Текст книги "Верный слуга Алексея Михайловича. Две жизни Симеона Полоцкого"

Автор книги: Борис Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Впервые в истории российский самодержец выступил на поэтическом поприще как заправский литератор. Псалмы 132-й и 145-й в книге Симеона Полоцкого принадлежат перу Федора Алексеевича. Царственная муза, наследственная черта многих Романовых, проявила себя в божественном слоге.

Спору не возникало. Симеон Полоцкий, как и его предшественник Ян Кохановский, твердо был уверен – Псалтырь создана не только для чтения, но и сама просится быть положенной на ноты.

«Сладкопением» назовет свое творение Симеон Полоцкий. И музыка полилась. Псалтырь зазвучала в переложении ее певчим дьяком Василием Поликарповичем Титовым [118]118
  В.П. Титов (1650—1710), русский композитор, один из первых мастеров хорового пения.


[Закрыть], который работал вдохновенно, скоро. Успех творения Титова был не случаен. Народные мотивы, безбрежные просторы Руси, Господнее слово слились в гармоничный неподражаемый лад. И.П. Еремин, автор одной из статей о Симеоне Полоцком, утверждал: «Обширная композиция Титова – она содержит 165 музыкальных номеров на текст псалмов Симеона – интересна тем, что она положила начало русской камерной вокальной музыке».

Выпускник Славяно-греко-латинской академии Василий Кириллович Тредиаковский, профессор латинского и русского красноречия в Академии наук (с 1745), автор небезызвестной «Телемахиды», разобранной на бесчисленное количество цитат, без сомнения, многое перенял у зачинателя высшего российского образования Симеона Полоцкого и сочинил трактат «Способ к сложению российских стихов». Путешествие по морю изящной словесности и теоретизирование занесло его в Синодальную библиотеку, где хранилась «Псалтырь рифмотворная», написанная Симеоном Полоцким. Пользуясь отменной репутацией светила российской филологии, В.К. Тредиаковский камня на камне не оставил от труда своего даровитого предшественника и разродился собственной «Псалтырью» [119]119
  «Псалтырь, или Книга псалмов блаженного пророка и царя Давида, переложенных лирическими стихами и умноженных пророческими песнями от Василия Тредиаковского в Санкт-Петербурге. 1753».


[Закрыть], которая при жизни автора так и не увидела свет, и поэтому российский читатель был лишен возможности сравнить оба творения.

Весьма примечательны строки, взятые из предисловия к «Псалтыри»: «Преложение Симеона Полоцкого есть не токмо не лирическое, но и какого б было из поэзии вида определить не без трудности… Сие, впрочем, сказано не в укор честному и ученому мужу. Но понеже в его время стихотворение наше не имело еще правили не было приведено в порядок…оный иеромонах таким перелагал стихом, какой инде, там свойственный от своих… воспринял учителей».

Чем для нас ценно сие откровение? Прежде всего тем, что якобы во времена Симеона Полоцкого не существовало ни правил, ни порядка стихосложения. Такой вывод неоспорим. Иеромонах Симеон не опасался быть растерзанным противниками русского барокко, однако вовсе не подозревал, что поэзия зиждется на атрибутах казармы. Пройдет несколько десятков лет, и неистребимая тяга к самовыражению породит поток графоманской поэзии, в которой царили порядок и правила, но полностью отсутствовало божественное озарение.

Однако возвратимся к делам Верхней типографии. Преодолевая сопротивление патриарха, Симеон Полоцкий добился-таки, чтобы с Печатного двора по указу царя «наверх» были доставлены: «книг печатного дела стан с азбукою, да азбука слов полная никитинская весом три пуда и со всеми снастьями, чем книги печатают». Следом за печатными станками из ведомства патриарха в Верхнюю типографию были переведены наборщик Иван Варфоломеев, разборщик Григорий Леонтьев, печатники Богдан Иванов и Иван Автономов, накладчики красок Михаил Иванов и Денис Федоров. Не исключено, что отбором этих мастеров занимался Симеон Полоцкий.

4 декабря 1679 года Верхняя типография выдала свою первую продукцию – «Букварь языка словенска, сиречь начало учения детям хотящим учитися чтению писаний». Свою радость по поводу выхода в свет первой книги Симеон Полоцкий не скрывал.

 
Различные книги нам суть Богом преложенны,
да благонравию жити будем наученни.
Первая книга – мир сей, в ней же написася,
что-либо от всемощна Господа создася.
 

В январе 1680 года Симеон Полоцкий держал в руках уже вторую свою книгу – «Тестамент, или Завет Василия царя греческого к сыну его Льву Философу». В апреле этого же года – «Псалтырь художеством рифмотворным преложенную». Жизнь Симеона Полоцкого оборвалась внезапно, но «Историю о Варлааме пустыножителе и Иоасафе царе Иудейском», красочно оформленную Симоном Ушаковым и Афанасием Тух-менским, ему удалось увидеть близкой к завершению. Увидела книга свет в сентябре 1680 года. В октябре 1681 года Сильвестр Медведев преподнес Федору Алексеевичу труд их общего учителя «Обед душевный», а в январе 1683 года – «Вечерю душевную», снабдив их предисловиями, писанными Симеоном Полоцким.

Намереваясь значительно расширить Верхнюю типографию, Симеон Полоцкий неустанно заботился не только о ее техническом оснащении и привлечении лучших мастеров-книгопечатников, но и об их образовательном росте. Без сожаления игумен Заиконоспасского монастыря передал из своей библиотеки с добрый десяток книг и словарей. Приказ книг печатного дела, а во времена правления Федора Алексеевича был и такой, «безденежно» передал в библиотеку Верхней типографии: 5 часословов в переплете, 55 часословцев в тетрадях, 7 книг жития Николая Чудотворца, 10 вечерен в одном переплете, 10 книг о трехперстном сложении, 10 книг молитв. Печатный двор передал 25 книг Евангелия. От щедрот царя из его личной библиотеки детище Симеона Полоцкого получило книги на латыни – естественные, научные, книги на греческом языке – исторические, поэтические, лексиконы, книги на польском языке. Как мы видим, Верхняя типография быстрыми темпами становилась мощным издательским центром с более светской направленностью, нежели Печатный двор, и, самое главное, с полной независимостью от церковной власти. Создание особого Приказа Верхней типографии – подтверждение тому. Ранее рассылкой книг по монастырям, церквям и братским школам занимался Приказ Большого дворца. Теперь же эта обязанность вменялась Приказу Верхней типографии, и Печатному двору предписывалось часть изданий «безденежно» отправлять «наверх».

Особое расположение Федора Алексеевича к мастеровым печатного дела выражалось в их значительно большем денежном содержании по сравнению с работниками Печатного двора. К моменту закрытия Верхней типографии, которая просуществовала до 17 февраля 1683 года, в ней трудились 24 человека.

Л.А. Черная в статье, посвященной Верхней типографии Симеона Полоцкого, утверждает: «Значение Верхней типографии в культурной жизни Москвы определяется еще одной особенностью: по существу она представляла собой “вольную” типографию со своей программой изданий, предвосхищавшую русское частное книгопечатание XVIII века».

Четыре года просуществовала типография в царских палатах. Много это или мало? До обидного мало. И все же в столь короткий срок русское купечество получило «Считание удобное, которым всякий человек, ку-пующий или продающий, зело удобно изыскати может число всякия вещи», книжицу практическую, крайне необходимую в торговле. Массовый читатель и предприимчивый человек – вот до кого желал достучаться Симеон Полоцкий.

Абсолютизм – прекрасная возможность для всемогущего властелина в реализации самых головокружительных фантазий, не исключая сумасбродные. Однако создание типографии «наверху» было не просто прихотью юного самодержца, не великолепная игрушка, а глубокий расчет и предтеча к победоносному шествию книги, возвеличивающей человека. И в этом отношении сердце учителя и ученика бились в унисон со временем.

ГЛАВА XVI.
«В НАУЧЕНЬЕ РОДУ РОССИЙСКОМУ ЯВИВЫЙ…»

О вечности заботися денно,

Обаче на небе разумом пребудь токмо.

Симеон Полоцкий

Творчество – понятие широкое.

Платон

С чего начинается творец? С божественного вдохновения, с зарождения мысли об особой предназначенности своей, с философии, за которой стоят муки адовы в выборе собственного пути, и собственного, ничем не измеримого чувства торжества открытия. Парадоксально, но за многие века человечество так и не выработало общепринятого определения творчества, и не потому ли и по сей день ломают копья философы, искусствоведы всех мастей, пытаясь провести четкую грань, за которой остаются явно амбициозные поделки, а попросту халтура, относительно нашей темы – литературная стряпня, которой временем уготовано небытие. За шедеврами же остается право на подлинное бессмертие и признание поклонников.

У Симеона Полоцкого, по его собственным словам, «премудрые Платон и Аристотель» вещали о творчестве как о «божественном неистовстве». Платон возводил «творческое неистовство» к музам, а творца – к исполнителю роли богов и вестника, посредника меж двумя мирами, жизни и смерти. Аристотель делает упор на особый склад души творца и утверждает: «Дело в том, что всякий, кто творит, творит ради чего-то, и творчество это не безотносительная цель, но чья-то и относительная» («Никомахова этика»). Вывод более чем ясен: без божественной длани ни в веках, давно минувших, ни в веках грядущих – без одаренности, ниспосланной с небес, рождение творца немыслимо.

Мы уже отмечали, что хронологию виршей, написанных Симеоном Полоцким в домосковский период, составить довольно-таки затруднительно. Белыми пятнами в его поэтическом творчестве остаются периоды обучения в Киево-Могилянской коллегии и Виленской иезуитской академии. И лишь редкие ссылки самого автора, успешно сочинявшего стихи на белорусском и польском языках, делавшего переводы с латыни, дают представление о той напряженной работе ума и поиске формы, доступной как для исполнения, так и для восприятия слушателями. Возможно, что для студентов Киево-Могилянских Афин и для последователей неистового Игнатия Лойолы сюжеты, заимствованные Симеоном Полоцким у великих римлян и греков, мудрецов и поэтов, были хорошо известны, но в литературном творчестве Белой Руси и России он был первопроходцем.

Вирши Симеона Полоцкого, даже по такому банальному поводу, как «случай», по количеству исторических и библейских персонажей вполне сопоставимы с гениальными творениями Петрарки и Данте. Симеон Полоцкий стал воплощением российского Ренессанса, однако вовсе не уходил от жизни в миры иные. Он первым освоил жанр поэтической публицистики, явления небывалого, как моментальный отклик на события знаковые, например, вражда России с извечными противниками – шведами и поляками. Стихи «Отчаяние короля шведского» и «Король шведский офицеров своих ищет» – подтверждение тому.

Симеон Полоцкий ратует за победу России, предрекает ее словами Карла X Густава:

 
Весь мир уже меня покинул. Помоги же Ты, Боже,
А если и Ты не хочешь, пусть черт мне поможет…
 

Черт, как известно, все-таки помог шведам, и осада Риги русскими войсками завершилась неудачей. Но как только на политическом горизонте забрезжила надежда на обладание русским государем польской короны, Симеон Полоцкий тотчас же [120]120
  1656 год. – Примеч. авт.


[Закрыть]сочиняет приветствие:

 
Ликуй и веселися, царю православный,
Торжествуй и радуйся, на вси страны славный,
Бо юж тебе Корона Полская витает.
За короля кролевству свойму обирает.
 

К досаде Симеона Полоцкого и всей России, венчание Алексея Михайловича на Речь Посполитую не состоялось, и немало крови пролилось, прежде чем в многолетней борьбе с Польшей была поставлена жирная точка. Произошло это во время правления дочери Тишайшего, Софьи Алексеевны.

Сарказм и восхищение, событийная реальность и уничтожительные характеристики «героев» – образец поэзии, бытовавшей в Европе, но мало известной в России. Симеон Полоцкий первым в Отечестве открыл незримые запруды словес особого рода – полемической сатиры, в которой впоследствии захлебнулось немало врагов государства Российского.

Повествуя о жизни Симеона Полоцкого, мы не вправе обходить острые углы правления Алексея Михайловича, представляя его царствование бесконфликтным и бескровным. «Полюбовно» покончить с распрей, пусть даже незначительной, на Руси редко кому из правителей удавалось. И тогда они прибегали к проверенному способу – кровопусканию. Так было во время печально известного Соляного бунта (1648) в Москве, не изменил своим правилам хозяин земли Русской и во время Медного бунта (1662) и погрома староверческой обители на Соловецких островах (1676). В особом ряду стоит гражданская война под предводительством Степана Разина (1670—1671) и появление в 1673 году в Запорожье лжецаревича Симеона. Участь народного заступника и авантюриста решали Алексей Михайлович, патриарх и ближние бояре, по приговору которых в Москве на Красной площади те были казнены с небольшим временным промежутком.

Однако напрасны поиски отголосков этих драматических событий в бумагах и виршах Симеона Полоцкого. Великие потрясения, пережитые Россией в течение нескольких лет, как бы остались вне его внимания, а ведь они происходили буквально на глазах придворного поэта. Приписать подобное отсутствию интереса, а тем более неосведомленности Симеона Полоцкого, неприемлемо. Вспомним, сколь яростно и вдохновенно настоятель Заиконоспасского монастыря сражался с раскольничьей крамолой и как твердо отстаивал свои педагогические принципы. Здесь нам видятся откровенные скрытость и осторожность в оценке происходившего, что, впрочем, вполне соответствует монашескому чину и служителю Тайной канцелярии его царского величества.

Попытаемся домыслить. Неожиданно в братоубийственной войне выплыло из небытия имя низвергнутого патриарха Никона, который, по слухам, объявился в войске С.Т. Разина. В Ферапонтов монастырь нагрянули гонцы Алексея Михайловича и учинили строптивцу допрос по пунктам, написанным рукой бывшего «собинного друга». Не исключено, что перед отправкой дознавателей Алексей Михайлович держал совет с Симеоном Полоцким, и, возможно, не без его участия отставной патриарх был переведен подальше от греха в Кирилл о-Белозерский монастырь, место более удаленное и надежное.

Пройдут годы, и в решение судьбы Никона, жизнь которого клонилась к закату, вновь вмешается Симеон Полоцкий, который ходатайствовал об облегчении участи бывшего верховного пастыря России. Случилось такое уже после кончины Алексея Михайловича. Воспитанник игумена Симеона, новоиспеченный царь Федор Алексеевич в просьбе своего учителя не отказал. Вот ведь в какой противоречивый клубок сплелись взаимоотношения монаха Симеона и патриарха Никона, распутать который смогло лишь время.

Итак, политическая благонадежность и личная преданность Симеона Полоцкого государям российским нами установлена. Остается добавить, что ровесник государя Алексея Михайловича величал себя не иначе как «нижайшим рабом пресветлого царского величества». Сам же правитель России предстает в стихах Симеона Полоцкого как «отец всех холопов», а по уходе из жизни – «гражданином небесным».

Примечательно, что образчики подписей Симеона Полоцкого благополучно перекочевали в века восемнадцатый и девятнадцатый, однако сам просветитель видел свое служение не в «идолопоклонстве» правителям России (хотя упреков по этому поводу было предостаточно), а в посильном наставлении их на труды праведные во благо Отечества, на сохранение и преумножение душевных качеств, которыми, без сомнения, обладал Тишайший. Но только ли государь?!

Господь был явно несправедлив к нему. Сыновья царя Алексей и Федор переняли от отца многие качества, а Симеон Полоцкий умело и тактично развил в юношах задатки любомудрия и творческие дарования. Подлинной душевной драмой для наставника стал неожиданный уход из жизни царевича Алексея, а уж о кончине Алексея Михайловича не приходится говорить. Россия в правление Тишайшего без спешки и надрыва превратилась в одно из влиятельных государств Европы, получила долгожданную передышку в бесконечных войнах и без оглядки на прошлое смело могла решать задачи внутреннего обустройства. И потому борьба с невежеством и бескультурьем выступила на первый план.

С чего она начиналась? Одно из энциклопедических определений относит правление Алексея Михайловича ко «времени активизации культурно-религиозной жизни России». Когда церковную жизнь будоражили борьба с расколом и с гордыней патриарха Никона, в Кремле вокруг царского духовника, протопопа Благовещенского собора Стефана Вонифатьева, сложился кружок «боголюбцев», или «духовная братия», которая поставила своей задачей искоренение суеверий, сплошь и рядом бытовавших в России, и «научение православным, паче же детям сущим».

«Аз, буки, веди…» – начальные буквы книги, открывавшие чадам российским безбрежное море знаний.

Значение «Букваря» Симеона Полоцкого переоценить невозможно. Он – хранитель величайшей просветительской традиции, заложенной его предшественниками. Его «Азбука», окончательный вариант которой появился в 1679 году, стала вровень с хлебом насущным для российской детворы.

«Азбука» стала первой книгой, выпущенной Верхней типографией Симеона Полоцкого. С ее создания печатное дело перестало быть только уделом церкви. Не случайно, что чрезмерная самостоятельность Симеона Полоцкого в выборе пути, по которому при Петре Первом пошла Россия, вызывала неприятие патриарха Иоакима, который намеревался установить жесткий контроль над книгопечатанием на территории Великой, Малой и Белой Руси. Но Симеон Полоцкий, предвидя такое, заранее заручился поддержкой государей: Алексею Михайловичу он сумел внушить идею создания частной, то есть царской, печатни. Федор Алексеевич осуществил его план. Но в 1690 году патриарх Иоаким на Большом Московском соборе не оставил от этого плана камня на камне.

Вот что заявил верховный пастырь: «Толико тот Симеон освоеволився и дерзне за некиим(курсив мой. – Б. К.)попущением яко и печатным тиснением некие свои книги издати… Мы же прежде типарского издания тех книг ниже прочитахом, ниже либо видихом, но яже благословление, но ниже изволение наше быть».

Для какой цели Симеон Полоцкий пошел на такое ухищрение, которое в глазах патриарха продолжало вызывать неизменное раздражение даже после кончины своевольного издателя? Почему настоятель Заиконо-спасского монастыря не отправился к Иоакиму на поклон, как это делал при Иоасафе и Питириме? Только ли личная неприязнь стала тому причиной, пробежав черной кошкой между иеромонахом и патриархом Русской православной церкви? Симеон Полоцкий в своих воззрениях опережал время, чувствовал его ритм, стремился вырвать знать и духовенство из тенет зашоренности, обращался к народу с проповедями, открывавшими неизведанные горизонты. И сущей бедой так называемых грекофилов и латинистов было то, что шли они друг на друга с открытым забралом и не желали прислушаться к доводам, преследовавшим к тому же общую цель – служение православию и просвещению.

Внезапная кончина помешала Симеону Полоцкому осуществить целостную программу книгопечатания. Его поэтический сборник «Вертоград многоцветный», проповеди «Обед душевный» и «Вечеря душевная» увидели свет благодаря Сильвестру Медведеву. Опыт справщика [121]121
  С. Медведев числился справщиком Печатного двора с 1677 года. – Примеч. авт.


[Закрыть]помог ему в этом деле. Но явить миру все произведения Симеона Полоцкого Медведеву было не суждено. 27 апреля 1682 года Верхняя типография потеряла своего покровителя, царя Федора Алексеевича, и стала обузой для духовной и светской власти. Патриарх Иоаким, ничтоже сумняшеся, поставил на книгах Симеона Полоцкого клеймо «ересь» и предпринял все возможное, чтобы творения Симеона, как и память о его детище, были преданы забвению.

За считанные годы на российском патриаршем престоле сменилось четыре патриарха. И если Никону в какой-то мере удалось сдвинуть с мертвой точки дело духовного просвещения, то в силу скоротечности пребывания Иоасафа и Питирима верховными пастырями Русской православной церкви дело просвещения шло не медленнее, чем этого бы хотелось, основываясь на частной инициативе. Такими нам видятся труды царского постельничего Федора Михайловича Ртищева, который в «Энциклопедическом словаре» Ф. Павленкова назван «одним из гуманнейших людей своего времени». Епифания Славинецкого, однокашника Симеона Полоцкого по Киево-Могилянской коллегии, без всякой натяжки можно причислить к оным. Ф.М. Ртищев, вызвав Епифания Славинецкого, оказал России великую услугу – проповедь, то есть слово Господне, наконец-то была поставлена во главу угла церковнослужения, а исправление разночтений в Библии и издание церковных книг приобрело первостепенное значение.

Появление Симеона Полоцкого в Первопрестольной произвело небывалый эффект. В окружении царя появился человек, способности которого ярко, сочно и образно выразить мысль вызвали удивление и восхищение. К иеромонаху потянулись бояре и князья, разумом и сердцем понимающие необходимость стоических усилий в преодолении невежества.

Вот оно, безграничное поле для деятельности патриарха… Но вместо поиска объединительной идеи, вместо поиска рационального зерна в каждом из течений грекофилов и латинистов, вместо поиска золотой середины, в которой иноземные заимствования, попав на благодатную российскую почву, дали бы весомые плоды, началась открытая борьба партий, в которой время низвергло и победителей, и побежденных. Первой жертвой этой схоластической борьбы стал Симеон Полоцкий.

Об обстановке, сложившейся в российском церковном мире, Я. Рейтенфельс писал: «До того сильна, исстари, вражда между греческой и латинской церковью, что она, по-видимому, не поддается никакому человеческому врачеванию». Что ж, в наблюдательности заезжему визитеру не откажешь. Тем более что это неприятие дошло и до наших дней. А в то время любое отступление от веры православной, от соблюдения канонов Русской церкви нещадно каралось. Еретикам была уготована либо казнь, либо ссылка. И уж конечно, человек, втайне исповедующий чужую веру, в окружении царя попросту не мог объявиться, даже если бы он обладал иезуитской скрытностью.

«Хотя Симеон был белорус, – вещал уже упомянутый нами анонимный автор, – но он родился и долго жил в Полоцкой земле и по характеру был настоящий поляк. А можно ли верить полякам?»

В характере настоятеля Заиконоспасского монастыря, зачинателя высшего образования в России, ученый инок Чудовского монастыря Евфимий видит лишь одну из доминирующих черт – коварство. Да, утверждает Евфимий, Симеон Полоцкий – энциклопедист, многознайка, но умом самобытно мыслящим не обладает, и более того: тип человека, который «слова ласкательные глаголет и перед тобой зряще хвалит и яко с любовным беседует, отошедши же унижает и оклеветает».

С Аввакумом Симеон Полоцкий не единожды спорил до хрипоты и ругательств. С Епифанием Славинецким богословские споры вел в уважительном к оппоненту тоне и вовсе не случайно написал проникновенный «Епитафион». Однако в открытую полемику с Евфимием не вступал и тем дал основание посчитать себя «человеком малодушным, трусливым, неспособным к противостоянию с инакомыслящими». Сам же Симеон Полоцкий по этому поводу высказывался более чем откровенно:

 
Если словопрение начинает быти,
Ты же хощети правый победителем быти,
Победи прежде тебе, потщися молчати,
Тако скоры можешь победу прияти,
 

Евфимий не стал бы публично кидать камни в иеромонаха Симеона, понося его «латинство», если бы из-за спины его не вырисовывалась фигура патриарха Иоакима.

…Род дворян Савеловых, из которого происходил верховный пастырь Русской православной церкви, издревле верой и правдой служил царю и Отечеству. Трудно сказать, что подвигло Иоакима на принятие монашества, но после польской войны, в 1655 году, он сменил одеяние воина на иноческую рясу. Исполнилось ему в ту пору тридцать пять лет, и, судя по всему, он стал ревностным служителем Господу, ибо в 1664 году был избран братией Чудовского монастыря архимандритом. Царь Алексей Михайлович частенько посещал обитель и обратил внимание на ее настоятеля, которого отличала рачительность в ведении хозяйства и отменная ученость. По рекомендации государя Иоаким в 1667 году занял митрополичью кафедру в Новгороде и жесткими организационными мерами привел церковное хозяйство в божеское состояние.

Это не осталось незамеченным в церковном мире, и 26 июля 1674 года Иоаким был возведен на Патриарший престол. «Молением и учением» рекомендовал патриарх искоренять раскол, повелев отбирать повсеместно старообрядческие книги. На писательском поприще Иоаким отметился несколькими книгами, из которых наиболее яркая и злободневная – «Поучение ко всем православным христианам» (1682).

Этот труд – суть противоречий, существовавших между патриархом и иеромонахом Симеоном. Однако при жизни Симеона Полоцкого патриарх с превеликим усилием сдерживал свою неприязнь к придворному поэту, которая вырвалась наружу уже после его кончины.

Подводя итог жизни и деятельности Симеона Полоцкого, мы должны обратить внимание на немаловажные факты. Наложив запрет на многие лета на большинство богословских сочинений настоятеля Заиконоспасского монастыря, патриарх Иоаким, однако, не смог вырвать из контекста исторического бытия ни интерес к личности Симеона Полоцкого, ни его заслуги перед Отечеством, русской словесностью, театром, педагогикой и, конечно, Православной церковью.

…Нравственная природа человека довольно сложна, и порой невозможно воспроизвести все черты характера, дать им реальную оценку. Симеон Полоцкий, следуя в русле воззрений кружка любомудров и Православной церкви в восприятии языческого прошлого Руси, может показаться ретроградом, человеком, оторванным от народной жизни. Так, он утверждал, что такая забава, как качели, «есть обычай богомерзкий», а хороводы – не что иное, как «действо приличное сынам тьмы». Вызывает удивление и почти враждебное отношение Симеона Полоцкого к женщине, тем более что стихотворений, в которых воспеваются добродетели царицы и царевен, не перечесть.

 
Благородные царя славна дщери
Христос отверзает райские двери:
еже в светлости тамо вечной быти,
во венцех славы бесконечно жити.
 

И тут же поэт противоречит самому себе:

 
Пол женский, это тля юноши, и одно зрение
на женщин заражает человека ядом аспида.
 

В стихотворении «Юноша» Симеон Полоцкий без обиняков утверждает:

 
Беседа с жены юны умягчает,
яко огнь воска, близ сущь, растопляет.
 

Вполне естественно, что плотская любовь, ввиду данного обета воздержания, монаху Симеону претила. К тому же само сокровенное чувство, которое «движет солнце и светила», в веке семнадцатом было глубоко запрятано в глубине сердец молодиц на выданье и юношей, занятых поисками семейного счастья и находивших его в святом Таинстве брака. Причислять Симеона Полоцкого к тем, кто проповедовал безбрачие, было бы несправедливо.

В дореволюционных исследованиях не единожды встречаются сведения о Симеоне Полоцком как о человеке, замышлявшем реформу Русской православной церкви. Замахнуться на такое мог только человек, наделенный безмерным тщеславием и стремлением обрести лавры новоявленного российского Мартина Лютера. Но, во-первых, русское православное духовенство в злате не купалось и не было подвержено порокам, которыми грешил католицизм. Во-вторых, православные священнослужители, хотя и не имели таких богословских познаний, как их собратья по католическому клиру, однако в служении Господу опирались на историческую память, на жизненные примеры подвижников православия – святого равноапостольного князя Владимира, святого Антония Печерского, святого Петра, митрополита Московского, и других. В-третьих, реформы патриарха Никона, вызревавшие давно, на самом деле острого неприятия, как это описывают некоторые историки, в среде русского духовенства не вызвали. Процесс приведения к единообразию церковных книг, богослужения, написания икон и песнопений продолжался и при преемниках патриарха Никона.

Симеон Полоцкий, признавая необходимость преобразований, отдавал должное внешней стороне православия, созданию в храмах и церквях атмосферы душевного умиротворения. Библейскую истину «В начале было Слово, и Слово было у Бога» (Ин. 1,1) Симеон Полоцкий истолковывал так: Божественные плоды Священного Писания должны питать разумною пищей людей, вставших на путь служения Господу. Но одними творениями апостолов, «ангельским хлебом» церковных книг священнослужитель ограничиваться не должен.

Широта познаний, поучительное и благополезное чтение книг по истории христианской церкви, письмена ее отцов и, конечно, реальные дела, без которых вера мертва, – вот основа, на которой должен утверждаться авторитет белого и черного духовенства.

«Хвалите Госиода с небес, хвалите Его в вышних. Хвалите Его, все Ангелы Его, хвалите Его, все воинства Его. Хвалите Его, солнце и луна, хвалите Его, все звезды света. Хвалите Его, небеса небес и воды, которые превыше небес» (Пс. 148,1—4). Красота творения есть сущность любого искусства. В храме Божием, утверждает Святое Писание, созерцают глаза, а воспринимает душа. Но вот незадача: во времена Симеона Полоцкого лики Иисуса Христа, Божией Матери, святых на иконах разнились настолько, что в обиходе иконописцев частенько называли обидными прозвищами: «грубописатель» и «богомаз».

«Возможно ли писать лики святых без вдохновения? Как остановить этот поток халтуры? Как из ремесленника сделать мастера?» – вот вопросы, волновавшие Симеона Полоцкого, и в одном из своих стихотворений он дает на эти наболевшие вопросы ясный ответ:

 
Иконописец каждый благочестивым бягае
Ко Матери Божией любовь соблюдаша.
 

Пробудить в художнике чувство красоты, величия и обаяния природы, совершить шаг от примитива к совершенству, опираясь на твердость веры православной, – вот лишь некоторые принципы, которые сформулировал Симеон Полоцкий.

Он призывал власть предержащих к уважительному отношению к труду художника, которому «в народе почитаемому быти».

Попытаемся вникнуть в суть рассуждений Симеона Полоцкого.

Возможно ли изменить Россию к лучшему? Возможно ли духовное возрождение народа русского и обновление государства Российского? Возможны ли условия, когда человек, отбросив никчемное понятие: «День прошел – и слава Богу», осознает подлинную значимость земного и небесного жития? Утвердится ли в сознании русского человека восприятие мира как творения Божиего и бесценного дара? Не заглохнут ли на корню, как это не раз бывало на Руси, идеи просвещения народа?

Отметим, что в описываемое время духовенство еще не являлось родовым наследственным сословием и священниками по большей части становились прихожане, осененные Провидением, но имевшие, однако, слабые познания в христианских канонах. Церковь была единственным местом, где по существу государство общалось с народом, где с амвона, наряду с проповедями, оглашались царские указы, распоряжения воевод.

Не утомлять умы слушателей, а растолковывать прописные евангельские истины, заповеди Господни и житие Иисуса Христа, черпать вдохновение в Его деяниях и притчах, поведать о многообразии мира и краткости жития – таковы лишь некоторые воззрения Симеона Полоцкого на то, что должна заключать в себе проповедь. Конечно, вровень с познаниями настоятеля Заиконоспасского монастыря могли встать лишь немногие, но Симеон Полоцкий вовсе не стремился подавлять своим авторитетом приходских священников. В своих книгах «Вечеря душевная» и «Обед душевный»