Текст книги "Чужое пари (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

     – Ну… примерно.

     – Главное, что ты сама может это контролировать, проволока же не сама ходит, она на тебе, вот ты и бегай, вертись, танцуй, катайся по полу и всё-всё-всё делай, что тебе кайф приносит, играй на своём теле, как на скрипке. Между пальцев классно колет, говорят. Да, вот что ещё: около губок Яга накручивает целые «червячки» из проволоки, а её концы подсоединяет к такому вкладышу женскому, который вкладывается сама понимаешь куда. Он не распирает, комфортно, можно целый день ходить. И током тебя ласкает изнутри самого интима.

     – А как же…

     – А для девственниц у нас есть особые вкладыши, поменьше, и форма другая. Кстати, они даже лучше. Бывают клиентки, которые начинают у нас девушками, а потом превращаются в женщин и меняют вкладыш. Так вот, все они признаются, что раньше лучше было, острее. Некоторые девушки, веря им, задерживают дефлорацию, по-другому своих парней ублажают, пока те позволяют. Пусть поработает эта лентяйка, девственная плева, пока жива, пока полна нервных окончаний. Незабываемые и, увы, неповторимые потом ощущения. Дочерей потом к нам приводят, молоденьких, мы даже отговариваем. До менархе нежелательно. Ладно, продолжим.

     Они снова заиздавали страшные звуки. Ева заткнула пальчиками уши, закрыла глаза, но вместо желанного покоя представилось пухнущее, краснеющее под ударами тело, исходящее криком. Что-то вспомнилось такое – из детства.

     Нет, саму её, вроде бы, не лупили, не помнит она этого. Хотя рукой, конечно, шлёпали иногда. Но как-то раз зашла она к однокласснику, которого как раз в это время воспитывал его «старорежимный» дедушка. Родители, похоже, исчерпали средства мягкого воздействия, а дедушка – фронтовик, ему и ремень солдатский в руки.

     Конечно, всё это больше напоминало спектакль, но для маленькой девочки, воспринимающей всё всерьёз, выглядело довольно-таки устрашающе. Звонкие шлепки ремня по голому, вскрики. Молодёжь нынче хилая пошла, кричат так, будто их режут, а на попе-то и следов негусто. А уж если «зверски» выпоротый, едва натянув штаны, садится на велосипед, в искренность его криков трудно поверить.

     А другого одноклассника в детстве наказывали, спуская штанишки и подставляя голую попку на десять-двадцать минут лучам заходящего солнца. Было тепло и стыдно, непонятно, какой ещё вред, но должен он быть, родителям виднее ведь. И после такого наказания он не спал, ждал болей в животе, туда же пошли лучи-"розги", оттуда и жди мучений. Дожидался, надо сказать, и не всегда успевал добежать до горшка. Боялся «лучевой» порки жуть, шёлковым прямо становился. А родители ещё придумали трусики с прозрачным задком, только покажи ему – и хлеще кнута. Не-эт, только не это! Глупый был.

     Еве так это ярко припомнилось, особенно узкая полоска крови на ягодице, что аж передёрнуло. Может, и вскрикнула даже. Открыла глаза – а парни на неё смотрят. Чего это они так? Неужели приглашают на лобное место?

     – Нет! Нет! – раздался вскрик не своим голосом. – Только не это! Выпустите меня, не хочу я-а!

     – Так, значит, ты всё-таки Эвелина? – прищурились глаза.

     – Да нет же! Говорю же ва-ам!

     – Тогда и бояться чего же? Витёк, дверь на задвижке?

     – Замётано! Посиди, девочка, отдохни. Пока-то черепаха доползёт…

     Они отвернулись и снова стали похлёстывать по лежаку – так, от нечего делать. Подогревать для жертвы, пусть и перёд ужо порку чует – хотя бы косвенную. А задвижка – не замок. Проскочу?

     Она собралась с духом и рванула вперёд, чуть с каблуков не соскакивая. Но профессионалы не даром ели свой хлеб, даже спиной видели… ну, не спиной, а боковым зрением. Андрей мигом перерезал ей путь, но не успел «чисто», по-футбольному встать перед дверью, пришлось ухватить девушку сзади. А это уже регби.

     – А-а!

     Испуганный, рефлекторный взмах руками. Инстинктивный, пожалуй. И какой взмах!

     Помнится, такое с ней произошло в первом классе. Маленькая девочка Евочка с огромным бантом и шикарным букетом, в ряду многих, подбежала к рослому десятикласснику-выпускнику, чтобы… Ну, не помню уже чего. Вручить что-то и испуганно убежать. А он возьми её и схвати, хотел поднять повыше вместе с букетом. Но не предупредил, дылда!

     Тогда-то и произошёл сильный взмах руками, отталкивание яростное. Не ожидавший сопротивления, десятиклассник аж выпустил девочку из рук и поймал её уже вниз головой, букет безнадёжно рассыпался. Все захохотали, но ведь она не нарочно! Инстинкт схваченной жертвы. Попробуй-ка схвати чужую кошку или даже мышку-вегетарианку! Кто не тяпнет за руку (или хотя бы не попытается), тот не жилец, ещё Дарвин говорил.

     Вот и сейчас сработал тот же инстинкт, да ещё на фоне знания, что парень нехорошего может сделать с девушкой. Только Ева уже не крохотулечка, а взрослая, хоть и невысокая, девушка, к тому же с точкой опоры, её ведь не пытались поднять в воздух. Ну, и эффект оказался хлеще. Парень гакнул горлом и опрокинулся на пол, а Ева бросилась к двери.

     В спокойной ситуации отодвинуть задвижку – дело секунды одной. Но как только наша героиня решилась сбежать, время пошло по особому графику. Взбудораженность, спешка, никакого спокойствия. Дрожащими руками засов дёрг-дёрг, а его заело.

     Андрей мгновенно подскочил с пола, будто мячик. Схватил беглянку сзади, покрепче первого раза, не вырвешься теперь. Можно только кричать.

     Она и заорала:

     – Мама!

     Впрочем, она и сама не помнила, что закричала, помнила только, что пронзительно, звук пробивал дверь. Не учла только, что ни к чему аудиореклама дурным голосом аудитории, подготовленной к садистским забавам. Андрей с Виктором здесь чужие, не знают, кто там может идти по коридору, кого вопли привлекут и чем это закончится. Так что перестраховаться естественно для них.

     Крупная мужская рука закрыла Еве рот. Но остановиться она уже не могла и… укусила за палец.

     – Блин!

     Ладонь чуть отодвинулась от зубастого рта, и прозвучала команда:

     – Глушитель! Быстро!

     Несколько торопливых шагов за спиной – это на помощь поспешил Виктор. Что ещё за глушитель? Её собираются оглушить? Ева затрепыхалась с удвоенной силой, попыталась куснуть проклятую ладонь ещё раз, но только зубы клацнули в воздухе.

     Где-то сверху хлопнула шлем-маска, и через секунду Евину голову плотно окутала резина.

     Такое впечатление, что Виктор не растягивал, не натягивал, не ориентировал, а просто накинул, словно колпак. Одно движение, р-раз, и всё, готово, получайте упакованную. Профессионал!

     Девушка мигом перестала рыпаться и даже приобмякла в руках схватившего. Кто знает, как в этой оплётке дышится, может, закупорено всё, надо поэкономить воздух. Тяжело дышащему в противогазе ой как худо!

     Она знала об этом не понаслышке. В школе пацаны брали у военрука списанные противогазы, чтобы якобы потренироваться, а на самом деле затаивались ближе к финишу стайерской трассы и подлавливали сходящих с неё.

     А кто сходит с дистанции? Обессилевший, запыхавшийся, почти падающий, ноги подгибаются, руки не слушаются. Такого бери голыми руками, не отобьётся. Ну, подбегали, натягивали противогаз, за руки придерживали. Потом догадались за спиной руки связывать. Наблюдали, смакуя, как бьётся человек, задыхается…

     Обычно жертвами становились слабенькие мальчики, но когда по трассе бежали девочки, засадчики не брезговали и ими. Ева тоже раз попалась и белого свету не взвидела. С тех пор в противогазе старается не двигаться, да и вообще пореже чтоб на морде оказывался.

     Но то, что сейчас окутало её голову, не было обычным противогазом, это был именно глушитель. Умельцы переставили клапаны в коробке, и теперь входной забирал воздух прямо из атмосферы, безо всяких препятствий, так что дышалось нетрудно. А вот выходной клапан, сквозь который делался выдох и проходил крик, открывался в гофрированную трубку, переоборудованную для полного глушения. Так что выдыхать, особенно с криком, было труднее, чем вдыхать. На то и расчёт.

     Почуяв это, Ева возобновила активность – затрепыхалась с новой силой. Если бы это был обычный, тугодышащий противогаз, всё бы утряслось, не зашло слишком далеко. Но пытка вакуумом не предусматривалась условиями пари.

     У глушителя была ещё одна особенность. На стёкла очков снаружи напылялось серебро, кроме узкой полоски по периметру. Через эту полоску к голове проникал тусклый свет, и человек видел отражение своих глаз. Мазохисты почему-то обожали любоваться на своё «зеркало души» – страдающей.

     Но через зеркальца, разумеется, ничего не было видно, и Ева брыкалась вслепую. И, видать, попала в одно из слабых мужских мест. Чего греха таить, есть даже у крупных сильных мужчин такие места, выпирающие из тугих джинсов.

     Впрочем, может быть, она целомудренно заехала ему в глаз.

     Андрей охнул так, что у Евы душа ушла в пятки. После такого «оха» пощады не жди. Но, может, девочку-то пощадит?

     Раздался яростный голос:

     – Хватай её! На стол!

     Схватили за кисти рук и лодыжки, развели пошире. Ева не успела подумать, что неприлично же с такими ногами, ещё джинсы затрещат. Не успела, как почувствовала, что висит в воздухе.

     Никогда ещё так не пугалась! Из-за проклятых стёкол ничего не видно, кроме своих расширенных от ужаса глаз, и оттого ужас нарастает. На какой высоте она подвисла? С какой грохнется, если что? Не друзья ведь держат.

     Вестибулярный аппарат подсказывал, что парит она вниз лицом, и не похоже, чтобы шланг глушителя касался пола. Ужас!

     Долго пугаться ей не дали, хоть и получили заранее заверения, что в туалет она ходила. Уссаться тут запросто! Быстро понесли к готовому уже ложу-распятию.

     Какое счастье ощутить под собой твёрдую опору! Тем более – с вырезами для тела. Конусы для бюста были великоваты, не ощущала она их дна, но здесь главное, чтоб малы не оказались. То же с вырезом для шеи, таза, ног. В общем, вписалась Евина фигурка в рельефное ложе, приготовленное совсем для другой особы.

     Виктор быстро и профессионально вдел девичьи ручонки в ременные петли и затянул, а вот Андрей с ногами замешкался. То ли туфельки скидывал, то ли любовался на женскую джинсовую промежность с ягодицами, то ли просто ноги (да ещё в джинсах) жёстче рук, пока-то их вгонишь в петли. Но факт – замешкался.

     Дёрнув руками и почуяв, что тут глухо, но опора есть, Ева с удвоенной силой забрыкалась ногами. Безо всякой цели, просто протестуя против такого с ней обращения. И снова попала в незащищённое место – вероятно, пяткой в грудь.

     Хотя туфелек на ногах уже не ощущалось, девичьи пятки представляли собой грозное оружие. Особенно если хозяйка взбудоражена и обозлена.

     – Бли-и-и-н! Ах, раз ты так!

     Что он сделает? Сердце сжалось прямо.

     Её ноги поднялись высоко в воздух, живот оторвался от ложа, и даже бюст приготовился выскочить из конусов. Шалишь, дружок, не напугаешь, руки-то прикованы уже, их не оторвёшь. Не создашь уже впечатления, что подвешена на неведомой, и потому страшной высоте.

     Живот ощутил прикосновение, и тут же вжикнула «молния». Расстегнул!

     Как это обидно, когда с тобой так невежливо, а ты не можешь ни закричать, ни отбиться руками… одними ногами и можешь брыкаться. Ева и принялась это делать, но Андрей зажал манжеты джинсов, оттягивая назад, и теперь брыкания только раздевали хозяйку.

     Почуяв, что попка оголяется, с неё сползает джинса, Ева замедлила темп, но вернуть сползшее уже не могла.

     Как потом обнаружилось, Виктор переставил одну из ножных струбцинок по центру, и Андрей смог зажать в ременной петле сложенные манжеты джинсов. Таким образом, полуспущенные джинсы превратились в своего рода смирительную рубашку для хозяйки, да ещё со страхом оголиться по всей длине ног.

     Ева затихла на некоторое время. Похоже, больше сопротивляться нечем, надо спокойно лежать и ждать избавления. Неудобно, но сама ведь виновата – веди себя потише, и ждала бы в более комфортных условиях. Хотя бы – сидя связанной по ногам на скамейке.

     И вот только она решила покориться обстоятельствам, остыть немножко, это остывание и сыграло злую шутку. Кожа ниже пояса охладилась несколько сильнее, чем отвечало приличиям.

     Джинсы-то приспускались не слишком цивилизованным образом, а трусы были обычными, бельевыми, не охватывающими низ туже некуда. Ну, заделись и задрались, оголив попку. Ой-ёй-ёй, уже и в попкину расщелинку холодок затёк, видна она, стало быть. А может, и ещё чего, передний мысок тела из-под ягодиц – нет, только не это!

     Смотрят ли на неё эти двое, неизвестно, но стеснительной девочке казалось, что на неё такую любуется весь курс во главе с преподавателями.

     – Эй, вы! – закричала Ева, пропуская наружу лишь неясное «бу-бу». – Оденьте меня! – Потом опомнилась и потребовала: – Отвяжите меня, руку хотя бы! Обещаю, что буду вести себя тихо-о!

     Что именно кричать, роли не играло, глушитель исправно лишал речь силы и членораздельности.

     Видя, что ей не отвечают, она занялась единственно возможной для распятой пантомимикой – стала выгибать спину и приподнимать таз. Ведь ремнями её к ложу не прикантовали.

     Андрей недовольно поморщился:

     – Чёрт, она меня возбуждает. Вот-вот встанет, а тут они придут. Нехорошо. Непрофессионально.

     – Сейчас придержу, – отозвался Виктор.

     Одной рукой он придавил вниз обрезиненную голову, а вторую разлапил на голой попе, которая заёкала ещё сильнее под холодной сей лапищей. Раздался слабый неприличный звук, в воздухе расплылось вонючее облачко.

     – Ф-фу! – с возмущением сказал Андрей. – Вон она как! Ну-ка, убери руку.

     Только что Ева хотела, чтобы руку с её попы убрали, теперь же молила, чтобы не убирали.

     Но ладонь с попы исчезла, и через секунду раздался свист, а ягодицы обожгло.

     От неожиданности девичья фигурка обмякла. Что-о? Её ударили ремнём? Не спит ли она, не бредит? Не грезит? В наше-то время, не при старом каком режиме, не столетний дед, девушку – ремнём?! Не может быть!

     Но острое ощущение в задних мышцах доказывало, что может. И ещё как!

     Теперь она уже задёргалась от боли.

     – Да угомонишься ли ты? – выкрикнул Андрей и снова стегнул.

     Да, раньше это был не стежок. Вот только сейчас вошла настоящая боль. Ягодицы пошли вразнос, стараясь хоть как-то увернуться, отвратиться от колкости, притупить пылающую полосу. Тело-то голое, трусы не гасят удар.

     И снова Ева ударила в незащищённое место, на этот раз – словом. Что-то подсказало ей самое тяжкое для парня оскорбление, и она его выкрикнула. Какое – не призналась, рассказывая. Ну, будем считать, что презрительное «козёл!»

     Факт в том, что Андрей угадал это оскорбление через глушитель – услышать никак не мог. А может, глушитель оказался бессилен против разъярённой поротой девушки.

     – Что-о!? Ах, ты… ты… – Андрей аж задохнулся.

     Хорошо, что Ева не видела его богатырского замаха – окочурилась бы в два счёта. Сильный удар ремня мог бы вызвать болевой шок с потерей сознания, но ослеплённый оскорблением не осознавал этого. Ева инстинктивно зажмурилась, вся напряглась…

     Хорошо, вмешался Виктор, перехватил руку с ремнём.

     – Зачем бьёшь? Опомнись! Она не наша клиентка.

     – А чего рыпается и обзывается? Ты слышал, как она меня? Слышал?

     – Мстишь-то зачем? Нейтрализовали, и хватит. А если тебя возбуждает, не смотри, иди лучше встречать клиента. Я послежу.

     – Там и так двое. Нести его, что ли?

     – Ах да, нельзя нам расходиться. В случае чего, должны быть наши два слова против её одного. Ну, отвернись тогда.

     – Ладно, проучи её тогда сам. На ремешок.

     – Не надо. У меня инструмент свой. Отойди.

     Жертва было немного расслабилась, богатырский удар ремнём отменяется. Но упоминание о «своём инструменте» вновь напрягло. Угроза, что ли? Нет, замечание профессионала, которое хуже всякой угрозы.

     Что сейчас будет?

     После небольшой паузы Ева почуяла, как с неё осторожно снимают… то есть спускают пониже трусы, обнажая попку целиком, вплоть до джинсов. Как-то деликатно спускают, ни капли похабности. Так, наверное, хирурги спускают простыню с места операции или медсёстры разбинтовывают рану.

     Так же осторожно Виктор отодвинул и топик – чуть не до поперечной планки, а потом положил руки на бёдра с внешней стороны и сдавил их. Показал, что девичья промежность его нисколько не интересует, а вот попка пусть посильнее выпятится.

     Начало обнадёживающее. Но что потом?

     Мужские ладони потёрли ягодицы. Не то чтобы нежно, скорее, деловито, как массажист или медсестра. Надо же убрать следы чрезмерного усердия коллеги – хотя бы в целом и общем. Ага, кажется, и подул ещё. У кошки болИ, у собаки болИ…

     Действительно, полегчало. Но к расслаблению для вящего комфорта покудова не располагает.

     Тонкий посвист – проба розги в воздухе. Наверное, приучает не пугаться до удара или наоборот, вовремя напрягаться, ожесточать попку. Вжик, вжик… надоело уже, давай в дело!

     И вот наступило это дело. Шлёп! – ну будто мама в детстве. Шлёпп! – а это будто папа. Шлё-опп! – это будто рассерженный непослушанием папа. И пауза…

     Ага, примеривается, выявляет порог чувствительности… или болевой порог. Теперь вот начал перед каждым ударом приговаривать: «Хоп», «хоп». Понятно, ожидаемый удар это не то что внезапный, когда успеваешь напрягаться, тут и порог другой.

     Шлепки всё усиливались, и вот от очередного Ева закусила губу, слёзы подступили к глазам, тело непроизвольно напряглось. Виктор тихо сказал: «Ага!», и таким тоном, что девушка поняла – больнее уже не будет. Порог выявлен, «инструмент» настроен. Можно играть.

     Но сперва – потирание, разглаживание. И ещё он подоткнул ей будра друг к другу, разошлись, верно, во время прелюдии. Дальше сама, девочка, себя контролируй, ни к чему «музыканту» отвлекающие моменты.

     Тихий счёт: «Раз, два, три», будто ударник рок-группы.

     Вжик! Полоску кожи обожгло болью, и вот жар этот пошёл в обе стороны, затухая, и вот уже не больно, а скорее приятно. Вжик! – тоже на другой ягодице. Вжик! – кажется, под другим углом, ощущения поотличнее.

     Больно только первые полсекунды, а потом волны идут приятные. Теперь Ева боялась самой мысли, что впереди ждёт удовольствие, всё-таки должен быть подвох какой-нибудь.

     Похоже, что отдельные хлестки были гаммой для лучшего прочувствования каждой «ноты». А теперь – аккорды.

     Вж-жик, жик, жик! – пулемётной очередью прозвучали удары, и на коже вспухли три красные полоски. Снова побежали горячие волны, но теперь они стали сталкиваться и – как это в физике называется? – интерферировать. Попросту – накладываться друг на друга. Два затухших «хвоста» давали всплеск удовольствия, две волны покруче подбрасывали в зону слабой больки и тут же – нырок в зону удовольствия. Как на батуте прямо!

     Как-то не страшно свистели розги, пели скорее. Может, он в одну руку растопыренный пучок брал?

     Похоже, так. Вжик, жик! – и аж решётка целая кожных ощущений, и всё бежит друг к другу, разнообразя всё и вся. Не успеет затихнуть, как снова – свисть, свисть! – и уже новое, горяченькое накладывается на старое, оставшее, аж передёргивает от удовольствия. После некоторых особо удачных «аккордов» так и хочется «встать» на ременных петлях, всей напрячься и медленно, наслаждаясь, оседать…

     А почему, собственно, «некоторых»? Да потому что она плашмя лежит и в лучшем случае прислушивается, а надо же навстречу идти! Экспериментировать с задержками дыхания, напрягом мышц рук-ног, искать, искать везде наслаждение!

     Словно приехала на прииски, нашла золотой песочек, теперь нужно рыть и мыть, искать уже самородки, известно же, где-то они тут!

     Похоже, Виктор понял, что ему идут навстречу. Он стал повторять «аккорды», отдавая инициативу жертве, одобрительно приговаривая. Слышна была ему только работа клапана на вдох, но и этого оказалось достаточно, чтобы следить за дыхательными экспериментами.

     Всё чаще и чаще удары становились столь удачными, что Ева «вставала» на руках и частично ногах, кляла, что ноги не зажаты по-хорошему в ремешки, а спелёнуты джинсами. Дарёному коню в зубы не смотрят, да и как тут выскажешь пожелание?

     Ага, он ввёл новый элемент – тычок розгой в точки пересечения бегущих волн. Что-то типа иглоукалывания. Не всегда срабатывало, но при удачном «колке» Еву поднимало ввысь, да ещё и ощущения стали распространяться выше и ниже ягодиц – пока в форме жара.

     А вот, для разнообразия, несколько сильных простых ударов и опять он ей бёдра сдавливает. Пауза. Дыхание тяжелое стало, надо дать передохнуть.

     Потом начался второй раунд. По разогретому пошёл, тут уж посильнее надо. И Ева с удивлением отметила, что стала приахивать при выдохе, как… ну, она слышала, что так в постели ахают. Эти, как их… фрикции, ей пока неведомые, но розги тоже неплохо, да и кричать можно в полный голос, всё заглушается. А что и выплывет, так Виктору приятно будет.

     Да, этот скромный служащий магазина «Интим» в совершенстве владел древним японским искусством сечки. Тренировался он, в основном, на жёнах и девушках друзей и коллег, а вот на службе его умение применения не находило. Мазохист нынче пошёл грубый, ему посильнее да побольше давай. Тут как раз Андрей впору с его ремнями и богатырским замахом.

     Есть подозрение, что многие, кто мог бы получить удовольствие от щекотки розгами, попросту стесняются признать себя извращенцами и сидят себе тихо, в «Интим» не обращаются. Вот и ржавеет без дела искусство, а деньги сыплются в карманы грубых ремесленников, ублажающих клиентов с дурными вкусами. И когда подворачивается возможность, настоящий мастер всегда потренируется. И девушке приятное сделает.

     Снова пауза и снова – вжик, вжик!

     Тепло от порки начало проникать вовнутрь тела, обжигать какие-то внутренние органы и давать от этого неописуемые ощущения. Они довольно быстро гасли, давая Еве набраться сил перед следующим «ожогом», но чем дальше, тем чаще и приятнее.

     Почудилось вдруг, что отдельные части ягодиц научились независимо подниматься и, подобно пальцам руки, щиплют струны розог, а рождающаяся от того музыка распространяется в теле, а не в воздухе. И пусть это не возвышенная скрипичная игра, но ведь и воспринимается она не отдельными ушами, а всей массой тела, всем объёмом, каждым нервом. Совместное прослушивание укрепляет убеждение в том, что всё это принадлежит одному телу и, сплотившись, может вызывать чудесное чувство единства.

     Если попа выдержит, то можно довести дело и до этого полного возбуждения тела, которое страшно подумать, как называется. Полнейшее, в общем, наслаждение. А-а-а!

     Внезапно в дверь постучали. Мигом всё стихло, занесённая уже розга разочарованно свистнула в воздухе.

     Шаги. Осторожный голос:

     – Кто там?

     Пока конспираторы через дверь выясняли отношения, Ева почувствовала, что ей зверски чего-то не хватает, аж тело чешется. Начиналась порка как пытка, а перешла… Чёрт её знает, но как хочется продолжать! Только когда чего-то тебя лишат, тогда и оценишь. Ну, скорее же болтайте, и снова за дело!

     Щёлкнула задвижка. Голос Андрея спросил:

     – Ну как? А где клиент?

     – Плохо дело, – донёсся другой голос, незнакомый. Ева поняла, что это секундант. – Не проверили заранее маршрут, а на нём оказался туалет. Ну, он как увидел «два ноля», так сразу локти нам под рёбра и туда. Пока мы оклемались, пока сообразили, пока вбежали – он уже в кабинке заперся и штанами шуршит. Мы уж собрались штурмовать кабинку, ведь минутной слабости поддался мужик, а мог бы и победить. А там женский, что ли, по соседству, и мы слышим голос клиентки: «Скорей, тяни, тяни, Кир, сильнее, да не дёргай, упускаю, мокрая уже!» Тут и наш зажурчал.

     Пауза.

     – Что же, они одновременно, что ли? Никто не победил?

     – Похоже на то.

     – А порка-то будет? Что там в их уговоре на этот счёт?

     – Ничего нет. Сами, значит, будут улаживать свои отношения. Так что ваши услуги не понадобятся. Э-э, да вы тут уже всё приготовили, ну, даёте! А зря. О-о, а это тут кто красненький весь?

     Жертва всем телом, и особенно растревоженной попкой, почуяла на себе взгляды.

     – Мы думали… значит, клиентка в туалете… понимаете, мы думали, что это она и есть.

     – Да вы что, Эвелину не знаете? Это же кобыла с вот та-акой задницей, в ней литр мочи затеряется, а то и полтора. Чемпионка же всего их факультета! А это какая-то козочка худющая.

     «Сам ты козёл», – подумала Ева, но бубнить сквозь резину не стала. Портить себе ещё настроение!

     – Откуда же нам знать, мы же не с ней, а с клиентом договаривались. То-то она затвердила, как попугай, что не Эвелина, не Эвелина, а мы думали – лукавит.

     – Ну, в общем, вы тут разбирайтесь сами и сматывайте удочки побыстрее, а мы пошли.

     Хлопнула дверь. Лишние проблемы секундантам были ни к чему. Особенно связанные с насилием.

     Воцарилась недоумённая тишина. Ева просто изнывала от незавершённости, а тут ещё лобком почуяла мокрое. Оказывается, в пылу сечки она не заметила, как обдулась горячим. Поддон неплох, всё стекло по канавкам, а вот полежала минутку без движений, моча, что осталась чуть-чуть, остыла и кожа её чувствует. Чёрт, чтобы им постучать через две… нет, три… нет, пять минут. А у Эвки, видать, «молнию» на джинсах заело. Интересно, Кира справилась или мокрые обе?

     Тихие звуки: «Что ж теперь делать-то?», «Это ж подсудное дело», «Ну, залетели».

     Вдруг девушка почувствовала, что с неё снимают противогаз. Зажмурилась, но зря: снимали очень осторожно, извиняюще, будто с принцессы какой. Открыла глаза. Виктор сидел на корточках и смотрел на неё снизу вверх.

     – Мы напялили на тебя эту штуку, – он хлопнул резиной, та наполнилась воздухом и на миг раздулась, – потому что ты слишком громко твердила: «Я не Ипполит…» то есть «не Эвелина, я не Эвелина». Так вот, теперь талдычить не нужно, мы и так это знаем. А о том, что нам теперь в связи с этим делать, ты можешь сказать тихонько, на ушко. – И повернул голову ухом к ней.

     Андрей сзади закричал:

     – Осторожнее, она тебе ухо куснёт, – хотя Ева открыла рот, чтобы шепнуть «Дальше!». – Они всегда кусают, когда иначе не могут, а ты её так отделал! Погляди, попа аж светится и дальше по телу пошло!

     Виктор покачал головой, ухо заходило туда-сюда.

     – Да хоть все уши нам пооткусывает, а мы будем только довольны, что не что ещё нам откусила, и просить, чтоб не заявляла. Не заявишь? – Он лукаво скосил на неё глаза и подмигнул, опять подставил ухо.

     Ева уже просто не могла. Она напрягла мышцы и «встала» на растяжках, оторвала лобок от мокрого. Голос её зазвучал сильно и звонко:

     – Если вы сию же минуту не доведёте меня до полного… удовлетворения (она постеснялась назвать его по-настоящему) – заявлю обязательно!