после московских событий реакция подняла голову. Начались аресты, и дружине пришлось уйти в подполье.

– Чем вы теперь занимаетесь? – спросил Отто.

– По правде говоря, одними разговорами, – признался Ярви.

– В чем же дело? Может, люди стали отходить от революции?

– Ну что вы! – воскликнул Ярви. – Правда, состав дружины у нас пестрый, но ребята что надо! А как вспомню, что на всех полтора десятка револьверов, да и те в городском комитете приказали в тайник спрятать, так руки опускаются.

– А вы не прячьте…

– И не думаем. Револьверы у дружинников. Но этого мало!

– Ярви правильно говорит, – вмешался в разговор один из членов штаба. – Нам нужно оружие.

– И дело, – добавил другой. – Цель мы потеряли. Это уже страшно!

Завязался откровенный разговор. Беседуя с членами штаба, Отто обратил внимание на молодого парня. Запомнились его большие уши. Тот отвел в сторонку латышей-боевиков, которые пришли с Отто, и, судя по всему, о чем-то их настойчиво расспрашивал. Такое поведение настораживало. «Что нужно этому лопоухому?» – подумал Отто с досадой.

– С оружием туго, но постараемся вам помочь, – сказал прежде чем попрощаться Отто. – А пока давайте хорошенько подумаем, кому его можно доверить. Все ли надежны? Все ли готовы к боям?

…Снабженный явкой и шифрованным письмом, адресованным в военную организацию петербургских большевиков, Эдуард Отто выехал в столицу. Примерно через неделю Оскар получил известие: его связной благополучно прибыл в Петербург и направлен в Гельсингфорс. Там он получит оружие, динамит и через Финский залив переправится в Таллин.

Когда по всем расчетам ему пора было вернуться, до Оскара дошли сведения, которые крайне его встревожили.

Недалеко от устья реки Пирита, впадающей в Таллинскую бухту, после шторма нашли лодку, изрядно побитую о прибрежные камни. На другой день в том же районе был обнаружен труп. Полиция не допускала к нему зевак. На место происшествия дважды приезжали жандармские чины, хотя, казалось бы, какое им дело до простого утопленника, тут и околоточному делать нечего. Странно было и то, что в падких до сенсаций газетах не появилось ни строчки о происшествии у Пириты. Все это навело Оскара на подозрение: не была ли разбитая лодка той, на которой переправлялся из Финляндии Отто? Во всяком случае, это было не рядовое происшествие, раз им занялись жандармы.

В Гельсингфорс Эдуард Отто приехал с товарищем Андреем. Военная организация Петербургского комитета РСДРП посылала его в Бельгию закупить оружие и попутно поручила связаться с Финляндской военной организацией (ФВО). От Андрея Эдуард узнал, что эта организация возникла в конце 1905 года, ведет работу в воинских частях и среди гарнизона Свеаборгской крепости. ФВО поддерживает тесную связь с Финской социал-демократической партией и Красной гвардией.

С вокзала Андрей привез Эдуарда Отто в университет и оставил на попечении библиотекаря Владимира Смирнова. Уходя, шепнул:

– Не беспокойся: Владимир Мартынович – член нашей партии.

Смирнов провел Эдуарда в одну из комнат, примыкавших к читальному залу.

– Здесь вас не потревожат, – сказал он. – Вакация, и сейчас в библиотеку редко кто заглядывает.

Минуло часа два. Отто не знал, что и думать, когда перед ним появился Смирнов в сопровождении высокого, хорошо одетого господина в элегантной шляпе, надвинутой на глаза. Эдуард насторожился.

– Вот и наш узник, – весело сказал Владимир Мартынович, пропуская вперед незнакомца.

– Тере, – проговорил тот, приближаясь к Отто.

– Тере, тере… – машинально ответил на эстонское приветствие тот и, увидев в руках вошедшего футляр скрипки, недоуменно взглянул на Смирнова.

– Смотрите, не узнает, – с деланным возмущением воскликнул незнакомец.

– Сырмус! – изумился Отто. – Вот так встреча!

Они обнялись.

– Теперь мне здесь, кажется, делать нечего? Не буду мешать. – С этими словами Смирнов вышел.

– Сколько же мы не виделись? – заговорил Сырмус. – Пожалуй, года четыре…

– Это было… Когда тебя, кажется, исключили из университета и ты из Тарту приехал в Таллин. Ну, конечно! Здесь мы и познакомились на вечеринке у сестер Мельдер. Помнишь?

– Совершенно верно. А что, кстати, делают эти милые мечтательницы?

– Живут… – неопределенно протянул Отто. – Стали правоверными меньшевичками. Почитательницы салонной музыки и лирической поэзии. В общем-то они добродетельные девицы. А ты давно в Гельсингфорсе?

– Нет. Бежал из Питера. А тут пришелся кстати – начала выходить газета «Вестник казармы», сестра петербургской «Казармы». Мне нашлось в редакции дело.

– Да, конечно. Кто-то мне говорил, что ты в Петербурге редактировал эстонскую газету.

– Верно. Вот из-за нее-то к моей персоне столь повышенный интерес у полиции. Газету закрыли, меня же собирались посадить под арест.

– Ас музыкой как?

– Как видишь, скрипка всегда со мною. На этой неделе организуем благотворительный концерт в пользу народной печати. Если точнее, сбор поступает в фонд «Вестника казармы». Приглашаю тебя.

– С удовольствием. Когда же ты всюду успеваешь?

– Ну об этом потом. Сейчас поговорим о деле. Андрей был в Центральной группе, сообщил о твоей миссии. Мне поручили быть твоим опекуном.

– А где Андрей?

– Он уже на пути к Або. Ему мешкать нельзя, иначе опоздает на стокгольмский пароход «Борэ». Все и все в движении. Идет настройка инструментов, музыка – впереди!

– А что это за Центральная группа? И вообще расскажи, как вы тут работаете?

– Видишь ли, в Финляндии условия работы отличные от российских. У финнов свой сенат, свое самоуправление. Арестовать человека может только финская полиция. Охранка, конечно, слежку ведет и тут. Специфична и здешняя организация РСДРП, можно сказать, единственная в своем роде – исключительно военного характера. И учти, сплошь большевистская, без какой-либо примеси меньшевиков. Так вот, Финляндская организация РСДРП состоит из местных групп. А возглавляет их Центральная группа. Понятно?

В кафе, куда Сырмус привел Отто, было пусто. Они уселись за один из четырех таких же миниатюрных, как само заведение, столиков. От цементного пола, только что политого водой, тянуло приятной прохладой. Лучшее убежище от зноя трудно найти. Вслед за ними сюда пришел цветущий тридцатилетний блондин – член финской партии Активного сопротивления Вальтер Стенбек.

– Вы, как всегда, точны, дорогой друг, – приветствовал его Сырмус. – А это тот самый коммерсант, что приехал за известным товаром.

Отто подал руку.

– Чертовская жара, – утирая с лица платком пот, проговорил Стенбек.

Опустившись на стул, он что-то сказал по-фински белевшей за стойкой фигуре. Тотчас перед ними появилась бутылка сельтерской и фужеры с кусочками льда. Шипящую, приятно ударявшую в нос воду пили не спеша, небольшими глотками. Наконец Сырмус спросил:

– Разговаривали?

Стенбек кивнул головой.

– Ну и что?

– Да разве их поймешь…

Снова пауза.

– Сами будете договариваться. – Стенбек обвел взглядом эстонцев.

– Когда?

– Сегодня.

Положив на стол монету, Стенбек вдруг встал.

– Пойдемте, нас ждут.

Финляндская военная организация большевиков сумела выделить для Ревеля немного оружия. Отто просил динамит, но его не было. Решили добыть динамит у эсеров. Переговоры с ними Сырмус повел через Стенбека, тесно связанного с боевой организацией этой партии.

На конспиративной квартире, куда Стенбек привел эстонцев, их ждал человек, в котором Сырмус сразу же узнал Виктора Чернова, члена Центрального Комитета партии социал-революционеров.

– Зачем вам динамит? – спросил Чернов, едва ответив на приветствие.

– Нам нужно оружие, а динамит – это бомбы, – уклончиво ответил Отто.

– Бомбы, бомбы! – подхватил Чернов. Глаза его загорелись. – Вот и настало время, которое я предрекал. Бомба изменит мир! Да, да, мужик и бомба – вот движущие силы революции в России!

Эстонцы и сидевший в стороне финн деликатно молчали.

– Я, господа, очень и очень уважаю вашего Ульянова. – Тут голос Чернова стал мягче. – Честнейший революционер, умница. Но он же фантаст! Не пролетариат, а крестьянство решит судьбу лапотной России. Все, все крестьянство недовольно царизмом. Пойдет, уже идет за пашей партией! Я тоже изучал Маркса. Но это же ученый европейский. Для нас, россиян, ближе Бакунин, Кропоткин.

Неизвестно, сколько бы еще говорил Чернов, но его прервал вкрадчивый голос:

– Виктор Михайлович немного отклонился от темы.

Из соседней комнаты, заслоняя своей громоздкой фигурой проем двери, появился человек. Он был одет франтовато, насколько это позволяло не по годам рано располневшее тело. Черные прямые волосы над низким лбом, большие карие, навыкате, глаза, широкий сплюснутый нос и под стать ему толстые, выпяченные губы – все это оставляло неприятное впечатление. В руке вошедшего дымилась толстая папироса.

– Валентин Кузьмич, – представил неожиданного гостя Чернов.

Валентин Кузьмич как старому знакомому кивнул Стенбеку и, обойдя стол, двинулся к креслу, стоявшему поодаль. Когда он проходил мимо окна и на какой-то момент повернулся к Отто, тот еле сдержался, чтобы не вскрикнуть.

«Он! – заработал мозг. – Тот же бульдожий, выдвинутый подбородок!»

– Мы не встречались раньше? – ленивым голосом спросил Валентин Кузьмич, усаживаясь.

Отто почувствовал на себе его острый взгляд и понял, что вопрос обращен к нему. «Неужели догадался?» Но напряжение уже схлынуло, и Эдуард спокойно ответил:

– Нет. Я вас вижу впервые. – И, помолчав, спросил: – А вы у нас в Эстонии бывали?

– Сожалею, не приходилось, – попыхивая папиросой, ответил толстяк. – Так вам, господа, нужен динамит?

– Да, – подтвердил Сырмус, с беспокойством поглядывая на Отто. – В Эстонии, как вам известно, готовится восстание…

– Оно начнется по нашему сигналу, – перебил Чернов.

– Мне поручено доставить в Ревель оружие и динамит, – будто не слыша его слов, заговорил Отто.

– Как думаете распорядиться динамитом? – спросил Валентин Кузьмич, стряхивая с колен табачный пепел.

Опасаясь подвоха, Отто ответил уклончиво:

– Станем делать бомбы.

– Какие и кто будет делать?

– Определенно я не могу сказать. Но раз велели привезти динамит, то, видимо, есть кому делать бомбы.

– А кого собираетесь убивать? – Бульдожий подбородок уставился на Отто.

– В ходе восстания будет видно…

– Почему бы не губернатора, скажем? И не дожидаясь восстания… А?

– Но такой акт может помешать выступлению, – начал было Сырмус.

Его перебил Чернов:

– Убийство царского сатрапа никогда не помешает нашему делу.

– Вот-вот! – запыхтел Валентин Кузьмич. – Такой акт может послужить сигналом к восстанию. – И без всякого перехода: – А что слышно в морском учебном отряде? На крейсере «Память Азова»?

– Я среди матросов не работаю. Точно сказать ничего не могу. Знаю, что на крейсере есть наши люди.

– М-да… – обдумывая что-то, протянул Валентин Кузьмич. – А как перевезете оружие?

Отто не успел ответить, его опередил Сырмус:

– Думаем через залив переправить. Сочувствующих финских рыбаков нетрудно найти.

– Морем, пожалуй, наиболее разумный путь, – одобрил Валентин Кузьмич. – На том берегу поосторожней будьте. Не ровен час на пограничную стражу или казачий разъезд напоретесь. Высаживайтесь в городе, рекомендую.

– Возможно, так и сделаем, – ответил Отто. – С лодочником посоветуемся.

– Было бы чего выгружать, – сглаживая напряжение, пошутил Сырмус. – Как я понял, динамитом, нам поможете?

Эсеры переглянулись. Вопрос требовал конкретного ответа.

– Туго у нас с динамитом, – заговорил Чернов. – И свои планы имеются…

– Да, мы готовим ряд серьезнейших террористических актов в столице, – важно бросил Валентин Кузьмич. – Динамит нам самим крайне нужен. Но помочь поможем. Как, Виктор Михайлович?

– Смотрите, вы глава, – ответил Чернов. – Лично я не против.

– Ну, значит, решено. – На одутловатом лице Валентина Кузьмича появилось подобие улыбки.

Он встал. Поднялись и остальные.

– Можете своим сообщить, – заговорил он опять, – завтра динамит получите. Не обещаю много, но кое-что выкроим. Возможно, часть будет в виде студня, так сказать, полуфабрикат. Но раз у вас имеется специалист, это не помеха. К тому же студень безопасней перевозить.

Отто опять ощутил на себе тяжелый взгляд.

– Мы рады, что и единомышленники Ульянова признают бомбу.

– Как боевое оружие в ходе восстания… – начал было Отто.

– Да, конечно, конечно. Я сам устал от террора, но партийная дисциплина обязывает. Я только солдат… А где сейчас Владимир Ильич? Надеюсь, он здоров и еще в Гельсингфорсе? Или уехал в столицу?

В памяти Отто возник опять человек, который тогда в Петербурге, вылезая из экипажа, вот так же сутулился, как Валентин Кузьмич. Отто неопределенно пожал плечами.

Взгляд эсера перескочил на Сырмуса, и тот проговорил первое, что пришло в голову:

– Владимир Ильич, кажется, из Гельсингфорса уехал. Но точно разве мы можем знать, в особенности Отто…

– Да, да, понимаю, – закуривая от догоревшей папиросы новую, протянул Валентин Кузьмич. – Откуда вам знать. Конспирация – дело тонкое. Руководителей нужно беречь…

– И очень! – вставил Чернов.

– Желаю счастливого пути.

Отто почувствовал в своей руке потную ладонь Валентина Кузьмича.

– А губернатора-то пристукните. Он того стоит…

Их взоры встретились.