Текст книги "Верный слуга Алексея Михайловича. Две жизни Симеона Полоцкого"
Автор книги: Борис Костин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Повествуя о полемическом даре Симеона Полоцкого, мы должны упомянуть об одном важном, но малоизвестном событии, участником которого стал игумен Заиконоспасского монастыря.
Летом 1671 года после долгих скитаний по европейским странам и преследования турецких властей в Москве объявился молдавский дворянин Николай Милеску (Спафарий) [63]63
Николай Гаврилович Спафарий (Николае Милеску-Спэтару) (1636—1708) известен не только как литератор и переводчик (владел девятью языками). В 1675 году он возглавил российское посольство в Китае и подробно описал путешествие.
[Закрыть]. Был ли зачислен Спафарий в разряд «возмутителей спокойствия» Османской империи, неизвестно, но то, что сей муж отличался завидной ученостью, сомнению не подлежит. Его имя было известно во всем христианском мире. В Москве Спафарий предложил свои услуги боярину А.С. Матвееву, человеку с передовым складом мышления, возглавлявшему Посольский приказ. Судя по всему, молдаванин-полиглот пришелся ко двору. 14 декабря 1671 года был издан именной царский указ, по которому молдаванин получил место главного переводчика «с греческого и волошского языков».
Но прежде чем Спафарий обрел почетное и хлебное место, ему предстояло испытание на крепость веры. Экзаменовали ученого, неважно владевшего в то время русским языком, «преосвященный Паисий Лигарид, митрополит Газский, иеромонах Епифаний (Славинецкий), иеромонах Симеон».
Беседа православных служителей после нескольких взаимных уважительных приветствий переросла в жаркий диспут, где первую скрипку играл Симеон Полоцкий, задавая вопросы и испытывая Н. Спафария на крепость христианской веры. Не прекращался богословский спор даже во время трапезы и закончился тем, что каждый из спорщиков остался при своем мнении: «Не вся может человек знати…» Судя по записи беседы, именно Симеон Полоцкий довел Н. Спафария каверзными вопросами до изнеможения, ибо под конец ученый заявил: «Довольно ми есть глаголити, глава ми изнемогает».
ГЛАВА IX.
ИГУМЕН МОНАСТЫРЯ ВСЕМИЛОСТИВЕЙШЕГО СПАСА
Дочь боярина Ильи Даниловича Милославского Мария была сосватана государю Алексею Михайловичу по тогдашней традиции – из девиц, собранных со всех концов России. Выбор невесты и заведомо удачное сватовство устроил боярин Борис Иванович Морозов, который воспитывал царевича с пяти лет.
Едва отгремели свадебные торжества, как молодожены Алексей Михайлович и Мария Ильинична оказались на пиршестве по случаю венчания дядьки Бориса Ивановича Морозова и родной сестры Марии, Анны Ильиничны. Это был явный брак по расчету – Милославские и Морозовы составили мощную дворцовую партию, соперничество с которой было безнадежным. В подтверждение сказанного приведем характеристику, данную Б.И. Морозову современником: «Всесильный царский любимец боярин Морозов при всем своем государственном уме и незаурядной образованности был подвержен соблазну неусыпного стяжания… [Его] жадность к золоту была так сильна, как обыкновенно жажда пить».
В браке Алексея Михайловича и новоиспеченной царицы Марии Ильиничны царили любовь, взаимное уважение и согласие, хотя супруга была старше мужа на четыре года. Симеон Полоцкий лицезрел царицу такой:
Столп, иже тягость нашу всю держаше,
и во печалех сердце утвержаше,
столп всего царства, твердь всея державы,
помощь данная нам от царя славы.
<...>
О здравстве нашем, не тако о себе,
бе помощница во всякой потребе.
Помощь в советех и во правлении,
изряднее же в души спасении.
Мы не случайно заглянули в семейную жизнь Романовых, поскольку до конца дней Симеон Полоцкий прочно займет место учителя и воспитателя в царских палатах и в тереме царевен. Мария Ильинична, разлюбезная женушка, с особым постоянством одаривала Алексея Михайловича чадами. Что ни год, то сын или дочка. Первенец Дмитрий прожил всего три года (1648—1651); Евдокии удалось перешагнуть в век восемнадцатый (1650—1712); Марфа (в монашестве Маргарита) закончила свои дни в монастырской келье (1652—1707); царевич Алексей Алексеевич (1654—1670) после кончины брата Дмитрия считался наследником российского престола; Анна прожила четыре года (1655—1659); царевна Софья, будущая правительница России (1657—1704); Екатерина дожила до преклонного возраста (1658—1718); Мария пережила своих многочисленных сестер и братьев (1660—1723); Симеон (1665—1669); царевич Иоанн, которому пришлось делить престол с Петром Алексеевичем, прожил 30 лет (1666—1696); Евдокия, вместе с собой унесла в могилу в 1669 году и жизнь российской царицы Марии Ильиничны. Над мужской и отчасти над женской половиной царева семейства витал несомненный рок, во многом отразившийся в скорбных виршах Симеона Полоцкого. Но прежде чем представить их, обратимся к житию Алексея Михайловича.
Иностранцев, посещавших Россию в те времена, поражало, что наследников престола к правлению государством, по сути, никто не готовил. Лет до пяти мальчишки были окружены мамками да няньками, которые сдавали своих питомцев на руки дядькам. В 1634 году, когда царевичу Алексею исполнилось пять лет, к нему был приставлен дядькой боярин Борис Иванович Морозов, а в помощниках у него ходил боярин Василий Иванович Стрешнев. И того и другого современники считали «приверженцами иноземных обычаев», ведь даже стольники царевича Алексея были одеты в голштинское платье.
Мальчик от природы оказался на редкость смышленым и памятливым. Часослов [64]64
Церковная богослужебная книга.
[Закрыть]и Апостол [65]65
Книги деяний и посланий апостольских.
[Закрыть]знал, как говорится, от корки до корки, а пристрастившись к чтению, не расставался с книгами до конца жизни. Алексей обладал тонким слухом и отменно пел молитвы и псалмы. На письмах, посланиях, указах Алексея Михайловича лежит печать учености, приобретенной самостоятельно.
Духовная близость на пустом месте не рождается. Правитель России Алексей Михайлович и дидаскал из Полоцка Симеон являлись и ровесниками, ревнителями просвещения, и мыслили одинаково: веками России в невежестве пребывать непристойно. В.Ф. Певницкий, один из первых биографов Симеона Полоцкого, писал: «В Москве Полоцкий является царского наследника Федора Алексеевича воспитателем и собеседником других членов семейства Алексея Михайловича. В его руках была такая сила, какою могли располагать самые приближенные придворные… В скучные палаты, терем его влияние вносило в жизнь разнообразие и скромное, возможно тогда, развлечение. Не удивительно, что к нему привязались наши цари и царевны».
В начале 1665 года Мария Ильинична одарила царя младенцем, который был назван Симеоном. Случаен ли был такой выбор имени? И разве могла смолчать лира Симеона Полоцкого в честь рождения тезки? Стихотворное преподношение «О подарованном сыне государе царевиче и великом князе Симеоне Алексеевиче…» стало подлинным украшением радостного события. Стих вошел в небольшую книжицу, изданную по такому торжественному случаю. В ней, кроме названного стихотворения, были помещены вирши «Беседа со планеты» и «Апостроф к Преподобной». Свою пространную речь Симеон Полоцкий заключил так: «Приношение [книжицы] не презри, а мою худость милостивым изволи соблюдати благоутробием».
С той поры Симеона Полоцкого стали величать придворным стихотворцем. И ничего предосудительного в том не было. Семнадцатый век едва перевалил за половину. С появлением в царских палатах учителя, наделенного стихотворным даром, зародилась традиция, которая издревле существовала у европейских и азиатских правителей и которой в России суждена была долгая жизнь, невзирая на смену исторических вех.
«Честь государева двора» во время правления Алексея Михайловича регламентировалась целой главой из Уложения. Вот что сообщает И.Е. Забелин, описывая домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях: «По обычаям старого времени, нельзя было подъезжать близко не только к царскому крыльцу, но и вообще ко дворцу… Все… приказные и вообще служилые и неслужилые младших чинов входили в Кремль пешком… Притом простой и малочиновный русский человек, еще издали, завидя царское жилище, благовейно снимал свою шапку…
…Внутренние отделения дворца, то есть Постельные хоромы царицы и государевых детей, были совершенно недоступны для всех и дворовых и служилых чинов, за исключением только боярынь и других знатных женщин… В эти отделения не осмеливались входить без особого приглашения даже и ближние бояре… Для священников, которые служили в верхних церквях, открывался вход… в известное только время…»
Для Симеона Полоцкого доступ в царские палаты, на половину царицы, в терем царевен и дворец великих князей был открыт всегда.
…Царевич Алексей Алексеевич рос на радость родителям, поражая близких памятливостью и любознательностью. Игрушек в то время даже у царских детей было не много. Десятилетний мальчик, жадно тянувшийся к книгам, называл их «детскими потехами» и, на удивление окружающих, собрал собственную библиотеку. Симеон Полоцкий частенько заставал своего порфирородного ученика, с которым жил душа в душу, за чтением книг.
Песнею сладкой птенцы восклицают,
Егда денницы зары воссияют,
Ибо близ дневи чают иастояти
Вону же ест мошчно алчбу утоляти.
Ты, Алексию Алексиевичу,
Денница наша, руски царевичу,
В тобе надежду вси мы полагаем,
Яко тмы ношчной никогда познаем.
День светлый ныне за отца твоего,
Даст Бог, день будет за тя, сына его.
В онь же доволно будет насышчени
Славою, в странах чуждых украшени.
Сего аз ради, здрава тя видяшче,
Стопы лобзаю, сице ти гласяшче.
Свети, денницо, на многие лета.
Будешы слонцем за прибытем света [66]66
«Стихи к осудару царевичу».
[Закрыть].
А какие познания были у мальчика! В двенадцать лет он свободно писал и говорил на латыни, изучал польский и немецкий языки, делал первые шаги в постижении философии, неплохо смыслил в математике.
Едва царевич в лета юношеские вошел, А.С. Матвеев, горячий поклонник западноевропейского просвещения, стал устраивать супружеский альянс за рубежом. Поиски путей брачного союза привели его в Варшаву. Королева польская, супруга Яна Казимира, пожелала женить Алексея Алексеевича на своей племяннице. Возможно, этот брак имел бы место, невзирая на то, что «вера греческая далека от римской», однако произошло непоправимое.
Небольшая характеристика, которую дал юношецаревичу иноземный визитер, гласит: «Отличаясь душевною и телесною красотою, Алексей Алексеевич был любим не только народом, но и за пределами России».
Симеон Полоцкий даже представить себе не мог, что потеряет своего любимого ученика, которому едва минуло шестнадцать лет. Какие блестящие надежды подавал юноша! Кончина наследника российского престола была внезапной, без каких-либо признаков тяжелой болезни [67]67
В народе еще долго ходила молва, что царевич Алексей чудом выжил. Этой выдумкой умело воспользовался Степан Тимофеевич Разин. – Примеч. авт.
[Закрыть].
Мы не должны забывать, что монастырская жизнь – не фунт изюма и насыщена молитвами, постами, обязательным участием в церковных празднествах с крестным ходом, песнопениями и прочим. Однако настоятель монастыря Всемилостивейшего Спаса Симеон Полоцкий не был равнодушен к «телесным благам». Но осуждать игумена посему не станем. Редкий просвещенный человек того времени мог соперничать с игуменом Симеоном в работоспособности, которая требовала больших физических затрат. Ко всему, одной из черт характера Симеона Полоцкого было умение не упускать выгоду.
Алексей Михайлович в отношении просьб игумена Симеона был безотказен, а иногда и сам проявлял инициативу. Так, он распорядился, чтобы в обители в городской стене «ради сохранения вещей и ради безбедства от пожаров» был устроен глубокий погреб. Пять алтын в день – 15 копеек – отпускала казна на ежедневное пропитание игумена Симеона. Деньги по тому времени немалые.
Извинителен по тому времени и раболепный тон прошений Симеона Полоцкого: челобитья государевых мужей – бояр, воевод – к их царскому величеству не менее, если не более изобиловали слезливыми просьбами «о ниспослании пособий по нищете нашей». О чем же просил царя Симеон Полоцкий?
«Мудрый Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец! Пожалуй мене богомольца своего, ради неизреченныя твоя ко мне милости и для моея скудости, вели из твоея Государевы казны к тому погребу железные двери настроить, чтобы мне и всему монастырю защитное [было] от пожаров хранилище. Царь Государь, смилуйся пожалуй!
…и то твое государево жалование по твоему Государеву указу и по памяти Большого дворца… на сей год недодают… Вели мне тот корм денежный по прежнему давать. Царь Государь, смилуйся!»
«Богомолец иеромонах Симеон Полоцкий… Во 177 году Божием… во время пожара погорело все по-кровение церкви Всемилостивейшего Спаса [68]68
Церковь Святого Спаса строилась, по повелению Алексея Михайловича, с 1660 года. Строительство, которым ведал князь Ф. Ф. Волхонский, было завершено 20 ноября 1662 года.
[Закрыть], и от великих дождей своды портятся; на престол Божий и на жертвенник вода течет, а направить и покрыта нет чим, потому что сия обитель безочинна и весьма скудна, и некоему, кроме твоего Царского милосердия…
…Призри своим Царским благоутробием, вели храм Всемилостивейшего Спаса, для твоего многолетнаго царского здравия и душевного спасения, из твоей… казны покрыта, чтоб ему от дождев осенных и от непогод, в конец неразрушитися…
…Хлад и мраз уже подступают… а мне [дров] взять негде… Смилуйся пожалуй!»
Из переписки явствует, что в услужении Симеона Полоцкого состояли три человека, челядь, на которую он получал съестные припасы. В его распоряжении был скромный выезд, а сено для лошадей доставалось «из лугов коломенских и овес со двора житного». Копилку безбедной жизни пополняли частые подношения к церковным праздникам, тезоименитствам и иным торжествам, на которых, по обыкновению, звучали вирши Симеона Полоцкого.
Покровительство Паисия Лигарида полностью исчерпало себя, самоутверждение Симеона Полоцкого в Москве состоялось, а умение понимать Алексея Михайловича с полуслова сулило возможность осуществить многое из того, в чем поклялся монах Симон перед ликом Евфросинии Полоцкой. Игумен монастыря Всемилостивейшего Спаса горячо воспринимал военные и политические успехи Алексея Михайловича, а они были значительными. В 1667 году вся Левобережная Украина и Киев окончательно вошли в состав России; международный авторитет Русского государства в Европе был весьма высок, прорехи во внутреннем неустройстве медленно, но верно сходили на нет.
В 1669 году, а возможно и ранее, в Москву из Вильно по персональному вызову царя, как показывают строки из письма Симеона Полоцкого, «…выехал на твое Великого Государя имя из Литовския земли брат мой единоутробный Иоанн Емельянов сын». Поражает трогательная забота о родственнике и живое участие в его судьбе. Вероятно, Иоанн, осмотревшись, принял твердое решение «во святом иноческом чине житие свое проводить». Прочтем письмо Иоанна, обращенное к Алексею Михайловичу.
«Царю Государю… бьет челом холоп твой иноземец, Ивашко Емельянов, выехал из Вильни на твое Государево имя, и за выезд я холоп твой пожалован твоим Государевым жалованьем… Живу в Спасском монастыре… и всякие твои Государевы дела делаю с Симеоном вместе…»
Мы уже упомянули, что во второй половине XVII века Россия стала одной из сильнейших держав Европы. Нагрузка на государевы приказы неимоверно возросла.
Дьяки и подьячие задыхались в потоке бумаг, знатоков латыни и толмачей не хватало.
…Иезуит Эммануэль Альварес, португалец по происхождению, вовсе не предполагал, что его латинская грамматика переживет его самого и, невзирая на государственные границы, прочно займет место в процессе обучения в большинстве учебных заведений Европы. Россия обратилась к труду Альвареса благодаря Симеону Полоцкому, которому Алексей Михайлович поручил то самое «государево дело», о котором сообщал в своем письме Иоанн. Так царским указом была учреждена еще одна школа, получившая название Заиконоспасской.
Утвердительно можно сказать, что Алексей Михайлович обладал собственным видением развития просвещения в России. Патриаршая школа в Чудовом монастыре и Ртищевская в Андреевском лишь в слабой мере удовлетворяли потребность в образованных людях. В основном это были отроки, обучение которых сводилось к письму и чтению, а уж дальше – как сложатся обстоятельства.
В Заиконоспасскую школу стали подбирать людей взрослых, имевших определенные знания и опыт работы с деловыми бумагами в Тайном приказе, то есть в собственной канцелярии его царского величества. Об этом государственном учреждении стоит сказать особо. «Приказ его великого Государя тайных дел» был создан в 1654 году и в действительности хранил за семью печатями тайны, о которых не дано было знать ни самим доверенным боярам, ни многим приближенным к царю людям.
«Государевым именем» имели право действовать только дьяки приказа Тайных дел, число которых было невелико. Однако в их руках, кроме деловой переписки, были сосредоточены: надзор за всеми гражданскими и военными делами в России, сбор сведений, сопровождение многочисленных дипломатических миссий. О том, что приказ являлся, ко всему, тайной полицией и ведал делами старообрядцев-раскольников и их сыском, а также зорко следил за состоянием умов, знали немногие. Симеон Полоцкий и его брат Иоанн входили в их число, что позволило одному из биографов Симеона Полоцкого утверждать: «Его положение могло внушать страх окружающим». Так это или нет, оставим на совести того, кто пришел к такому заключению.
Своим великовозрастным ученикам Симеон По-лоцкий доходчиво объяснил, что отступать от своего жизненного и педагогического правила – от простого к сложному – он не намерен.
В самом начале своего существования Заиконоспасская школа, которая была учреждена для «обучения по латинян» и «грамматического ученья», находилась в ведении приказа Тайных дел и получала из казны деньги на свое обустройство. Для Симеона Полоцкого открылось необычайно широкое поле деятельности, где он мог самостоятельно, без помех воплощать в жизнь знания и опыт, которые приобрел в Киево-Могилянском училище и Полоцкой братской школе.
Алексей Михайлович уступил инициативе Симеона Полоцкого и в процесс обучения не вмешивался, рассудив так: «Лишь бы дело шло».
Царя не смущало и то обстоятельство, что, в отличие от Чудовской и Андреевской школ, где преобладало изучение греческого языка и преподавались азы знаний, светская направленность обучения Заиконоспасской школы не оставляла сомнений. Симеон Полоцкий, как говорится, был и сеятель, и жнец, то есть служил в церкви, учительствовал, заведовал хлопотным хозяйством, пока не передал свои полномочия старосте, который назначался из школьников. Три года эти обязанности исполнял молодой подьячий Тайного приказа Симеон Медведев. Учитель и ученик жили в одной келье и мечтали, чтобы школа, ютившаяся в тесных монастырских помещениях, имела собственное здание.
15 июля 1665 года по указу царя Заиконоспасская школа получила 100 рублей «на хоромное строение», затем еще 70 рублей. Высочайшее покровительство обеспечивало школе достойное существование. Недостатка в деньгах, отпускаемых на свечи, бумагу, дрова, помощник Симеона Полоцкого по экономической части Симеон Медведев не испытывал.
25 декабря 1667 года, в Рождество Христово, Симеон Полоцкий с церковной кафедры произнес речь, в которой, обращаясь к царю Алексею Михайловичу, сказал: «Положи отныне в сердце твоем, еже училищя, тако греческая, яко славенская и иная назидати, спудеов милостию си и благостью умножати, учиняли благо искусныя изыскати, всех же честьми на трудолюбие поощряти… даст Бог плод стократный и полныя рукояти от сих семен».
С основания Заиконоспасской школы прошло два года, и Симеон Полоцкий мог смело заявить во всеуслышание, что груды его давали превосходные результаты. Ученики старались во многом подражать своему наставнику, в диспутах гневно обрушивались на «неуча и извращенца» христианского учения, в качестве которого выступал игумен Симеон, соперничали в изящной словесности, сочиняя вирши и орации, которые опробовали на публике.
Может показаться, что Симеон упирал на механическую работу в стихосложении. Однако это не совсем верно. Такой подход позволял ученикам ориентироваться в море слов и понятий, находить нужные сочетания, а иногда и скрывать главное за словесной завесой. Мыслить свободно – вот чего добивался Симеон Полоцкий от своих учеников и с надеждой заглядывал в будущее.
Его речь перед российским монархом и вселенскими патриархами – образец дипломатии, свидетельство прозорливости и отчетливо выраженного желания иметь в Москве учебное заведение со статутом академии, которого так и не смог добиться его незабвенный учитель Петр Могила для Киево-Могилянских Афин.
«Святейший патриарх Антиохийский Макарий – родитель мой прелюбимый любезно… благодать во благодать творити обещается», – сообщает Симеон Полоцкий архиепископу Черниговскому Лазарю (Барановичу).
В чем же обещал помочь Симеону Полоцкому его святейшество? В самом начале 1665 года неподалеку от Московского Кремля была сооружена «Божию человеку Иоанну Богослову новая палата, или паче храм каменный во имя его». Прихожане пожертвовали на приобретение церковной утвари немалые деньги, а когда внутреннее убранство храма было завершено, то пригласили на литургию царя. Каково же было удивление Алексея Михайловича, когда после службы «благочестивые ктиторове» подали челобитную, в которой просили об устройстве высшего училища при храме! Но одной только челобитной на имя государя они не ограничились и просили царского духовника Андрея Савинова принять храм под свое покровительство, а также «словенские грамматики училище состроить», собрать учеников и пригласить учителей. И в прошении, и в челобитной чувствуется направляющая рука и помыслы Симеона Полоцкого.
Но Большой Московский собор отодвинул решение вопроса на целый год. Когда он завершился, прихожане церкви Св. Иоанна Богослова вновь напомнили о себе, написав челобитную ко всем трем патриархам, чтобы «при том святом храме греческого и славенского языка по грамматичей хитрости учению, и на се благоугодное дело училище создати и учителя искусныя и богобояз-ливые… держати».
Просьбу богомольцев поддержал «благоговейный муж» Симеон Полоцкий, на имя которого патриархи Антиохийский и Александрийский, Макарий и Паисий, направили грамоты. Не отказал в прошении и патриарх Московский Иоасаф. Это была подлинная победа разума. Было не только получено драгоценное благословение, но и высказано проклятие всем возможным противникам проекта. Важнейшее историческое значение этих документов подтверждает следующий факт: впоследствии грамота послужит основой для учреждения в Москве Славяно-греко-латинской академии.
