Текст книги "Дети Галактики (СИ)"
Автор книги: Борис Батыршин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
IV
Хлоп!
Я, разумеется, ничего не слышал – буксировщик медленно дрейфовал метрах в сорока над поверхностью астероида, развернувшись фронтом к его ноздреватой, белёсо-серой поверхности, а звуки, как известно, любому школьнику, не распространяются в вакууме. Выстрел отозвался толчком, едва ощутимым сквозь толстенные перчатки вакуум-скафандра, да ещё «суперкраб» дрогнул, обозначая едва заметное движение назад. Всё же отдача слишком слаба, да ещё и стрелял я с рук. Вот если бы орудие моё было закреплена прямо на раме буксировщика – тогда, конечно, тогда движение было бы куда заметнее и пришлось бы парировать его плевками прозрачного пара из маневровых дюз. Собственно, подобные устройства там имелись – три пары, заряженные, как полагается, якорями-гарпунами с присоединёнными к ним катушками швартовочных линей – но сейчас я предпочёл воспользоваться именно ручной мортиркой. Такими с некоторых пор стали в обязательном порядке комплектовать буксировщики и транспортные средства, предназначенные для работы на поверхности небесных тел, вроде марсианских краулеров и гирокоптеров, а так же лунные багги. Мортирки представляли из себя простейшие гранатомёты вроде американских М79 времён вьетнамской войны, отличаясь от военных прототипов разве что увеличенной для удобства работы в перчатках скафандров и гермокостюмов рукояткой да раздвижным телескопическим прикладом.
Эти простейшие и крайне надёжные устройства, напоминающее охотничье ружьё-переломку с выдвижным прикладом имело ствол-коротышку калибром в сорок миллиметров и могло заряжаться разными боеприпасами – от осветительных и сигнальных ракет, до пластиковых капсул с флуоресцирующей краской и гарпунов-якорей. Имелись в этом наборе и фугасные гранаты, начинённые мощной взрывчаткой; уж не знаю, кому это пришло в голову, но четыре штуки входили в стандартный боекомплект и, случалось, использовались по прямому своему назначению – например, на астероидах, особенно, ледяных, когда требовалось проделать в поверхности яму, не прикладывая для этого особых усилий. Не так давно был и другой случай, на станции «Лагранж» – сорвавшийся с креплений грузовой контейнер полетел прямиком на грузовой причал, где работало несколько человек, и пилот оказавшегося рядом «краба» (он как раз собирался спускаться на Энцелад и имел всю положенную экипировку, включая мортирку с полным боекомплектом), видя, что не успевает перехватить опасную железяку, влепил в контейнер фугасную гранату. Отчего тот изменил траекторию и разошёлся с перепуганными людьми на какие-то пару метров.
Сейчас из всего списка боеприпасов я выбрал якорь-гарпун. Заряжать его требовалось с казённой части; при этом стальной стержень, торчащий из пробки, затыкающей латунную гильзу, на несколько сантиметров высовывался из ствола, придавая мортирке сходство с огромным шприцем. На этом подготовка к выстрелу не заканчивалась. Следовало навинтить на стержень трёхлопастной наконечник – не самая простая процедура, если выполнять её в громоздких перчатках вакуум-скафандра, – а потом при помощи маленького карабина прицепить к кольцу у основания наконечника линь. Рулетку с линем следовало крепить на рубчатой рельсе под стволом, к карабину на поясе, или же на другое место, вроде рамы буксировщика – что я сейчас и проделал.
Выпущенный из мортирки гарпун ударил туда, куда я и целил – в основание большого тёмного камня, выделявшегося на светлой поверхности. Я подёргал линь, убедившись, что якорь взял грунт, бросил взгляд на счётчик – сорок метров, как я и прикидывал… Буксировщик тем временем отплыл назад, натянув до упора линь, после чего несильный рывок заставил его двинуться в обратную сторону – так же неторопливо, не более полуметра в секунду. Я нажал кнопку на рулетке, моторчик зажужжал и буксировщик, увлекаемый натяжением тонкого тросика, поплыл к астероиду.
* * *
– Это он самый и есть… этот ваш сверхтяжёлый?
Оля протянула пальцы к лежащему на предметном стекле кусочку металла – и остановила их в нескольких миллиметрах. На гранях кристалликов, составляющих его поверхность, играли крошечные звёздочки – отблески газосветных ламп под потолком лаборатории.
– Именно. – я кивнул. – Самый плотный из всех известных на настоящий момент химических элементов, семьдесят пять и три десятых грамма на кубический сантиметр. Золото, для сравнения – лишь девятнадцать и три десятых, а осмий, самый плотный из известных науке стабильных элементов, чуть больше двадцати двух с половиной. То есть полигимний – так официально называется этот элемент – в три с половиной раза плотнее!
Оля решилась и притронулась к образцу – очень осторожно, самыми кончиками пальцев.
– Холодный… – сказала она. – И чем же он так уникален, что понадобилось лететь за ним за половину Солнечной системы?
Я улыбнулся. Сложно было предположить, что на борту «Арго» найдётся кто-то, не осведомлённый во всех деталях о цели экспедиции и предполагаемой важности её для земной науки вообще и тахионной физики в частности. Но Олю, похоже, больше интересовали рецепты первых и вторых блюд, приготовляемым корабельным камбузом. А так же особенности подкормки и прополки кустиков, трав и прочей флоры, произрастающей в рекреационном отсеке.
– Потому он и холодный, что такой уникальный. Практически все элементы тяжелее упомянутого уже осмия, к примеру, родий или уран, в той или иной степени нестабильны. Если потрогать, к примеру, брусок урана или плутония – если, конечно, найти безумца, готового решиться на такой опыт, – то ощутишь тепло, прямое следствие радиоактивного распада, идущего в массе металла. Образец же полигимния холодный, в чём ты только что и убедилась. Что до прочих свойств – то это тебе лучше объяснит Валера Леднёв, когда мы с ним встретимся, разумеется. Он считает, что полигимний в таких количествах, позволит создавать «космические батуты» нового типа, мало отличающиеся от инопланетных «звёздных обручей», что откроет для человечества дорогу к звёздам.
– Да, я читала его статью в «Вестнике Внеземелья». – сказала Оля. – Он предположил, что из всех обнаруженных «обручей» только тот, что нашли в Поясе, предназначен для перемещений между звёздами. Что же, он изготовлен из этого… полигимния?
Я покачал головой.
– Нет, разумеется, иначе он весил бы на несколько порядков больше. Валерка уверен, что полигимний используется в конструкции узлов, отвечающих за генерацию тахионных полей, создающих червоточины. И размеры этих червоточин – а значит, и расстояния, которые они позволяют преодолевать через подпространство – напрямую зависят от размеров этих узлов, а значит, и от объёмов используемого в них полигимния.
Оля задумалась.
– Значит в наших «батутах» его очень-очень мало?
– Его там совсем нет, тахионные поля генерируются в них другим способом, крайне энергозатратным, из-за этого «батуты» и нуждаются в ядерной электростанции. А вот «звёздным обручам» они не нужны – эти создания иного разума качают энергию прямиком из подпространства.
– Как установка, созданная французом Гарнье? Та, из-за которой случилась катастрофа в Японии?
– Нечто вроде того. – согласился я. – Но у Гарнье, как ты понимаешь, не было полигимния, он даже понятия не имел о его существовании, и потому пришлось ему идти другим путём. Громоздким, ненадёжным и к тому же опасным – результатом чего и стало ЧП на острове Сикоку.
Оля осторожно, двумя пальцам взяла приподняла образец. Точнее, попыталась приподнять – брусок, несмотря на её усилия, не сдвинулся с места ни на миллиметр.
– Какой тяжёлый! Наверное, в нём килограммов… уж не знаю, сколько!
– Больше семи. – улыбнулся я. – Сможешь поднять двумя пальцами ведро с водой? Вот именно это ты сейчас и попыталась проделать.
Она с опаской поглядела на образец и на всякий случай убрала руки за спину.
– Но ведь тяжёлые металлы – осмий, иридий, да хотя бы уран с радием – они ведь содержатся в земной коре, хоть и в ничтожных количествах, так?
– Так. – согласился я. – И получить их в очищенном, первозданном, так сказать, виде – сложный, громоздкий и длительный процесс.
– А здесь можно добывать этот полигимний как уголь в карьерах, открытым способом, как это делают у нас на Донбассе…
Я кивнул. Оля, прежде чем оказаться в московской школе, где мы с ней и познакомились, несколько лет прожила с родителями в Ворошиловграде[1].
– Да, и это самое поразительное. Астероид состоит из почти чистого полигимния более, чем на три четверти – потому, собственно его и заметили. Остальное – это слежавшийся до каменной твёрдости слой пыли, которую он притянул за то невообразимо долгое время, пока странствовал в межпланетном пространстве. Кстати, именно её пробы я брал сегодня на своём буксировщике – учёные полагают, что анализ состава этой пыли может пролить свет на происхождение Полигимнии.
Я перевёл дух. Собеседница терпеливо ждала продолжения лекции.
– Так вот, для своих достаточно скромных размеров гравитационное влияние, которое он оказывает на другие небесные тела, несуразно велико, и единственное объяснение тому – то, что сам астероид состоит из необычайно плотных элементов. В земных условиях таких до сих пор обнаружить не удалось, учёные до недавних пор вообще полагали, что их и быть-то не может…
– А сейчас – тоже полагают?
– Нет, разумеется, факты – вещь упрямая. Сейчас общепринятая точка зрения такова, что где-то за пределами современной периодической таблицы имеется своего рода «остров стабильности», – очень плотные, но стабильные сверхтяжелые элементы с номерами в районе ста шестидесяти четырёх и высоким атомным числом от тридцати трёх до шестидесяти девяти граммов на сантиметр кубический. Полигимний, около миллиона кубических километров которого висят в пространстве рядом с нашим «Арго», имеет ещё больший показатель, около семидесяти пяти граммов на сантиметр, и земным учёным ещё только предстоит выяснить, каким образом этот милый камешек вообще мог появиться на свет. А пока – наша задача заключается в том, чтобы наковырять как можно больше этого удивительного металла и отправить его на Землю.
Девушка удивлённо подняла брови.
– На Землю? Но ты же говорил, что Евгений Петрович…
– Именно. Сейчас придёт Андрей Поляков – и обсудим, что нам с этим делать…
* * *
– Помнишь, как мы беседовали вот так, втроём, в классе? – спросил капитан. – Ты на своём дне рождения познакомил нас с Юркой-Кощеем, Юлькой, Середой и остальными…
– … и мы с Андрюшей поняли, что хотим подать документы в юниорскую программу проекта, и решили сказать тебе! – подхватила Оля. Глаза у неё оживлённо блестели. – А ты ответил, что его и самого туда не взяли из-за той истории в Артеке, и ничем помочь не можешь…
Я припомнил тот разговор – он состоялся дня через три после моего пятнадцатого дня рождения, классе номер семнадцать на втором этаже седьмой московской школы. Это был кабинет литературы и русского языка, владения нашей классной руководительницы Татьяны Николаевны – и мы, как и прочие наши одноклассники, порой использовали его для приватных бесед. Помнится, в тот день Оля и Андрей задержались после уроков, намекнув мне, что есть важный разговор. Он тогда и состоялся – на ту самую тему, о которой и вспомнил сейчас наш одноклассник по 9-му «В», а ныне капитан тахионного планетолёта-буксира Андрей Поляков.
– Вспомнили! Это же сколько лет назад было! Тебе тогда шестнадцать исполнилось? – спросил капитан.
– Пятнадцать. Я на полгода младше вас.
– Спасибо Диме. – вздохнула Оля. – Я ещё на дне рожденья отозвала его на кухню и спросила насчёт юниорской группы. – Он сказал: почему бы и нет, подавайте заявления… да, ещё про здоровье спрашивал…
Капитан кивнул.
– Скажи кто-нибудь, что мы будем вот так, втроём сидеть в каюте планетолёта в Поясе астероидов – рассмеялись бы! Тогда это было фантастика, как у Ефремова…
– Скорее уж у братьев Стругацких. У Ефремова всё какое-то… нереальное, неземное, что ли?
– Оля, не обижай Ивана Антоновича! – вступился я за любимого фантаста. – Если бы не его гобийская находка – нас тут вообще не было бы!
– Да я и не обижаю… – Оля сразу принялась оправдываться. Есть всё же в ней избыточная деликатность, из-за которой она ведёт себя так, будто в чём-то виновата…. – Но ведь правда, у него, что в «Туманности Андромеды», что в других книгах всё какое-то… неземное. Читать увлекательно, а вот представить себя там вживую, в обычной, повседневной жизни – не получается!
Андрей собрался, было, возразить – эта тема всплывала у нас не раз и не два, – но я решительно пресёк намечающуюся литературно-футурологическую дискуссию.
– Ладно, хватит на сегодня воспоминаний. Я, знаешь ли, не против поностальгировать, но всему своё время. Не забыли, надеюсь, зачем я вас собрал?
– Из-за просьбы Евгения Петровича. – кивнула Оля. – Чтобы подождать, не посылать Леднёву образцы этого, как его…
– Полигимния. Могла бы уже и запомнить. Ну и что решаем?
– Задержать отправку образцов на Землю нетрудно. – рассудительно сказал Поляков. – Собственно, мы и так уже её задержали, на неделю, как минимум. Утром пришла депеша от Леднёва – не радиограмма, письмо в конверте, с грузом оборудования через «батут», – так он уже извёлся от нетерпения. Грозится, что если и дальше будем тянуть, явится сюда и наведет порядок в нашем, как он выразился, бардаке.
– А ты что? – с интересом спросила Оля.
– Я ответил, что у себя в лаборатории он может хоть каждые пять минут ставить всех на уши, а на «Арго» капитан я, и разрешения на внеплановое посещение корабля не дам.
– А он?..
– Пока не знаю. По моим расчётам ответ должен быть завтра – это если он дотерпит до регулярной ежесуточной поставки. А если нет – пришлёт радиограммой…
Браслет на его запястье мигнул зелёным и трижды пискнул. Андрей с неудовольствием покосился на некстати оживший гаджет, нажал клавишу на пульте внутрикорабельной связи и обменялся парой коротких фраз с диспетчером.
– Ну вот, я так и думал… Сеанс связи с Землёй только что завершился, от Леднёва получено полутораминутное послание и всё, надо полагать, матом. И не лень же некоторым…
– Как был он, в самом деле, сюда не заявился! – забеспокоился я. – С Валерки станется наплевать на любые запреты, включая и твой, товарищ первый после бога! Как его потом унимать не пришлось…
– Пока погодим. – Поляков покачал головой. – Валера, конечно, парень пробивной, но в нарушение моего прямого приказа его в лихтер не пустят. А если всё же пролезет – на нём же обратно и отправится.
– А не слишком жёстко? – Оля нахмурилась. – Знаешь ведь его характер, обидится насмерть…
– Да сколько угодно! Дисциплина есть дисциплина, и если кто попало будет нарушать приказы капитана… – он покачал головой. – Но я сейчас не о том. Лёш, а что, если мы запустим дурочку?
– «Куры передохли, высылайте новый телескоп?» – припомнил я миниатюру Жванецкого в исполнении Райкина.
– Типа того. На запрос Леднёва ответим, что весь добытый полигимний… сколько его у нас уже?…
– Три с половиной тонны.
– … Весь добытый полигимний, все три с половиной тонны, мы отослали на «Деймос-2» через марсианскую станцию «Скьяпарелли». Новая партия будет не раньше, чем через три… нет, пять дней, в связи с профилактическим ремонтом добывающего оборудования, и если Леднёву так уж упёрлось – пусть отправляется на Марс сам и разбирается. Тем более, у него на Деймосе дела, нужно запускать лабораторию…
Я живо представил реакцию Валерки, когда он прочитает это сообщение – и порадовался, что меня в этот момент рядом не будет.
– И мы на самом деле пошлём полигимний на Деймос?
– Не сразу. Пусть поищет, поругается, ещё парочку гневных радиограмм пришлёт… А к тому времени, глядишь, и лаборатория на Деймосе заработает и придётся ему вместо ИКИ разворачивать работы на орбите Марса…
– … как и планировал И. О. О. – закончил я.– Что ж, пожалуй, это оптимальное решение.
Минуты две все обдумывалисказанное.
– Лёш, может ты в курсе… – заговорила, наконец, Оля. – К чему такие сложности: часть лаборатории на Деймосе, а всё остальное, включая и жилой комплекс – рядом, на орбитальной станции? Ставили бы всё сразу на планетоиде, куда как проще бы получилось!
– Ну, во-первых на планетоиде практически нет силы тяжести, а это серьёзная помеха. Людям придётся работать на комплексе подолгу, и держать их постоянно в условия невесомости не очень-то хорошо.
– А каждый день туда-сюда мотаться на лихтере – это, по-твоему, лучше?
– Лихтером придётся пользоваться только первые пару недель. В лаборатории, как и на орбитальной станции, монтируют Нуль-Т, так что сложностей с этим не будет
– Нуль-Т? – удивился Поляков. – Экие, право же, роскошества… На Земле, из всего три или четыре установки, а тут – на рядовую станцию, да ещё на дистанцию в жалких пару десятков километров!
Я пожал плечами.
– Не такая уж она и рядовая. А что до раздельного размещении жилого и рабочего секторов – то на этом, насколько мне известно, настоял Евгений Петрович.
– Что, сам? – удивился Андрей. Оля тоже насторожилась – з эти годы мы привыкли ждать от И. О. О. любых сюрпризов.
– Этого я не знаю, но он точно при делах. А значит, и нам следует держать ухо в остро.
– Нам? Это с чего? – удивилась девушка. – Где «Арго», а где Деймос!..
– Понятия не имею. Но помяни мои слова, не так всё с этим просто…
Поляков поднялся с кресла.
– Ладно, пойду составлять рапорт на Землю – их ведь тоже надо предупредить, – а ты, Лёш, проследи, чтобы полигимний упаковали в контейнер. Вдруг, и в самом деле, придётся спешно отправлять?
Оля улыбнулась.
– Интриганы вы оба, вот что… Неужели вся эта кутерьма так уж необходима?
Я пожал плечами.
– Оль, честно – не знаю. А вот что мне известно наверняка – так это то, что дражайший наш Евгений Петрович просто так ничего не делает. И если он поднял кипиш – то уж наверное, к тому имеются основания.
– Ну, как скажете… – она развела руками. – Андрюш, письмо может подождать четверть часика? Девчонки на камбузе испекли к вечернему чаю черничные шарлотки, пока они свежие – вкуснятина, пальчики оближите! Пошли, а? Честное слово, не пожалеете…
[1] С 1990-го года – Луганск.
V
Пустыня, проносящаяся внизу, была затянута прозрачными пыльными вихрями. Скорость ветра не превышала сегодня восьми метров в секунду – сущие пустяки, почти что штиль по меркам марсианского плато Большой Сырт. Серёжа вёл аппарат на двухстах пятидесяти метрах – выше сложно было разглядеть детали на поверхности, а ниже начиналась жестокая болтанка. Кончено, она не могла сравниться с тем, что приходилось испытывать при полёте в горах на Земле, но и её хватало, чтобы лишить наблюдение всякого смысла. А наблюдать было нужно – не напрасно же они то вместе, втроём, то поодиночке, целых два дня уговаривали старшего механика Поля Дюбуа разрешить эту вылазку!
– Говорите, этот камешек с Луны? – удивлялся француз, изучая результаты сделанных Татьяной анализов. – Я, конечно не ареолог, но вижу, что это вполне типичная для Марса – мало того, для Большого Сырта! – порода! Признавайтесь, молодые люди, зачем вам понадобилось морочить голову старине Дюбуа? И постарайтесь быть поубедительнее, тогда я, возможно, не стану портить ваши личные дела!
Пришлось выложить на стол козыри. Дюбуа участвовал в известной всему Внеземелью охоте на электрических тварей, и ни на миг не усомнился, что представленный образец – и есть тот самый камешек, который Алексей Монахов на его глазах выковырял из туши дохлого инопланетного червяка. А когда выяснилось, что он по всем признакам явился не из далёкой звёздной системы (как предположил когда-то его напарник по лунному сафари) а застрял в щели панциря олгой-хорхоя где-то тут, на марсианском плато Большой Сырт, французу волей-неволей пришлось одобрить инициативу своих подопечных. И даже предложить свою помощь, каковая и была с благодарностью принята…
Назвался груздем – полезай в кузов; эта старая истина с одинаковым успехом действует и на Земле, и на Марсе и в созвездии Большой Медведицы – во всяком случае, когда люди туда доберутся. Краулер под управлением Дюбуа за несколько часов прошёл полторы сотни километров по поверхности плато, таща за собой гружёную грузовую платформу. Добравшись до намеченной точки, француз с помощью Егора снял с прицепа складной герметичный купол-убежище на четырёх человек, надул его при помощи баллона с углекислотой, и закрепил при помощи стальных тросов-растяжек. Внутри купола развернули всё необходимое для комфортного отдыха, включая присланную недавно на Большой Сырт американскую микроволновую печь для разогрева рационов и компактную душевую кабину, перекачали в резервуары купола триста литров воды, перенесли баллоны с жидким кислородом. Пока Егор налаживал систему электропитания и регенерации воздуха, Дюбуа работал снаружи – расстелил и закрепил на грунте несколько полотнищ солнечных элементов (таких же, как те, что пошли на паруса для «Солнечной Регаты») и установил семиметровую мачту с маяком. Напоследок он оборудовал рядом с куполом небольшой склад, надёжно защищённый от ветра и пыли, которых тут – как, впрочем, и по всему Большому Сырту – недостатка не было в любое время суток.
Временная база, таким образом, была готова; Серёжа тремя рейсами грузового коптера перебросил из Большого Сырта всё необходимое, включая три двухсотлитровые ёмкости с водой, баллоны со сжиженным кислородом и азотом для системы регенерации воздуха, а так же запас картриджей для перезарядки топливных батарей коптера и недельный запас продовольствия. Татьяна тем временем сидела в своей лаборатории, работая над картой района предстоящих поисков. Ни она, ни Егор с Серёжей, ни Дюбуа не сомневались, что летучие пиявки, эти неуловимые создания и есть таинственные олгой-хорхои, неведомо как попавшие с Марса на Луну. Хотя – почему неведомым? Ежу ведь ясно, как не уставал повторять Егор, что дело именно в «звёздном обруче» – недаром ведь остатки этого инопланетного артефакта были найдены в пустыне Годи, там же, где не раз видели олгой-хорхоев. И отнюдь не случайно аппаратура, установленная на «Заре» раз за разом фиксировала именно район Большого сырта, и именно здесь, как уверяли занятые в поисках специалисты, следует искать марсианский «звёздный обруч». В конце концов, француз и ребята сошлись на том, что загадочное инопланетное кольцо, а вместе с ним и гнездо олгой-хорхоев скрыто тут же, на плато – в скальных кавернах вблизи подземных залежей водяного льда, чем Татьяна склонна была объяснять повышенное содержание воды в «лунном» камешке. Сопоставив расположение ледяных пластов с картой мест, где когда-либо наблюдали (или рассказывали, что наблюдали) летучих пиявок, Татьяна получила схему района поисков – в самом центре которой и была поставлена временная база, с которой предстояло действовать дальше.
* * *
Район поисков на карте разделялся на шесть частично перекрывающихся секторов; в течение суток предполагалось осмотреть только один. Работали двумя группами – наземная, на краулере, обследовала ближнюю к базе треть «лепестка» поисков; остальное приходилось на долю воздушной группы на лёгком разведывательном гирокоптере. Сегодняшний день стал третьим; назавтра был запланирован перерыв, во время которого Егор с Дюбуа собирались заняться профилактикой техники, Татьяна – обработать собранные за предыдущие дни материалы. Серёже предстояло слетать на грузовом коптере на Большой Сырт, за припасами на следующие три дня. Кроме того, предстояло отчитаться о проделанной работе перед начальником базы американцем Полом Уитмором – тот хоть и дал согласие на внеплановую «экспедицию», но сделал это с неохотой и настоял, чтобы доклад о поисках делали ему лично, раз в три дня, не ограничиваясь ежесуточными сообщениями по радио.
До окончания сегодняшних поисков оставалось около четырёх часов, и за это время им предстояло совершить ещё два таких «челночных» вылета – с посадкой на временной базе для смены картриджей и краткого отдыха. Перекус в плане не значился – термосы с кофе и бутерброды они брали с собой. Сегодня, как и два предыдущих дня, его сопровождала Татьяна; во время третьего, последнего на сегодня вылета она должна будет остаться на базе, готовить ужин, ну а сейчас девушка уткнулась носом в прозрачный колпак обзорного блистера и, не отрывала взгляда от проносящихся мимо песков. Шлем своего «Снегиря» она сняла и натянула вместо него дыхательную маску – из-за неё голос девушки звучал приглушённо, едва пробиваясь сквозь жужжанье электромоторов и свист несущих винтов коптера. В разряжённой атмосфере Марса эти звуки были не такими сильными, как на Земле – но всё равно, разговаривать было сложно, и Серёжа предпочитал молчать, реагируя на редкие реплики напарницы – вроде «возьми правее», или зависни здесь, хочу рассмотреть получше…'
Увы, пока осмотры ничего не давали. Стрелка курсографа вычерчивала на экране их маршрут – вытянутую синусоиду, намеченную с таким расчётом, чтобы на обратном пути оказаться как в противофазе, перекрыв полосу шириной примерно в три километра. Серёжа старательно огибал неровности рельефа –дюны здесь были не такими высокими, как в центральной, гористой части плато, – и время от времени поднимался повыше, давая спутнице возможность осмотреться.
В наушниках зашипело.
– Жук – Мухе, как дела?
«Муха» – это был их позывной. На «Жука» от имени наземной группы откликался Егор, напарник Дюбуа. В первый же день поисков он заикнулся о том, что неплохо бы менять состав, давая возможность ему и Татьяне поработать как в небе, так и на земле, но понимания не встретил. Серёжа заявил, что наблюдателю, привыкшему к разведке с воздуха, трудно будет адаптироваться к переходу в «наземный» режим; аргумент этот был надуман, но Татьяна смолчала а Дюбуа, пожав плечами, заявил, что мсье Сержу, как пилоту, виднее, утвердив таким образом порядок, и Егору оставалось только согласиться.
– Порядок, Жук. – отозвался Серёжа. – До точки «Икс-Три» ещё пять минут полёта, потом разворот и идём на базу. А у вас что?
– Угодили в яму правым передним колесом. – сообщил голос в наушниках. – Дюбуа говорит, повредили подвеску, не сильно, но надо возвращаться. Сейчас выкарабкаемся и поковыляем назад.
Новость не радовала – как говаривал иногда Алексей Монахов, от слова совсем. Подобная поломка гарантированно исключала наземную группу из поисков. Хорошо хоть на завтра вылазки не предусмотрены, и Дюбуа сможет заняться ремонтом, никуда не торопясь…
– Принято, Жук. Помощь не требуется?
– Муха, сами доковыляем. Жужжите себе, пока жужжится…
Шипение в наушниках стихло. Серёжа огляделся и потянул ручку на себя, огибая очередную дюну. Полёт, второй за эти сутки, продолжался.
* * *
Первой пиявку заметила Татьяна. Горизонт затянуло серо-жёлтые тучи, на фоне которых извивались белёсые смерчики «пылевых дьяволов», – приближалась песчаная буря, и Серёжа уже собрался разворачиваться и ложиться на обратный курс,– но тут девушка вскрикнула и ткнула пальцем вниз и вправо по курсу. Серёжа положил машину в крутой вираж, сбросил скорость – и секунду спустя увидел тёмную извивающуюся полоску. На миг мелькнуло нечто вроде круглой воронкообразной пасти, но тут клубы пыли скрыли пиявку; Таня крикнула – «ниже, упустим!» – и он толкнул рычаг от себя, надеясь, что лопасти роторов не зацепят в клубах пыли склон дюны.
На какой высоте она двигалась, как именно – летела или перемещалась огромными прыжками, как описывали братья Стругацкие в «Стажёрах» – Серёжа так и не смог понять. Сбросив скорость, он старался держаться немного выше, отставая метров на сто. Пиявка мелькала в клубах пыли, то и дело пропадая из виду, и приходилось прилагать усилия, чтобы следовать за ней по пятам.
Сидящая позади Татьяна не отрывалась от видеокамеры, фиксируя каждое движение таинственного существа – раз или два, когда Серёже приходилось резко менять курс, чтобы не потерять пиявку из виду, её швыряло головой о колпак блистера – она ахала, вскрикивала, шипела от боли, но съёмки не прекращала ни на миг.
Погоня продолжалась около четверти часа. Серёжа то и дело бросал взгляд на шкалы указателей уровня заряда топливных элементов – ему вовсе не улыбалось садиться на вынужденную на полпути к базе, да ещё и в разгар песчаной бури. Ветер между тем усиливался; пылевые полосы неслись, закручиваясь штопором, мимо остекления кабины, коптер нещадно швыряло из стороны в сторону. Видимость почти пропала, и то, что он ухитрялся не терять пиявку из виду, нельзя было объяснить иначе, как феноменальным везением. И когда загадочная тварь всё же скрылась из виду, растворившись на фоне высокого скального гребня, перерезавшего песчаное море, Серёжа без колебаний бросил аппарат вниз. Туда, где на фоне каменной осыпи виднелось в клубах пыли тёмное пятно – вход в подземную каверну, которыми, согласно данным ареологов, были изрезаны горные породы, из которых складывалось плато Большой Сырт.
Посадка вышла не слишком мягкой – пыль помешала верно оценить расстояние до поверхности, к тому же в самый последний момент, за миг до посадки, сильный порыв ветра швырнул гирокоптер вбок. Машина не подвела – амортизаторы опасно скрипнули, но шасси справилось, погасив удар. Машину чувствительно тряхнуло, Серёжины зубы клацнули, больно прикусив кончик языка. Он едва сдержался от нецензурной тирады – нельзя при девушке, нехорошо! – и защёлкал переключателями, переводя силовую установку в режим ожидания. Надел шлем, продел руки в лямки ранца с блоком жизнеобеспечения, защёлкнул плечевые и поясные замки. Подсоединил торчащие из ранца шланги и кабели к разъёмам своего «Снегиря», помог Татьяне – в тесной кабине с этими несложными, отработанными до автоматизма операциями пришлось повозиться… Дождался, когда бессильно повиснут лопасти несущих винтов – и только тогда дёрнул рычаг, открывающий люк.
Клубы пыли сразу ворвались в кабину. Серёжа выбрался наружу, помог спуститься напарнице – та не расставалась со своей видеокамерой. Вытащил из-за сиденья мортирку, повесил на шею ремень с брезентовым подсумком, из которого выглядывали наружу латунные донца гранат. Тщательно задраил люк – неизвестно, как долго придётся отсутствовать, вездесущей марсианской пыли хватит нескольких минут, чтобы набиться в кабину, – и огляделся. Видимость по-прежнему была хуже некуда; разверстая пасть пещеры чернела шагах в двадцати от места посадки, и заваленный мелкими камнями склон поднимался к ней под углом около сорока пяти градусов. Серёжа выдернул из креплений на борту две палки-альпенштока, вручил один спутнице и, опираясь на второй, стал карабкаться вверх по осыпи.
