Текст книги "Петрушка — душа скоморошья"

Автор книги: Борис Привалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Ледовое пожарище

Скоморох в огне не горит, в воде не тонет, дела не проворонит.

(Старое присловье)

Петруха и медведь улеглись в угол пещеры.

Вокруг неслышно сновали странные люди – рваные, немощные, кто ползком, кто на костылях. Иногда костыли отбрасывались, и «убогий» бежал вдогонку за кем-нибудь, а одноглазый снимал с лица повязку и оказывался здоровым человеком.

В противоположном углу пещеры коптила воткнутая в землю лучина, отбрасывая большие лохматые тени на потолок и стены.

Двое мальчиков принесли плошку каши для Петрухи и большой котёл с варёной требухой для медведя.

– Как вас зовут? – спросил Петруха ребят.

Но они пугливо посмотрели на Михайлу и убежали.

– Водицы принесите, храбрецы! – крикнул им вдогонку Петруха.

Михайло, урча от радости, накинулся на требуху.

– Ну, кто быстрее? – сказал Петруха, уплетая кашу.

Медведь кончил первым и погладил лапой живот – дескать, хорошо, но мало.

Мальчики притащили кувшин воды для Петрухи и ещё котёл требухи для медведя.

Михайло съел всё, похлебал воды, разлёгся, сунул нос в лапы и засопел.

Петруха гладил его голову и тихо говорил:

– Не знаю, кто здесь живёт, брательник, но это – товарищи. Иначе они не спасали бы нас, не кормили бы нас…

Неожиданно со стороны входа послышался пронзительно верещащий голос – голос, которым на всём свете разговаривала лишь кукла Скоморох:

– А вот и я, прошу любить и жаловать, со мной не баловать!

С разомлевшего Петрухи мигом слетело всё спокойствие.

– Кто это?

– Твой старый знакомый! – послышался хриплый голос.

«Скоморох-вор! – мелькнуло в голове у Петрухи. – Вот встреча!»

– Эй, лучину сюда! – приказал хриплый голос. – А то мой товарищ Петрушка может во мраке меня не признать!

Человек подошёл поближе, присел на корточки рядом с Петрухой. Принесли лучину.

И Петруха увидел мохнатую голову атамана нищих.

– Белицкое кружало помнишь? – хрипло спросил атаман. – Я тебе куколок лепить помогал, а потом тебя обокрали…

– Всякое бывало, – насторожённо ответил Петруха. – А вот как ты научился по-скоморошьи разговаривать?

– Пищик хитрый придумал! – гордо сказал атаман. – Долго под твой голос подделывался – неделю, считай. Вот он – маленький, да удаленький.

Атаман показал пищик, взял его в рот, заверещал:

– Я Петрушка-скоморох, ох-ох, ох-ох!

– Здорово! – обрадовался Петруха. – Лучше, чем у меня. И проще! Теперь кто хочешь так говорить сможет!

– А мы за тобой следили. – Атаман оглянулся и сказал в темноту: – Пояс принеси, да осторожно!.. Следили, да плохо – не уследили, как ты к боярину в полон попал…

Оборванец с рябым круглым лицом принёс длинный, как тело змеи, мешок, положил его на колени Петрухе.

– Узнаёшь? – спросил атаман.

Ещё бы! Петруха не верил глазам своим: перед ним лежал пояс Потихони. Тот самый пояс с деньгами, который украли у него в Белицком кружале!

И рассказал Петрухе атаман о том, как деньги к нищим попали.

– Про твоё горе мы в Острожце узнали. Слухом земля полнится… Поведали нам, что украли у тебя выкуп, который ты от Потихони нёс к Безобразову. Один гусляр, старый знакомый, рассказал мне про это… Дело святое! Не монастырь строят, не на храм собирают, не на свечи – на спасенье скоморошьих душ! А раз так, то вора отыскать надобно и лютой смерти предать.

Вернулись мы в Белицкое кружало. Лежу я в кружале и думу думаю: кто вор? Никого ведь, кроме нас, из прохожих в ту ночь не было здесь. Нищие могут иной раз на чужое позариться, но отдали бы тотчас, как прослышали, чьи это деньги. Значит, остаётся хозяин кружала. Тот за полушку убить может, а за золото и любого бога продаст. Мы с ним давно знакомы…

Нужно было узнать точно – хозяин их украл или нет? И надумали мы вот что… Ты видел, у нас тут есть в ватаге старуха. Травница она. От любой хвори избавить может. У неё мешок – чего там нет! И плакун-трава, и канупер, который сон-травой прозывается, трава нечуй-ветер, трын-трава, разрыв-трава… Всего не перечтёшь! Есть у неё одно хитрое зелье – икотное. Как настой травки этой выпьешь, икота нападает. Да такая, что от неё ничем не избавишься. Тело дёргает да подхватывает, словно внутри рвётся всё, наизнанку выворачивается…

Сговорились мы, составили зелье. Влил я его хозяину в ковш медовухи, он и не приметил этого… Тем паче, что я же его и угощал! Ну, спустя ещё два ковша, хозяин начинает икать. Хочет хозяин слово молвить, а у него только и получается: ква-ик-ква! Как лягушка на вечернем болоте.

Убежал он в избу, заперся там, думал отлежаться. Да где уж! Ночь проходит, утро настаёт – из избы – только ква да ква! Народ удивляется: зима, мороз, а в Белицком кружале лягушки веселятся!

Измучился хозяин, попа вызывал. Мы того попа по дороге перехватили и в сторонку. Говорим: вот тебе, старый обжора, кошель с деньгами, давай свои одежды и жди, когда мы вернёмся. И чтобы молчок, а то найдут тебя, раба божьего, в лесу съеденного волками.

Поп попался понятливый, тотчас всё исполнил. А у меня товарищ – ты видел, с оспинами на лице? Сито его прозвание, он из монахов. Разоделся в поповские наряды – ну просто патриарх! Хоть с него икону пиши!

Пришёл он к хозяину, молитву бормочет, крестом помахивает. А тот всё квакает. Сито и говорит: «Пришёл конец. Вселился в тебя бес и выйти не желает. Видно, большой грех ты на душу взял… Если уж святой крест тут бессилен, – плохи дела. Умрёшь сегодня ночью. Покайся – авось придумаем что…»

Хозяин и начал каяться: был, мол, грех, обокрал парнишку-несмышлёныша. Отнял у него пояс с деньгами… Всё верну, только чтоб жизнь осталась…

Показал он, где пояс Потихони спрятал. А тут уж и я захожу к нему.

«Знаешь, говорю, чьи ты деньги украл?»

И рассказал всё. Затрясся хозяин, даже квакать перестал со страха. Понял, что лютая смерть ему по всем скоморошьим законам выходит…

Ну, а на следующее утро мы уже далеко были… Вылечился ли хозяин от кваканья? Ха-ха… Вылечился, Петрушка, хорошо вылечился… Больше никогда болеть не будет… И жить на земле тоже…

Потом нужно было тебя отыскать, пояс отдать. Пришли в Колядец. А в городе про какого-то Петрушку-скомороха говорят. Увидел я раз твою куклу – признал. Вместе лепили похожую. Только к тебе пошёл, ан тебя нет уже. Как это ухитрялся ты исчезать, непонятно… Похождения твои знаем, голос Скомороха твоего слышим, а сам ты, как в воду – раз! – канул. Ищи свищи! Вот на базаре вчера мои молодцы тебя под надзор взяли. Когда ты мужика спасал, мы у стражника в ногах путались. А княжеский сокольничий всё дело испортил!.. Мы хотели было тебя освободить, да тут ещё стражники набежали… Проводили тебя до самого дома боярского. Стали думать – как спасти? Однако князь-батюшка, чтоб его разорвало, поторопился с тобой расправиться… На всякий случай я мальчонку с костылём поставил у дома боярского дозором – вдруг пригодится?.. Вот и весь сказ…

– Спасибо, – сказал Петруха. – Выручили вы нас с Михайлом крепко. Ну, а деньги мне не нужны. Выкуп внесён. Сейчас, наверно, в другом городе скоморохи эти играют.

– Выкупил уже? А деньги откуда добыл? Ох, не сообразил! – Атаман хлопнул себя по лбу. – Да ведь про твою шутку со шляпой весь город знает! Купил же князь шляпу-то! Вот и выкуп!

– Как ни верти, выходит, деньги мне ни к чему. – усмехнулся Петруха. – Вам, поди, самим нужны.

– Нет, ты им хозяин! – произнёс круглолицый рябой оборванец. – Ведь из ватаги Потихониной ты один живой нынче.

– Хорошо сказал, Сито! – похвалил атаман. – Пусть, Пётр, деньги у тебя будут, пригодятся. Нужда придёт – попросим.

В пещеру приходили всё новые и новые нищие.

Говорили о том, как лютует князь. Как же не беситься: сам во главе погони объехал весь город и вернулся в боярские хоромы несолоно хлебавши.

Передавали слова Безобразова, который повелел всех подозрительных хватать и тащить в ямы.

Стражники, говорят, удивлялись тому, что в городе пропал, словно под землю провалился, громадный медведь.

– Кукольники про Петрушку-скомороха комедь показывали! – рассказал один из мальчишек. – Шум стоял – на весь рынок! То выскакивал Поп, то Стражник, то Боярин – все кричат: «Где Петрушка?» А Петрушка лежит на печи да тараканьи шкурки считает! Потеха!

Когда подземелье затихло и вся нищая братия, кроме дозорных, заснула, атаман перетащил свой полушубок к Петрухе:

– Не спишь, Пётр? Поговорить нужно…

Атаман лёг совсем рядом, так что губы его почти касались Петрухиного уха, зашептал:

– Был я, Пётр, беглым крестьянином… Потом стал, как и ты, скоморохом. На все руки мастером – и на дуде, и плясать, и петь… Жить бы мне да поживать, но худое дело вышло. Украл я. Не у товарища, нет, у врага своего. Но всё равно вором стал. И меня за то старики от скоморошества отлучили. Голос отобрали… Сожгли зельем… Я вроде и не горевал сперва. Пил много. Пьяному, известно, море по колено…

– А лужа – по уши, – добавил Петруха. – Так ведь поговорка-то сказывается.

– Пошёл к нищим… Поводырём был. Слепцов водил. Потом ворожеем стал. Ого, как ещё ворожил-то! Всё будущее, всё прошедшее…

– Мне поворожи.

– Тебе ворожить я не могу, потому что сам от тебя хочу свою судьбу узнать… Да и ворожба вся – тьфу, обман один, хуже воровства! Потом атаманом нищей ватаги стал. Жизнь не хуже, чем у других. Да вот не могу без скоморошества. Понял: если к скоморохам пути не отыщу – погибну. Искупил я свою вину, Пётр, как мыслишь? Могу я, к примеру, с куклами ходить? Голос у меня хрипатый, а с пищиком слышал как получается?

Петруха помолчал, погладил тёплый медвежий бок.

– Я о другом думаю, – сказал Петруха тихо. – Куда мне моего брательника косолапого девать? В лес его отвести нельзя. Есть ему там нечего, снег кругом, да и опять какой-нибудь храбрец, вроде князя, его изловит… Он медведь-скоморох, ему в лесу скучно. Он на-люди непременно выйдет. А если плохих людей повстречает? Убьют. Или, хуже того, на цепь посадят, до смерти держать так будут. Старики говорят, что ватага с медведя начинается. И вот что я думаю, мил человек, давай-ка мы ватагу свою собирать. Ты – с медведем. Он всему обучен, сам кого хочешь научит. И мне ещё будешь с куклами помогать. В четыре-то руки мы такое покажем! Музыкантов найдём…

– А Сито – акробат, лучше не сыщешь!

– Вот и акробат есть… Гусляра раздобудем…

Так в разговорах и мечтах прошла ночь. Заснули только под утро…

Медведь быстро перезнакомился со всеми в пещере, бродил из угла в угол, приветливо ворча и подбирая всё съестное, попадающееся по пути.

День стоял яркий, пригожий, и какой-то ловкий солнечный лучик пробрался через длинный лаз чуть ли не до самой пещеры.

– Пошли кого-нибудь в пивоварню, что на рынке стоит, – попросил атамана Петруха. – Пусть там спросят Маланью, скажут ей, что я жив-здоров. И возьмут весь мой снаряд – куклы, обруч, мешок. Да Васятке-мальцу подарить что-нибудь надобно.

Атаман послал тройку шустрых мальчишек выполнять наказ.

Не успели поесть, как мальчуганы вернулись с куклами, с обручем, мешком, Петрухиной торбой, шляпой. Затараторили все разом:

– За подарок Маланья спасибо велела передать и поклон.

– Васятка плакал, за нами идти хотел.

– Мы ему дудку принесли – дудеть начал, утешился.

Затем в пещеру стали приходить из города нищие со странными новостями.

Вроде бы царь из Москвы указ прислал, чтобы всех скоморохов и музыкантов запретить. Указ тот читают дьяки возле кремля, стражники отбирают у скоморохов всё имущество, на реку сносят. Говорят в народе – палить всё будут, чтобы от скоморошьего дела и духа не осталось.

Петруха не верил:

– Не может того быть! Как же изничтожить веселие на Руси?

Атаман помрачнел:

– У нас, Пётр, всё может статься. Не такое видели!

Нищие уходили, приходили, вновь исчезали. Слух о царском указе держался упорно.

– Под вечер на реке скоморошью музыку жечь будут! – утверждали все в один голос.

– Пойду, – сказал Петруха. – Сам должен посмотреть, тогда поверю!

– Я с тобой, – решительно произнёс атаман. – Мало что случиться может!

– Нет, сиди тут, – подумав, произнёс Петруха. – Медведя одного оставлять нельзя. А ты с ним сдружился. Вот и обвыкайтесь.

Петруху переодели: вместо сапог лапти, зипун достали рваный, клочьями. На один глаз повязку соорудили. В руки – костыль. Брат Михайло и тот сначала не признал, зарычал.

– Раз медведь обмишурился, – засмеялся атаман, – то князь Брюквин и подавно не разглядит! Эй, Сито, иди с Петром да глаз с него не своди!

Рябой круглолицый парень взял суковатую дубинку и двинулся вслед за ковыляющим на костыле Петрухой.

…Уже спускались на город Колядец бледно-лиловые сумерки, когда Петруха и Сито дошли до стен кремля.

На льду реки возвышалась гора инструментов скоморошьих – гуслей, бубнов, труб, дудок, гудков, волынок, домр, балалаек… Чего только не было в этой горе!

А на берегу, у самого спуска к реке, теснимая стражниками, стояла толпа скоморохов.

«Ватаг пять! – прикинул Петруха. – Много же их собралось в Колядце!»

Выехали на рыжих конях боярин Безобразов, князь Брюквин, воевода городской, ещё какие-то чины.

Наряды богатые, вокруг стража конная, вся оружием увешанная.

– Как на войну собрались! – тихо сказал Петруха стоящему рядом рябому своему спутнику.

Пузатый дьяк развернул свиток и густым басом принялся читать царёв указ.

Нищие ничего не перепутали – царь Алексей Михайлович грозил страшными карами тем, кто не перестанет заниматься скоморошеством, и всем, кто скоморохов будет смотреть.

Запрещалось смеяться, петь, играть на всех инструментах, рассказывать весёлые сказки, водить медведей, качаться на качелях, играть в шахматы, надевать маски, даже бить в ладоши.

– …А которые люди от того богомерзкого дела не отстанут, – басил в полной тишине дьяк, – по нашему указу тем людям велено делать наказание… бить батогами… ссылать…

В морозном воздухе набатом разносился мощный голос дьяка.

Заулыбался, услышав про милые сердцу батоги, боярин Безобразов. Он, глыбой сидящий на коне, зашевелился, и Петрухе показалось, что жалобно заскрипели под его тяжестью конские косточки.

Князь шевелил стремена, и конь под ним в нетерпении перебирал тонкими ногами.

«Верно, князь жалеет, что в царском указе нет разрешения нас всех сейчас тут же избить, а то и зарубить до смерти!» – подумал Петруха.

– Охо-хо, грехи наши тяжки! – покорно пробормотал кто-то сзади Петрухи. – Вот и разгневали царя-батюшку…

– Царь-батюшка, воевода-батюшка, князь-батюшка, боярин-батюшка, поп-батюшка, – не оглядываясь, зло проговорил Петруха. – Отцов много, а мы круглые сироты…

Дьяк кончил чтение, ещё раз помянув, что все, кто царёв указ нарушит, будут нещадно биты и сосланы в дальние деревни.

– Зажигай! – крикнул князь. – Эй, холопы! Огня!..

Гора на льду, видимо, была уже заранее облита чем-то горючим, – пламя принялось сразу, как только бросили в гору факел.

Толпа горожан молча смотрела на то, как огонь охватывает гусли, гудки, дудки – всё, что ещё недавно приносило народу столько радости.

Освещённые кроваво-красным огнём, сидели на конях боярин, князь, воевода. Отблески пожара играли на бердышах и секирах стражников.

С печальным звоном, похожим на крик, лопались тонкие дощечки гуслей.

Бам! Бам! – взрывались время от времени бубны. Один даже подскочил вверх и жалобно зазвенел.

– А-а-а! – закричал вдруг какой-то скоморох и, в акробатическом прыжке перелетев через опешивших стражников, оказался на льду.

– Кормильцы! – истошно закричал скоморох и ринулся в огонь.

Один из стражников, дюжий детина, бросился на лёд и успел ухватить скомороха за ноги, но тот вырвался и скрылся в пламени. В руках стражника остался только рваный лапоть.

– Батогов захотели? – спросил боярин, повернув голову к беззвучно плачущим скоморохам. – Гнать их всех в шею! Чтоб утром духу скоморошьего в городе не было!

Стражники начали выгонять из толпы скоморохов.

– Да снизойдёт на град наш великая благодать! – пробасил дьяк, а попы, стоящие поодаль, радостно загомонили: – Помолимся господу нашему за то, что умудрил царя-батюшку на очищение от скоморошьей скверны!

Рвались с жалобным стоном струны гуслей, домр, балалаек. Потрескивали гудки и дудки.

Было так тихо вокруг, словно все звуки сгорели в этом страшном огне.

Лёд таял, во все стороны от костра разбегались, извиваясь и журча, весёлые ручейки.

Вдруг пламя взметнулось вверх, послышалось сильное шипение, и костёр ушёл в воду – лёд под ним растаял. Большое облако пара поднялось над рекой, гася последние искры.

Петруха начал выбираться из толпы. Сито толкнул его предостерегающе: забыл, мол, про костыль, хромай сильнее.

Сворачивая от кремля на площадь, Петруха взглянул на реку.

Чёрная дыра на месте костра зияла, словно рана.

…В пещере ждали возвращения Петрухи.

– Я, Пётр, три раза людей тебе навстречу посылал! – сказал атаман. – Кто знает, что там случиться могло!

– Всё было тихо, – доложил Сито.

– Тихо сгорела радость. – Петруха сел возле дремлющего медведя, положил ему руку на голову. – На деньги эти, – он кивнул на пояс Потихони, – купим новые домры и гусли для ватаг. Себе купим, товарищам… Не хватит денег – ещё достанем… Но думаю – хватит. Теперь в скоморохи не всякий идти решится, забоятся многие… И надо былину разучить про путешествие Вавилы со скоморохами в царство царя Собаки.

– Как же! Знаю это игрище! – обрадовался атаман. – Рассердились скоморохи, царство собачье спалили да Вавилу новым царём выбрали! Гоже!

– Большой толк из этой былины быть может! – задумчиво произнёс Петруха.

– Я думаю, – озабоченно проговорил атаман, – что медведя нам подсветлить нужно. Он почти чёрный, приметный. Вдруг князь или его людишки высмотрят? А если медведь жёлтый будет – попробуй узнай!

…Утром Петруха проснулся от медвежьего рёва. Брательник Михайло любил купаться. Вода в громадной бочке побурела от грязи, а медведь фыркал и забавлялся.

– Знать, походим мы ещё ватагой по Руси! – сказал Петруха, глядя на весёлые лица людей. – Хоть и длинные руки у царя…

– …да у нас ноги длиннее! – натирая медведю шею, сказал атаман.

Петрушка – душа скоморошья

Жил-был

Добрый человек…

(Из песни)

Что дальше с Петрухой и его новой ватагой приключилось, никому не ведомо.

Ушли они из города Колядца в неизвестную сторону, и только слухи-летуны остались на долю тех, кто помнил о весёлых скоморохах.

Несмотря на грозный царский указ, продолжали ватаги бродить по бескрайним русским просторам, потешая людей, вызывая ненависть у попов и бояр.

Говорили, что за Петрухой охотились стражники особо, – государевым преступником его объявили.

Один раз будто бы ватагу отбила из рук стражи толпа в городе Пскове.

Другой раз пришлось ватаге спасаться на челнах из города Казани.

В третий раз совсем было Петруху схватили, да он представился старушкой: мешок с обручем наподобие юбки опустил до пят, платочком повязался, так и прошмыгнул меж стражников.

Разное сказывали.

Вроде бы показывал Петруха на куклах историю выкупа скоморохов у боярина Безобразова и все свои приключения. Борьбу с медведем вёл самую подлинную – выходил из-под обруча и всю сцену с Михайлой представлял натурально. А в это время бывший нищих атаман с куклами работал – князя и боярина изображал, как они медвежью потеху смотрят.

Бывало, что и вместе выступал Петруха с атаманом. Тогда сразу над обручем появлялись четыре куклы – и Поп, и Боярин, и Стражник, и Скоморох. Люди сказывали, что на такое представление весь город от мала до велика сбегался. А потом народ помогал скоморохам удирать и прятаться.

Пробовали стражники искать Петруху по голосу: ведь кукла Скоморох кричала звонко, приметно.

Только ничего из этого не вышло: многие кукольники выучились пищики делать и, выступая с куклой Скоморохом, верещали не хуже Петрухи.

Да и называть куклу Скомороха стали всё чаще и чаще попросту Петрушкой.

Выскакивал над обручем скоморох Петрушка и кричал на всю площадь:

– Вот и я! Петрушку вся стража ищет-хватает, ямой да цепями пугает!

Потом Петрушка бил всех подряд – и Попа, и Барина, и Воеводу. А когда приближалась стража, то с помощью зрителей скоморох-кукольник исчезал.

У кукол Петрушек появился длинный, острый любопытный нос – точно такой, какой был у самого Петрухи-скомороха.

Кто Петруху знал или видел раз-другой, непременно в кукле его узнавал:

– Похож Петрушка… Мал, да удал – душа-то в нём скоморошья!

Но людей таких становилось всё меньше, а кукол Петрушек – всё больше. Забыли и о самом Петрухе, зато Петрушку все знали, везде любили, всегда ждали, как дорогого гостя.

Петрушка становился бесстрашным и злым, когда встречался с врагом.

Он был бесшабашно удалым задирой, когда встречался с другом.

Он никогда и никому не позволял посягать на самое дорогое – на свободу.

Поэтому и поныне, смотря на похождения ловкой куклы-скомороха, говорит народ: «Наш Петрушка!»

…Вот так и отыскался через века след Петрухиной ватаги, след скомороший.