Текст книги "Дети Галактики (СИ)"
Автор книги: Борис Батыршин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
V
– Хороший аппарат сделали японцы! – похлопал буксировщик по боку я. – Да и предыдущая их модель, «ика», была вполне себе ничего – маневренная, скоростная, и запас хода приличный, не чета «омарам»…
Японская корпорация «Мицубиси», выпустившая несколько лет назад небольшую серию кальмароподобных буксировщиков «ика», не захотела терять рынок после громкого фиаско «Фубуки» и предложила свои услуги Проекту «Великое Кольцо». Предложение было принято – освоение Внеземелья шло ударными темпами, требовалось всё, а буксировщики в особенности. Эти маленькие универсальные агрегаты использовались повсюду – и при монтаже крупных космических объектов, и в обслуживании грузоперевозок, и в ремонтных работах. В особенности же они были востребованы при работе на малых планетах и астероидах, объём которых с некоторых пор стал расти, как снежный ком.
Инженеры-конструкторы «Мицубиси» назвали своё творение «Зеро» – в честь другого шедевра компании, палубного истребителя А6М времён Второй Мировой Войны. Что за намёк содержался в этом, журналисты, особенно американские, гадали до сих пор; я же, как и другие пилоты малых аппаратов, принял новинку вполне доброжелательно. Во Внеземелье же «Зеро» почти сразу переименовали в «холодильник» – за прямоугольный корпус, в самом деле, чрезвычайно напоминавший бытовой агрегат. «Холодильник», как и большинство современных моделей буксировщиков, был двухместным – пилот помещался в кормовой части, за спиной оператора, и смотрел на окружающий мир через три больших квадратных иллюминатора. Обзор передней сферы обеспечивал панорамный экран; что касается его напарника, то он полусидел-полулежал, вытянувшись вдоль вертикальной оси аппарата и просунув голову в полусферический колпак-блистер на торце, между четырьмя расположенными крестом щупальцами-манипуляторами – для лучшего обзора ложемент можно было развернуть по оси аппарата и изменить угол наклона.
В общем, «холодильник», несмотря на примитивный до нелепости внешний вид (кое-кто усматривал в нём проявление минимализма, свойственного японской культуре), действительно был хорош – прочный, маневренный, с приличной тягой и солидным запасом хода. Он быстро завоевал популярность во Внеземелье, составив конкуренцию продукции французской аэрокосмической корпорации «Марсель Дассо», специализировавшейся на малых космических аппаратах вообще и буксировщиках в частности. Мне, как командиру приданного экспедиционного звена малых кораблей, тоже полагался такой аппарат, но я предпочёл новинке другую модель.
– Твой буксировщик во втором ангаре, – сообщил Поляков. – Вчера только доставили – стоит, ждёт законного владельца. Сейчас пойдёшь смотреть?
Моим «персональным» аппаратом был старичок «краб», модифицированный под персональные запросы владельца. Дорабатывали буксировщик в саратовском филиале «Марсель Дассо» под моим чутким руководством. В результате агрегат если и напоминал исходную модель, то лишь внешне. Он по-прежнему состоял из трубчатой рамы, увешанной агрегатами и емкостями со сжиженными газами, с вертикальным ложементом посредине. Но имел увеличенную, по меньшей мере, втрое тягу, дополнительные баки с топливом для маневровых и маршевых двигателей, а также лишнюю пару гибких щупалец-манипуляторов, снятых с японского «ика» и оснащённых креплениями для навесного оборудования.
Прозрачного герметичного колпака, позволяющего пилоту работать в буксировщике без скафандра – в одном только гермокостюме, – не было. В целом, самоделка получилась чрезвычайно удачной, и в «Марсель Дассо» уже задумались о запуске «суперкраба» в ограниченную серию – для таких, как я, ветеранов монтажных работ во Внеземелье, предпочитающих обзор и защиту в виде прозрачного колпака. Впрочем, в этом случае защита была весьма иллюзорной, и я в этом не раз убеждался. К тому же такая конструкция позволяла быстро отстегнуться от буксировщика, что давало массу дополнительных возможностей – разумеется, если пилот хорошо владел навыками работы в пустоте и невесомости. Я владел.
– Ладно, пошли, – я согласно кивнул Андрею. – Лошадка требует хозяйской руки, вот и займусь, пока есть время. Только сперва зайдём в хозяйство Шадрина – хочу взглянуть на его «бомбовый погреб» своими глазами. А то вдруг, и правда, стрелять придётся…
Я на прощание похлопал «холодильник» по белой, слегка выпуклой бочине и вместе с капитаном «Арго» выплыл из ангара.
* * *
Из записок
Алексея Монахова
«…если хочешь спать в уюте – спи всегда в чужой каюте…» – эта истина, бесспорная для моряков, во Внеземелье не работает. Где бы человек ни проводил свободное время – в своей каюте или чужой, в столовой, рекреационном холле или в кают-компании, – в любой момент может зажужжать кольцо персонального браслета, требуя добраться до ближайшего терминала внутрикорабельной связи и узнать, кому и зачем ты понадобился. Абонент недоступен для связи только за пределами корабельной брони – скажем, в вакуум-скафандре, или в кокпите буксировщика. Но кому придёт в голову прятаться там, чтобы обеспечить себе час-другой, если не уюта, то хотя бы покоя? Так что, если хочешь работать во Внеземелье, – придётся смириться с тем, что на корабле или ином космическом объекте, включая лунные и марсианские поселения, ты всегда на виду. Диспетчер в курсе, где кто находится – положение любого человека, неважно, члена экипажа, пассажира или туриста, отмечено светящейся точкой на специальной схеме – и может достучаться до каждого, если в этом возникнет необходимость.
Всё правильно, во Внеземелье иначе и нельзя, – но как же это выматывает! Недаром психологи из департамента нашего общего знакомого И. О. О. считают, что это ежесекундное ожидание вызова, вместе с невозможностью полного уединения хотя бы на короткое время, является одним из главных факторов, доводящих до нервного истощения здоровых, крепких, полных сил людей, вынуждая списывать их «на берег», к зелёной травке и голубому небу, где никто не сможет сорвать человека с места и бежать, сломя голову, навстречу очередному вороху проблем.
Снимать браслет нельзя – разве что в душевой кабине и не более чем на четверть часа. По истечении этого срока он начнёт призывно мигать и жужжать, одновременно на пульте у диспетчера вспыхнет тревожная лампочка, требующая немедленно выяснить, в чём дело. Такое случается, конечно, особенно у новичков, – и каждый раз влечёт за собой неприятности по административной линии. Однажды такая досадная коллизия произошла и со мной. Дело было на станции «Скьяпарелли», где я проходил практику после окончания третьего курса Школы Космодесантников. Тогда я много чего наслушался от своего непосредственного начальника и руководителя практики, Жана-Лу Кретьена. Француз был тогда на «Скьяпарелли» начальником отряда малых кораблей и вместо того, чтобы внести в личную карточку нерадивого практиканта запись о серьёзном дисциплинарном нарушении, решил самолично устроить ему выволочку – что и сделал с чисто галльской язвительностью. Да, дисциплина во Внеземелье – не просто требование, это образ жизни, почти религия, и персональные браслеты являются обязательным её элементом.
Но сегодня я, похоже, никому не нужен. Подчинённые мои ещё не прибыли, матчасть в порядке – в этом я поспешил убедиться, как только оказался на борту. После визита в «бомбовой погреб» и беседы с планетологом Шадриным (надо выстраивать отношения, нам вместе работать там, на Полигимнии) я навестил стойло своего верного «суперкраба» и убедился, что с буксировщиком всё в порядке. С Андреем Поляковым я расстался на пороге мостика – у капитана перед стартом забот полон рот и ещё немного сверх того, а я пока могу насладиться заслуженным отдыхом. Спать мне не хочется – значит, можно вытащить из сумки ноутбук, вставить в него шифрованную дискету и спокойно, никуда в кои-то веки не торопясь, записать в дневник события полутора недель, предшествующих отправлению экспедиции «Золотое руно».
* * *
Всё когда-нибудь заканчивается, и моё ничегонеделанье не исключение. Правда, на этот раз вызов последовал не через браслет – я едва успел закрыть ноутбук и спрятать дискету во внутренний секретный карман сумки, как на переборке ожил динамик интеркома.
– Лёш, не хотел тебя беспокоить… – из никелированной решётки раздался голос Полякова. – Понимаю, долгий перелёт, ещё в себя не пришёл… Но тут такое дело: прибыл через батут транспорт с тахионными торпедами, а у меня, как назло, ни одного буксировщика! На «Пьере Мартене» ЧП: грузовой лихтер при швартовке покалечил причальную ферму, сам рассыпался на куски, груз – вольфрамовую руду для вакуум-печей – вывалил в пространство, а заодно снёс солнечные батареи, все три с половиной тысячи квадратных метров. Жертв, к счастью, нет, но сколько всякой дряни разлетелось по орбите – сам можешь представить. Объединённая диспетчерская служба объявила аврал, велено отправить все наличные буксировщики с пилотами ловить весь этот хлам, пока он не натворил новых бед. Мы тоже свои отправили – и вот теперь некому грузить торпеды! Капитан транспорта матерится, на чём свет стоит, у него график, а я что могу сделать? Сам бы сел в буксировщик, да ведь не осталось ни одного! Выручишь, а?
Я кивнул. О масштабной аварии на орбитальном металлургическом заводе «Пьер Мартен» в новостях повторяли каждые полчаса – из-за неё пришлось задержать или перенаправить по другим маршрутам не меньше трети рейсов околопланетного сообщения. Хотелось ответить, что раз уж припёрло, то Андрюшка может позаимствовать один из «холодильников», – но я, конечно, сдержался. Во-первых, прикасаться к буксировщикам в отсутствие штатных пилотов и без их прямого разрешения запрещено правилами техники безопасности. Во-вторых, это было бы с моей стороны обыкновенным свинством: у капитана корабля и так ни единой свободной минуты, а тут ещё – лови космический мусор… В общем, через четверть часа я был в ангаре и облачался в свой «Кондор-ОМ». Скафандр был изготовлен специально по моей мерке и уже четвёртый год сопровождал меня во всех полётах, составляя немалую часть моего багажа. Подобные индивидуальные скафандры имеют большинство ветеранов Внеземелья – и берегут их куда старательнее бритвы и даже жены из известной пословицы…
Возиться с тахионными торпедами предстояло всё же не в одиночку. Час назад на «Арго» прибыл Стивен О’Хара и сразу же погрузился в один из «холодильников». Никакого нарушения техники безопасности в этом не было – японский аппарат изначально для него и предназначался. После эпопеи со «звёздным обручем» в Поясе Астероидов компания Стива разорилась, и я помог ему устроиться пилотом буксировщика на строящуюся орбитальную станцию «Комаров», где техасец занимался монтажом внешних конструкций, а когда началась подготовка к старту «Арго» – я вспомнил о старом артековском товарище и добился его включения в состав экипажа. И вот сейчас, буксируя очередную металлическую сигару к предназначенному для неё месту, я припомнил рассказ Стива: как несколько лет назад он точно так же загружал пусковые трубы «Фубуки», понятия не имел, что в титановых щупальцах его «омара» зажата термоядерная ракета!
На возню с тахионными торпедами ушло около двух часов. Мы ещё раз осмотрели крышки люков, отрапортовали на мостик и, получив «добро», развернулись в сторону шлюза. В этот момент по периметру «бублика» орбитальной верфи замигали габаритные огни, и голос диспетчера сообщил, что все аппараты должны отойти от «бублика» на установленные инструкцией три километра. Ожидался пассажирский лихтер с недостающими членами нашей экспедиции на борту
* * *
– Юлька не с тобой? – спросила Оля. – Давно мы с ней не встречались, наверное, уже полгода…
Я покачал головой.
– Она сейчас у Леднёва. Экспедиция по сути своей – геологоразведочная, а Юлька – физик-тахионщик, ей у нас делать нечего.
Олю Молодых, одну из нашей прежней «юниорской» группы, назначили на «Арго» инженером-кулинаром. Эту важную должность ей предстояло совмещать с обязанностями заведующего рекреационным сектором… Сейчас мы сидели в каюте, куда я проводил её вместе с багажной тележкой.
– Значит, Юлька сейчас в Москве, в ИКИ?
– Пока да, но, боюсь, это ненадолго. Валерка, после того как его не взяли на «Арго», разругался со всем светом и полетел на «Деймос» принимать новый лабораторный комплекс. Теперь он сидит на орбите Марса безвылазно, злой, как собака, и готовится к работе с «сверхэкзотическими» материалами для своей экспериментальной работы. А Юлька собирается туда – должна была уже вылететь с Серёжкой Лестевым, но задержалась, какие-то дела…
– Лестев? – Оля наморщилась, вспоминая. – Это твой подопечный, тот, из «Каравеллы»? Это же он тогда, в Поясе ходил с тобой на «омаре» к «звёздному обручу»?
– Он самый. У нас тогда вышла перестрелка с японцами – он палил из лазерного револьвера, а я из ракетницы. Попал, между прочим…
– Кто, он или ты?
– Оба. Я хотел затребовать его к нам, на «Арго» – он имеет опыт работы на «крабе», ещё с Энцелада, – но передумал. Пусть наберётся самостоятельного опыта, поработает в новом коллективе – а то ведь так и останется при мне вечным стажёром. А на «Зарю» его определили водителем буксировщика, в их группу малых аппаратов.…
– «Заря» – это хорошо, – согласилась Оля. – Там сейчас кто капитаном – Волынов?
– Он самый. Этот рейс у него последний, потом сдаёт корабль – угадай, кому?
– Чего тут гадать? – усмехнулась Оля. – Андрюшке Полякову. Все знают, что после экспедиции «Золотого Руна» он будет готовить «Зарю» к Первой Межзвёздной.
Я кивнул.
– Да, из планетолётов в звездолёты… наконец-то. Но до этого ещё далеко, как минимум, год. Ближайший рейс «Зари» запланирован по следам «Зеркала-4». Зонд засёк там какое-то реликтовое излучение, вот и хотят его исследовать. Но главное – это выход за пределы пояса Койпера – это уже считается межзвёздное пространство, отсюда и название….
– Да, говорят – минимум, год в один конец, больше десятка прыжков… – подтвердила Оля. – А Волынова что же, списывают на берег?
– Ну, не так всё плохо. Возраст, конечно – но на берегу ему пока рано. Собирается перейти в Центр Подготовки, в филиал на «Циолковском».
– Значит, всё же передают им станцию? – удивилась собеседница. – А у нас говорили, что пока ничего не решено…
– Решение принято за неделю до моего отлёта с Земли я присутствовал на совещании. И верно, чего тянуть? Сейчас на лунной орбите достраивают две новые станции – «Иван Ефремов» и «Жюль Верн», а «Звезда КЭЦ» станет главным учебным центром Внеземелья. Там, кроме филиалов нашего ЦП и американского КалТеха, будет ещё и отделение Академии Внеземелья. А Борис Валентинович будет всем этим командовать.
– Ясно, – Оля снова улыбнулась. – Весёлая ему жизнь предстоит…
– Ничего, справится. С нашей молодёжной командой на «Заре» справлялся, а тут то же самое, только масштаб побольше.
– А что Леонов, всё ещё заведует «Лагранжем»?
– Да. Его много раз звали обратно на Землю, прочили в начальники Центра Подготовки – отказался. Сейчас он главный в системе Сатурна – и «Лагранж» под его руководством, и с «Титан» и новая станция «Кольцо-2».
– Я читала про «Кольцо-1», – тихо сказала Оля. – Жуткая история…
Трагическая судьба исследовательской станции, подвешенной над плоскостью колец Сатурна, два месяца не сходила с первых полос земных газет. Во Внеземелье о ней не знали разве что, коты, которые теперь обитали на каждой станции, на каждом корабле, оснащённом гравитационными жилыми модулями – теми самыми вращающимися «бубликами».
На «Кольце-1» в числе двенадцати членов экипажа погиб начальник станции, опытнейший планетолог Пьявко. С Леонидом Андреевичем я был знаком со времён стажировки на лунной станции «Ловелл» и запомнил как великолепного специалиста и человека большой души – вот и Серёжка Лестев, успевший поработать с ним на Энцеладе, отзывался о Пьявко в восторженных тонах.
Кстати, о котах… я кивнул на три переноски, стоявшие в углу каюты.
– Привезла на «Арго» пополнение?
– Да, как видишь. Один рыжий и два серых, в полоску. Все воспитанники «Астры». Ты уже третий, кто спрашивает о них.
Я потянулся к дверце одной из переносок.
– Можно?..
– Открывай. Только они сейчас боятся всего на свете, не вылезут…
Я отодвинул шторку. В ответ раздалось мяуканье, и пару секунд спустя в окошке появилась серая, с тёмными полосками, морда. Внешне она выглядела немного помятой и крайне недовольной.
– Это Шуша. – сказала Оля. – Он у нас самый смелый.
Я протянул коту руку. Тот осторожно понюхал, лизнул палец.
– Ну вот, контакт установлен. Жаль, угостить нечем…
– Ещё успеешь. пообещала собеседница. У Шуши талант к попрошайничанью. Боюсь, как бы его тут не раскормили…
Кот, подтверждая её слова, тихонько мяукнул и выжидающе уставился на меня – «ну что, двуногий, зажал вкусняшку? Давай, делись, не жадничай…»
– Если вдруг останется невостребованным, могу забрать. Обещаю не раскармливать и вообще, следить за диетой.
Я, конечно, понимал всю нелепость такого предположения. За хвостатыми и ушастыми питомцами (на многих станциях кроме кошек держали ещё и собак) выстраивались очереди из желающих поселить их у себя.
– Размечтался! – Оля тряхнула головой. – Вот оклемаюсь и буду распределять, не дожидаясь, когда меня вместе с ними на кусочки разорвут!
– Что ж, не буду мешать. – я поднялся со стула. – Ты сейчас куда, принимать хозяйство? Как закончишь – приходи в кают-компанию…
– Приду. – пообещала Оля. – Кстати, у меня с собой тортик с «Гагарина» – «Ленинградский», сегодня только испекли. Это ведь ты его любишь, я не напутала?
Торт «Ленинградский» я обожал ещё с «той, прошлой жизни» и в своё время с радостью обнаружил, что кулинары «Гагарина» в точности следуют традиционному рецепту, разработанному в послевоенном 1946-м году в ленинградском кафе «Норд». Одно плохо – если открыть коробку в кают-компании, то от любимого лакомства мало что останется…
– е напутала. Что до тортика – может, лучше оприходуем его у меня в каюте? Места достаточно – я один в двухместной, Андрей Поляков уважил по старой дружбе… Кстати, и его позовём, если время найдёт, конечно, капитаны люди занятые. Посидим, наших вспомним, юниоров – как они там?..
VI
Серёжа пробыл на марсианской орбитальной базе «Скьяпарелли» меньше часа. Не успел он выгрузиться из лихтера, доставившего его и ещё десяток пассажиров с «Гагарина», как персональный браслет призывно запищал, требуя явиться к ближайшей панели внутристанционной связи. Женский голос из никелированной сетки сообщил, что его прямо сейчас ждут в диспетчерской для получения назначения и проездных документов; туда Серёжа и направился, волоча за собой багажную тележку. В коридоре рабочего, «безгравитационного» кольца станции, его перехватил инженер со знакомой нашивкой на комбинезоне. На нашивке по контуру была надпись «Заря», а в середине – знакомый по фильму «Москва-Кассиопея» силуэт звездолёта (анигиляционного, релятивистского, ядерного) с парой реакторных колонн с чашами фотонных отражателей.
Не успел Серёжа обрадоваться (инженер не был ему не знаком, но нашивка говорила сама за себя), как тот продемонстрировал пластиковый конверт с эмблемой станции «Скьяпарелли» – старинный телескоп на фоне стилизованного диска планеты Марс, исчерченного линиями каналов – и, не тратя времени на объяснения, двинулся в сторону пассажирского шлюза. Багажную тележку инженер волок за собой – его, Серёжи, тележку! – и пришлось плыть за ним, хватаясь за протянутые вдоль коридора канаты, гадая на ходу, как оправдываться перед диспетчером за эту невольную задержку.
Но этого не потребовалось. Они миновали гибкий полупрозрачный рукав переходного коридора и оказались в тамбуре. Под потолком, на самом видном месте, имела место точно такая же эмблема, как та, что красовалась на комбинезоне инженера, – только выгравированная на металлическом диске.
Створка люка с музыкальным звуком втянулась в стену. В проёме возник мужчина в пилотском комбинезоне с кометой «Знака Звездопроходца» над правым нагрудным карманом.
– Добро пожаловать на борт, Сергей… Викторович?
– Владимирович. – машинально отозвался Серёжа. —
Сергей Владимирович Лестев, пилот-стажёр, прибыл…
– Да-да, я в курсе. – мужчина принял у инженера конверт и, не заглядывая в него, сунул под мышку. – Спасибо, Роман, вы свободны… так я приветствую вас, Сергей Владимирович, на вверенном мне корабле. Мы ведь с вами уже встречались, не так ли?
«Да, это же Волынов! – сообразил Серёжа. – Капитан „Зари“ в том легендарном рейсе, когда был найден гигантский „звёздный обруч“ и погиб француз Шарль д’Иври. Удивительно только, что Волынов его запомнил…»
– Не так уж много нас было в этой экспедиции, чтобы кого-то забыть, – усмехнулся капитан, словно прочтя Серёжины мысли. – Рад, снова видеть вас на борту нашей «Зари». Вы, надеюсь, не забыли, что тут и где?
Серёжа помотал головой.
– Вот и славно. – он протянул магнитную карточку на блестящей цепочке. Карточка была украшена знакомой эмблемой. – Ваша каюта двенадцатая, располагайтесь, приводите себя в порядок. Воду можете не экономить, пока мы стоим у «Скьяпарелли», ограничения на потребление не действуют… впрочем, это вы и так знаете. Через час жду вас на мостике, обсудим вашу будущую стажировку…
И, прежде чем Серёжа успел ответить, повернулся и скрылся в проёме люка.
* * *
– … и, как выяснилось, рано я обрадовался, – вздохнул Серёжа. – Первое, что я увидел на мостике, – это карту западного полушария Марса, всю исчерченную какими-то кругами, линиями, сплошь в карандашных пометках. Я рта раскрыть не успел, как старший ареолог – вы должны его помнить, Шароватов, он был планетологом на «Звезде КЭЦ» – стал объяснять, что именно я необходим внизу, на планете в качестве пилота гирокоптера! И угораздило же меня получить права на управление этими стрекозами…
Серёжа сидел за столиком в кают-компании и потягивал какао из фарфоровой кружки. За здоровенным, больше метра в диаметре, иллюминатором (его уже просветили, что кроме прямого назначения он служит и аварийным выходом) – холмились до самого горизонта марсианские пески, терракотово-бурые из-за содержащегося в них оксида железа. У горизонта пески сливались с узкой полосой серо-жёлтого неба; выше оно наливалось темнотой и становилось чёрным, в россыпях звёзд. На фоне этой черноты неслись подгоняемые атмосферными потоками пылевые полосы – плато Большой Сырт недаром имело репутацию самого пыльного места на всём Марсе.
Слушатели – парень и девушка того же возраста, что и сам Серёжа – сочувственно кивали. В самом деле: летишь в такую даль, строишь планы, собираясь пилотировать орбитальные буксировщики (а может, если повезёт, и челноки, курсирующие между поверхностью Марса и орбитой) – а вместо этого тебя отправляют глотать марсианскую пыль! Сами они провели на поверхности Красной планеты – Егор Симонов попал на Большой Сырт на стажировку после окончания третьего курса планетологического факультета; его спутница, Таня Пичугина, тоже прибыла сюда на стажировку, от кафедры ксенобиологии Биофака МГУ. Все трое были знакомы ещё с тех времён, когда проходили обучение по «юниорской» программе Проекта – и не просто учились, а вместе отправились на практику, и не куда-нибудь, а в систему Сатурна, на легендарную станцию «Лагранж».
Такой части они удостоились как лучшие в своём потоке – и ни разу об этом не пожалели. Егор и Татьяна видели себя учёными, исследователями Внеземелья, открывателями его тайн – и рады были оказаться именно на Марсе, и не где-нибудь, а именно на плато Большой Сырт, где по некоторым признакам стоило вскоре ожидать удивительных открытий. Другое дело их однокашник Серёжка Лестев – он ещё в системе Сатурна, твёрдо решил стать пилотом и водить тахионные планетолёты, такие, как «Заря», а дальше, чем Внеземелье, не шутит, – может и звездолёты. А его ссылают на дно гравитационного колодца, заниматься делом, мало чем отличающимся от обязанностей водителя наземных машин!
– Я понятия не имел, что «Заря» занята в этих поисках, – продолжал меж тем Серёжа. – На «Скьяпарелли» я и часа не пробыл, даже из безгравитационной зоны не выбрался, а то бы узнал, конечно…
– Да, там бы тебя вмиг просветили, – сочувственно поддакнула девушка. – Я была на «Скьяпарелли» неделю назад, получала запасной комплект оборудования для микробиологической лаборатории – так на станции все словно с ума посходили! Во всех трёх столовках, не говоря уж о кают-компании, висят огромные карты Марса, и на них ежедневно отмечают заново обследованные районы. А в рекреационном отсеке стоит марсианский глобус – здоровый такой, метра полтора в диаметре, и не поленились же притащить с Земли! – весь истыканный булавками с бумажными флажками. На каждом – дата и точное время, когда это место было обследовано; народ собирается вокруг глобуса, спорит, новые флажки втыкают, порой даже до ссор доходит!
– Ну, кому подключаться, как не тебе! – Егор говорил он неторопливо, с едва уловимой иронией. – Опыта по части «звёздных обручей» у тебя побольше, нежели у иных прочих. Они их только на фотографиях или на экране видели,, – а ты и на Энцеладе ото льда «обруч» расчищал, и потом, в Поясе Астероидов тоже… Так что не жалуйся, сам виноват!
– Зато здесь ты будешь знаменитостью! – Таня сделала попытку утешить собеседника, даже взяла его за руку. Ладонь у неё была прохладной и ласковой, отчего Серёжа на миг замер. Татьяна нравилась ему давно, ещё с Энцелада, но он до сих пор не решился как-то это проявить.
– Ты сам подумай, – продолжала девушка, – тут все бредят «звёздными обручами», только о них и говорят – а тут человек, который их, в буквальном смысле, руками щупал! Вот увидишь, тебя ещё замучают расспросами.
– Была бы охота… – пробурчал Серёжа. Таня не отпускала его руки, и ему очень хотелось, чтобы это продолжалось подольше. – Ты вот что расскажи: а, правда, что на Большом Сырте водятся летучие пиявки?
Егор рассмеялся.
– Всё ждал, когда ты о них спросишь… – смешок его был мелким, каким-то кудахчущим. – Нет никаких пиявок, всё это выдумки здешних старожилов, чтобы разыгрывать начитавшихся Стругацких новичков. Те, кто тут работает, ни в каких пиявок не верят – разве что, совсем уж восторженные романтики, вроде нашей Танюшки…
Девушка вспыхнула, отчего, по мнению Серёжи, стала ещё очаровательнее.
– И никакая не выдумка! Дюбуа, уж на что старожил – так он несколько дней назад видел пиявку, когда возвращался с дальних выселок! Говорит, двигалась какими-то рваными прыжками, метров до десяти в высоту и полсотни в длину!
«Дальними выселками» на базе именовали астрономическую площадку, расположенную в восьми километрах от базы. Ведущиеся там съёмки марсианского звёздного неба требовали время от времени менять плёнки в автоматических камерах. Для этого кто-то из сотрудников отправлялся туда на краулере – лёгкой машине на пневматиках низкого давления, предназначенной для движения по марсианским пескам и пылевым озёрам. Делалось это по графику, как и дежурство по камбузу, и прочие рутинные работы на базе, – и обычно не вызывало никаких трудностей.
– Дюбуа? – Серёжа оживился. – Поль Дюбуа? Это не тот, что раньше работал на лунной станции «Ловелл»?
– Он самый. – подтвердила Таня. – Он прибыл на Сырт со Второй Марсианской экспедицией, и с тех пор торчит тут безвылазно.
– Мне о нём Лёша Монахов рассказывал. – сообщил Серёжа. – Он проходил на «Ловелле» практику, когда состоял в «юниорской группе» – ну, как мы с вами на Энцеладе – и вместе с Дюбуа охотился на электрических червяков, повылезавших из «звёздного обруча»…
– Олгой-хорхои, как же! – Егор хмыкнул. – Ему тут частенько поминают ту охоту. Как заходит разговор о пиявках, так сразу и советуют отправиться и подстрелить парочку!
– А он что?
– Отвечает, что стрелять не из чего, а мины, которыми на Луне взорвали этих тварей, техника безопасности делать запрещает. Вообще-то он мужик толковый, таких механиков-водителей ещё поискать…
– Но что-то ведь он всё же заметил! – Татьяна не желала сдаваться. – Вот ты – скажи, часто видел здесь летящие объекты, кроме челноков и гирокоптеров? А он видел, жаль только, снять на камеру не успел…
Компактная видеокамера входила в стандартную экипировку; её полагалось брать с собой каждый раз, выходя на свежий воздух – если, конечно, можно назвать так разреженную смесь углекислоты, азота, аргона и ещё чего-то, заменявшую Марсу атмосферу.
– И почему каждый кто-то заявляет, что видел пиявку, добавляет, что не успел её снять? – голос Егора сочился ядом.
– Прямо рок какой-то…
– Ну… ветер был, песчаная буря начиналась! И потом, пиявка же на месте не сидела – летела, прыгала, вот он и не успел достать заснять! Или ты считаешь, что Дюбуа врёт?
Егор пожал плечами.
– Пиявки не сидят, им не на чем. А ты – припомни-ка, что мы с тобой делали наутро после той истории?
Девушка задумалась.
– Кажется, приводили в порядок метеоплощадку?
– Точно! Ветер повалил треноги с приборами и посрывал чехлы с анемометров, верно? Чехлы эти гибкие, пластиковые, почти ничего не весят. А Дюбуа говорил, что пришлось идти при сильном встречном ветре, потому он и запоздал…
Татьяна недоумённо нахмурилась.
– И что с того?
– А то, что он не видел пиявку, а один из унесенных ветром чехлов! А что? Длинная пластиковая колбаса, небось, её ветром ещё раздуло, тут любой перепутает!
Объяснение прозвучало вполне правдоподобно, и Татьяна, не найдя достойного ответа, сникла. Этого Серёжа снести не мог.
– Неромантичный ты тип, Симонов! Девушке хочется веры в необычное, романтики ей хочется, а ты…
– Это пиявки-то – романтика? – хмыкнул Егор.
– Они самые. А ты её грубо обламываешь. Разве ж так можно?
– Спасибо, Серёженька! – Таня улыбнулась. – Ты один меня понимаешь. Давай я тебе ещё какао налью, хочешь?
– Я тоже хочу! – заявил Егор. – Пусть я и недостаточно романтичен, но уж какао точно заслужил!
Татьяна смерила его скептическим взглядом.
– Чем это, интересно?
– А кто сегодня менял ротор у коптера? – у твоего, между прочим, Танька, коптера… Три часа возился, как проклятый, весь перемазался графитовой смазкой – а ты жалеешь для меня какую-то чашку какао!
– Ну, хорошо, налью… – девушка смилостивилась. – Только сперва руки помой, а то пролез в кают-компанию грязный, как из свинарника! Вот зайдёт тётя Лена, увидит – что скажет?
– Очень ей интересно рассматривать мои руки… – буркнул Егор, но встал. С Еленой Олеговной Гостилиной, врачом базы, шутить не стоило, особенно когда дело касалось гигиены. Легко можно схлопотать дисциплинарное замечание в личную карточку.
– Слушай, тётя Лена ведь была у вас на «Заре»? – спросила Таня, когда дверь за Егором захлопнулась. – Она и тогда была такая вредная?
