Текст книги "Дети Галактики (СИ)"
Автор книги: Борис Батыршин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
VI
Фотографии не походили на те, которые я привык видеть в «Правде» – таким место скорее в «Красной Звезды» или «Комсомолке», в качестве приложения к статье о героических буднях воинов-интернационалистов. А то и вовсе в дембельском альбоме.
Трое парней стоят, обнявшись, на фоне пальмы –славянские лица, «калашниковы» под мышками, камуфлированные куртки, военные кепи кубинского фасона, такие, как известно, обожает Фидель. На другой фотке – один из предыдущей троицы, в той же кепке, с тем же «калашом». Стоит, развернув карту, вместе с ним её разглядывает негр в пятнистой униформе. На заднем плане типично южноафриканский вельд, торчит какое-то худосочное деревцо, акация, или что у них там произрастает…
Невозможно, скажете? И будете правы – в «той, другой» реальности таким фоткам на первой полосе главного партийного органа страны ну никак не место. Может, на пятой или шестой… да и то сомнительно. А здесь – пожалуйста, печатают, на самом верху страницы, с бросающимся в глаза заголовком «Пламень подвига»…
Не всё так радужно на нашей маленькой планете, далеко не всё. Пока мы бороздим космические просторы, выковыриваем из недр астероидов и планетоидов скрытые там сокровища, подбираем ключи к подпространственным «червоточинам», ведущим в другие звёздные системы – на Земле не утихают конфликты. Да, их гораздо меньше, чем в оставленной мной реальности – почти полностью успокоился Ближний Восток, тихо в Центральной Америке, нет ничего похожего на афганскую войну, главную страшилку студентов моего поколения. Но всё же кое-где по-прежнему льётся кровь и молодые парни платят своими жизнями за мир и спокойствие в чужих домах…
Увы, ни Внеземелье, ни «звёздные обручи», ни перспективы скорых полётов к звёздам не смогли отвратить совсем уж обитателей южной оконечности африканского континента от их излюбленного занятия – смут, грабежей, человекоубийства и прочих составляющих гражданских войн. Правда, в отличие от оставленной мной реальности, регион этот с его золотом, алмазами, ураном и прочими природными богатствами так и не стал ареной соперничества великих держав. Дела обстоят, скорее, наоборот – когда южноафриканцы в очередной раз сцепились со своими соседями, а заодно и с подразделениями АНК, ФНЛА, СВАПО и прочих регулярных, партизанских и повстанческих группировок, которых в тех краях пруд пруди, СССР совместно с французами и американцами продавили в ООН решение, призванное прекратить это затянувшееся безобразие. В Анголу и Намибию, страны, ставшие театрами военных действий нового (а на самом деле, застарелого и всем осточертевшего) конфликта была переброшена советская парашютно-десантная дивизия и несколько кубинских танковых и мотопехотных подразделений – последние, что примечательно, на транспортных судах ВМС США. С воздуха группировку поддерживали французские пилоты на своих «Супер-Этандарах», взлетавших с палубы авианосца «Клемансо», который по такому случаю подогнали к берегам юго-западному берегу Африки; вместе с ними действовали американские «Фантомы» и «Корсары», базировавшиеся на «Форестолле». Противостоять такой силе южноафриканцы разумеется, не могли, хотя и очень старались; боевые действия быстро сошли на нет, и в настоящий момент в Женеве идут переговоры, призванные покончить с затянувшимся этим конфликтом если не навсегда, то хотя бы на сколько-нибудь значительное время.
Но – за всё приходится платить, и на этот раз платой стали жизни наших десантников. Им и была посвящена передовица в «Правде» – по случаю присвоения высоких правительственных наград участникам этого конфликта. Посмертно, за беспримерный героизм, проявленный, как говорилось в статье. И первой строкой в этом скорбном списке значился капитан ВДВ Олег Васильевич Кулябьев, получивший Звезду Героя за бои близ ангольского городка Квито-Кванавале.
Я не сразу поверил своим глазам. Кулебяка? Фотографии не оставляли сомнений – точно, он самый и есть! Рыжий троечник, самый здоровенный и самый бестолковый в нашем восьмом «В» с первого дня выбрал меня объектом насмешек и мелких, но неприятных нападок – и был жёстко поставлен на место при помощи методов, которые вряд ли одобрили бы педагоги. С Кулябьевым мне довелось общаться совсем немного – после восьмого класса он покинул школу, отправившись в какой-то техникум, и больше я о нём ничего не слышал. Как тут было не вспомнить строки любимого барда:
"… а Коля Зять пошёл в десантные войска,
И там, по слухам он вполне нашёл себя…'
И как не удивиться явственной, видной невооружённым глазом аналогии с не менее любимыми мною Стругацкими – «…Последние схватки, последние путчи, особенно беспощадные, потому что последние. Уголовники, озверелое от безделья офицерье, всякая сволочь из бывших разведок и контрразведок, наскучившая однообразием экономического шпионажа, взалкавшая власти. Пришлось вернуться из космоса, выйти из заводов и лабораторий, вернуть в строй солдат…»
Не вполне точное сравнение, разумеется, но что-то общее есть, и его ох, как немало… Интересно, а что сказали бы сами авторы «Хищных вещей века» на этот счёт? И ведь наверняка что-то скажут, благо оба живы и не собираются оставлять литературу…
Только почему-то меня совершенно не тянет идти по стопам Жилина – может, из-за того, что в «той, другой» жизни насмотрелся на всё это, нахлебался ситечком? И не только по телевизору, но и непосредственно «на местах» – недолгая карьера журналиста в горячих точках обогатила меня массой впечатлений, и обновлять их я не собираюсь…
А вот у Кулябьева такого выбора, похоже, не было – или был, и он сделал его сознательно, подобно хулигану и грозе московских дворов из «Волейбола на Сретенке». Я сложил газету и положил её на столик. Ладно, у каждого свой путь в этой жизни – и раз уж мне довелось выбирать его повторно, кто, скажите, бросит мне упрёк, что я предпочёл лестницу, по которой можно, пусть с трудом, пусть спотыкаясь, оскальзываясь, набивая шишки, но подниматься к звёздам, вместо того, чтобы брести по кривой, неверной тропке назад, в кровавое болото оставленной реальности?..
Браслет на запястье пискнул – полдень. Часы на станции были выставлены по единому времени Внеземелья, что соответствовало земному, на меридиане Гринвича – традиция, заимствованная у мореплавателей. Ещё полчаса, и надо идти в ангар. Собственно, особых дел в эту смену ожидается, из пяти имеющихся буксировщиков сегодня задействованы только два, и ещё один, мой «суперкраб», находится в резерве. Если не возникнет какой-нибудь экстренной необходимости, можно вообще не выбираться из корабля – натянуть «Кондор», занять, как полагается, место в ложементе и ждать, слушая эфир. Сегодня наружными работами командует Стивен – техасец прекрасно справляется с обязанностями диспетчера и руководителя полётов, мешать ему не стоит. Пожалуй, прикинул я, стоит наведаться в грузовой отсек, проследить, как идёт погрузка полигимния. Горные разработки набрали неожиданно высокий темп, грузовых контейнеров не хватает, и Поляков распорядился поместить добытый сверхтяжёлый в один из внешних резервных отсеков – навалом, словно уголь в вагоны на железнодорожной станции. «Арго», объяснил капитан, пойдёт отсюда к Марсу – так стоит ли возиться с перегрузками, когда можно будет попросту отсоединить шар грузового отсека от корабля и оттащить его на буксире к Деймосу, а уж там пусть сотрудники Леднёва разбираются, как его употребить…
Что до загруженных контейнеров – с Земли получено распоряжение никуда пока их не отправлять, ограничившись посланными на Деймос двумястами килограммами. По прибытии же на орбиту Луны (туда мы отправимся после остановки у Марса) – передать их на специально устроенный вблизи станции Ловелл склад. Во всей этой суете чем дальше, чем отчётливее обозначалась чья-то умелая рука – и я догадывался, чья именно. Понять бы ещё, что знает о полигимнии дражайший наш Евгений Петрович, он же И. О. О. – что-то такое, о чём не догадывается даже Леднёв, более других заинтересованный в сверхэкзотическом элементе и считающий часы до того момента, когда сможет взяться за него всерьёз. Валера, похоже, смирился с запретом проводить исследования на Земле, и тратит свою неуёмную энергию на оборудование лаборатории на спутнике Марса. Из письма, полученного от Юльки (оно пришло сегодня утром вместе с пачкой газет и журналов, доставленных грузовым лихтером через «батут») я знал, что вместе с Валерой на «Деймосе-2» работает и Влада Штарёва. Те кто прочил девушке большое будущее в математике не ошиблись – разработанная ею вычислительная модель легла в основу новой экспериментальной программы Леднёва, и Юлька (в отличие от меня она превосходно разбирается в таких вещах) пишет, что Валера и сам не вполне понимает все математические тонкости и вынужден целиком полагаться на помощницу.
Под столом раздалось короткое «мяв», о колено что-то потёрлось. Я опустил руку, и кот Шуша с готовностью выгнулся, подставляя спину под мои пальцы. Пришлось приласкать серого, за что я был вознаграждён довольным урчаньем – хвостатый космонавт делал ежедневный обход отсеков, получая от каждого встречного порцию ласк. Что ж, кот верно понимает свои обязанности – одно его присутствие, не говоря уж о прикосновении к мягкой шёрстке, способно снять накапливающееся напряжение. Хотя, я бы предпочёл Бритьку – собака дожидается на Земле, чередуя прогулки по Воронцовским прудам с нечастыми вылазками в Запрудню, на утиную тягу или вальдшнепиную охоту. Родители писали, что у зверюги в последнее время возникли проблемы с суставами задних лап – всё же, десять лет, возраст вполне солидный для ретривера, – и ветеринар намекнул, что пониженная сила тяжести пойдёт ей на пользу. Что ж, надо в следующий раз взять её с собой. Кот – это, конечно, хорошо, особенно такой ласковый как Шуша – но в плане воздействия на душевную атмосферу корабля до собаки ему всё же далеко. Впрочем, не стоит делиться этим соображением с Олей Молодых или другим нашим убеждённым кошатником, планетологом Денисом Шадриным. Не оценят и не поймут.
* * *
Обойтись простой инспекцией – ну-ка, парни, как там у вас успехи? – не получилось. Помните, я сравнивал процесс перемещения полигимния в грузовой отсек с погрузкой угля? Так вот это ошибка, тем, кто насыпал «чёрное золото» в вагоны приходилось не в пример легче. Да, здесь нет силы тяжести – однако, инерцию никто не отменял, и новоиспечённым грузчикам приходилось нелегко. К тому же у них не было ни лопат, но ломов – только тросики и куски грузовых сетей, – да и осваивать архаические методы погрузочно-разгрузочных работ приходилось на ходу, в невесомости, ежесекундно рискуя оказаться между стальной переборкой и чудовищно тяжёлым обломком полигимния размером не больше обыкновенного ведра, но инерцией не уступающего легковому автомобилю. Его острые грани которого способны разорвать «Скворец» как бумагу. Да, именно так: те, кто принимал глыбы полигимния внутри грузового отсека, работали в гермокостюмах. Это, разумеется, было вопиющим, злостным и циничным (нужное подчеркнуть) нарушением всех и всяческих инструкций, о чём я немедленно им и сообщил, не стесняясь я выражениях. Ребята слегка обалдели от такого напора – все давно привыкли что я избегаю ненормативной лексики, да и у других не одобряю – и посоветовали вместо того, чтобы дергать и без того уставших людей, самому облачиться в вакуум-скафандр и попробовать следовать вышеупомянутым инструкциям. Пришлось сменить «Скворец» на «Пустельгу» (какой я начальник, если не могу вдохновить подчинённых личным примером?) – и спустя каких-то пять минут убедился в бессмысленности этой затеи.
В итоге все вернулись к прежнему порядку работ, нарушенному моим появлением: Буксировщик подтаскивал к грузовому отсеку решетчатую клеть с добытым полигимнием, два человека, облачённые в вакуум-скафандры, извлекали сверкающие острыми гранями обломки и со всеми предосторожностями подавали их внутрь, через круглый люк. Внутри их принимали и закрепляли при помощи обрезков стальных тросов – обычных сетей из нейлоновых лент, служащих обычно для фиксации грузов было недостаточно. При любом резком маневре куски полигимния с их чудовищной инерцией разорвут ненадёжные путы и продолжат движение, сминая, как жестяные консервные банки, переборки.
В итоге не меньше часа провозился в грузовом отсеке, следя за тем, чтобы куски «сверхтяжёлого» были закреплены надёжно, без малейшего люфта. Да, если так и дальше пойдёт – пора вводить на кораблях подобного класса должность суперкарго[1], работы у него точно хватит…
В шлеме трижды пискнуло – вызов с мостика. Я торопливо нажал клавишу на коробочке, прикреплённой к груди «Скворца».
– Монахов на связи.
– Ты чем сейчас занят? – раздался в наушниках голос Полякова. Я вкратце поведал о своих заботах.
– Без тебя справятся. – выслушав, отозвался он. – Давай-ка прямо сейчас ко мне, можно прямо в гермокостюме, некогда…
Эге, смекнул я, а дело-то, похоже, нешуточное. Андрей терпеть не мог, когда кто-то расхаживал по кораблю в «Скворце» – кроме, разумеется, регулярных аварийных тренировок да возникающих изредка нештатных ситуаций – считая это безалаберностью и неумением правильно организовать своё время. Я пнул напоследок только что уложенную глыбу полигимния весом не меньше полутора тонн, и поплыл к тамбуру. До малого ходового мостика (тех пор, как мы отсоединили «жилой бублик» туда было перенесено всё управление кораблём) добираться предстояло не меньше пяти минут, и большую часть этого пути предстояло проделать в по коридорам и трубчатым шахтам безгравитационной зоны корабля. Тяготение присутствовало лишь в обитаемой его части – связке из трёх восьмигранных блоков, вращающихся вокруг обшей оси, вытянутой вдоль несущего корпуса корабля. В двух из них размещались помещения экипажа – каюты, столовая, медотсек и крошечная рекреационная зона, – в третьей располагались диспетчерская, рабочий мостик с его знаменитым блистером, где распоряжался сейчас Стивен – и, разумеется, ходовой мостик. Туда я и направился, гадая, что же могло случиться такого экстренного, что наш капитан счёл возможным нарушить заведённый им же порядок вещей.
[1] Суперка́рго – лицо, ведающее на судне приёмом и выдачей грузов, а также наблюдающее за состоянием трюмов.
VII
Издали вход в пещеру казался совсем узким, и Серёжа уже приготовился к тому, что придётся карабкаться по осыпи на четвереньках, но вблизи оказалось, что каменный свод достаточно высок – не пришлось даже пригибаться. Тускло-жёлтое, в полосах пыльных вихрей марсианское небо, склон, засыпанный камнями, замерший у подножия осыпи коптер – всё это осталось позади. Впереди был только мрак – казалось, за невесть сколько лет он слежался, уплотнился настолько, что лучи света не в состоянии проникнуть в него хотя бы на расстояние вытянутой руки.
Они задержались на пороге пещеры – Серёжа никак не мог решиться сделать первый шаг. Строго говоря, он и не должен был его делать, поскольку не предупредил о своих намерениях Дюбуа и Егора. И это было не его вина – радиосвязь на Марсе крайне ненадёжна, скальный гребень, у основания которого располагался вход в каверну, пресекал любые попытки связаться со второй группой.
Приходилось нарушать инструкции и действовать по обстоятельствам. Серёжа пошарил в висящем на шее подсумке и наугад вытащил гранату, похожую на короткий, несуразно толстый патрон с блестящей латунной гильзой. Заряд оказался осветительным, на что указывала ярко-красная окраска кончика. Что ж, годится – он клацнул затвором, загоняя гранату в казённик, и включил наплечный фонарь.
Ярко-белый луч рассеял темноту, высветив тоннель, уходящий вниз под углом около пятнадцати градусов. Серёжа торопливо сдвинул рычажок, уменьшая яркость – чересчур резкие тени, отбрасываемые каменными выступами, сбивали с толку, не позволяя верно оценивать расстояния. Круг света стал бледнее, рядом возник ещё один – Оля последовала его примеру. Он зажал под локтем неудобную мортирку и, опираясь на альпеншток, двинулся вперёд.
Шаг, другой, третий… остановиться, повернуться вправо-влево, шаря лучом по стенам – и снова вперёд, медленно, прощупывая путь наконечником альпенштока. Ноги в тяжёлых ботинках увязают в пыли по щиколотки; её густой ковёр заглушает звуки шагов, и только пляшущий на стенах круг света от фонаря позволяет понять, что спутница следует за ним, не отставая ни на шаг.
Сделав ещё три шага, он замер, подняв правую руку – знак остановки. Песок под ногами был изрыт круглыми ямами диаметром около полуметра – не иначе, подумал Серёжа, оставленные пиявками. Он совсем собрался встать на колено, чтобы повнимательнее изучить подозрительные следы – и в этот самый момент заметил на стекле шлема неясный отсвет.
– Оль, выруби… – попросил он, нашаривая на поясе рычажок. Щелчок, фонарь погас; спутница последовала его примеру, и тоннель затопила вязкая тьма. Серёжа закрыл глаза, медленно досчитал до десяти и снова открыл. Зрение не обмануло – давешний отсвет, едва различимый в лучах мощных галогенных ламп, теперь был виден вполне отчётливо, слегка подсвечивая противоположную стену тоннеля призрачно-лиловым. Серёжа постоял немного, давая глазам привыкнуть, и двинулся дальше. Теперь отсвет уже не казался таким слабым – его хватало, чтобы уверенно находить дорогу. Прочие чувства тоже обострились – он ясно слышал шорох песка под подошвами, осторожные шаги за спиной; стены сделались шершавыми, неровными, словно он на ходу ощупывал их, причём не сквозь перчатку «Снегиря», а голой, ничем не защищённой рукой… Шаг, ещё шаг – лиловый отсвет стал ярче, выступы на стенах отбрасывали резкие тени, круглые ямы в песке стали контрастнее, и больше незачем было вглядываться, чтобы понять – это именно следы, оставленные живым существом, и оно только что миновало тоннель и скрылось за поворотом, откуда и исходит этот лиловый свет.
* * *
Откуда появилась пиявка, Серёжа так и не понял – хотя потом не раз восстанавливал в памяти весь эпизод. Тварь не вынырнула из ниши в стене, не вылезла из песка, не свалилась сверху, а словно материализовалась из густого чернильного мрака. И хотя массивное кольчатое тело перегородило коридор, заслонив слабые лиловые отблески, ясно были видны даже мелкие детали – извивающееся тулово, составленное, подобно дождевому червяку, из широких колец, круглая воронкообразная пасть, усаженная тонкими, загнутыми внутрь зубами – Серёже показалось, что они шевелятся, подобно иглам морского ежа или какой-нибудь голотурии. По краям пасти извивались несколько коротких щупалец, на кончиках которых зловеще тлели крошечные огоньки – благодаря им Серёжа и мог разглядывать пиявку во всех подробностях. Нет, не пиявку – олгой-хорхоя, гигантского электрического червя, ужас кочевников пустыни Гоби, ближайшего родича созданий, вылезших из «звёздного обруча» в лунном Море Спокойствия, о котором охотно травили байки старожилы Большого Сырта и базы Берроуз.
Жуткое создание приподняло передние сегменты тела, огоньки ослепительно вспыхнули – с них сорвались змеевидные молнии и ударили в песок шагах в пяти перед червём. В месте удара полыхнуло лиловым, брызнули то ли искры, то ли капли песка, расплавленного страшным жаром. Позади испуганно вскрикнула Оля; тварь выгнулась, подобно чудовищному вопросительному знаку – верхние пластины безглазой башки касались свода тоннеля, – и Серёжа с ужасом увидел, как щупальца-разрядники шевелятся, целя прямо ему в лицо. Смертоносные огоньки на их кончиках тлели всё ярче, и стало ясно, что вот, ещё мгновение, ещё два удара сердца – и электрическая гадина плюнет своими молниями, от которых, конечно, не спасёт ни ткань гермокостюма, ни прозрачное забрало гермошлема…
Ещё на «Заре», проходя инструктаж по случаю предстоящей работы на поверхности Марса, Серёжа сдавал нормативы по обращению с мортиркой, но с тех пор он брал её в руки всего пару раз – и сейчас, заряжая оружие перед тем, как войти в каверну, забыл поставить её на предохранитель. Это злостное нарушение инструкций и спасло их с Олей жизни – рванув мортирку из-под мышки, он даже не вспомнил о существовании этого приспособления, иначе наверняка стал бы шарить пальцем в поисках металлического рычажка, теряя драгоценные мгновения, отпущенные на то, чтобы отреагировать на опасность. И когда палец в перчатке лёг на спуск, выстрел последовал немедленно, прежде, чем Серёжа успел навести кургузый ствол на цель. Отдача мягко толкнулась в ладонь, граната, рассыпая ярко-белые искры, ударилась в стену тоннеля, и отрикошетила прямиком в круглую пасть электрической твари.
На миг показалось, что кольчатое тулово раздуется от внутреннего взрыва, разбызгается отвратительными клочьями по стенам тоннеля. Но ничего подобного не случилось – тварь конвульсивно изогнулась и пропала так же внезапно, как и возникла, оставив после себя тучу пыли, поднятую судорожными сокращениями кольчатого тела. В нём, как в густом тумане, увязли лучи фонарей, и неясно было, куда делся олгой-хорхой – нырнул в не замеченное раньше боковое ответвление, стремительно закопался в песок или попросту удрал за поворот. Серёже казалось, что в тоннеле осталось только биение его сердца – частое громкое, как аварийный колокол, отскакивающее от каменных стен, резонирующее в прозрачном шаре гермошлема…
Он выключил фонарь; спутница последовала его примеру, и они некоторое время всматривались в глубину тоннеля, стараясь уловить загадочные лиловые отсветы. Бесполезно – тьма поглотила каждый квант света, каждое, самое ничтожное колебание воздуха, и без того почти не способного проводить звуки. Серёжино воображение уже рисовало в глубине тоннеля извивающееся кольчатое тело, бесшумно, неотвратимо приближающееся к незваным гостям. Вот, сейчас, ещё несколько метров – и червь поднимет свою безглазую башку, затлеют на кончиках отростков-антенн зловещие огоньки, и…
Фонарь щёлкнул, два столба ярко-белого света продырявили чернильный мрак. Пыль успела слегка осесть, и хоть пылинки по-прежнему танцевали в лучах фонарей, и Серёжа шагнул вперёд.
– Ты куда? – всполошилась Татьяна. Она стояла у него за спиной, прижавшись к стене тоннеля, словно стараясь слиться с шершавым камнем – Может, лучше вернёмся? Свяжемся с нашими, попросим помощи…
– У них поломка, забыла? – голос Серёжи внезапно охрип, слова драли горло, как будто он наглотался марсианской пыли. – И потом, сколько им сюда добираться, часа три? А нам что, сидеть тут и ждать?
Татьяна пошевелилась, отлипая от стены. Круг света её фонаря заплясал по стенам.
– А если эти твари снова повылезают? Сколько их ещё тут может быть?
Вместо ответа Серёжа продемонстрировал мортирку, заряженную на этот раз, боевой, а не осветительной гранатой.
– Повылезают – встретим. – тяжесть оружия придавала уверенности в себе. – Только это вряд ли. Тоннель узкий, наверняка сбежавший червяк распугал всех своих сородичей… если они тут есть, конечно. Давай вот что: пройдём ещё немного по тоннелю, заглянем за поворот, тогда и решим, что делать дальше…
Он шагнул вперёд. Круг света на дальней стене тоннеля скользнул вбок, зацепив краем кучу камней, и в ответ там что-то блеснуло, будто в слое песка и щебня прятались осколки стекла. Серёжа замер, пошарил лучом – стеклянный блеск повторился, уже гораздо ярче, отбрасывая блики на низкий потолок и стены тоннеля.
– Тань, держись шагах в пяти за мной, хорошо? – попросил он. – Там что-то есть, надо глянуть…
И, выставив перед собой мортирку, очень медленно двинулся навстречу подозрительному блеску.
* * *
– Это наш? – Татьяна вцепилась в его рукав – так крепко, что Серёжа через перчатку и плотную ткань гермокостюма почувствовал, как дрожит её рука.
– Наш, кто же ещё, не марсианин же? Видишь, в чём он?
Тело, наполовину засыпанное песком, действительно было облачено в вакуум-скафандр, изготовленный на Земле
– Откуда он тут взялся? Не слышала, чтобы на Марсе кто-то пропадал. Разве что Боб Доусон, который три месяца назад провалился в каверну на базе Берроуз… но ведь его нашли?
Забрала их шлемов соприкасались, позволяя переговариваться без помощи радио.
– Да, нашли, и его самого, и бульдозер. Вытащили тело и отправили на Землю. Но этот точно не с Марса – скафандр-то лунного типа. Сейчас, погоди…
Он опустился на колени. Лицо за расколотым забралом было тёмно-коричневым, ссохшимся, истлевшая кожа складками обтягивала лицевые кости, между пергаментных губ виднелись почерневшие зубы. На правой стороне нагрудного панциря была прикреплена табличка с надписью латиницей и русскими буквами. Сережа провёл по табличке пальцами, стирая толстый слой пыли.
– Поль Опиньяк. – прочёл он. – Один из тех, что пропал в Море Спокойствия.
– Француз? – девушка недоумённо нахмурилась. – А почему у него… это?
И показала на звёздно-полосатый шеврон на рукаве скафандра.
– Это же «Мун-Хауберг», американская модель. Опиньяк прибыл на Луну вместе с американцами, на «Аполлоне-22», вот и надел американский скафандр.
– Значит он тут… уже сколько?
– Пять лет… нет, даже больше. Миссия «Лунный город» была в семьдесят шестом году… или в семьдесят седьмом?
– Я тогда ещё в школе училась. – Татьяна перешла на шёпот, и Серёжа почти перестал её слышать. – Но хорошо помню, как об этом сообщили. Дело было в середине учебного дня; кто-то распахнул дверь класса и крикнул: «космонавты на Луне погибли!» Мы высыпали в рекреацию – там, под потолком висел громкоговоритель, и мы слушали по нему сообщение. Девчонки плакали, я тоже разревелась…
«Аполлон-22» прилунился в полукилометре от посадочного модуля нашей «Селены-5» – медленно сказал Серёжа. – Участники миссии стали устанавливать сборный жилой купол – он должен был стать основой постоянной базы – а Опиньяк вместе с нашим Бабенко и американцем Майклом Стражински отправились на «лунном багги» к северо-восточному склону кратера. Предыдущая экспедиция обнаружила там большую каверну со следами водяного льда, потому и решено было поставить базу именно там.
– Это та база, которая нынешний «Ловелл»? – так же, шёпотом спросила Татьяна.
– Да. Бабенко и Опиньяк стали расставлять приборы, а Стражински занялся проверкой батарей багги – по дороге она барахлила. И не увидел, как склон, под которым работали его спутники, дрогнул, сдвинулся, и осыпавшиеся камни накрыли их обоих. Стражински кинулся туда – искать, откапывать, спасать – но быстро понял, что в одиночку он ничего сделать не сможет. Место катастрофы затянуло клубами пыли, искать без приборов, без специального оборудования нечего было и думать. Тогда он вернулся к куполу, и руководитель миссии, Сергей Анохин, организовал поиски. Пропавших космонавтов они не нашли – зато выкопали из-под завала «звёздный обруч». Учёные сделали единственно возможный вывод: Бабенко и Опиньяк какими-то своими действиями его активировали, и всплеск тахионного зеркала затянул их обоих в возникшую «червоточину».
– … и забросила сюда, прямиком к олгой-хорхоям. – закончила Татьяна. – А где же тогда второй космонавт?
Серёжа попробовал пожать плечами. Получилось так себе.
– Понятия не имею. Может, свернул в другой тоннель, их тут наверняка полно. А может ему не так повезло, как Опиньяку, и он выбрался наружу из пещеры…
– Опиньяку, по твоему повезло? – она едва не поперхнулась от возмущения. – Ты это называешь везением?
И показала на мумифицированное лицо за расколотым забралом «Мун Хауберга».
– Конечно! Представь, что испытал Бабенко, когда вышел из пещеры и понял, где оказался! И осознал, что надежды на спасение никакой – на Марсе тогда не было ни людей, ни баз, даже временных, даже на орбите висели только автоматические зонды. И даже если ему удалось бы как-то передать через них сигнал на Землю – что, между прочим, технически невозможно! – помощь всё равно не пришлабы….
– Ужас какой… – Татьяна сделала попытку схватиться ладонями за щёки, но помешало прозрачное забрало «Снегиря». – Я прямо вижу, как он сидел на камне там, у входа, и ждал неизвестно чего…
– Как раз известно. – буркнул Серёжа. Нарисованная напарницей картина угнетала. – Воздуха в баллонах у него оставалось примерно на полчаса, может немного больше, вот он и ждал, когда он закончится. По мне, так лучше самому открыть забрало – чтобы уж сразу, не мучиться ожиданием.
– Дурак… – Татьяна стукнула его кулаком по плечу. – Даже думать о таком не смей! А Бабенко обязательно нужно найти – неважно, здесь, в пещере, или снаружи. Не мог же он пропасть бесследно?
– Не мог. – согласился Серёжа. – Обязательно найдём, дай срок. А сейчас – ты ведь догадываешься что там прячется… кроме, разумеется, червяков?
И ткнул затянутой в перчатку рукой в глубину тоннеля, где медленно разгоралось лиловое сияние.
Конец второй части
