Текст книги "Подружка невесты (СИ)"

Автор книги: Болеслава Кираева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Папа по такому случаю достал свой чёрный «жениховский» костюм, мама тоже много думала, как ей там получше выглядеть. Потом оказалось, что если день будет погожий, то вся компания поедет на пляж. Мигом завязались хлопоты о купальных костюмах, прежние вдруг в одночасье стали негодны. Про папу не скажу, а мама купила себе какое-то сногсшибательное бикини – и не стала его при мне примерять.

Наверное, чтобы с ног не сшибить...

Это первый раз так. До того, вот купит она себе какую обновку, или папа подарит, или подруги – она первым делом мне в этом показывается. Или – вторым, если за первое считать зеркало.

– Учись, дочка, оценивать красоту женского одеяния! Вот, обрати внимание, что здесь – так и так, а вот здесь – эдак. Красиво? То-то же! Подрастёшь чуток – мы и тебе похожее справим.

Купальники тоже мне на себе демонстрировала, особенно сплошные, но и бикини – с большим верхом и низом. А тут вдруг не стала. Забыла, что ли? Или без примерки решила надеть на встречу этих, как их... ну, выпускников.

И вот они, папа с мамой, возвращаются с этой самой встречи. Я уже в кроватке, время-то позднее, но уснуть не могу – жду их. Может, меня поднимут... то есть разрешат встать и с собой ужинать посадят, ну, чай пить – ужинать-то я ужинала уже (а они – нет?). Я любила такие посиделки «в пижамах», они приятно разнообразили вечера, и что-нибудь интересное можно было узнать. Бывали моменты, когда мои родители словно забывали, что рядом ребёнок, и проговаривались о чём-то своём, взрослом. Я быстро поняла, что сразу же, «по горячим следам», пытать их про непонятное не стоит, а лучше запомнить покрепче и впоследствии попытаться навести на это разговор.

Так было и в тот раз, но прежде, чем войти ко мне и посмотреть, сплю я или готова к «чаепитию в пижамах», родители, лишь заперев входную дверь, начали перешёптываться. Так прорывает людей, которым за день накопилось, что сказать друг другу, а нельзя было. Да и теперь – только шёпотом.

Я навострила уши, даже приподнялась на локте. И вот что услышала (помимо прочего).

– Ну, как тебе стринги? – спросил папа, и я отметила новое, непонятное слово. – Все только на твою попу и глядели, я ревную!

Созвучно со словом «стрёмно»... Может, «стринги» – это типа «классные хулиганы»? В школе они дёргали девочек за косички, а когда повзрослели, то стали пялиться на попы бывших одноклассниц на пляже, сильно их смущая.

– Ох, и не говори! – простонала мама. – Натёрли мне её – жуть! – и, ещё более понизив голос: – Какать больно.

Я вздрогнула. Чтобы двое взрослых людей в разговоре между собой употребили такое детское слово – поразительно! Тем-то мне и запомнилось то новое слово – связкой вот с этим старым. В том, что мама пожаловалась, не было ничего такого – правда, чаще она жаловалась на тесные туфли, высокие каблуки или жмущий жакет.

Спросить, при случае, напрямую, что же это за звери такие – стринги, я не решилась, потому что «какать» – это очень уж интимно. Неужели эти хулиганы не только зырят на задницу, но и не упускают случая потереть её, аж до боли? А для шевыряния без спросу в мамином белье мала ещё была, решила отложить выяснение на потом. Ну, и благополучно забыла. А теперь вот лишь тётя Валя произнесла – напомнила...

Если до того у меня несколько секунд было чувство недоодетости лопнувшим, то теперь, после блеснувшего воспоминания, сразу же засвербило в распопине, проходящая там лямочка стала давить и резать, угрожая сделать каканье больным. Вон оно что!

– Обе дырочки прикрыты, – сказала воспитательница на детском языке, – пися и кака. Или тебе некомфортно? Что, режет попу? Ну-ка, пройдись и поощущай.

Я подчинилась, но теперь не знала, чем же лучше к ней быть повёрнутой, раз зад у меня столь открыт. Наверное, всё-таки передом, он приличный, хотя для ребёнка маловат. Что ж, хожу. Жгучая резь вроде улеглась, ощущение сзади, вроде как в трусы попала бумажка, которой подтираешься, и она там тебе мешает, бухтится там.

Или вот ещё был случай. Как-то я надела тесные шортики, джинсовые, которые задним своим швом туго проходили по распопине и трусики в неё вмяли – так-то те поверх щели натянуты, объединяя ягодицы. Походила я так, в попке у меня взопрело, и трусы там к ней прилипли, по всей длине и глубине распопины, к обеим половинкам. Ощутила я это, когда шортики те сняла – стащила, платье взамен надела, трусики, дура, не поправила, а ощущение «клина в распопине» не проходит. Немного походила, попкой повертела, думала – сами отлипнут трусики, а они нет.

Пришлось улучать момент и лезть руками под платье. Отлеплять нарочно – а девочке это надо делать незаметно. По ощущениям зародилось страшное подозрение, которое подтвердилось, когда пошла в туалет – по изнанке трусиков сзади, кроме вертикальной складки, шли коричневые полосы – испачкала, вот тебе на! Сработали трусики туалетной бумагой. Как таким из-под платьица выглядывать? Теперь не нагнись, и вообще, запах может просачиваться. Запомнилось мне то ощущение «клина в попе».

А сейчас ничто не вминает, а просто бретелька там проходит. Если б просто дурачиться, зная, что в любой момент можешь убежать в укромное место и переодеться, то куда ни шло, но если на мне будет платье, да не коротенькое, сквозь него не почешешься, да и нельзя будет на людях, то такая «шлея под хвостом»... Выдержу ли целый день-то? Свадьба ведь долго длится, наслышана.

Решила поприседать. Раз, другой прошли приседы без желания оправиться, но присела в третий раз – и словно кишочка высунулась, и по ней резануло, по живому и чувствительному. Ахнула и скорей вытягивать, выковыривать заднюю ленточку из попы. Будь на мне и длинное платье, и на людях будь я – всё равно бы приподняла и оправила, нет сил терпеть. Кажется, начала понимать маму, она свои стринги несколько часов носила, не снимала. Позвольте, но то на пляже, а у нас намечается свадьба!

– Глупенькая, – пропела воспитательница. – Какая же невеста тебе голопопая? Как только додумалась такое сказать! – Я покраснела. – На ней же поверх платье – и какое! Просто кожа с заднего места будет немножко просвечивать – как она просвечивает с рук через кисейные рукава, с ног – сквозь полупрозрачный подол. А когда невеста сидит, то и вовсе хорошо.

Но я всё-таки сумела отказаться от стрингов. Всю свадьбу ведь придётся провести, как на иголках, а от подружки невесты иного поведения ждут. Подрасту – освоюсь и со стрингами... может быть, а пока нет ли для малышки чего поудобнее, поуютнее?

Тётя Валя достала третьи трусики из комплекта – и последние. Они точь-в-точь напоминали первые, но были чёрными. Впрочем, сразу же оказалось, что истинно чёрной и блестящей была лишь широкая полоса спереди, а и боковушки, и задок, растянувшись при надёве, стали серенькими и полупрозрачными. Я покрутила зеркальцем и задумалась.

– Смотри, как надёжно, – привлекла моё внимание к центральной черноте тётя Валя. – У тебя тут словно пояс верности, вот ей-богу! И поясок крепенький.

– А что это такое – пояс верности? – заинтересовалась я.

Воспитательница повела себя так, как ведут себя взрослые, сболтнувшие детям лишнее и вынужденные выкручиваться – я эти интонации знаю.

– Ну, вот есть такие семьи, в которых для маленьких бытует такое наказание – целый день в детсаду не писить, только дома – до и после. Причём это наказание не первичное, а на замену. То есть ребёнок, которого наказали, может предложить заменить наказание на дневное терпение. Иначе и не должно быть, ведь взрослые не знают, сможет ли он... или она выдержать весь день. Накажут – а она, чего доброго, в детсаду и описается. Нет, сама предложи – сама и выдержи.

И вот в таких случаях надевают такие особые трусы, называются «пояс верности» они тебя снизу вроде как заковывают, плотно смыкаются на талии, а некоторые ещё и запираются, а ключ остаётся у родителей. Почему «верности» – ну, что будешь весь день верна своему слову и не пойдёшь в туалет, а «пояс» – потому что пояса бывают и широкие, скажем, пояс для резинок чулок, может, видела у мамы... или, скорее, у бабушки? И замочек именно на пояске. Говорят, в таких «поясах» терпеть легче, чем в обычных трусах, организм сам старается не рыпаться, потому что толку всё равно не будет – и это телом всё время осознаётся. Вот и у тебя столь же чёрный и крутой цвет. А блестит-то как!

Блестело и вправду. Даже животик с такого блеска казался выпуклым, а не плоским, как обычно. Я его ещё выпятила, пока не почуяла, что сейчас пукну, сжала ягодички и решила проверить зеркальцем, как там, сзади. Распопинка по-прежнему чернела, но теперь это была чернота среди серости, мало отличимая от деталей самих трусов. Уравновешивала чёрную полосу спереди как бы.

– Эти пойдут, – важно сказала я, посжимав ещё ягодички – не «зажуют» ли задок? Нет, вроде. Хотя повседневными я бы такие трусики себе не взяла.

– Вот и ладненько, – обрадовалась тётя Валя, что-то ещё из коробки вынимая. – А ну-ка, подними ручки.

Сердечко сладостно ёкнуло – неужели на меня сейчас наденут невестино платье? Я даже глаза закрыла. Что-то и вправду на меня «посадили» и повлекли вниз... и тут повторилось «стринговое» ощущение. Словно на меня напяливали майку или там ночнушку, да сильно потянули, она лопнула, и на плечах, и на груди повисли остатки, обрывки – ни к селу, ни к городу. Я растерянно их ощупала, успев понять, что сшито намеренно, без махров и других следов разрыва.

– Глупышка, это же бюстгальтер! – засмеялась воспитательница. – Тьфу ты, ну, лифчик. Что, не поняла сразу? Ну, пощупай, пощупай, освойся.

Лифчик? Первое-то слово было мне незнакомо. Ну, почти, его редко употребляли родители. Обычно этим грешил папа, когда начинал говорить возвышенным тоном и заменял понятные слова на какие-то другие. А вот лифчик я знала, это у мамы такая штука для титей. Чаще их можно увидеть на пляже, там это называется «верх бикини», но кто картавит и не выговаривает "р", тот говорит попросту: «лифчик». А кто и не картавит, а просто ребёнок, и не понимает, зачем двумя словами называть то, что понятно и при зове одним...

Но мне – и лифчик?! Малютке!

Растерявшись, я не сообразила сразу, что однажды, разово, этот предмет женского белья в мою жизнь всё-таки заглядывал. Это было прошлым летом, когда мама поручила папе походить со мной по магазинам и попокупать мне подарки ко дню рождения. Это впервые так было, раньше-то покупала мама, а папа ждал с бумажником у кассы. Она лучше знала, что мне нужно, что меня обрадует. Папа тоже знал... вернее, думал, что знает, и я еле успела отказываться от машинок, роботов и пистолетов, не понимая, почему он не понимает, что девочкам такое не дарят. Сам девочкой не был в детстве, вот и... Наверное, выбирал то, что ему не додарили в его детстве родители, когда он был мальчиком, может, и помладше меня – хотя в это поверить трудно. Нет, скорее, трудно вообразить.

Ну, что папа был когда-то мальчиком. А не что ему могли что-то не додарить.

На этих моих отказах мы с ним сэкономили немало денег, а подарков почти что не накопилось. И тогда он, отчаявшись, купил не то, что точно уж для девочки, и никак иначе – купальник. На упаковке красовалась моя ровесница в шикарном купальничке – сплошном, и стоял мой размер (его вспомнила я, а не он), взяли без примерки, тем более – эластичный. Растягиваемый и обтягивающий, как настоящую тётеньку, блестящий, отличный просто. Я же говорю – шикарный, и к лету пришёлся. Но мы его в магазине не распаковывали.

Да и как бы папа стал его мне примерять?

Дома мама, узнав цену, первым делом дала папе взбучку – она хотела купить мне купальничек много дешевле, не в подарок на именины, а просто так. Но из суммы-то мы не выбились, напирал на это папа (а я не понимала, что это означает). Ладно, вскрывай, будем примерять. Плёнка так и затрещала под сильными папиными пальцами.

И тут прояснилось, почему так дорого. В упаковке оказалось целых два купальника, да ещё резиновая шапочка впридачу. Один – цельный, сплошной, как на той девочке, что на обложке. А другой – раздельный, бикини, как тоже на девочке, но с другой стороны, куда мы с папой, неопытные оба покупатели, и не посмотрели. А что такое бикини? Это верх и низ, а попросту – лифчик и трусики. И их я надела, примеряя.

Стояла посреди комнаты, поднимала и опускала руки, медленно кружилась, позы всякие принимала – как примеряла и первый, слитный купальник. Ощущалось очень непривычно в груди – не майка, не топик, а непонятно какое украшение. Папа хвалил, говорил, что мне очень идёт, легонько шлёпал по попке. Мама хмурилась и не поддакивала. Потом меня отправили переодеваться, дверь прикрыли, но я немножко всё же услышала из их разговора.

– По-моему, нашей девице пора приучаться к женскому стилю одежды, – сказал папа. – Ну и что, что не нужно? Это будет типа учений. Тяжело в детстве – легко будет в юности, не придётся к бюстгальтеру привыкать.

– Нет уж, позволь не согласиться, – с ехидной вежливостью отвечала мама. – Сейчас ей незачем и не для чего. Успеет ещё наноситься лифчиков, повзрослев, пусть сейчас побегает летом с открытой грудкой.

– Привыкать же лучше загодя, сейчас, – бубнил папа не очень-то уверенно.

– Привыкать к этому вовсе не нужно, – возразила мама резко. – Привыкать ей придётся к растущей груди, лифчик же призван это привыкание облегчить, по максимуму снять неприятные ощущения – если его хорошенько подбирать, чем я сама займусь. Бретелек же через плечи у неё и сейчас достаточно, какая тут ещё привычка?

Когда я вышла из спальни переодевшаяся, мне было объявлено, что я могу носить бикини без верха, если не хочу. Запрети они мне – и я бы вообразила, как сладок запретный плод, спала бы и видела, как ношу лифчик. А так – необязательно. Между прочим, когда мне за столом говорят, что съедать десерт необязательно, у меня разыгрывается такой аппетит... волчоночий-девчоночий.

Потом уже, собираясь на пляж и пододевая одни трусики, я спросила маму, а для чего детям делают бикини с верхом, когда он не нужен? Она ответила, что иногда на пляж согласованно выезжает дружная компания разновозрастных девчонок, от совсем маленьких, как вот я, до старшеклассниц, совсем уже почти тётенек, у которых верх бикини без вопросов. Фотографируются. Чтобы красивше на снимках было, они купальники себе подбирают в тон, или наоборот – контрастных расцветок. И тогда верх малышкам в трусиках нужен для единообразия, за компанию. Папа у нас фотографией увлекается, так он скажет – ритм. Периодическое повторение однообразных элементов.

Или братиков они с собой возьмут – в плавках, конечно, а некоторые девочки, особенно коротко стриженые, похожи на мальчиков. И вот, чтобы зрителю было сразу понятно, где мальчик и где девочка, чтобы не приходилось всматриваться в фотографию, разбирая и порой ошибаясь, малышкам лучше к трусикам надеть верх «а-ля взрослая» – если не сплошной купальник. Но если взрослая половина – в бикини, то и детской лучше в них быть. В цельных – так уж все, и цвета чтоб гармонировали.

Поня-атно... Но у меня таких случаев пока что не было, я и забыла про нагрудное недоразумение. И вот – снова!

Растерянно ощупываюсь, оглаживаю, поддеваю пальцами:

– Зачем это, для чего? – бормочу.

Тётя Валя укрощает мои ручонки, пытающиеся сдвинуть лифчик вверх, а там и снять, и терпеливо объясняет:

– У любой девочки, и тем более – девушки, здесь прикрыто должно быть. Если платье полупрозрачное, то вот этим, чтоб белый цвет здесь сгущался. Да ты сама знаешь, не так уж и давно на утренник в блузке с жабо приходила.

– Жаба? – испугалась я.

Ух, как я боялась этих страшных существ! Боялась, аж до потери пульса, а сама ведь и не видела толком. Знала, что на лягушку похожи, да и тех видела скупо... Больше, верно, страшилась самого слова, очень уж оно неблагозвучное, похоже на «жалобу», «жадину», «жахнуть». Да, ещё у бабушки порой бывала какая-то грудная жаба, душила она её, странно смотреть было, и слушать хрип. Всё это не добавляло симпатии к бородавчатым бесхвостым амфибиям.

– Да не русская жаба, а французское жабо, – поспешила успокоить воспитательница. – Ну, такие кружева на груди. Блузка вся такая прозрачненькая, а спереди накручено. Ты вспомни, у меня почти такая же была.

И я вспомнила. Сперва – как туго тётя Валя была перепоясана ремешком, такой тонкой талии я у неё и не видела. Даже подумалось, что плоть от такого перепоясывания подавалась вниз и вверх, выпятила ягодицы, туго обтянутые узкой чёрной юбкой чуть выше колен, и грудь, всю в белых кружевах... да-да, теперь я вспомнила. Беленькая кисейная блузка, сзади чётко выделяются тонкие белые бретельки лифчика, и ещё чётче – застёжка. Мне до этих форм – как до луны, вот и не осознала я, что моя блузка очень на тёти-Валину похожа, грудка в кружавчиках, и очень красиво всё. Мама, одевая меня, ни про какое жабо не говорила, а только о том, какая дочка у неё на утреннике будет хорошенькая, красивенькая.

Как-то не догадалась я сообразить, что у кого верх кисейный – у тех грудка в кружевах, а у кого материя плотная – то без них. Яркие платья-то с рисунком, поди, покрасивше кисеи с кружевом будут.

– Так вот, нехорошо, если на груди у девочки будет просвечивать голая кожа – как некрасиво её проглядывание с попки. Для того и лифчик. Можно было бы и беленькую маечку, да нет её в комплекте, тут всё тяготеет к малости, – и она подцепила пальцем стринги. – Ничего, зато ты будешь чувствовать под платьем бельё, как самая настоящая невеста. Ну как, освоилась? Можно к главному приступать?

Я судорожно придумывала, чего бы ещё возразить, очень уж непривычные ощущения в груди, на ключицах, подмышками... Подурачиться немножко можно, но целый день провести... Может, сказать, что я, когда нужно, из дому белую майку принесу? Есть у меня такая, нательная.

И тут мне вдруг отчётливо вспомнилась папина фраза, которую я, честно говоря, подслушала. Мои родители собирались в гости, папа завязывал галстук и прыскался одеколоном при мне, а мама одевалась в спальне. И вот она выходит, нарядная и красивая. Я тащусь, а папа, вижу, хмурится и хочет ей что-то неласковое сказать, но оглядывается на меня, берёт маму за плечи и уводит обратно в спальню. Меня же просит поставить на место пузырёк с одеколоном, зная, что мне долго в ванной на цыпочках придётся до полочки дотягиваться. Дверь же в спальню, смотрю, затворяется, и плотно.

Секреты взрослые.

Ну, нет! Одеколон может и подождать, а я просто обязана узнать, что в мамином наряде не так. Может, у меня этот, как его... дурной вкус, да, что-то мне нравится, а на самом деле плохо. Знаю-знаю, что подслушивать нехорошо, но почему же тогда взрослые других вариантов утоления любопытства не оставляют?

Я подсуетилась и вот что услышала:

– Ещё Коко Шанель говорила, – гудел папин голос, – что белая блузка на чёрный лифчик – это стильно, а чёрная на белый – дурной вкус.

– Ой, да незаметно же, – оправдывалась мама. – Не расстёгивай, не надо, я сама. В этом лифчике мне удобно, а чёрный ещё искать надо... да он, кажется, и не стиран с прошлого сезона. Сам его и ищи, а раздеться я и сама могу.

– В такую компанию идём, что если я заметил, то и они тем более. Хуже всего, что не скажут в глаза, а потом будут по-интеллигентски рассуждать, что вот, мол, Чернавины какие неграмотное в стиле одежды. Знаешь, такие иногда присматриваются, в боксерах мужчина под брюками или в брифах, и потом об этом рассуждают, мол, моде не следует.

Тут моя слуховая вахта закончилась, потому что мама что-то промычала в ответ, а потом слышался только шорох переодевания. Пора позаботиться об одеколоне. Кстати, мама потом своими духами как-то ожесточённо прыскалась. Наверное, чёрный лифчик оказался несвежим и попахивал.

Я процитировала тёте Вале мнение этой самой Коко Шанель (что-то кошачье чувствуется, правда?), та ошарашилась. Вон чего малютка ведает! Откуда только узнала?

– Но ведь это когда блузка чёрная, – начала оправдываться она. – А белое на белом – вполне даже. Да тебе и рано кокетничать такими малозаметными деталями.

– Как же, а чёрные трусики? – возразила я. – Они же будут... ну, слегка темнеть оттуда. Вот и сверху так же надо.

В глубине души я надеялась, что чёрного лифчика в комплекте не окажется, и тогда, может, мне разрешат вовсе без него, чтоб темнела просто голая кожа. Но как же я просчиталась! Он не только оказался в коробке, но и был куда больше похож на настоящий женский, даже глянцевые чашечки имели небольшой, но объём.

Объёмчик.

Сперва я этого не поняла и сдуру быстро сняла белый и принялась натягивать чёрный. Как же, получается, что я сама его желала. Если буду отбояриваться и от чёрного, выйдет, что я капризничаю и невесть чего хочу. А кому на свадьбе нужна капризная подружка?

Тётя Валя застегнула мне застёжечку на спине (и тут он как настоящий!), оправила перекрутившиеся бретели, но ощущаемый мною порядок в белье не стал полным. На чашечках был косой шов, помогающий создавать объём, который мне нечем было заполнить. Вот моги я всунуть в них нечто своё, телесное – и сел бы он на меня, лифчичек, как садятся трусики, всё нужное облегая и нигде не топорщась от недостатка плоти.

Тот, первый, беленький, был куда лучше – осознала я задним умом. Передок у него не предрешал жёстко объём, а просто обтягивал грудку, какая она у тебя есть, и мог немножечко растягиваться, если она у тебя была. Зачем я его не оставила! Но теперь поздно, раз тот разругала, покажусь ещё легкомысленной, семь у которой на неделе пятниц.

Стою, как дура, даже не решаясь поправить чёрные покосившиеся вздутия – трогай не трогай, вложить, «впятить» в них нечего. Как бы подипломатичнее отказаться от такого, не по годам, бельишка? Воспитательница заметила мои затруднения:

– Этому горю поможем, – пообещала она. Неужели вернёт прежний, по телу (вернее, по тельцу)? Но она повернулась к шкафу и бросила через плечо: – Не снимай, не снимай! Он блеск как с трусиками гармонирует! Ты сама даже представить не можешь.

Ну да, здесь же нет высокого зеркала. А в маленькое зеркальце всё видно частями...

Вдруг у меня перехватило в груди – той самой, что не могла заполнить лифчик. Вроде бы незначительный жест – тётя Валя, стоя лицом к шкафу, поднялась на цыпочки и вытянула руки вверх. Но у меня внутри всё затрепетало... С младых ногтей я знала – так взрослые или прячут что-то от малых детей, чтоб не достали, или наоборот, берут спрятанное до поры до времени, чтобы в должную пору вручить – на именины, например. Особенно мне врезалось в память, как мама с папой совместными усилиями выуживали полузавалившегося за шкаф чистого белого мишку, на смену бурому и вконец заигранному – само собой, на день рождения.

Острое предвкушение чего-то неожиданного, вернее, не ожидаемого, охватило меня. Вдруг резко захотелось писить, но как-то по-другому, чем когда долго не ходила в туалет – с какой-то жгучей радостью, с непроизвольным сокращением мышц, с вовлечением всего тела... Это чувство ещё более усилилось, когда тётя Валя сняла со шкафа коробку, которую я сразу узнала по блеску и цвету, не нашенскому какому-то виду. Ту, что наша нянечка тётя Паша отобрала не так давно у мальчиков старшей, «выпускной» группы.