Текст книги "Автопортрет, или Записки повешенного"

Автор книги: Борис Березовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Борис Березовский
Автопортрет, или Записки повешенного: биография

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав.

Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Изложенные в настоящей книге суждения выражают исключительно личное мнение автора, не совпадают с официальной позицией ЗАО «Центрполиграф» и не могут рассматриваться в качестве официальной позиции Издательства.

В книге использованы фотографии Ю.Г. Фельштинского

Игра закончена. прочитайте эту книгу и забудьте

Когда государство не может выполнять свои обязательства, особенно материальные, немедленно появляются сильные люди, которые готовы «решать вопросы». Так и появился Березовский. Образно говоря, в 90-е годы в России в каждом городе, в каждой области, в каждой отрасли был свой Березовский. Но эта книга не о всех Березовских, а только об одном из них – настоящем, «кремлевском».

Я не был другом Бориса Абрамовича, не был его деловым партнером. Но я встречался с ним много-много раз. У меня с Борисом были глубокие беседы. Как мне кажется, я понял этого человека. Он был игрок покруче героя Достоевского. Он играл со всеми: властями и женщинами, сотрудниками и соратниками, иностранцами и русскими, простыми и великими, богатыми и не особенно. Он буквально ходил по проволоке над пропастью, когда встречался в Чечне с настоящими бандитами, рубился с мэром самого крупного города Восточной Европы, сцепился с одним из своих самых близких, знавшим о нем все. Он сто раз мог погибнуть от пули или взрыва, мог разбиться на машине или снегоходе по своей неосторожности, получить инфаркт от обильного алкоголя и молодых женщин, но судьба его хранила. Он играл с судьбой, а она его хранила. Он уверовал, что свыше ему что-то дано.

Нет, он ушел от нас не после взрыва или автокатастрофы. Он ушел, проиграв битву с Системой. Он ушел, потому что сам вообразил себя Системой, вообразил себя государством. А он был просто материалом, смазкой, маслом в машине. Это государство стояло до него пятьсот лет и, слава богу, после него не меньше простоит. В конце своей игры он искренне изумился, что англичане, выбирая между ним и российским государством, выбрали российское государство. Неужели он надеялся на иное? Лондонский мечтатель…

Эту книгу полезно почитать тем, кто интересуется политикой и жизнью страны, а также любителям острых сюжетов. Письменные упражнения Березовского приоткрывают кое-что из его внутреннего мира. Содержание я не комментирую. Давайте будем помнить, что Борис Абрамович не писатель и не аналитик, а игрок. Истина для него – понятие договорное.

Я уверен, что физически Борис Березовский жив. Возможно, он держит в руках эту книгу. Английские спецслужбы закрыли его по программе защиты свидетелей по делу Литвиненко. Сделали это вяло и скучно, как положено бюрократам. Ни одной пресс-конференции, ни одной фотографии умершего (это в наше-то время!), похороны в закрытом гробу. Только сухие сообщения на сайтах и обильные и подчас глупые слухи. Никто из тех, кто близко знал Б.Б., не верит в самоубийство. В убийство поверить легче, но где тело, где фото, где видео? Где это видано, чтобы церемонию похорон без значимых причин провели много дней спустя…

Впрочем, даже если ходит сейчас по тихому английскому городку лысый как колено гражданин в темных очках по фамилии Шнеерсон, это дела не меняет. Политика и бизнесмена Березовского больше нет. Он не делает публичных заявлений, не наносит публичных ударов, не плетет публичных интриг. Игра закончена. Забудьте.

А.В. Митрофанов

От редактора

Я понимал, что путь, который избрал президент, для меня означает следующее: либо я буду последним в ряду повешенных, но буду обязательно повешен, либо я буду первым в ряду повешенных, но с высокой вероятностью неповешенным быть вообще, потому что удастся переломить ситуацию. Я выбрал второй путь и могу сказать, что сегодня точно не сожалею об этом, хотя это очень сложный путь.

Б. Березовский

С тех пор как Борис Абрамович Березовский поселился в Лондоне на правах политэмигранта, шагреневая кожа его жизни с каждым годом сжималась всё больше и больше. С момента, когда его кремлевские друзья и союзники стали сначала бывшими друзьями, а затем и заклятыми врагами, дни Березовского были сочтены, и не так уж важно, в конце концов, отчего именно он умер: от самоудушения или в результате убийства. И в том и в другом случае это была насильственная смерть.

Я познакомился с Березовским в 1998 году, когда прилетел в Москву писать его биографию. С тех пор я написал и опубликовал много книг, в том числе и о современной России. Но биография Березовского написана мною не была. Вечно бегущего, вечно спешащего, вечно летящего Березовского не так легко было заставить позировать для книги. Больше всего поэтому я любил оказываться в его самолете: в замкнутом пространстве, один на один. Телефоны отключены. Двери закрыты. Деться ему от меня некуда. Приходится рассказывать.

Очень скоро стало ясно, что при жизни Березовского биография его мной написана быть не может, потому что я стал человеком, которому Березовский в плане личном абсолютно доверял. Волей-неволей я оказывался посвященным в вопросы, о которых при жизни героя не напишешь. А тему смерти мы не обсуждали – не касались этого никогда, – хотя часто обсуждали вопросы безопасности и покушений – прошлых и возможных будущих.

Березовский был очень разным: очаровательным и неприятным; грубым и нежным; расточительным и скупым; счастливым и недовольным. Я пытался как-то систематизировать для себя поведение этого сложного неоднозначного человека и ввел шкалу, которая мне показалась самой точной: я понял, что измерять Березовского нужно в количестве удовольствия, которое он получает от того или иного действия. Введя единицу измерения «один кайф», я наконец-то хоть что-то стал понимать в Борисе Абрамовиче. Например: выпить бутылку дорогого вина в хорошем ресторане – 1 кайф. Дать интервью иностранному телеканалу – 10 кайфов. Переспать с молоденькой девушкой – 50 кайфов. Пожертвовать три миллиона в фонд Сахарова – 30 кайфов. Образовать политическую партию «Либеральная Россия» – 40 кайфов. Поставить президента России – 200 кайфов. Снять президента России – ну, до этого дело так и не дошло, так что это число осталось неизвестным, но понятно, что оно тянуло бы на 1000 кайфов.

Больше всего Березовский любил побеждать. В предполагаемую победу он верил абсолютно. Сказать, что он был оптимистом, – не сказать ничего. Он слепо и тупо верил в победу, не допуская мысли о возможном поражении. Всегда. И тогда, когда это было очевидно. И тогда, когда затеянный проект был обречен, не имел даже ничтожного теоретического шанса на успех.

Для Березовского никогда не существовало морали (наверное, это главное, что мне мешало). Просто понятия не было такого в его организме. По той же причине его всегда окружало большое количество проходимцев, в которых он нуждался, так как они умело обслуживали его с точки зрения получения им столь необходимого ему кайфа. Без дозы кайфа он действительно не мог существовать, ему сразу становилось скучно. Скуки же он не терпел. Мне часто казалось, что ему было скучно даже спать, и поэтому он спал мало, думаю, что часа четыре в сутки, не больше, причем сутки не состояли у него из дня и ночи, как у большинства людей. Ночью Березовский функционировал так же, как и днем. Имея свой самолет, он часто вылетал куда-нибудь среди ночи. Я, сонный, тащился в аэропорт и думал: ну, почему, имея свой самолет, нельзя вылететь в нормальное время суток? Ну какой в этом смысл? Зачем будоражить среди ночи абсолютно всех? Вопросы эти были для меня риторическими, потому что я знал ответ: вылететь на своем самолете – 15 кайфов. Но вылететь среди ночи, когда это всем неудобно, и прилететь на место в пять утра, чтобы принимающая сторона тоже не спала ночь, – уже 18 кайфов. А 3 кайфа просто так на дороге не валяются.

После 2004 года, когда Владимир Путин стал президентом России на второй срок, с кайфом стало плохо. Борис Абрамович практически прекратил всю политическую деятельность в отношении России. Нужно было найти новую площадку для деятельности. На короткое время промелькнула надежда в отношении Украины. Но украинские политики, с готовностью бравшие миллионы Березовского во время предвыборной борьбы и в конце концов победившие, в том числе и благодаря деньгам Березовского, которые точно уж не были в их бюджетах лишними, отказались впустить Березовского в Украину, справедливо опасаясь, что это – как козу пустить в огород. Тогда у Бориса возникла новая идея: сделать своего друга и партнера Бадри Патаркацишвили президентом Грузии. «А ты уверен, что Бадри этого хочет?» – спросил я, когда Борис озвучил мне эту мудрую мысль (проект тянул, думаю, на сотню кайфов). «А куда он денется, – ответил Борис. – Будет президентом». Президентом Бадри не стал. Кайф не удался.

В ноябре 2006 года в Лондоне был убит Александр Литвиненко. Березовский воспринял это как предупреждение. На самом деле это была первая страница эпилога. Вскоре последовала вторая: 12 февраля 2008 года в Лондоне в своем поместье скоропостижно скончался Бадри. Ему было 52 года. Я видел его за четыре дня до смерти. Он был бодр и здоров. После смерти Бадри выяснилось, что на него записаны все активы Бориса и что последний остался без денег. Не в переносном смысле, а в буквальном: Инна Патаркацишвили, вдова Бадри, отказалась признать Березовского партнером. Березовский подал в лондонский суд. Это был второй финансовый иск Березовского. Первый – на пять миллиардов долларов – он предъявил бывшему своему партнеру по Сибнефти Роману Абрамовичу.

Кайфа уже не было. Вера в победу осталась. Насколько нужно было оторваться от реальности, чтобы считать, что лондонский королевский суд постановит присудить одной из сторон миллиарды! Но Борис верил в свою счастливую звезду, верил до самой последней минуты, пока не проиграл. Это было в прошлом 2012 году. Вскоре Березовский подписал мировое соглашение с Инной Патаркацишвили, по которому должен был получить некую немалую сумму денег, но главное – теперь уже вместе с Инной он подал иск против магната-миллиардера Василия Анисимова, должника Бадри, и за несколько дней до смерти сумел договориться о выплате Анисимовым 800 миллионов долларов, которые, видимо, подержать в руках Березовскому уже не пришлось.

Трудно найти в России человека более непопулярного, чем Березовский. Объективности ради следует отметить, что причиной этого является не то, что Березовский самый нечестный бизнесмен из всех существующих или самый лживый политик из тех, что пробились к вершине власти. Березовский сам методично и последовательно отстраивал свой «имидж» серого кардинала, циничного кукловода, бессовестного интригана. И это единственное, что Березовский делал методично и последовательно. Он искренне считал, что костюм дьявола на российском политическом маскараде ему к лицу и дает хороший шанс на выигрыш первой премии.

Абсолютно не разбираясь в людях, он одерживал победы лишь до тех пор, пока вектор его движения совпадал с вектором политической деятельности Кремля, а окружавшие Березовского лишенные, как и он сам, морали подчиненные выполняли его указания за неплохие деньги. Но как только Борис ушел в оппозицию, где вектор он определял сам, причем идти нужно было против власти, Березовский оказался в почти полном одиночестве, поскольку окружавшие его люди, за редким исключением, привыкли быть ему верны лишь за очень большие деньги, а эти деньги у Бориса вскоре закончились, точнее: эти траты перестали приносить Березовскому кайф, ведь Борис Абрамович всегда рассчитывал на блицкриг и многолетние осады крепостей были не для него.

В последние годы мы виделись редко, хотя отношения наши оставались теплыми. Смерть его не стала для меня неожиданностью. Человека, отстроившего систему удовольствий через деньги, на безденежье можно было брать голыми руками. Когда-нибудь мы узнаем, чьи именно это были руки.

Юрий Фельштинский

Вечер 23 марта 2013

г. Бостон

Биография Бориса Березовского

Борис Абрамович Березовский родился в 1946 году в Москве. В 1962 году окончил школу и поступил в Московский лесотехнический институт на факультет вычислительной техники. После его окончания в 1967 году поступил в Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова на механико-математический факультет. Работал в Институте проблем управления АН СССР (теперь Российская академия наук).

В 27 лет защитил кандидатскую диссертацию, в 37 лет – докторскую по техническим наукам. В 1991 году был избран членом-корреспондентом Российской академии наук по отделению информатики, вычислительной техники и автоматизации.

Березовский – автор более ста научных статей и двух монографий в области теории оптимизации. Многие его труды были опубликованы в ведущих научных изданиях в США, Германии, Франции, Японии и ряде других стран. Березовский был членом нескольких международных научных обществ.

В 1989 году после появления в России законодательной базы для частного предпринимательства под руководством Березовского было создано акционерное общество «ЛогоВАЗ».

Березовский был основателем и председателем попечительского совета независимого благотворительного фонда «Триумф – ЛогоВАЗ», учредившего в 1991 году ежегодную премию «Триумф» за высшие достижения в российской культуре.

В начале 1996 года он инициировал консолидацию новой финансово-промышленной элиты России в поддержку переизбрания Б. Ельцина на пост президента России. Это начинание сыграло важную роль в сохранении российского курса реформ.

В октябре 1996 года президент Ельцин назначил Березовского заместителем секретаря Совета безопасности России, где в течение года он эффективно занимался одной из самых сложных проблем современной России – восстановлением мира в Чеченской республике.

В апреле 1998 года президентами стран СНГ Березовский был избран исполнительным секретарем Содружества Независимых Государств. Он занимал эту должность до марта 1999 года.

Березовский принимал активное участие в организации президентской кампании 1999–2000 годов, в результате которой президентом России был избран В. Путин. Сам Березовский был избран депутатом Государственной Думы Федерального собрания Российской Федерации от Карачаево-Черкесского избирательного округа.

В знак несогласия с отступлением нового президента России от курса реформ Бориса Ельцина осенью 2000 года Березовский сложил с себя депутатские полномочия и объявил об уходе в оппозицию.

В 2000 году он учредил «Фонд гражданских свобод».

В 2001 году по инициативе Сергея Юшенкова, Владимира Головлева и Бориса Березовского была образована партия «Либеральная Россия». В 2002 году Березовский опубликовал «Манифест российского либерализма», который лег в основу программы партии. В 2002 году Березовский был избран лидером партии «Либеральная Россия».

Владимир Головлев был убит в августе 2002 года.

Сергей Юшенков был убит в апреле 2003 года.

Постоянное давление силовых структур и правоохранительных органов, административное вмешательство в его деятельность, аресты и высылки коллег и друзей вынудили Березовского уехать из России. Он эмигрировал в Великобританию, где получил политическое убежище. 23 марта 2013 года он был найден мертвым в Лондоне, в доме своей второй жены, с которой был разведен, но где проживал после продажи своего собственного особняка под Лондоном.

Автопортрет, или записки повешенного

Я

Я генетический оптимист. Я всю свою жизнь каждый день прожил так, как хотел. И всегда был дуализм. С одной стороны, я каждый день живу как последний. А с другой стороны, я каждый день живу так, как первый. И всю жизнь получаю от жизни удовольствие. Всю свою жизнь. И мне добавить к этому больше нечего. Я ощущаю себя ровно так. Я счастлив постоянно. Это болезнь, это диагноз. Я счастлив, я постоянно счастлив. Честное слово.

У меня была мечта, которая практически полностью реализована. Я хотел сохранить себя как независимого, самостоятельного и свободного человека. Причем «свободный человек» отнюдь не означает «вольный». В моей системе определений свобода определяется системой внутренних ограничений. Грубо говоря, это Десять заповедей. Свободный человек – это человек, который не нарушает эти десять ограничений, а в их рамках делает все что угодно. Десять заповедей сформулированы так, чтобы каждый мог реализовывать себя в максимальной степени, не мешая при этом другим. Я этого состояния добился и в этом смысле живу в полной гармонии с самим собой.

Я родился достаточно давно. Я почти атавизм, я видел еще Сталина на трибуне в 1952 году, и, конечно, это наложило свой отпечаток даже на разговоры близких. В моем детстве главные слова были «свобода», «равенство», «братство» и дальше некоторые вариации… Мама рассказывала, что, когда я в пять лет тяжело болел (у меня была дифтерия), от высокой температуры я бредил и в бреду звал на помощь Сталина. Вот с чем мы жили в то время.

Биографии отца и матери очень простые. Я бы сказал, страшно простые. Типичная советская судьбинушка, очень средний, реально средний, уровень советской интеллигенции. Я бы мог сказать советско-еврейской, но нет, потому что в доме не было ничего национального, не было никаких особенностей.

Отец родился до революции, мать моложе его на 13 лет. Отец родом из Сибири, из Томска. Мать родом из Самары, оба переехали когда-то в Москву, встретились и поженились в 43-м году. По профессии отец инженер, строил комбинаты по производству стройматериалов, в Самаре одно время был главным инженером, потом перешел на работу в институт, разрабатывавший проекты предприятий керамических изделий. За возведение такого завода в Узбекистане отец получил даже премию Совета министров СССР. Умер он в 1979 году. Мама после школы пошла работать медсестрой, а потом много лет работала лаборантом в Институте педиатрии Академии наук. По-моему, лет тридцать там работала. Мы с мамой практически не расстаемся с того момента, как умер отец.

Папа был очень своеобразный человек. Он очень любил мою мать и всю свою жизнь посвящал только тому, чтобы обеспечивать семью. Была масса вопросов, которые задавали и покойный отец, и мама. Вопросы были совершенно естественными, но была глубокая убежденность в том, что все, делающееся от имени государства и государственными людьми, является абсолютно истинным.

Если идти вглубь, то отец моего отца, мой дед, был томским купцом, но любопытно, что позже он стал даже членом КПСС. Мать моя была также из состоятельной семьи польско-итальянско-украинских кровей. Дед был сторонником, причем очень твердым сторонником, революции. Вместе с двумя братьями он прожил весьма эмоциональную, но последовательную жизнь. Дед по материнской линии был первым комсомольцем Самары, а за свои убеждения преследовался при царском режиме. Сохранились его фотографии в каких-то там бурках, с патронташем. Он долго жил на Севере, потом переехал в Москву, где за счет квартироразверстки получил жилье и сумел трижды жениться (вот и я пошел по его стопам). Как-то раз он пришел домой очень радостным и объявил, что создал кружок молодежи последователей Гайдара. Одна из целей кружка состояла в предотвращении эмиграции евреев из Советского Союза. Поэтому-то, наверное, я и не эмигрировал из России.

Моя мать – удивительный человек. У нее генетический дефект – нет чувства зависти вообще. Она не завидует никому вообще, и поэтому она не хочет ни с кем конкурировать, ничего она не хочет, но радуется жизни всегда, она абсолютно счастлива. Может, потому, что в жизни она не переживала такого чувства – себя сравнить с кем-то. Это дефект, потому что с этим очень сложно выживать. Это снимает какую-либо защиту. То есть человек не готов ради своих амбиций, ради проявлений своего эго бороться за что-либо. Но ей в общем-то повезло: сначала ее оберегал мой отец, потом я. «Дефект» – я сказал не в отрицательном смысле, а в смысле отсутствия – по сравнению с большинством людей. Ведь большинство людей, конечно, завидуют, конечно, пытаются это компенсировать чем-то…

Я всё детство дрался. Мне повезло, никогда не было, чтобы меня окружили, например, и избили ногами. А драться – часто дрался. Было такое, что и ножами меня доставали. Я же рос сразу после войны и много жил за городом – в Загорске, в Истре. В Москве жил на Чкаловской, Ульяновской. Это Садовое кольцо. В самом центре. И дрались там, конечно, нещадно. В казаки-разбойники еще играли. В снегу однажды три часа просидел, прятался там.

Я получил классическое советское образование. Учился сначала за городом, где работал отец. Он работал в Новом Иерусалиме на кирпичном заводе главным инженером, а мы жили в Истре. А до этого мы жили в Загорске. Кстати, когда мы с родителями попали в автомобильную аварию, как сейчас помню, это было на Троицу, в День защиты детей, – всей семьей мы угодили в больницу, – первым, кто к нам приехал, был батюшка из Загорска, потому что отец поставлял стройматериалы для строительства церкви. У меня не было специальных учителей, я начал в стандартной сельской школе. Потом в Москве я опять пошел в обычную школу. В шестом классе я перешел в английскую спецшколу – она только-только открылась. Я сам туда пошел, записался и заканчивал уже английскую школу.

Родители меня самого держали в ежовых рукавицах. Я считаю, что каждый человек уникален, что насилие над детьми недопустимо. На детей не нужно оказывать давление, хотя иногда без этого просто не обойтись, и после того, как способности детей станут очевидными, их следует развивать. Меня в детстве родители буквально насиловали, заставляя играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Жили мы в коммуналке, куда не то что рояль, пианино не входило. В итоге мне купили баян, и я шесть лет играл на нем. Баянистом не стал, но чувствовать музыку научился. Это самое главное! Обожаю мюзиклы, хотя партии для баяна там не встречал. А вот живописи меня не учили.

Впервые реальную и конкретную нехватку времени я ощутил в 16 лет. То есть с той поры, когда уже стремился стать самостоятельным человеком. И спал я всегда мало – три, четыре, пять часов. В юношеское время, лет в пятнадцать– шестнадцать, когда пытался понять основные моральные принципы, я после критики сразу вставал в стойку. Но после прочтения какой-то книжки усвоил идею, которую пытаюсь в себе сейчас культивировать. Моя нынешняя реакция на критику – вопрос к себе: в чем я виноват, что сделал неправильно?

Я слушал «Голоса…» иногда с ненавистью, потому что отец слушал их до поздней ночи (ночью глушили меньше, чем вечером), а я ложился спать (люблю вставать рано), и это меня дико раздражало. Вначале, когда я еще не был женат, мы жили в полуподвале, в коммунальной квартире, втроем, в общей комнате 11,5 квадратного метра. Потом отец получил квартиру, и мы переехали. Но мой ритм жизни не совпадал с его. На самом деле все это нисколько не умаляло моего интереса к тому, что слушал отец, и он, конечно, делился со мной. Скорее на эмоциональном уровне, чем на содержательном. Но ведь эмоциональный уровень родителей является доминирующим в определении реакции ребенка. Для меня эмоциональным фоном был его постоянный, непрекращающийся интерес к тому, что происходит в политике, в мире, в России. А прежде всего как Россия воспринимается с точки зрения объективных или, лучше скажем, независимых свидетелей. Не то, что пишет советская пропаганда, а то, как думают люди, которые или уехали из России, или изучают и оценивают то, что происходит в России.

Я пытался сам, без протекции, поступить в университет. Не поступил. Поступил в лесотехнический институт, тоже невесть какой элитарный. Но там Сергеем Павловичем Королевым был открыт факультет вычислительной техники. Окончил этот институт, но осталось что-то неприятное от того, что не поступил в свое время в университет. И вот после окончания института поступил в университет, на мехмат. Потом аспирантура, семья, дети, масса всяких проблем. Работа в Институте проблем управления АН СССР. Феноменальная среда, академическая, в которой я провел двадцать с лишним лет, которая дала мне уникальное представление о мире.

Я человек самодостаточный. Я никогда не скрывал, что всю свою жизнь от жизни здесь, на земле, я получаю удовольствие. Абсолютно не было никакой проблемы «двойной жизни», поскольку для меня сознательная жизнь наступила уже в начале шестидесятых. Я жил другой жизнью. Мой главный интерес был в другом – в науке. Главное любимое занятие для меня в то время была прикладная математика, конкретная область этой науки – теория оптимизации, и я этим жил. В науке была воля, там была максимальная степень свободы, возможность оставаться свободным. Начиная с совершенно утилитарных вещей: можно было приходить не по звонку и уходить не по звонку. С одной стороны, мне было чрезвычайно интересно то, чем я занимался, потому что это было творчество, а с другой стороны, я не был обязан отчитываться за каждый прожитый день, за результаты труда каждого прожитого дня, когда нужно выточить определенное количество болванок. И вот я так оболванен не был. Никем, кроме как самим собой, никогда себя в жизни не ощущал. Не было никогда стремления «делать жизнь» с кого-то, как говорил классик.

Отца к тому времени уже не было; отец так и умер на работе. А мать, ну она… она уже в то время не пыталась меня воспитывать, она пыталась меня понимать. Она считала, причем вполне заслуженно, что свои впечатления о жизни она мне уже передала. Она пыталась скорее понять меня, чем научить. Но при этом имела свою точку зрения на то, что со мной происходило. Она никогда не отговаривала меня. Она очень тяжело переживала смерть отца, это длилось не один год, не два года, а по меньшей мере лет десять и больше… А потом, она ведь не пыталась относиться критически к тому, что я делаю. Как и свойственно матери, она пыталась в любом случае поддержать меня, без всяких собственных оценок, хорошо это или плохо. Я думаю, что она, как и большинство советских людей, абсолютно не понимала, что происходило в то время. Ей нравилось, что я счастлив, а это больше чем достаточно для любой матери. Поэтому никакого критического анализа того, что со мной происходило, у нее не было. Моя мама, конечно, волнуется за то, что происходит со мной. Но она доверяет моим ощущениям. И она знает, что я могу ей сказать даже самые сложные и неприятные вещи.

Я общественное животное. Я активный человек. Мне очень хотелось стать и пионером, и комсомольцем. Хотя при вступлении в комсомол у меня возникли некоторые сложности, правда, чисто случайного и технического характера. Однажды мы играли в классе в футбол и разбили портрет Дзержинского, и под этим предлогом меня не хотели принимать в комсомол. Говорили, что это был антисоветский поступок, чуть ли не сознательный. Но я хотел и вступил в комсомол. Комсомольцем я был самым активным, одно время председательствовал в Совете молодых ученых Института проблем управления, потом в этом же статусе на территории района, а потом и во всей Москве.

Я всегда ощущал себя частью народа страны, в которой я жил. Я – образец классического советского карьериста. Я получал удовольствие и при советской власти. Поступил на работу в самый престижный в этой области институт, в 1978 году стал и членом партии. Причем тоже абсолютно сознательно, но не из-за идеологических соображений, а из-за того, что я в то время был очень честолюбив и стремился сделать карьеру. И я хотел убрать все преграды на пути, чтобы мне не мешали заниматься тем, чем я хочу, не мешали общаться с тем, с кем я хочу. Я думаю, что это была интуитивная компенсация отсутствия необходимого таланта в научной области.

Никогда в советское время я не был диссидентом. Я был нормальным советским ученым, мне было классно, комфортно. Я не согласен был с этой компартией, хотя был членом компартии. Немного она меня раздражала. Из партии не выходил, в отличие от некоторых, билет свой никогда не рвал, не сжигал. Так он и лежит у меня в сейфе в институте, где я до сих пор на общественных началах заведую лабораторией. Я был нормальный советский лицемер. Внутренне, по крайней мере. И я не случайно решил креститься не в советское время, хотя тоже у меня были ощущения… Я точно не диссидент. Я борец за светлое настоящее и получаю удовольствие от каждого прожитого дня. А если день прожит без удовольствия, значит, он неправильно прожит. И мне мучительно больно за неправильно прожитые дни и годы.

Делал я всю свою карьеру по ступенечкам: лаборант, инженер, младший научный сотрудник, кандидатская, докторская, профессор, член-корреспондент Российской академии наук. Все, чем я занимался, мне было абсолютно интересно: и наука, которой я посвятил двадцать лет, и бизнес, и государственная служба. Когда у меня появилась семья, двое детей, я учился в аспирантуре, моя жена не работала, и мы жили на стипендию сто рублей в месяц. Мы жили очень и очень бедно. Подрабатывал, конечно. Может быть, все это и оказалось той базой подготовки к рыночной конкуренции. Мне нетрудно жить в этой экономике, нетрудно отвечать за самого себя.

В 27 лет я защитил кандидатскую диссертацию, в 37 лет стал доктором технических наук. Проработал двадцать с лишним лет в уникальном Институте проблем управления. Этот институт Академии наук был лидером в области теории построения систем автоматизированного проектирования. Занимался я в то время модной и очень интересной научной областью – теорией принятия решений, теорией оптимизации и разработкой систем компьютер-дизайн (автоматизированная система проектирования). В 1991 году, мне было 45 лет, был избран членом-корреспондентом Российской академии наук, что, в общем, удавалось немногим. Это было серьезное достижение. Я был одним из самых молодых членов Академии наук. С точки зрения престижа оставался всего лишь шаг до вершины – избрания академиком. Но тем не менее я все-таки думаю, что у меня не было таланта, который позволил бы мне получать абсолютное удовлетворение от творчества в этой области.

Мы жили лучше многих. К 42 годам я имел автомобиль «Жигули» пополам с приятелем. Нам с Лёней Богуславским он достался от его отчима поэта Андрея Вознесенского, который купил себе новый. Мы его отремонтировали, неделю ездил Лёня, неделю я. При этом я испытывал колоссальное счастье. Я, как и другие, покупал в рассрочку люстру через кассу взаимопомощи за триста рублей, в кредит, потом полгода возвращал деньги. Год копил на цветной телевизор – нормальная ситуация. Я вынужден был кормить семью. Но я работал с 16 лет, я ни на кого не рассчитывал. Только на себя. Я занимался любимой наукой, общался с блестящими людьми. Желание было одно – получать от жизни удовлетворение, радость. Но у меня возникают желания делать что-то самому только тогда, когда я уверен: никто другой не сделает так хорошо, как я. Я очень не люблю делать то, что другие делают лучше меня. Именно поэтому я бросил заниматься наукой – я понимал, что не буду первым, потому что есть люди, которые талантливее меня в математике. И когда я стал заниматься бизнесом, мне стало комфортнее. Потому что я понимал: то, что делаю я, очень мало людей могут делать так же.