Текст книги "Врачебные тайны дома Романовых"
Автор книги: Борис Нахапетов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
К придворной медицине имели отношение и два сына С.П. Боткина – Сергей и Евгений.
Сергей Сергеевич Боткин (1859–1910), известный терапевт, инфекционист и бактериолог, родился в Париже 13 декабря 1859 г. (в то время С.П. Боткин работал в клинике профессора Труссо). В 1879 г. после окончания с золотой медалью 2-й Санкт-Петербургской классической гимназии поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, которое окончил в 1883 г. со степенью кандидата и серебряной медалью. Поработав в лабораториях Менделеева, Бутлерова и Мельшуткина, поступил на 3-й курс Военно-медицинской академии, которую окончил в 1886 г. первым с награждением премией Буша и занесением имени на мраморную доску Академии. В 1888 г. защитил докторскую диссертацию. В течение трёх лет стажировался за границей в клиниках и лабораториях известных профессоров: Реклингаузена, Флюгте, Коха, Лейлена, Наунина, Гергарда. По возвращении был назначен заведующим отделением городской Боткинской барачной больницы. Был избран профессором кафедры бактериологии и заразных болезней Военно-медицинской академии, а в 1896 г. занял кафедру своего отца. Будучи чрезвычайно талантливым человеком, увлекался искусством и музыкой. Собрал богатую коллекцию художественных произведений. В 1905 г. был избран непременным членом Академии художеств «за деятельность на поприще русского искусства». Активно участвовал в Русско-японской войне (1904–1905), был удостоен звания почётного лейб-медика. К громадному сожалению, он умер очень рано от кровоизлияния в мозг.
Евгений Сергеевич Боткин родился 27 мая 1865 г. в Царском Селе. После окончания 2-й Санкт-Петербургской гимназии поступил на физико-математическое отделение Петербургского университета, но вскоре перешёл на учёбу в Военно-медицинскую академию, которую закончил в 1889 г. третьим по списку со званием лекаря с отличием и был награждён премией Пальцева.
Некоторое время Е.С. Боткин работал врачом в Мариинской больнице для бедных, откуда был командирован с научной целью за границу. В мае 1893 г. он был вторично командирован за границу, где занимался в клинике проф. Черни, в Патологоанатомическом институте в Гейдельберге у проф. Арнольди, в лаборатории физиологической химии проф. Саньковского в Берлине, слушал лекции профессоров Р. Вирхова, Бергмана, Эвальдса, невропатолога Громана, прошёл бактериологический курс у проф. П. Эрнста в Гейдельберге, курс практического акушерства у проф. Дюрсена в Берлине, там же – хирургический курс у доктора Шланге, прослушал курсы по детским болезням проф. Богинского и по нервным болезням проф. Бернхардта. Работая летом во всех терапевтических клиниках и терапевтических отделениях городских больниц Берлина, проделал специальные курсы клинической химии у приват-доцента Вейнтрауда (ассистент проф. Герхардта) и клинической бактериологии у доктора Руге в той же клинике и слушал лекции профессоров Герхардта, Сенатора, Лейлена, невропатолога Менделя, педиатра Хубнера, отоларинголога Б. Френкеля. В физиологической лаборатории проф. Х. Мунка Е.С. Боткин провёл исследование по морфологии крови и лимфы.
Таким образом, он получил разносторонние медицинские познания на самом высоком уровне и был прекрасно подготовлен к самостоятельной лечебной и научной работе. 12 мая 1897 г. Е.С. Боткин был удостоен звания приват-доцента по кафедре внутренних болезней с клиникой Военно-медицинской академии.
Конечно, Е.С. Боткин не был столь одарён, как его старший брат – Сергей Сергеевич, но он был превосходным практическим врачом, имевшим к тому же свои собственные взгляды на взаимоотношения врача и больного.
В своей вступительной лекции студентам 3-го курса Военно-медицинской академии 18 октября 1897 г. он, в частности, говорил: «„Больница – для больных“ – этот девиз должен лечь в основу нашего (т.е. врачебного. – Б.Н.) отношения к больным». Он учил своих студентов: «Необходимо, чтобы врач обладал умением, искусством наблюдать. Нужно уметь слушать. Как приобрести это умение? Для этого необходимо только одно условие: ваше сердечное участие к больному и искренний интерес к его рассказу… Раз приобретённое вами доверие больных переходит в искреннюю привязанность к вам, когда они убеждаются в вашем неизменном сердечном отношении. Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение – драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко больше поможете, чем микстурами и порошками… Только сердце для этого нужно, только искреннее участие к больному человеку. Так не скупитесь же, – призывал он своих слушателей, – приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно».
В опубликованной в 1903 г. работе «Что значит „баловать больных“?» Е.С. Боткин писал о том, что врач «никогда не должен забывать, что перед ним больной человек, нередко страдающий от своей нервной болезни не менее, чем другой от физической, и заслуживающий поэтому сердечного и внимательного участия. Знакомство с душевным миром больного врачу не менее важно, чем представление об анатомических изменениях и нарушениях физиологических функций».
Во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. он был назначен заведующим медицинской частью Красного Креста в Маньчжурской армии. За отличия, оказанные в делах против японцев, он был награждён офицерскими боевыми орденами Св. Владимира 4-й и 3-й степени с мечами.
Свои впечатления о войне Е.С. Боткин изложил в книге «Свет и тени Русско-японской войны 1904–1905», изданной в Санкт-Петербурге в 1908 г. Представляя собой собрание писем, описывающих хронологию военных событий и меняющиеся взгляды их автора на войну, эта книга по своей форме («Из писем к жене») напоминала книгу его отца – «Письма С.П. Боткина из Болгарии 1877 г.», также составленную из писем С.П. Боткина к его жене с театра военных действий в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг.
По внутреннему же содержанию книга Е.С. Боткина – «добровольное свидетельское показание перед судом общественного мнения», как определил её сам автор, – вступала в отчётливую полемику с книгой С.П. Боткина. Это противостояние было обусловлено прежде всего различным служебным положением их авторов.
С.П. Боткин, как лейб-медик Императорского двора, в обязанности которого входило главным образом наблюдать за здоровьем государя, главнокомандующего, наследника и других лиц, близких к царствующим особам, принимал участие в войне, так сказать, на госпитальном уровне. Занимаясь преимущественно инспектированием госпиталей (как «генерал от медицины») и консультацией «интересных» больных, он конечно же не подвергался при этом никакой опасности. Правда, как пишет Е. Нилов, «не раз, видя недостаток врачей, скидывал сюртук, засучивал рукава и становился к операционному столу».
Е.С. Боткин же, будучи уполномоченным Красного Креста, участвовал в войне на уровне передовых отрядов. Находясь в непосредственной близости от обстреливаемых артиллерийским и оружейным огнём позиций наших войск, он перевязывал раненых непосредственно на поле боя, при отступлении лично осуществлял их эвакуацию, одним из последних врачей покинув оставленный нашими войсками Вафангоу.
Различное служебное положение авторов определило также их различное душевное самочувствие. Если С.П. Боткин, находясь вдали от поля боя, сумел сохранить моральное равновесие и был не в состоянии относиться «со спокойствием и равнодушием привычного человека» к страданиям раненых, «остающихся и без еды и без перевязки по суткам и более», то Е.С. Боткин, побывавший в самом пекле боёв, в полной мере испытал на себе их опустошающее моральные силы человека влияние. Он писал 9 октября 1904 г.: «Да, я устал, я невыразимо устал, но только душой. Она, кажется, выболела у меня. Капля по капле, истекло сердце моё, и скоро у меня его не будет; я буду равнодушно проходить мимо искалеченных, израненных, голодных, иззябших братьев моих, как мимо намозолившего глаза гаоляна; буду считать привычным и правильным то, что ещё вчера переворачивало всю душу мою. Чувствую, как она постепенно умирает».
Письма С.П. Боткина полны пацифизма, но пацифизма, если можно так сказать, общегуманистического, то есть имеющего в своей основе отрицание войны как причины различных болезней, ранений и других страданий людей. Что же касается целесообразности войны как способа разрешения межгосударственных противоречий, то С.П. Боткин даже не задаётся таким вопросом, считая войну против османской Турции вполне справедливым делом. Он пишет: «…Надо знать наших солдат, этих добродушных людей, идущих под пулевым градом на приступ с такой же покорностью, как на учениях, чтобы ещё больше сжималось сердце при мысли, что не одна тысяча этих хороших людей легла безропотно, с полной верой в святое дело, за которое они так охотно, с такой готовностью отдают свою жизнь…»
Пацифизм же Е.С. Боткина имеет социально-политическую окраску. В письме от 27 октября 1904 г. он пишет: «Солдат (русской армии. – Б.Н.) очень двинулся за последние двадцать пять лет (со времён войны 1877–1878 гг. – Б.Н.): он уже очень и очень рассуждает; ему мало исполнять приказание, ему уже нужно и понимать, для чего он должен делать то или другое. Видимо, он задаётся также вопросом, можно ли воевать вообще. Когда мы дрались с турками, мы проливали кровь за веру и за угнетённых единоверцев и братьев. А из-за чего дерёмся мы теперь? – Это господская война, – говорят, будто, солдаты».
И ещё одно, весьма существенное отличие. Книга С.П. Боткина была опубликована в 1893 г., т.е. после смерти и автора, и императора Александра II, которому С.П. Боткин, судя по его письмам, лично докладывал о непорядках в медицинском обеспечении войск. Что же касается критических замечаний С.П. Боткина о войне в целом, то они могли с малой долей вероятности попасться на глаза лишь преемнику Александра II – императору Александру III.
Книга же Е.С. Боткина, напечатанная в 1908 г., когда он был назначен лейб-медиком Его Императорского Величества, не могла не стать известной императору Николаю II и членам его семьи. Не исключено, что когда-нибудь некий дотошный библиофил найдёт экземпляр этой книги с дарственной надписью автора его августейшим пациентам.
Признанием заслуг Е.С. Боткина как первоклассного врача стало его назначение 13 апреля 1908 г. лейб-медиком Николая II (до этого, 6 мая 1905 г., ему было пожаловано звание почётного лейб-медика).
По свидетельству дочери Е.С. Боткина, Т. Мельник, своим назначением на эту должность Боткин был обязан императрице Александре Фёдоровне. Когда после смерти лейб-медика Г.И. Гирша (1828–1907), находившегося в этой должности с 1874 г. (!), «императрицу Александру Фёдоровну спросили, кого она желает пригласить, она сразу сказала: „Боткина“. В то время в Петрограде (Санкт-Петербурге. – Б.Н.) одинаково известны были два Боткина: старший – Сергей Сергеевич и младший – Евгений Сергеевич. „Того, который был на войне“, – добавила Её Величество». (Следует напомнить, что С.С. Боткин также был на войне в качестве уполномоченного Красного Креста Северо-Восточного района действующей армии, также был отмечен наградами и удостоен звания почётного лейб-медика.)
Н.А. Соколов в своей книге «Убийство царской семьи» приводит выписку из показаний камер-юнгферы Занотти, в которой детализируются обстоятельства назначения Е.С. Боткина на должность лейб-медика. «…Государыня была больна, как мне кажется, истерией… Чем именно питалась истеричность императрицы, я не могу вам сказать. Может быть, у неё была какая-либо женская болезнь. Что-то такое у неё было в этом отношении. Об этом могли бы сказать доктора Драницын и Фишер, лечившие императрицу. (По всей вероятности, Б.А. Фишер, акушер, доктор Двора Её Императорского Высочества Великой княгини Марии Николаевны, и доктор А.А. Драницын – известный акушер-гинеколог. – Б.Н.) Несколько лет тому назад императрица, жаловавшаяся на сердце, была в Наугейме и обращалась к врачу Гротте. Гротте не нашёл у неё сердечной болезни. Как мне кажется, он нашёл у неё нервные страдания и требовал совершенно иного режима. То же самое находил потом у Её Величества и Фишер. Он даже делал тайный доклад Императору по поводу болезни Императрицы. Фишер предсказал с буквальной точностью то, что потом делалось с Государыней. Именно он указывал на лечение не сердца, которое, очевидно, было здорово у неё, а нервной системы. Но Императрица узнала о таком докладе Фишера. Он был устранён, и призван Боткин. Это было желание и её, и Вырубовой. Боткин и стал её врачом».
Е.С. Боткин взял на себя обязанности семейного врача, ежедневно наблюдающего за здоровьем членов августейшей семьи. Это было непростое занятие. Если Николая II отличало отменное здоровье, то императрица Александра Фёдоровна, как мы знаем, была женщиной слабой и болезненной, её постоянно мучили отёки и боли в ногах, а нервозная мнительность усугубляла её состояние.
Каждый день в 10 часов утра Боткин осматривал императрицу в её спальне. При этом императрица почти всегда задерживала его расспросами о его семье, разговорами о здоровье своих детей или давала какие-нибудь поручения по делам благотворительности. Затем Боткин осматривал императора, который давно уже был на ногах и уходил в свой кабинет для принятия докладов. После этого доктор проводил осмотр царственных детей: слушал лёгкие, смотрел горло, проводил медицинские процедуры. Около пяти часовой снова слушал сердце императрицы, причём делал это, даже будучи больным (Боткина часто беспокоили приступы почечной колики).
Основным пациентом Е.С. Боткина стал цесаревич Алексей, унаследовавший от матери неизлечимую болезнь – гемофилию. Верный своему принципу соучастия, сопереживания больному, Боткин тяжело переносил каждое обострение болезни наследника, к которому он искренне привязался и который платил ему взаимностью. Как пишет Т. Мельник, первой фразой по-французски, обращённой наследником к Боткину, было: «Je vous aime de tout mon petit cour» («Я вас люблю всем своим маленьким сердцем»).
В письмах из Спалы, где Алексей в 1912 г. перенёс очередное тяжёлое обострение болезни, Е.С. Боткин писал:
«12 октября. Я не в силах передать вам, что я переживаю… Я ничего не в состоянии делать, кроме как ходить около него… Ни о чём не в состоянии думать, кроме как о нём, о его родителях…
14 октября. Ему лучше, нашему бесценному больному. Бог услышал горячие молитвы, столькими к нему возносимые, и наследнику положительно стало лучше, слава Тебе, Господи. Но что это были за дни… Как годы легли они на душу…
19 октября. Нашему драгоценному больному, слава Богу, значительно лучше. Но писать я всё-таки ещё не успеваю: целый день около него. По ночам, тоже ещё дежурим…
22 октября. Нашему драгоценному наследнику, правда и несомненно, значительно лучше, но он ещё требует большого ухода, и я целый день около него, за очень малыми исключениями (трапезы и т.п.), и каждую ночь дежурил – ту или другую половину. Теперь иззяб, как всегда, и совершенно не в силах был писать, и, благо, наш золотой больной спал, сам уселся в кресло и вздремнул…»
При пользовании императрицы и наследника доктору приходилось не только бороться с их болезнями, но и противостоять окружавшим императрицу лжецелителям и лжепророкам.
В связи с наклонностью императрицы Александры Фёдоровны к гипнотизму при ней находились хиромант и целитель из Лиона, некий месье Филипп, «предсказавший» рождение долгожданного сына – наследника престола и ставший своего рода предтечей Распутина, затем Папиус и целый ряд других гипнотизёров.
Ощущая своё бессилие в борьбе с болезнью наследника, Е.С. Боткин вынужден был терпеть вмешательство в лечение Г. Распутина, но относился к нему с нескрываемой антипатией. Т. Мельник вспоминает, что, когда «Её Величество лично попросила принять Распутина на дому как больного, мой отец ответил, что в медицинской помощи ему отказать не может, но видеть его у себя дома не хочет, а потому поедет к нему сам».
Непросто складывались отношения и с самой императрицей. Н.А. Соколов пишет: «Случилось самое опасное: Императрица не подчинилась авторитету науки и в своей болезненной самоуверенности вздумала подчинить авторитет науки своей больной воле. Я отдаю должное доктору Евгению Сергеевичу Боткину. Джентльменски благородный, он доказал свою глубокую преданность царской семье своей смертью. Но я не могу не признать, что он не обладал ни достаточной волей, ни достаточным авторитетом, чтобы взять в свои руки больного человека. Не врач победил его, а наоборот: этот больной человек победил врача. Сама судьба не благоприятствовала Государыне. Отдав всего себя царской семье, Боткин нажил драму в своей личной семье и оказался одинок. Страдая, он нашёл себе облегчение в личности Императрицы, пробудившей в нём религиозное настроение. В конце концов вынужден был признать правду и Боткин. В период царскосельского заключения он вышел однажды из комнаты Императрицы в сильно подавленном состоянии и пришёл в комнату Жильяра. Тот спросил его, что с ним. Боткин не отвечал, задумался, а затем сказал вслух: „Теперь я как врач не могу считать Её Величество вполне нормальной“».
Внешне для Е.С. Боткина всё складывалось вполне благополучно. В Царском Селе ему был предоставлен большой казённый дом (в нём он с началом Первой мировой войны открыл лазарет для раненых солдат), он получил чин действительного статского советника (генерал-майора), как лейб-медик, носил генеральское пальто и погоны с вензелями императора, ему подавался выезд: карета, запряжённая парой лошадей в блестящей орлами упряжи, с кучером, тоже увенчанным орлами, в треуголке. (Кстати, когда в Тобольске солдаты, охранявшие семью царя, потребовали от Боткина снять погоны, он отказался сделать это, предпочтя заменить форменную одежду гражданским платьем.)
Но семейная жизнь Е.С. Боткина складывалась трагически: в младенчестве умер первенец; другой сын, Дмитрий, хорунжий лейб-гвардии казачьего полка, был убит в самом начале Первой мировой войны; с молодым студентом ушла жена Боткина, бросив его с тремя детьми.
Единственную отраду в жизни доктор находил в служении царской семье. Он настолько проникся чувством преданности императорской чете, что писал в одном из писем: «Своей добротой Они сделали меня рабом своим до конца дней моих».
Говоря, что любит Их Высочеств не меньше, чем своих детей, Е.С. Боткин доказывал это на деле. Когда весной 1917 г. его дочь Татьяна была больна ревматизмом и лежала в постели, он почти не бывал дома, проводя дни и ночи у больных детей царя, заразившихся корью от маленького кадета, приезжавшего из Петрограда в гости к цесаревичу. Покидая Тобольск в апреле 1918 г. вместе с членами царской семьи, он оставлял в полной неизвестности своих детей – Татьяну и Глеба, которых он, кстати говоря, так никогда больше и не увидел, и на вопрос императрицы «А как же ваши дети?» отвечал, что на первом месте для него всегда стоят интересы Их Величеств.
Когда после отречения Николая II от престола он и его семья были арестованы и заключены под домашний арест в Александровском дворце Царского Села, а многочисленная челядь разбежалась, то из всего штата придворных врачей остались только двое: Е.С. Боткин и В.Н. Деревенко.
Можно сказать, что Боткин не мыслил себе жизни без царской семьи. На вопрос императрицы, «согласен ли он, в случае отъезда Их Величеств за границу, ехать тоже, он ответил утвердительно».
Находясь вместе с членами царской семьи под арестом, Боткин был временно выпущен из дворца в связи с тяжёлой болезнью его невестки. Когда опасность для жизни молодой женщины миновала, он, предварительно справившись, желают ли Их Величества его возвращения, и получив утвердительный ответ, обратился с просьбой к коменданту дворца полковнику Кобылинскому получить разрешение на это от Керенского. Известно, что Керенский лично принимал Е.С. Боткина в Петрограде в конце июля 1917 г. Доктор вернулся во дворец 30 июля, а в ночь на 1 августа всю царскую семью и их ближайшее окружение отправили в Тобольск.
Совместное пребывание в столь необычных – экстремальных, сказали бы мы теперь – условиях ещё более сблизило Е.С. Боткина с членами царской семьи. Доктор занимался с наследником русским чтением. Как пишет Т. Мельник, «они оба увлекались лирикой Лермонтова, которого Алексей Николаевич учил наизусть, кроме того, он писал переложения по картинам, и мой отец наслаждался этими занятиями». Великим княжнам Боткин преподавал биологию.
Находясь с царской семьёй в Тобольске и Екатеринбурге, доктор неоднократно ходатайствовал перед Временным правительством и местными властями о смягчении режима и улучшении условий содержания арестованных.
В архиве сохранился ответ Временного правительства на просьбу Е.С. Боткина разрешить бывшему царю и его семье посещать церковь, а также совершать загородные прогулки: «Евгений Сергеевич. По поручению министра-председателя сообщаю Вам, что изложенная в письме Вашем от 26 августа просьба о разрешении бывшему царю и его семье прогулок за городом и посещении церковных служб министром-председателем удовлетворена. Начальник канцелярии министра-председателя В. Сомов».
В Тобольске Е.С. Боткин жил отдельно от царской семьи, что позволяло ему, помимо выполнения своих основных обязанностей, заниматься также и медицинской практикой: он принимал солдат охраны, а также местных жителей. В письме к своему младшему брату Александру он писал: «…первые же счастливые случаи, в которых Бог помог мне оказаться полезным, вызвали такое доверие ко мне, что число желающих получить мой совет росло с каждым днём вплоть до внезапного и неожиданного моего отъезда. Обращались всё больше хронические больные, уже лечившиеся и перелечившиеся, иногда, конечно, и совсем безнадёжные. Это давало мне возможность вести им запись, и время моё было расписано за неделю и за две вперёд по часам, так как больше шести-семи, в экстренных случаях восьми больных в день я не в состоянии был навестить… К кому только меня не звали, кроме больных по моей специальности?! К сумасшедшим, просили лечить от запоя, возили в тюрьму пользовать клептомана (пригодились-таки знания, полученные в заграничных командировках! – Б.Н.). Я никому не отказывал, если только просившие не хотели принять в соображение, что та или другая болезнь совершенно выходит за пределы моих знаний… Они постоянно пытались платить, но так как я, следуя нашему старому кодексу, разумеется, никогда с них ничего не брал, то, пока я был занят в избе с больным, они спешили заплатить моему извозчику».
В Екатеринбурге Е.С. Боткин был помещён вместе с царской семьёй в Ипатьевском доме. По свидетельству одного из очевидцев, незадолго до трагической ночи Боткина вызвали в «революционный штаб» и предложили: «…Слушайте, доктор, революционный штаб решил вас выпустить на свободу. Вы врач и желаете помочь страдающим людям. Для этого у вас достаточно возможностей… Мы вам дадим даже рекомендации, так что никто не сможет иметь что-нибудь против вас… Поймите нас, пожалуйста, правильно. Будущее Романовых выглядит несколько мрачно».
На это Е.С. Боткин ответил: «Мне кажется, я вас правильно понял, господа. Но, видите ли, я дал царю моё честное слово оставаться при нём до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как я могу это совместить с моей совестью?.. Там, в том доме, цветут великие души России, которые облиты грязью политиков. Я благодарю вас, господа, но я остаюсь с царём!»
На долю Е.С. Боткина выпало и последнее испытание: именно ему было приказано разбудить царскую семью в ночь на 17 июля 1918 г.
В подвале Ипатьевского дома были расстреляны император Николай II, его жена, пятеро их детей, доктор Е.С. Боткин, слуги Трупп, Харитонов и Демидова. Как сообщают Ю. Буранов и В. Хрусталёв, «Алексей, три его сестры, фрейлина и Боткин были ещё живы. Их пришлось пристреливать».
Раздетые тела расстрелянных забросили в грузовик, вывезли за город, где, облив серной кислотой и обезобразив до неузнаваемости их лица, сожгли, а затем закопали. Позже на месте предполагаемого захоронения, на руднике в урочище Четырёх Братьев, были найдены вещи расстрелянных. По данным Н.А. Соколова, среди них находились два стекла от пенсне, искусственная челюсть, обгорелая маленькая щёточка для усов и бороды, запонка от воротничка и держатель для галстука, которые, по показаниям свидетелей, могли принадлежать Е.С. Боткину.
Вот и всё, что осталось от последнего лейб-медика последнего российского императора.
Харьковский профессор Ф.Л. Герман писал в 1895 г. в работе «Как лечились московские цари…»: «Кровью было запечатлено появление первого лейб-медика в Москве, кровью же последнего лейб-медика было ознаменовано окончание московской Руси старого склада». Уважаемый профессор, конечно же, не мог предвидеть, что эти страшные события повторятся и в новейшей истории России и кровью последнего русского лейб-медика будет окроплено окончание трёхсотлетнего царствования династии Романовых.
