Текст книги "Нарбоннский вепрь"

Автор книги: Борис Толчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Не будем развивать эту тему, – примирительно сказал он. – Вас удовлетворит, если я начну думать, что в соседней комнате был человек под условным именем Купидон?

Она улыбнулась, удовлетворенная изяществом, с которым Корнелий вывел их обоих из затруднительного положения.

– Иногда вы бываете просто неподражаемы, дядя.

– Я учусь у вас, прекраснейшее создание среди всех живущих под Божественным Эфиром. О, если б только вы, рожденная из пены волн…

– Как, вы опять?!

Он лукаво подмигнул ей, отчего Софию вновь пронзила нервная дрожь, и заговорщически заметил:

– Сдается мне, ваш Купидон улетел. Он больше нас не слышит.

"Действительно, странно. После такого взрыва – тишина! Уж не случилось ли беды с моим Марсом?", – подумала она, и сердце отчаянно забилось.

Корнелий Марцеллин приблизился к самой кромке воды и, точно желая проверить свое предположение, наклонился к Софии:

– Ну, все еще не верите?!

Она вдруг ощутила жгучее желание схватить дядю за ногу и столкнуть в воду, а самой выпрыгнуть – и поглядеть, как будет он барахтаться в ее бассейне, весь, целиком, в своем роскошном калазирисе, с сенаторской звездой и княжеской диадемой… Она подавила в себе это желание, потому что знала, сколь страшно мстит Корнелий Марцеллин за унижения; пока что была игра – вот пусть игра игрой и остается!

– Да, пожалуй, вы правы, Купидон улетел, – и она лучисто улыбнулась ему.

– Ага, значит, это все-таки был Купидон, – рассмеялся сенатор и вдруг, сменив ироничный тон на страстный, заговорил: – Вы самая восхитительная женщина на свете, София! Вы лживы до мозга костей, вы способны думать лишь о себе и собственных удовольствиях, вам доставляет радость понукать другими, вас переполняет желание царить над всеми мужчинами сразу, вы полагаете себя центром Мироздания – и я готов согласиться с вами: вы этого достойны! И я такой! Я ничуть не лучше и не хуже вас! Вся разница между нами только в том, что Творец создал меня мужчиной, а вас – женщиной! Он создал нас друг для друга, поймите это! Вы читаете мои мысли – и я вижу вас насквозь! Вместе мы всемогущи! Нас ничего не разделяет, ничего!

– Нас разделяют наши амбиции, – вздохнула София. – Там, где каждый из нас мечтает очутиться, есть место лишь для одного.

– И что с того? Второй может стоять рядом.

– Вы это серьезно, дядя?

– Клянусь кровью Фортуната, я никогда не был более серьезен! Вы будете первым лицом в правительстве, когда я его возглавлю.

– Первым после вас?

– Но первым!

– Не выйдет, дядя. Потому что правительство возглавлю я.

– А если это вдруг случится, я буду после вас первым лицом?

– У нас пошел откровенный разговор, так к чему нам эвфемизмы? Вы будете вторым лицом после меня, дядя; я обещаю.

– Поклянитесь княжеской клятвой, Софи, как это сделал я, иначе я вам не поверю.

– Клянусь кровью Фортуната! – промолвила София, а сама подумала: "В конце концов, как сказал Цицерон, juravi lingua, mentem injuratum gero [33]33
  «Я клялся языком, ум мой не клялся» (лат.)


[Закрыть]. Боги извинят меня, если я обману этого Автолика. Вернее, оправдаю его ожидания: он сам сказал, что я лжива до мозга костей!". – Итак, вы довольны, дядя?

– Я в совершеннейшем восторге, милая Софи.

– Вы слышите, как часы Пантеона бьют десять? Нам пора заняться Ульпинами, пока наши общие враги нас с вами не опередили.

– Совершенно с вами согласен. Но прежде мне надлежит воспользоваться вашим любезным предложением.

– Я снова вас не понимаю, дядя. Что вы теперь хотите от меня?

– Лично я – ничего, моя дражайшая племянница. Dixi [34]34
  «Как было сказано» (лат.)


[Закрыть], я счастлив уже тем, что развеял вашу грусть. Но моя дочь…

– Ваша дочь?..

– Да, моя дочь. Вам известно, как люблю я мою Доротею.

– Я тоже люблю ее, дядя. Вы хотите сказать, я могу для нее что-то сделать?

– Полагаю, можете. Дело в том, что моя дочь несчастна.

– В чем же ее несчастье?

– Она влюблена.

– Так это счастье, милый дядя!

– Как посмотреть, милая племянница. Доротея влюблена в человека, который не отвечает ей взаимностью.

– А-а, вот оно что. И вы хотите, чтобы я устроила счастье вашей дочери?

– Только богиня способна это сделать; задача не из легких!

– Неужели? В таком случае соблаговолите сообщить мне имя счастливца.

– Извольте: это Варг, наследный принц Нарбоннский.

Нужно сказать, внутренне София Юстина была готова услышать нечто подобное. Дочь сенатора Доротея Марцеллина была скромной девушкой, которой недавно исполнилось восемнадцать, и всегда, сколько знала ее София, всецело находилась под контролем деспотичного отца. Помимо воли своего отца княжна Доротея не осмеливалась даже выйти в город, не то что полюбить кого-то! Следовательно, брак дочери с Варгом нужен был самому Корнелию Марцеллину – но вот зачем? Тут тоже была загадка, и София Юстина с присущей ей самоуверенностью предприняла попытку эту загадку с ходу разгадать.

– Ваша дочь желает выйти замуж за человека, который бросил нам вызов?

В лице Корнелия что-то дернулось, и София поняла, что попала если не в яблочко, то в круг.

– Что вы имеете в виду, дражайшая племянница?

– А разве не этот варвар помог бежать еретикам Ульпинам?!

"В яблочко!", – мысленно воскликнула София. Корнелий даже не попытался что-либо отрицать, а лишь посетовал:

– Вы чересчур умны для женщины, милая Софи.

– Да и вы виртуоз, милый дядя, особенно для мужчины. Кто, кроме вас, додумался бы обезопасить варвара от подозрений, женив его на дочери светлейшего князя?! Мне жаль мою кузину, дядя. Вы хотите сделать Доротею несчастной: Варг ей не пара.

– Напротив: только такой мужчина способен овладеть сердцем моей дочери, не принимая ее всерьез.

"Вот оно что, – подумала княгиня, – ко всему прочему дядя хочет иметь подле Варга свою лазутчицу. Это начинает казаться опасным!".

– Мне не нравится ваша идея, дядя. Не много ли чести для варвара? В жилах вашей дочери течет кровь Великого Фортуната – а Варг почти что дикий зверь!

– Уже нет, дражайшая племянница. Благодаря вам нарбоннские галлы обратились в Истинную Веру…

– Вы святотатствуете, дядя, и даже не морщитесь! Варг презирает Истинную Веру, потому и бросил вызов нам, освободив еретиков Ульпинов! Его бы надо примерно наказать…

– О, это было бы весьма и весьма неразумно!

"Увы! После всего, что было сделано мной, дабы привязать Нарбоннию к Империи, после всех моих попыток подружиться с герцогом Круном я не могу наказывать его сына, да еще примерно, – подумала София. – Это уронит мой авторитет, и весьма, а цепные плебеи моего дяди не упустят случая облаять правительство. Но Варгу дерзость не сойдет с рук: я сделаю так, что отец сам его накажет, Кримхильду же объявит своей наследницей".

– Вы правы, дядя, – сказала она, – неразумно из-за глупого поступка мальчишки-варвара ставить под угрозу едва наметившийся мир.

– Вот и я о том, – улыбнулся Корнелий, который отлично понимал, какие мотивы движут Софией, – а отыщется ли средство укрепить этот пока еще хрупкий мир, лучшее, нежели брак между аморийской княжной и нарбоннским наследником?!

"Или брак между нашим нобилем и их будущей герцогиней", – мысленно поправила его София. Вслух она сказала:

– Я обещаю вам, милый дядя, сделать все во имя счастья вашей дочери.

Вскоре они расстались, по-своему разочарованные, но довольные друг другом. Они знали, что это была "ничья" и что основная борьба развернется в следующих партиях.

– Любимый дядя, – молвила София Юстина на прощание, – мне, право же, неловко просить вас, после всего, что вы уже для меня сделали…

– Я внимаю вам, дражайшая племянница.

– О, вы так добры!.. Отдайте мне Интелика.

– София…

– Ну что вам стоит, дядя! Ради любви ко мне – отдайте мне Интелика!

– Это невозможно. Кимон Интелик – делегат от народа.

– Я говорю о молодом Интелике, об Андрее, и вы прекрасно поняли меня, дядя. Мечтаю растерзать его; вид этого мерзавца, истекающего кровью у меня на глазах, доставит мне наслаждение.

– Вы кровожадны, дражайшая Софи. Жалкий плебей, homo trioboli, [35]35
  «Человек, стоящий три обола» (лат.), т. е. ничтожный человек.


[Закрыть]не стоит вашего гнева.

– Он оскорбил меня, и я поклялась отомстить.

– Месть сиятельной княгини столь ничтожному созданию? Вы шутите. Я бы вас понял, если бы вы захотели отомстить кому-нибудь, достойному вашей мести, о прекраснейшая из смертных. Например, мне.

– Дядя, отдайте мне этого проклятого плебея, и тогда я не стану вам мстить. У вас наверняка есть на него какой-нибудь компромат.

– Еще вчера не было никакого.

– А сегодня? Постойте, уж не хотите ли вы сказать…

– Ни за что! Это было бы слишком жестоко даже для Андрея Интелика. Сколько раз я предупреждал нашу молодежь: ночью спать нужно, а не гулять по Форуму…

"Потрясающе! – с восторгом, который едва удавалось сдерживать, подумала София. – Он выдает мне для расправы всю радикальную фракцию! Ай-да аромат букетной орхидеи! Следует почаще принимать дядю в этом бассейне!".

– Милый дядя, ведь вы избавите меня от Интелика, не правда ли?

– Я подумаю, что можно сделать, милая Софи.

…Отпустив дядю, София Юстина первым делом отправила слуг на Форум. Им надлежало захватить в качестве улик цепи, которыми к "позорному столбу" были прикованы еретики Ульпины, и, соблюдая все предосторожности, снять с этих цепей отпечатки пальцев.

Несколькими минутами спустя, еще не покинув дворец Юстинов, Корнелий Марцеллин осознал, какие страшные вещи изрекли его предательские уста. "Не могу поверить, что я все это говорил, – мысленно клял он себя. – Будь я проклят, если Софи не подмешала в свою ванну какого-нибудь дурмана! Ecce femina! [36]36
  «Вот женщина!» (лат.)


[Закрыть]С каждым часом я все больше и больше влюбляюсь в нее…".

Вернувшись домой, сенатор послал своих слуг с тем же самым заданием, которое дала своим слугам княгиня София. Скоро слуги князя Корнелия воротились и доложили хозяину, что цепей возле позорного столба они не обнаружили, зато повстречали слуг Софии Юстины, покидавших Форум. Эта новость привела обычно невозмутимого сенатора в такой неописуемый гнев, что слуги, принесшие злополучную весть, не дожидаясь, когда этот гнев обрушится на их головы, поспешили укрыться в апартаментах сердобольной Доротеи Марцеллины. Впрочем, это им не помогло, потому что вскоре хозяин объявился там, и по более веской причине, – ему предстоял серьезный разговор с дочерью.

Идея выдать Доротею за Варга явилась ему спонтанно, не исключено даже, под воздействием дурманящего аромата, но, чем больше князь Корнелий размышлял над этой идеей, тем более замечательной она ему казалась. Он пришел к выводу, что приобрел согласие Софии Юстины на этот брак не столь уж дорогой ценой – цена, которую придется заплатить самой Софии, будет куда дороже! Настроение его улучшилось; относительно же участи отца и сына Интеликов, сенатор, поразмыслив немного, заключил, что им пока ничего не угрожает.

Он, между прочим, оказался прав. Когда княгиня София получила искомые отпечатки пальцев, хитроумный политик победил в ней алчущую мести женщину. Она великодушно пощадила своих врагов – дабы затем, когда-нибудь, когда это окажется по-настоящему полезным ей, с помощью этих улик превратить своих врагов в своих рабов.

Вместе с князем Корнелием ушел мэтр Давид, модельер и цирюльник княгини Софии; он еще не знал, что покидает дворец Юстинов, ставший ему родным домом, навсегда: добрая молодая хозяйка обменяла преданного слугу на ценную услугу своего дяди.

А вот князь Марсий Милиссин вскоре вернулся к своей возлюбленной и имел, между прочим, с ней тяжелый разговор. В частности, София строго-настрого воспретила любовнику являться во дворец Юстинов, даже под благовидным предлогом, потому что лукавый, вероломный и к тому же влюбленный в собственную племянницу сенатор Марцеллин наверняка установит тотальную слежку за дворцом княгини Софии, дабы разведать, кто скрывается под "условным именем Купидон". На это князь Марсий заметил, что не станет, подобно презренному уличному воришке, бегать от ищеек мерзавца и извращенца и что первым нанесет удар, попросту вызвав негодяя-сенатора на дуэль. Окончательное объяснение любовникам пришлось отложить, так как майордом доложил хозяйке о прибытии во дворец его светлости герцога Нарбоннского Круна.

Крун приехал по приглашению самой княгини, которое она передала через курьера; в приглашении говорилось о важном деле, не терпящем ни малейшего отлагательства.

Глава восьмая,
в которой благородный варвар решается поднять руку на женщину, а светлейший князь делает долгожданный подарок своей любимой дочери

148-й Год Химеры (1785), день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Юстинов

Княгиня София Юстина приняла герцога Круна в своем личном кабинете. Комната, называвшаяся кабинетом, представляла собой обширное помещение с огромным столом из красного дерева у широкого фигурного окна, богатыми креслами, покрытыми бархатными паласами, а также длинной двуспальной софой, в которой человек, даже обладающий комплекцией герцога Круна, рисковал утонуть.

Правитель нарбоннских галлов застал молодую хозяйку восседающей в одном из названных богатых кресел. Крун поразился изменениям, которые претерпел облик Софии Юстины, а ведь расстались они не далее как минувшим вечером!

Прекрасная княгиня была одета в длинное платье сиреневого муара. Это платье не имело ни единого выреза, так что Крун, ожидавший – и втайне мечтавший – снова увидеть алебастровое тело Софии, узрел лишь лебединую шею, возвышающуюся над этим платьем, и горестное лицо с огромными, полными слез и оттого блистающими, точно агаты, очами. Точеная рука грациозно возделась и пригласила герцога занять кресло напротив того, где сидела София.

– Что произошло, княгиня? У вас такой вид, точно вы… клянусь богами, точно вы потеряли близкого человека!

– Ваша проницательность делает вам честь, герцог, – чуть подрагивающим голосом ответила она. – Вы почти угадали: я могу его потерять! Человека, который мне по-настоящему дорог!

– Кого?

– Близкого человека, как сказали вы. Я предпочитаю называть его своим другом, ибо слово "дружба" вмещает все мои чувства к нему.

– Проклятие! Вы скажете, кто это?! Наверное, я его знаю, если вы позвали именно меня!

София Юстина издала глубокий и печальный вздох.

– Садитесь, ваша светлость. Нынче мне предстоит принять тяжелое решение. Возможно, самое тяжелое в жизни. Мне предстоит сделать выбор между дружбой и долгом. Я хочу, чтобы вы дали мне совет. Вы – мужчина, и вы – воин, и вы – честный, благородный человек, вы сами прошли через этот выбор. Уверена, никто не сумеет разрешить мои сомнения лучше, чем вы.

Крун, завороженный этими словами и этим тоном, повиновался. Увидеть такой самоуверенную Софию Юстину – подавленной, смущенной, растерянной, неспособной принять решение без посторонней помощи – он не чаял, а то, что она обратилась за советом к нему, к варвару, неосознанно льстило его самолюбию.

– Мой выбор известен вам, – сказал герцог. – Я предпочел долг дружбе.

– Знаю… – она устремила налитые слезами печальные глаза навстречу глазам Круна и медленно проговорила: – Друг, которого я рискую потерять, – это, герцог, вы.

– Я?!

– Выслушайте меня, ваша светлость. Боги, взирающие на нас с небес, не позволят мне солгать. Они знают, сколько сил и сколько души я вложила, устраивая мир между народами наших стран. Они знают, сколько мужества пришлось явить вам ради достижения мира. Боги, в отличие от людей, не считают вас предателем своего народа. Но люди!.. Ах, люди, недостойное человеческое племя! Они готовы на все, воистину на все, дабы разрушить счастье себе подобных!

– Скажите мне, кто они, скажите! Кто мечтает сорвать мир? Я желаю знать имена этих негодяев!

– Нет, я не могу… Правда много хуже, чем вы можете себе представить!

Страшное подозрение шевельнулось в голове Круна. Из памяти возникли события и образы – и родился протест, которого не ждала София Юстина. "В конце концов, – подумалось Круну, – эту женщину я знаю немногим более месяца, да и знаю ли?! Я вижу ее – но не знаю! Она всегда разная, лишь богам ведомо, когда она бывает настоящей. Быть может, Варг прав насчет нее, а это я, старый волк, выжил из ума?..".

– Хороша ли правда, плоха ли правда, я желаю знать ее, – холодно молвил герцог. – Скажите мне то, что вы называете правдой, или я уйду. Мы, галлы, привыкли говорить без обиняков.

"Ты колеблешься, – думала София, внимательно изучая Круна, незаметно для него, – и это нормально. Ты должен сомневаться – через сомнения ты постигнешь истину. Но если я скажу правду сейчас, ты отторгнешь ее. Нет, пока рано…".

– Помните тех плебеев вчера на Форуме, что спровоцировали вас?

"А-а-а, дьявол! Варг так и знал, что она о них вспомнит! Неужели подстроено?! О, страна лжецов и интриганов!..".

Герцог быстро кивнул.

– Стало быть, ваше сиятельство, это юнцы-простолюдины расстроили вас?!

От княгини не ускользнула нотка сарказма в его голосе.

– Отнюдь, ваша светлость. Не юнцы – но истинный их хозяин.

В глазах Круна появился интерес, и София продолжала:

– Их хозяин нынче навещал меня, незадолго до вашего прихода. Этот человек силен и влиятелен. Он мой самый заклятый враг. Он мечтает погубить меня и все, что связано с моим именем. А значит, и вас. Это он подослал молодого Интелика и его свору. Этот страшный человек жаждал получить фотоснимок, уличающий меня… – она замялась, потому что знала: если фраза останется недосказанной, Крун поймет ее лучше. – И он добился своего! Нынче утром он шантажировал меня этим снимком. О, простите, я забыла назвать вам его имя…

– Не затрудняйтесь, – усмехнулся Крун, – мне оно известно. Это сенатор Корнелий Марцеллин, младший брат вашей матери.

София Юстина вздохнула и развела руками:

– Да, он мой дядя – но он ненавидит меня.

– Позвольте, я угадаю, почему. Он хочет стать первым министром. Убрав вас, он им станет. Так?

– Увы… Мне очень стыдно за моего дядю, герцог.

"Варг был прав, – с чувством горечи в душе утверждался в своем подозрении Крун. – Она надеется и дальше водить меня за нос. Как я мог ей поверить? Видать, коварные аморейские боги заморочили меня… Наивный старый волк! С этими богами и с этими людьми говорить можно единственно на языке клинка – другой язык они не понимают!".

– И это все, зачем вы меня позвали, княгиня? Вы извинились за дядю – что дальше?!

"Наивный старый волк, – подумала София, – тебе настолько отвратительны наши интриги, что ты даже не желаешь разбираться, на чьей стороне правда. Тебе кажется, что правды нет нигде. О, неужели непонятно: если и когда дядя Марцеллин прорвется к власти, он попросту раздавит ту куцую свободу, которую мне удалось для тебя сохранить!".

– Ваша светлость, – сказала она, – я хочу, чтобы вы знали: Корнелий Марцеллин не был бы так опасен для дела мира, если бы не нашел сильного союзника в лице вашего сына.

Герцог Крун побледнел. Подсознательно он ожидал услышать от этой женщины обвинения в адрес Варга – и все же упоминание имени сына рядом с именем лукавого аморийского политика показалось Круну глубоко оскорбительным.

– Это ложь, – проговорил он, – у моего Варга с вашим Марцеллином не может быть ничего общего!

– Вам хорошо известно, что связывает их: неприязнь ко мне и желание расстроить хрупкий мир между нашими странами.

– Снова ложь! Не путайте меня. Варг мечтает о свободе, к вам лично не испытывает никаких враждебных чувств, ну а мир с Империей он жаждет отвоевать силой оружия!

"Любопытно, – подумала София Юстина, – я слышу голос прежнего Круна, Круна Свирепого. Значит, какие-то молекулы его души так и не смогли покориться воле властительной Нецесситаты. О, варвар!".

Тщательно взвешивая каждое слово, она заметила:

– У меня и в мыслях не было обвинить вашего сына в сговоре с сенатором Марцеллином. Я имею цель сказать иное: ваш сын и мой дядя способствуют друг другу невольно. Мы с вами на одной стороне – они на другой, враждебной нам. Увы, герцог, это так!

Герцог вскочил с кресла, лицо его пылало: даже самое мягкое обращение со стороны молодой хозяйки более не могло сдержать клокочущего в его душе пламени гнева, горечи и запоздалого раскаяния.

– Ну довольно! Я ухожу! Клянусь богами, не удерживайте меня, иначе… иначе вы услышите правду, которая не понравится вам, сиятельная княгиня! Я ухожу – и покидаю Миклагард! Меня здесь больше ничего не держит! Довольно с меня чудес аморейских! Домой, в Нарбонну! Домой!

Тремя гигантскими шагами Крун достиг двери кабинета и уже взялся за золотую ручку, когда его настигли слова Софии:

– Ну что же, герцог, вы сами развеяли мои сомнения. Долой дружба – да здравствует священный долг! Вы решили вернуться домой – не смею вас задерживать. Но в память о нашей дружбе, которую вы презрели, я предупреждаю вас: ваш сын в Нарбонну с вами не вернется!

Лицо, которое обернулось к ней, походило на маску разъяренного языческого бога. "Донар, – мелькнуло в голове Софии, – истинный Донар во плоти! Ему только молота не хватает…".

– А что же будет с моим сыном? – прогремел Крун.

– Принц Варг, ваш сын, подвергнется аресту и перед судом предстанет.

Эти слова были сказаны ледяным тоном, тоном человека, до предела уверенного в себе и никогда ничего не боящегося. На самом же деле Софию Юстину пронзил страх – ибо поистине страшен был в гневе Крун Свирепый, надвигающийся сейчас на нее. "Он может меня убить, – вдруг поняла она, – ведь он же дикий варвар! В душе его лишь гнев клокочет и вовсе нет рассудка! Нужно позвать на помощь!".

– Посмеете кликнуть подмогу, и я убью вас, – выговорил Крун. – Никто вам не поможет, покуда мне не поклянетесь вы, что с головы единственного сына моего ни волосок не упадет! Вы слышите – клянитесь кровью Фортуната – иначе вам конец, княгиня! Не посмотрю, что женщиной создали боги вас – мне нечего терять: честь рыцаря продал за подлый мир я, жизнь под ярмом Империи недорога мне, лишь сын единственный остался у меня – его я не отдам Империи на растерзание, нет, не отдам, не ждите – не отдам!..

"Держись, София! – донесся из глубин души бестрепетный голос. – Это его агония! Ты победишь! Смелее наступай!".

София Юстина поднялась с кресла, и скрестив руки на груди, гордо встала перед варваром.

– Клянусь кровью Фортуната, – глядя прямо в глаза ему, молвила она, – ни один волос не упадет с головы принца Варга иначе как по воле герцога Нарбоннского, отца его и господина!

Крун опешил; а она, не давая ему времени на раздумья, развивала наступление:

– Нынче ночью ваш сын совершил тяжкое преступление против нашей великой державы. Вот, взгляните сюда, – она схватила со стола какие-то бумаги и предъявила их герцогу.

Это оказались фотографии, целый альбом фотографий. Сначала Крун увидел некое жилище в горах, снаружи и изнутри, таинственные знаки и символы, очевидно, магические. Далее его взору предстал снимок с обугленными черепами; подле черепов стояли двое – неприятный тщедушный старик и юноша, вернее, молодой человек, такой же хлипкий и несимпатичный, как и старик. На следующем снимке Крун увидел их же в зале аморийского суда. Еще на нескольких фото старик и юноша представали в соседстве с отрубленными головами, руками, половыми членами, с дьявольскими символами, какими-то склянками однозначно омерзительного вида, с потрепанными чародейскими книгами – и так далее. Завершал зловещую подборку снимок, живописующий обоих прикованными к каменному столбу.

– Что это? Зачем? – прошептал Крун. – Кто такие эти колдуны?

София ткнула пальцем в последнее фото.

– Здесь вы видите место преступления вашего сына. Минувшей ночью, втайне от вас, принц Варг выпустил на свободу еретиков Ульпинов, слуг дьявола, злодеев лютых, чье имя страх и ненависть внушает всякому, в ком жив еще человек, творение Господне…

– Ложь!!! – взревел герцог, отбрасывая альбом. – Тысячу раз ложь! Вы подстроили все это! Вы – или по вашему приказу! Вам не удалось заполучить моего сына – и вы замыслили сгубить его! Так нет же, не бывать!..

– Это правда, – хладнокровно молвила княгиня, понимая, что малейшая дрожь в ее голосе погубит все дело; нет, лишь решительным наступлением она сломает последние бастионы в душе тяжело раненого старого волка…

– А где на этих снимках сын мой Варг? Его мне покажите! Его здесь нет!

– Уж не думаете же вы, – с ледяной усмешкой ответила София, – что принц Варг пригласил фотографа, дабы тот запечатлел для истории его злодеяние?! О, нет, он всего лишь жаждал погубить меня – и вас со мною заодно. Все, что сказали вы, все истинно и справедливо, да с точностью до наоборот: ваш сын не смог словами с дороги мира совратить отца – вот отчего решился он на злодеяние!

– Ложь! Ложь! Ложь… – шептал герцог; лицо его стало землистого оттенка.

София взяла со стола другой бумажный лист и показала его Круну.

– Это отпечатки пальцев, обнаруженные на цепях душегубителей Ульпинов. Они принадлежат вашему сыну. Кроме того, имеется свидетель…

– Ложь!.. Подделка! А ваш свидетель – наймит презренный, раб или плебей с душонкой рабской, – простонал Крун.

"Ты почти угадал, – мысленно усмехнулась она, – вот только сыну твоему сыграть на репутации Интелика не удастся: любой простолюдин из Амории нашему суду священному стократ дороже, ближе и роднее любого варварского принца".

– Думайте что угодно, – жестко проговорила София Юстина, – однако для нашего правосудия улик более чем достаточно. Ваш сын совершил преступление, для которого нет иммунитета и смягчающих вину обстоятельств. Принц Варг будет арестован и подвергнут допросу с пристрастием, так как дело касается государственной ереси. Признается он или нет, неважно: лишь одна кара ждет его – смерть!

– Никогда! – захрипел герцог Крун, занося руку для удара. – Никогда тому не бы…

Княгиня София отпрянула – однако то импульсивное движение оказалось излишним. Глаза герцога выпучились, тело пронзила конвульсия – и он рухнул прямо к ногам княгини.

– О, нет… – простонала она и тут же бросилась из кабинета с криком: – Врача, скорее, врача! Всех моих врачей – немедленно, ко мне!!!

***

148-й Год Химеры (1785), день 15 октября, Темисия, Княжеский квартал, дворец Марцеллинов

– Дочь моя, – начал князь Корнелий Марцеллин, – ты знаешь, как я люблю тебя…

Доротея кивнула: да, она знала, как он ее любит – как дочь и как женщину; больше, чем ее, отец не любит никого, кроме самого себя; о своеобразной любви отца к Софии Юстине она не знала ничего.

– …И потому для меня будет величайшим несчастьем расстаться с тобой.

Девушка затрепетала; преданной рабыней своего отца она была столь долгое время, наверное, с самого детства, и настолько привыкла к своей роли, что перспектива расстаться с отцом-господином по-настоящему испугала ее. Отец безраздельно царил в ее жизни и наполнял эту жизнь смыслом; возможна ли ее жизнь без отца, она не знала и не хотела узнавать…

– Ради Творца и всех великих аватаров, господин, – взмолилась Доротея, – не шути со мной столь жестоко! Давай лучше я сделаю тебе приятно…

Она потянулась к отцу, туда, где под халатом уже привычно прорисовывалось жаждущее естество – но отец, к изумлению ее, мягко отвел ее руку.

– Когда-нибудь это должно было случиться, Дора, – с грустью сказал сенатор. – Тебе восемнадцать уже, а это самое время для девушки выходить замуж. Женитьба, если разобрать по правде, хотя и зло, но необходимое зло, как сказал в свое время Менандр…

– Нет, ради всего святого, господин! Я никого не люблю так, как тебя! Я не хочу замуж…

– Ты захочешь, – ласково, но настойчиво возразил он, – ибо того желаю я, отец и господин твой. Во имя любви ко мне ты полюбишь другого мужчину. Я облегчу тебе задачу, указав, кого именно тебе надлежит полюбить. Конечно, любить его ты будешь не так, как меня… Он будет называться твоим мужем.

Бледная, точно сама смерть, Доротея встала.

– Позволь мне уйти, господин. Я не могу слышать, что ты говоришь.

– Сядь, глупая! – рявкнул князь Корнелий; дочь, напуганная вспышкой его гнева, послушно опустилась на скамейку у его ног, а он продолжил: – Я выбрал для тебе редкостного мужа. Он молод, он храбр и силен, он умен, он красив, как бывает красив первозданной красотой, дарованной самими богами, дикий зверь – лев или вепрь. Он – воплощение мужчины. Достаточно сказать, что по Выбору он – Симплициссимус. Он – истинный Геракл для тебя, моя Геба! Он будет оберегать и защищать тебя. А если нет, – Корнелий Марцеллин скривил губы в жестокой усмешке, – тогда я сокрушу его своими перунами [37]37
  Князь Корнелий намекает дочери на то, что отцом Гебы был сам Громовержец Зевс (Юпитер).


[Закрыть]! Но пока… пока этот человек мне нужен – и я его заполучу, через тебя, родная!

– О, господин… – заплакала Доротея.

Отец нежно погладил ее каштановые волосы.

– Ты у меня красота ненаглядная, Дора. Ты неотразима. Принц Варг женится на тебе и станет моим зятем.

Она с ужасом воззрилась на отца. "Это всего лишь страшный сон", – прочел он в ее глазах.

– Не бойся, родная. Ничего, что он варвар. У него характер зверя, но тебе хорошо известно, как укрощать диких зверей: я тебя научил. Я берег и лелеял тебя. Пришло время отблагодарить папу за его труды.

– Что… что я должна сделать?

– Ты ответишь "да" на предложение Варга. Вначале он, я думаю, возненавидит тебя. Тебе придется пройти через это. Угождай ему, как только можешь. Стань ему верной женой. Доставляй ему наслаждение в постели, как доставляла мне – но будь осторожна: варвар, по всей видимости, сущее дитя в искусстве любви. Не испугай его! Он не полюбит тебя, если увидит в тебе блудницу. Роди ему ребенка, и чем скорее, тем лучше. Я хочу, чтобы это был сын, наследник. Сын свяжет его с тобой и со мной. Затем стань ему не только женой и матерью его ребенка, но и подругой, которой он доверит свои сокровенные тайны. Ты понимаешь меня, Дора?

– Да, господин, – прошептала девушка.

– Умница, – кивнул сенатор. – Итак, ты должна стать Варгу преданной женой, любовницей, подругой. Его жизнь – твоей жизнью. Его пристрастия – твоими. Его цели – твоими целями. Так ты завоюешь его, будущего великого воителя… А теперь самое главное, – князь Корнелий наклонился к уху дочери, как будто в его собственном дворце их могли подслушивать. – Герцог Крун, отец Варга, – человек Софии. Я не хочу, чтобы он оставался герцогом и дальше. Я хочу, чтобы герцогом Нарбоннским стал твой будущий муж.

– Я… я… мне придется отравить Круна, да, господин?

– Нет, нет, что ты, родная! Никаких убийств, особенно с твоей стороны! Запомни: твой образ – жена, во всем следующая за мужем, жена, которая не сделает и шагу помимо воли мужа, этакая овечка. Твое дело – соглашаться с Варгом во всем, что касается его ненависти к нашей державе…

– О-о-о…

– Не бойся, Дора, это не измена. Напротив, благодаря тебе наше влияние в Галлии укрепится; но произойдет это не сразу, а тогда, когда я возглавлю имперское правительство… Но я отвлекся. Так вот, родная, я ставлю тебе задачу укрепить Варга в его преданности свободе. Vita sine libertare, nihil [38]38
  «Жизнь без свободы – ничто» (лат.)


[Закрыть], иными словами. Ему кажется, что свобода его родины и покровительство Империи несовместимы. Это хорошо. Он наивен, прямодушен, благороден – но далеко не дурак, поэтому будь осторожна. Очаруйся его страной; пусть он поверит, что твоя душа тоже, как и его, алчет свободы! Такое родство душ сблизит тебя и его, а поскольку у него среди женщин нет друзей и поскольку женщина-друг нужна всякому великому мужчине, он начнет поверять тебе свои секреты…