Текст книги "Все мы врём. Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми"

Автор книги: Бор Стенвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Ловушки и предрассудки

Как только полицейские опросили свидетельницу по делу Колстада, им начало казаться, будто расследование сдвинулось с мертвой точки. Свидетельница назвала имя убийцы: Стайн Инге Юханнесен. По ее словам, он вышел из квартиры жертвы, с ног до головы вымазанный кровью. Юханнесена принялись допрашивать, но тот упорно утверждал, что никакого Колстада знать не знает. Вскоре стало ясно, что некоторые его показания не соответствуют действительности. Юханнесен запутался в собственной лжи, и полиция ужесточила методы допроса. Его на полгода посадили в одиночную камеру, а полицейские тем временем собирали материалы для обвинения.

За четыре дня до суда в полицию поступила жалоба на пациента одного из столичных хосписов. Сперва он сам связался с полицией и сообщил, что кого-то убил, но его обращение осталось без внимания. Затем он попросил администратора хосписа обратиться в полицию с тем же заявлением, но и на этот раз его никто не послушал. Тогда он устроил небольшой пожар в своей комнате – и полицейские наконец забрали его на допрос. В тот день в кабинет Рэшли зашел следователь Уле Якоб Эглэнд, вне себя от отчаяния.

– Мы сейчас допрашиваем человека, который утверждает, что убил Колстада.

Судебное дело против Юханнесена бьто приостановлено, а затем следствие признало, что этот новый подозреваемый и есть настоящий убийца. Спустя несколько недель, когда Рэшли сам беседовал с Юханнесеном, тот сказал: «Надеюсь, это послужит вам хорошим уроком». Рэшли и Эгланд урок усвоили и потом неоднократно приглашали Юханнесена выступить с докладом перед полицейскими. Эти лекции сейчас вошли в программу обучения студентов Полицейской академии и стали своеобразным предостережением для полицейских, привыкших считать себя экспертами в области распознавания лжи.

– Юханнесен утверждал, что невиновен, а она говорила, что он лжет, – сказал Рэшли. – Мы поверили ей, а не ему, ошиблись и оказались в проигрыше.

После появления свидетельницы следователи ступили на ложный путь. Сначала – по совету Рэшли – им следовало проверить мотивы свидетельницы и исключить вранье с ее стороны. Некоторые из ее показаний полицейские действительно проверили. Во-первых, свидетельница сказала, что незадолго до того, как увидела обвиняемого, она разговаривала по телефону. Следовательно, нужно было связаться с телефонной станцией и узнать, правда ли это. Она также сказала, что в тот вечер шел дождь, – и это тоже нужно было проверить. Полиция отправила запрос на телефонную станцию и получила ответ, что такой телефонный разговор в сети не зарегистрирован. Метеорологический институт Осло подтвердил, что осадки в тот день были, вот только не дождь, а снег.

Попадать в собственные сети свойственно не только полицейским, но и каждому из нас. Как только в нашем воображении создаются определенные представления о ситуации, все дальнейшие сведения мы будем истолковывать, исходя из этих представлений. И, следовательно, будем убеждать самих себя в том, что они верны. Эти представления определяют и то, какие именно недостающие сведения мы станем искать. Например, в случае со свидетельницей полиция допустила, что телефонный разговор действительно состоялся, но предположила, что из-за загрузки основной станции он был переадресован на другую, вспомогательную, подстанцию. На станции такая возможность не исключалась. В Метеорологическом институте тоже допускали, что температура в некоторых районах Осло вполне могла подняться выше нуля.

В конце концов свидетельница вдруг отказалась от собственных показаний, но полицейские и тут не смогли разорвать порочного круга заблуждений.

– Мы спросили, почему она приняла такое решение, и свидетельница ответила, что боится за Юханнесена. И это лишь укрепило наши подозрения: конечно, она была всего лишь храброй, но напуганной женщиной, а Юханнесен – хладнокровным убийцей. Неудивительно, что она его испугалась. На самом же деле она поняла, что ошибается, но прямо сознаться у нее не хватило смелости. В итоге мы еще раз убедились в виновности Юханнесена.

Когда полиция расследовала дело Колстада, Рэшли как раз вернулся из Ливерпуля и работал над новой методикой ведения допросов. Он предвидел возможные ошибки в расследовании и неоднократно предупреждал о них полицию. Но случившееся лишь подтверждает многочисленные эксперименты: даже если ты знаешь о возможных ошибках, избежать их будет практически невозможно.

Дэниел Фойер одобряет методы допроса, используемые норвежскими полицейскими, и предостерегает против поспешных выводов, сделанных лишь на основании первого впечатления.

– В расследовании нельзя надеяться на собственные способности распознавать неправду. Конечно, наш внутренний детектор лжи работает куда лучше, чем полиграф, однако и он ошибается. Мы очень субъективны, и требуются долгие часы тренировки, прежде чем мы научимся держать в узде собственные предрассудки. А предрассудки имеются у каждого. Например, и женщины, и мужчины охотнее доверяют женщинам и полагают, что на них можно положиться. Однако в действительности дело обстоит с точностью до наоборот.

По словам Фойера, он обсуждал проблемы распознавания лжи с игроками в покер, журналистами и полицейскими и пришел к выводу, что для журналистов и полицейских особенно важно изучить язык тела и заранее продумать вопросы.

– Сложность вот в чем: как только мы чувствуем уверенность в каком-нибудь варианте, мы начинаем полностью исключать другие версии. Мы зацикливаемся на чем-то одном и не замечаем прямых доказательств чего-то совершенно противоположного. Язык тела—один из ключей к интерпретации человеческого поведения, но, чтобы вынести окончательные выводы, его недостаточно.

Нагнать страху

Само название «детектор лжи» свидетельствует об основной функции прибора – выявлять ложь. И пусть полиграф не всегда выполняет свою прямую функцию – пользы от него все равно немало. С самого начала детектор лжи начал играть еще одну роль: он нагоняет на людей страх. Ричард Никсон как-то сказал: «Я не особенно разбираюсь в детекторах лжи и не в курсе, насколько они точны, но одно я знаю наверняка: их все до смерти боятся».

– Вы когда-нибудь смотрели видео допросов Майкла Кроу? – спросил меня Асбьёрн Рэшли. – Они выложены на YouTube. Майклу было всего четырнадцать, когда он остался дома с сестрой, и ту убили. Полиция начала допрашивать его, и он с ужасом спросил: «Что-о?! Вы что, думаете, что я убил собственную сестру?» Тело девушки нашли в доме в Калифорнии, где она проживала вместе с братом и родителями. На ее теле было обнаружено восемь ножевых ранений. Так как Майкл оставался единственным подозреваемым, его сразу же поместили в камеру предварительного заключения, лишив права видеться с родителями, и начали с пристрастием допрашивать. Ему подолгу не позволяли спать, угрожали, говоря, что если он будет отпираться, то получит пожизненное заключение, и обещали смягчить меру наказания, если он сознается. Майкл не сознавался. Тогда ему попытались внушить, что он мог совершить убийство, сам того не понимая. «У каждого из нас имеется темная сторона», – уговаривали полицейские. Когда и это не сработало, они решились на «коронный номер» – проверку на так называемом голосовом анализаторе стресса. Следователь заранее предупредил Майкла, что этот «высокоточный прибор распознает ложь со стопроцентной вероятностью».

– Это все сказки, – заявил мне Рэшли, – но, услышав их, Майкл сознался. Выглядело все просто отвратительно.

В своем мнении Рэшли не одинок: посмотрев видеоролики, снятые во время допросов Майкла Кроу, лауреат Пулитцеровской премии Ричард Офше сказал, что «в жизни не видел допроса ужаснее». Впоследствии несколько независимых экспертных групп тщательно изучили принципы работы голосового анализатора стресса и признали этот прибор никуда не годным. Тем не менее в случае с Майклом Кроу он выполнил вполне определенную функцию – выбить из подозреваемого признание.

Рэшли показал мне рекламную брошюрку, заголовок которой гласил: «Знаете, кто из них виновен?» Этот вопрос относился, очевидно, к фотографиям троих «подозреваемых», расположенным на обложке прямо по центру. Чуть ниже я увидел подзаголовок: «Техника допроса Викландера-Зулавски поможет вам не только ответить на этот вопрос, но и получить признание!» В США существует множество частных курсов повышения квалификации полицейских. Практически все подобные курсы обучают техникам допроса с пристрастием, цель которых – заставить подозреваемого признаться.

В 2005 году в «Бюллетене ФБР» вышла статья, написанная специальным агентом Уорнером из департамента ФБР по работе с полиграфом и посвященная положительному эффекту, который детектор лжи оказывает на подозреваемых: «Независимо от верности полученных при помощи полиграфа данных, его значение нельзя недооценивать, ведь детектор лжи в руках настойчивого следователя – это почти залог того, что подозреваемый сознается в совершенном преступлении. Полиграф важен в работе полиции именно потому, что допрашиваемые верят в непогрешимость его работы, и страх перед разоблачением заставляет их признаться добровольно».

Удивительно, но детектор лжи действует лишь на тех, кто верит в него и боится его. Полицейских, работающих на полиграфе, специально обучают лгать. Они используют старый карточный фокус, в котором из колоды вытаскивается «случайная» карта, которая затем убирается обратно в колоду. После этого допрашиваемому показывают несколько карт, и, когда очередь доходит до нужной, полицейский заявляет, что допрашиваемый узнал карту – об этом, мол, сообщил ему полиграф. На самом же деле полицейскому было заранее известно, какую карту допрашиваемый узнает. Подобные манипуляционные техники повсеместно используются в США, где полиция ради того, чтобы получить признание, также имеет право лгать об имеющихся у них доказательствах или свидетельских показаниях. Такую методику допроса емко описывают фразой: «Джо, твой приятель говорит, что это ты сделал!»

В своей докторской диссертации «Юридические нарушения в полицейских расследованиях: примеры и способы предотвращения» (2009) Асбьёрн Рэшли приходит к заключению, что общеизвестные техники распознавания лжи, в том числе с помощью полиграфа, совершенно неприменимы на допросах. Он постоянно повторяет, что подобные техники, «якобы облегчающие процесс расследования, на самом деле неэффективны». Однако некоторые эксперименты, проведенные Олдертом Фраем, доказывают, например, что если рассказывать в обратном порядке о событиях, которых не было, то запинаться будешь чаще, чем когда рассказываешь в обратном порядке о событиях, имевших место в действительности. Возможно, подобные уловки могли бы помочь полицейским во время допроса?

– Нет, для следствия это значения не имеет... – ответил Рэшли и сделал вид, будто ведет допрос: – Ага, запинаешься?! Значит, виновен! – Для пущей убедительности он стукнул кулаком по столу. – ...Потому что у Фрая написано, что запинаются только преступники! – Рэшли развел руками. – А подозреваемый станет отпираться и утверждать, что он не преступник. И как мне тогда поступить? Нельзя же мне явиться в суд и сообщить: мол, «подозреваемый запинался, когда я попросил его пересказать события в обратном порядке». Для доказательства этого явно недостаточно. Этот эксперимент проводили на группах в 100 и 1000 человек, и большинство из них, хотя и не все, запинались, когда пересказывали события в обратном порядке. Может, человек запинается просто оттого, что у него плохая память? – и Рэшли удрученно покачал головой. – Нет уж, этот вопрос нужно изучить серьезно.

Общественное мнение

В 2008 году группа норвежских ученых провела эксперимент, чтобы оценить те способы, к которым полиция прибегает для выявления лжи. 69 следователям продемонстрировали видеозапись, на которой женщина рассказывает о том, как стала жертвой насильника. Затем следователи, сами себя считавшие объективными, дали оценку увиденному и услышанному. Однако записи, показанные им, значительно отличались друг от друга. Женщина, которую они видели, была профессиональной актрисой. Слова она произносила одни и те же, но меняла интонацию и выражение лица. На некоторых видео она обреченно смотрит в стену, на других плачет, а когда смотришь третьи, кажется, будто случившееся нимало ее не тревожит. Каждая из этих реакций неоднократно наблюдалась у жертв насилия. Выводы, сделанные полицейскими, оказались вполне предсказуемыми: они охотнее верили в тех случаях, когда актриса плакала. Совершенно так же отреагировал и полицейский, допрашивавший свидетельницу по делу Колстада: «Она плачет, полчаса без перерыва рассказывала про детство и всякие ужасы, которые пережила тогда. ЭТО ПРАВДА. ДЕВУШКА НЕ ВРЕТ». Жертвами подобных заблуждений становятся не только полицейские – у присяжных и судей тоже есть склонность верить свидетелям, которые в открытую проявляют чувства. А когда свидетели еще и представители других стран и других культур, задача усложняется. Работая с беженцами, миграционным властям Норвегии приходится учитывать, например, что иранцы проявляют эмоции совершенно иначе, чем сомалийцы. Кроме того, степень нашего доверия зависит от внешности собеседника, его положения в обществе и тех черт его поведения, которыми, как мы думаем, обладаем мы сами.

С точки зрения биологии и общественного развития кажется, будто все эти факторы особой роли не играют: вплоть до недавнего времени истина не являлась для человека самоценной. Важнее было правильно выбрать окружение и научиться избегать тех, кто может нанести нам ущерб.

В 1969 году в США был проведен эксперимент, который со временем признали классическим. Группу одноклассников попросили выбрать того, кто мог бы представлять их класс на официальных мероприятиях. Мальчика, за которого проголосовало большинство одноклассников, ученые назвали «высокостатусным», а того, кто набрал наименьшее количество голосов, – «низкостатусным». После этого всех школьников попросили зайти в класс, а сами взрослые вышли. Популярный мальчик подошел к учительскому столу, вытащил из ящика деньги, продемонстрировал их одноклассникам и положил себе в карман. После этого он громко объявил всему классу, что украл деньги, и удостоверился, что все его слышали. В другом классе проделать этот же трюк велели наименее популярному мальчику.

Затем ученые попросили всех одноклассников по очереди зайти в кабинет, где их спросили, кто украл деньги. Ученики обоих классов честно назвали имя вора. После этого одноклассников стали опрашивать попарно. В классе, где деньги украл популярный мальчик, ученики, опрашиваемые в парах, отказались выдавать его – некоторые даже утверждали, будто ни о каких деньгах вообще ничего не знают. А вот в том классе, где вором выступил непопулярный мальчик, все одноклассники без раздумий его выдали.

Этот эксперимент не только доказывает, что мы с ранних лет понимаем важность «правильных» общественных связей, но также и существование между нами негласного договора о том, когда можно сказать правду, а когда лучше соврать. Мы интуитивно чувствуем тенденции окружающего нас общества – и наша склонность лгать или говорить правду часто зависит именно от этих тенденций.

Система 1 – так Даниэль Канеман, специалист в области поведенческой психологии, называет интуитивную систему мышления. Сначала мы определяем для себя, нравится нам человек или нет, а затем обосновываем свое решение. И решив, что кто-то нам определенно не нравится, мы приписываем ему склонность лгать. Механизмам длительного размышления Канеман присваивает название Система 2. Она отвечает за критическое осмысление собственных реакций, их систематизацию и корректировку. Система 1 ошибается довольно редко, в этом она похожа на полицейских, которые, как правило, арестовывают именно преступника. Так что мы не зря привыкли доверять интуиции. Однако в зале суда одной интуиции недостаточно – здесь требуется критический подход и научно обоснованные методы.

Он видит тебя насквозь!

Пол Экман солидарен с коллегами: он тоже считает, что неких общих признаков лжи не существует. Однако он также полагает, что среди нас есть те, чьи навыки распознавания лжи развиты не в пример лучше, чем у всех остальных. Сам он утверждает, что распознает вранье с точностью около 80 или 90%. Экман часто рассказывает о так называемых правдовидцах – людях, чувствующих ложь, однако подчеркивает, что их способности ни в коем случае нельзя сравнивать с принципами работы полиграфа.

Морин О’Салливан, одна из коллег Экмана, пишет, что подобными навыками «правдовидцы» обязаны именно человеческому чутью: они не делают поспешных выводов, руководствуясь лишь отдельными сигналами, ставят под сомнение собственные наблюдения и всегда допускают возможность собственной неправоты. Увидев признаки лжи, простой смертный тотчас же воскликнет: «Вот видишь: он врет!» Ход мыслей «правдовидца» О’Салливан описывает следующим образом: «Он говорит медленно и размеренно. Возможно, он сам не верит в то, что говорит. Но не исключено, что он всегда так разговаривает. Возможно также, что он уже много раз это говорил и теперь просто повторяет. С другой стороны, он может повторять чужие слова – он в них не то чтобы не верит, а просто вообще особенно над этим не задумывался и повторяет по привычке. Нет, пока все непонятно, надо еще послушать». По мнению Даниэля Канемана, для большинства из нас подобный ход мысли нехарактерен. Обычно срабатывает Система 1: мы довольствуемся выводами, подсказанными интуицией, и не задействуем Систему 2. О’Салливан также считает, что людям в принципе свойственно делать поспешные и однобокие выводы, так как противоположные мнения держать в голове затруднительно. Если мы считаем себя достаточно сообразительными и полагаем, что нас не так-то просто обмануть, то, сделав однажды какой-либо вывод, мы будем его придерживаться и в дальнейшем. Для нас предпочтительнее обманываться, чем признавать себя обманутыми. Эволюционный психолог Джеффри Миллер выдвинул гипотезу о существовании «механизма, позволяющего моментально менять состояние абсолютного доверия на состояние полного недоверия и исключающего переходную стадию». Следовательно, «правдовидцы» одновременно допускают обе возможности – доверия и недоверия. Иными словами, они следуют принципам Рэшли и рассматривают различные версии происходящего. Другая отличительная черта подобных людей – это отказ от клише и ярлыков, которыми мы нередко награждаем друг друга. Например, они редко используют такие понятия, как «экстраверт» и «интроверт». «Правдовидцы» чаще сравнивают окружающих с уже знакомыми им людьми или делают общие выводы на основании деталей: «Посмотри, как она причесана – волосок к волоску. И речь такая же аккуратная» или «Он явно маменькин сынок, который в этой жизни еще зла не видал». Они словно вживаются в чужую роль и пытаются взглянуть на мир глазами того, о ком думают. Такие рассуждения построены по принципу сплетен, а ведь, по мнению эволюционных психологов, основная цель сплетен – выяснение, где кончается ложь и начинается истина. Если «правдовидцы», о которых так много пишут Экман и О’Салливан, действительно распознают ложь лучше других, то лишь благодаря таланту вживаться в личность другого человека и любопытству, но никак не оттого, что они обладают некими математическими способностями.

– Отличительная черта «правдовидцев» – это их внимательность, – пояснил Дэниел Фойер. – Они не упустят ни одного твоего слова и обратят внимание на каждое движение. Вдобавок они любят относить людей к тому или иному типу или подтипу, причем таких типов бывает больше ста. Они думают: «Ага, этот похож на моего дядю Франка. А это – вылитый Тони, плотник. А как бы повел себя в такой ситуации дядя Франк?» И когда они замечают слово или действие, для дяди Франка несвойственное, то понимают: человек лжет.

О’Салливан называет этот метод эффектом мисс Марпл, главной героини романов Агаты Кристи. Мисс Марпл с легкостью находит убийц, сравнивая имеющихся кандидатов с жителями своей деревушки. А Фойер сравнивает этот метод с актерской игрой: хорошие актеры так вживаются в роль, что на время забывают о собственных мыслях и чувствах. Эта техника в корне отличается от принципов работы детектора лжи, целиком основанной на конкретных показателях и цифрах. Однако способность вживаться в чужую роль может сыграть с «правдовидцами» злую шутку: если лжец напоминает им доброго дядюшку или друга детства, они принимают ложь за правду.

Принято считать, что недоверчивость и осторожность помогают распознать ложь. В 2010 году Нэнси Картер и Марк Уэбер, психологи из Торонтского университета, решили проверить, верно ли это, и провели эксперимент. В нем приняли участие 46 студентов, уже имевших опыт работы. Студентам рассказали, что в последнее время сотрудники, принимаемые на работу в университет, часто сообщают неверную информацию о своих рабочих навыках. Университет подобрал двух кандидатов на должность специалиста по подбору персонала, чьей обязанностью будет отсеивать лживые резюме. Студентам предложили выбрать наиболее подходящего и проницательного кандидата. Первым кандидатом была циничная и осторожная Сью, а вторым – добрая и доверчивая Колин. Большинство студентов выбрали Сью.

Но Картер и Уэбер на этом не остановились. Они протестировали студентов, чтобы определить индивидуальный уровень их доверчивости, и показали им видеоролики с инсценировкой собеседования при приеме на работу. Задачей студентов было распознать, кто из участников собеседования лжет. Удивительно, но студенты с высоким уровнем доверчивости оказались намного проницательнее циников: они чаще определяли ложь. Значит, из Колин получился бы прекрасный кадровик, а доверчивые – вовсе не такие простаки, какими кажутся. Объяснение этому феномену предложил социолог Тошио Ямагаши: согласно его версии, циники и люди недоверчивые склонны избегать общения с незнакомцами и от этого хуже адаптированы социально. Доверчивые же, напротив, постоянно окружены людьми и быстрее развивают навыки распознавать человеческие мотивы. Иными словами, ключом к успеху являются общественные навыки и модель психического состояния человека, о которой я уже упоминал.

В контрольной группе, состоящей из 12,000 человек, Экман и О’Салливан выявили всего 29 «правдовидцев». Удивительно сознавать, что некоторые из нас – пусть и немногие – обладают такими поразительными способностями! Однако с Экманом согласны далеко не все. В своей докторской диссертации Асбьёрн Рэшли подчеркивает, что даже если подобный «правдовидец» распознает ложь три раза подряд, это можно объяснить лишь счастливой случайностью. Помимо исследования 2004 года, никаких работ о «правдовидцах» больше не появлялось, поэтому утверждать, что они существуют, пока нельзя.

Все мы не прочь научиться читать чужие мысли, ведь иначе мы обречены постоянно сомневаться в окружающих. Ну а полицейским приходится искать доказательства и перепроверять факты.

– А это, между прочим, жуткая морока, – усмехается Асбьёрн Рэшли, – и скукотища. И можно навсегда забыть сказку про супердетектива. Я и сам мечтал таким стать, но мечты пошли прахом. Я просто насмотрелся голливудских фильмов и представил, как стану великим следователем.

Может быть, детектив и ученый – понятия одного порядка? Я спросил у Рэшли, почему тот решил податься в науку – не обязан ли он этим своему аналитическому складу ума? Однако Рэшли лишь покачал головой. Нет, скорее дело в амбициях и воспитании. Но когда я попытался вытянуть из него что-то еще, Рэшли ответил, что объяснений можно подобрать чересчур много, поэтому он, как и полагается ученому, предпочитает оставить вопрос открытым. Или, по примеру норвежских полицейских, допустить существование нескольких версий.

Правдивые лгуны

В последние годы мы то и дело слышим о новых технологиях, якобы позволяющих распознавать ложь. В первую очередь речь идет о сканировании мозга. Если допустить, что, когда человек лжет, активируются определенные участки мозга, а изображение мозга можно увидеть на экране, значит, мы вот-вот навсегда избавимся от лжи и сомнений? Современные технологии действительно обнадеживают: благодаря функциональной магнитно-резонансной томографии мы научились сканировать мозг, когда человек говорит, и поэтому видим, какие зоны мозга наиболее активны. В идеале подобный прибор мог бы отслеживать именно тот момент, когда при лжи задействуются креативные клетки.

Следовательно, не за горами тот день, когда наука придет на помощь правосудию? Ведь такой умный прибор позволит сразу же снять все подозрения с невиновных и покарать... Сложность заключается в том, что человек должен дать добровольное согласие на проведение магнитно-резонансной томографии, а во время обследования необходимо соблюдать полное спокойствие – иначе результаты окажутся неверными. Строго говоря, это полностью соответствует принципам демократического общества: прежде чем кто-то полезет читать твои мысли, неплохо бы получить твое разрешение. Вот только будут ли при таком раскладе добровольцы?

– Давайте представим семейную разборку, – предложил Асбьёрн Рэшли и состроил трагическую мину: – «Ты возвращаешься домой за полночь и совсем не обращаешь на меня внимания... Что, черт возьми, происходит?» – «Да нет, дорогая, все хорошо...» – «Вот как? Ну, тогда собирайся и поехали сканироваться! Что? Дорого? Ничего, я оплачу!» И тогда деваться уже некуда. Добровольцы непременно найдутся, ведь в таком случае отказаться от сканирования – это все равно что признать себя виновным. Такая процедура будет пользоваться невероятным успехом среди супружеских пар. Ну а политики? Наверняка наступит день, когда избиратели потребуют сканирования мозга и своих избранников. А кто отважится баллотироваться на государственную должность, зная, что их вот-вот раскусят? Вновь повторится история с полиграфом, только на этот раз жертвами окажутся не коммунисты и не геи, а сама охота на ведьм получит вполне научное обоснование. Общество насквозь пропитается страхом, и сильнее всего станут бояться люди, отчасти уже чувствующие себя неполноценными. В рамках пробного проекта, разработанного в 2009 году, в некоторых британских отделах социальной защиты установили детектор лжи для проверки тех, кто пришел оформить пособие по безработице. А в 2012 году один из российских банков сообщил, что рассматривает возможность установить так называемые кредитные банкоматы, причем желающим взять кредит также вначале придется пройти проверку на звуковом анализаторе голоса, который якобы может определить, говорит ли человек правду.

Что мелкие офисные мошенники будущего тоже согласятся пройти подобное испытание, представить сложно, но давайте все же вообразим, что мы ради всеобщего блага и несмотря ни на что решились использовать приборы, читающие мысли. Смогут ли эти приборы распознать ложь в тех случаях, когда человек и сам не знает правды? Майкл Кроу – далеко не единственная жертва манипуляций, а манипуляции воздействуют не только на детей. А зачастую манипуляторам и делать ничего не надо: в 1932 году сотни людей добровольно сознались в похищении сына знаменитого летчика Чарльза Линдберга. Однако чаще всего подозреваемые сознаются в преступлении под давлением полиции – это стало наиболее очевидным после учреждения некоммерческого правозащитного проекта под названием «Невиновность». Этот проект начался в США в 2005 году, и с тех пор его организаторы добились освобождения около 300 невинно осужденных.

Среди дел, пересмотренных благодаря проекту «Невиновность», – убийство Мишель Мур-Боско в 1997 году. Полицейские арестовали Дэниела Уильямса, служившего вместе с мужем убитой во флоте. Проведя восемь часов на допросе, Дэниел сознался в преступлении. Затем на допрос вызвали еще двоих его коллег и соседа Уильямса по каюте – и все трое тоже сознались! После этого все они, чтобы избежать смертной казни, вторично признали свою вину в суде, а один из обвиняемых даже принес публичные извинения семье убитой. Как ни странно, на месте преступления не обнаружили ни отпечатков пальцев, ни ДНК обвиняемых. Незадолго до суда полиция перехватила переписку между ранее осужденным насильником и его другом. В переписке насильник признался, что совершил убийство. И действительно, на месте убийства Мишель полиция обнаружила его ДНК. Тем не менее процесс против «Норфолкской четверки» продолжался, хотя улик против них по-прежнему не было.

Но если они невиновны, то почему же сознались? Ответ очевиден: в безнадежной ситуации, когда ты вынужден выбирать между смертной казнью и пожизненным заключением, мы выбираем меньшее из зол и с радостью сознаемся в чем угодно, если нам пообещают при этом смягчить наказание. Особенно если подозреваемых несколько и им устраивают очную ставку. Одиночная камера и долгие, изнуряющие допросы могут сломить даже самых сильных духом. А если у подозреваемого наркотическая зависимость, или он психически неуравновешен, или и то и другое? Вспомним шведа Томаса Квика, который в свое время считался самым жестоким серийным убийцей в Скандинавии. Квика обвиняли в совершении 30 убийств, причем он сам сознался в каждом из них. Однако никто из свидетелей не видел Квика ни на месте преступления, ни поблизости. Впоследствии Квика оправдали, и теперь многие сомневаются, что он вообще совершил какие-либо из приписываемых ему убийств. В настоящий момент этому делу посвящено множество книг и научных исследований – и, похоже, это лишь начало. Изучая дело Квика, в первую очередь стоит обратить внимание на тот факт, что полицейским удалось получить признание у человека, который на самом деле вообще никогда в жизни не видел своих предполагаемых жертв.

Ну а как же быть с теми, кто сознается в преступлении, потому что сам уверен в собственной вине? В 1980-х годах психолог Элизабет Лофтус провела ряд экспериментов, доказывающих возможность навязать воспоминания. Участникам эксперимента продемонстрировали видеозаписи убийства или автомобильной аварии, а затем психолог опросила каждого из участников, задавая наводящие вопросы. И когда она с уверенностью говорила о «вот той синей машине» или «усатом мужчине», то участники запоминали фразы и впоследствии повторяли их, хотя автомобиль на экране был белым, а мужчина – гладко выбритым. Навязать можно даже детские воспоминания – некоторых участников эксперимента Лофтус удалось убедить в том, что в детстве они летали на воздушном шаре или едва не утонули. Участники эксперимента не просто согласились с этими утверждениями, но и «вспомнили» подробности и рассказали, кто был в тот момент рядом с ними и что именно они чувствовали.